БАШНЯ ИЗ ПЕСКА НА БЕРЕГУ ОКЕАНА,
ИЛИ ЭССЕ О МИРЕ ЧУВСТВ
И ПРИРОДЕ ЛЮБВИ.
Написано В. Пяцким, изучающим путь
Пробуждённых.
Ум, по сути, чужестранец в богатом и хитросплетённом мире слов и мыслей. Не имея в этом мире ни родных, ни близких, ни друзей, ни даже личных врагов, как он может быть высокомерным? Чужестранцу более подобают скромность и наблюдательность, что обусловлено не только приличием, но и трезвой оценкой собственных возможностей.
Возможность высказаться подворачивается чаще, чем мысли, достойные высказывания. Что же до мыслей, достойных запоминания, то они подобны лесным зверям, чьи тропы открыты лишь умелому и терпеливому охотнику. Когда я начал изучать учение Шакьямуни, то как будто увидел зажжённый светильник в тёмной комнате. Затем свет поглощал меня всё больше и больше, покуда я не заблудился в нём, словно во мраке густого леса. Затем я начал отличать мысли, имеющие ценность, от тех, которые казались мне прежде естественными и убедительными.
Когда ребёнок вырастает,
Он не выкапывает цветы,
Чтобы проверить, имеют ли они корни.
Повзрослев, он знает,
Что это не устранит сомнений.
Цветы и корни–символы жизни,
Человек–тоже символ чего-то,
Что он выбирает день за днём.
Существуют две крайности в суждениях о пробуждении: крайность напряжённого поиска его вовне–опасная, как лестница без многих ступеней; и также крайность веры в то, что пробуждение является сугубо обнаружением внутренней природы ума, опасная, как болезнь Нарцисса.
Существует срединный путь, избегающий этих двух крайностей, подобный вдеванию нити внутренней природы в игольное ушко внешнего восприятия.
Мы можем видеть горизонт
Пустынным и открытым, как у моря,
Где чаек крик и плеск прибоя
Не спорят с мнимостью мирскою,
Но погружают мерно слух
В ту проницательность покоя,
К которой ум спешащий глух.
С надеждой мелкою, пустой,
Дни рассыпаем мы без счёта
Туда, где меркнет горизонт...
Нас под руки ведут заботы
Назад, назад, в постылый мрак
Незнанья и непредсуществованья,
Чтоб исцеляясь от отчаянья,
В нём мы нашли невинный знак
Того, что меркою любви
Способно быть.
Ясный свет природы ума (дхармакайи) обнаруживает себя самопроизвольно. Некоторые чувствующие существа, однако, склонны к попыткам осветить Солнце ума лампой подтверждения. Иные безразличны к процессу познания, третьи же испытывают отвращение к трудностям обучения. Перед лицом этих трёх в самих себе, что же бы вы назвали удачей?
Деля простор небесно чистый
На страны, времена, пути,
Те, кто витает в мире мысли
Покорно их должны пройти.
Тут, рабски рабство ненавидя,
Ум разжигает свою месть:
Пред Истиной идти, не видя,
Пред Жизнью, как воришка, есть.
Но свет на облаке далёком...
Но миг смиренья на земле...
Вы зримы тем же самым оком,
Что в умирания огне
Кружит с искрой, что его слепит,
И из того, что гибнет в нём,
Блаженный, чистый образ лепит,
Не прерывая дивный сон.
Бодхичитта. Мысль, устремлённая к благу... С неё начинается учение. И как правило ищущие не узнают её в самих себе долгое время, изнывая от сомнений, покуда не наступает кризис болезни, называемой сном неведения. Чувствующие существа оказываются по-разному подготовленными к этому кризису. Я постараюсь указать на предпосылки, могущие помочь успешно пройти пик борьбы с болезнью. Первейшая среди них, конечно, желание достичь истинной добродетели в действиях тела, речи и ума. Далее, уравновешивающая неумелые усилия скромность. Для очищения ума от старых мозолей и пыли мирских путей хороши добрые советы, называемые также “умелые средства”.
Закатный свет волнистый
Лик тишиной умоет.
За облаком холмистым
Он птичьею тропою
По небу растечётся.
Песнею беззвучной
Дом мой отзовётся...
Из того, что человек находится там, где уже бывал и с теми, с кем привык наслаждаться и страдать, могут происходить два различных следствия: усталость или узнавание. Усталость–это плата за неузнавание.
Удивительно, что учение
Имеет свои мозоли.
Обучаясь, я неединожды
На них наступал.
Праведники и злодеи–
Все стремятся к свободе,
Не в этом суть пути,
Но и не суть неволи.
Через пустыню печали
Я шёл за чарующим сердце законом...
Там я узнал,
Что боги смеются и плачут
В то время, когда
Люди надменно вздымают брови.
Мальчик шёл по птичьему следу...
Мне когда-то казалось,
Что никого я не знал
Столь хорошо.
Литература, посвящённая учению, отличается от самого учения так же, как квадрат от куба. Недостающее ей измерение–это мантра–священное повторение. Ещё один, более буквальный перевод слова мантра–колесница размышления.
Вспомните хотя бы один случай, когда мысль побудила вас воздержаться от чего-либо дурного или сделать нечто достойное. Повторение этой мысли в ситуации выбора, усиление её своей благодарностью–есть протомантра.
Вот человек,
Заблудившийся,
С запутанными мыслями.
Он видит
Свой взгляд,
Он слышит былое.
Сколько усилий
Приложили
Отцы и матери учения,
Чтобы лишь
Прикоснуться к этому человеку!
Когда проливные дожди
Будут течь по коре сосен,
Как слёзы
По морщинистым лицам стариков,
Это будет не более,
Чем волшебство
Древнего зеркала осени.
Усталость похожа на комок грязи, вот что я вам скажу! Кстати, обращение к читателю–это литературный трюк, могущий иметь глубокий смысл. Вам, возможно, доводилось перечитывать свои старые письма или записи иного рода. Если так, то верятно, вам также доводилось переживать знакомое любому литератору удивле-
ние: “Ба! Да неужто это мною написано?” Вот когда пишущие об учении осознанно обращаются к читателю, они имеют в виду именно себя, чтобы в будущем отрях-
нуть пыль со старых мыслей, открыть уста молчаливой статуе памяти. Но всякое действие многозначно...
Продолжая беседу, хочу спросить: “А удивительному ли ты удивляещься? Что странного в том, что ты это написал? Ведь умственные состояния изменяются, часто они могут быть приняты чуть ли не за разные личности. Удивительно воистину то, что ты сфокусирован(а) на переживании сегодняшних мыслей и чувств настолько, что забываешь о других днях, прожитых тобой.”
Я люблю красоту
Солнца мягких лучей
На пыли и на листьях,
На камнях обожжёных.
Как жемчужина в раковине
Пробуждение в жизни моей,
И желания жизни моей
Как травы сухие на склонах.
Печаль–безусловно старейшее среди чувств. Но мудрый старейшина всегда подготавливает себе достойную смену, и в среде чувств таковой является страх.Да, живые существа обучаются бояться по мере своего развития в семье и обществе. Верно также и то, что любая система обучения способна накапливать не только полезные приёмы и методы, но и рафинировать, доводить до опасной концентрации ошибки, порождённые собственной ограниченностью.
В высокой башне пробужденья
Быть заточённым, словно джинн
Я обречён был.
День в сомненьях,
А ночь в тревоге проводил.
Огонь под голыми стопами,
И дождь ножей над головой
Я видел...
Так между мирами
Я шёл сквозь духов боли вой.
Пузырь желания, поднявшись,
Все души к аду приведёт,
Чтоб лопнуть там.
Здесь праведным дорогу дальше
Откроют, наготу их скрыв,
Но те, кто жаждою мирскою
Отравлены–
Умов тех пыл
Растрачен будет вновь на жажду,
На бесполезный путь во тьму,
Покуда...
Есть просветленье в мире каждом,
Где стыд с раскаяньем
Нас ждут.
Возможно, вы слышали о Чинтамани–драгоценном камне, исполняющем любое желание. Выбрать ли бесстрашие? И какое из бесстраший превосходит столь распространённое во сне неведения бездумие?
Как-то три мастера решили сделать наш мир. Они не знали о существовании друг друга, но начали работу одновременно, увидев перед собой новый материал. Он был непроницаем и скрывал от взгляда мастеров работающих соседей
Один мастер был каменщиком. Он строил этот мир по подобию дома. Когда уже почти всё было готово, каменщик стал искать деревянные балки и солому, чтобы поставить крышу.
Другой мастер занимался гончарным ремеслом. Он вращал первичный материал на своём кругу, покуда не придал ему форму сосуда. Тогда гон чар стал искать огонь для обжига.
Третий мастер был ювелиром. Он огранил эссенцию, достигая совершенных соответствий, и затем решил найти покупателя для изготовленной вещи.
В действиях мастеров присутствовала сила движения пробуждённости, но она оставалась неузнанной ими. Создавая целое, они углубили недостаточ ность. Всё, что им нужно было знать, начиная Творение,--это ограниченность собственного подхода. Тогда бы они создавали дом, запасшись материалами для крыши, сосуд–вблизи от очага с огнём, а драгоценность--зная требования заказчика.
Затем, вероятно, мастера были вынуждены искать помощи друг у друга?
Да, но их встреча породила два новых затруднения: ВО-ПЕРВЫХ, они опасались друг друга, поскольку,творя, уже успели забыть каким был мир прежде. А ВО-ВТОРЫХ, они не знали как помочь друг другу!
А разве их облики остались ПРЕЖНИМИ ? И неужели они не могли ничего придумать?
Облики их принадлежали несотворённому миру, и именно это испугало их, уже привыкших к мысли о собственном мастерстве. И разве не придумыванием мы заняты даже сейчас?
Как дикий зверь, с боязнью,
У человека
Пищу брать от-ва-жи-...ва-ет-...ся,
Решается и ум
На встречу с высшей силой.
И на себя же глядя в страхе,
Он вопрошает:
“Смогу ли я? И если да, какой ценой?”
У старой заводи
Лениво дышат влажные лягушки,
И ободряюще кричат
Своё ква-ква-а...
Некоторые существа не принимают деятельного участия в Творении. Они селятся в Разрушенном Дворце. Дети часто избирают его местом своих игр, привлечённые сиянием сокровищ, разбросаных в беспорядке. Некоторые мудрецы называют обитателей Разрушенного Дворца Космическими Змеями.
Жители этой области рождаются из светящихся яиц и исчезают в них перед новым появлением. Многие странники пытались взять с собой эти яйца, но им не удавалось даже сдвинуть их с места.
Страх как страх столь часто любят дети,
Он им в сказки открывает дверь.
Не бояться ничего на свете
Любят также,(только в сказку верь).
Страх как любят дети свои игры,
Эти башни памяти и слов,
Их запу-тан-ные лабиринты,
Паутину заколдованных мостов.
Вход под землю, лесенка на небо...
Страх поможет! (если я не струшу)
На дорогах столь загадочных, заветных
Ищет ум своё уменье слушать.
Страх, желая освободиться от самого себя, порождает гнев.
Мир трепета несокрушимый,
Зовущий и непостижимый
Уменьями хватать, владеть и править...
Его приходится оставить
В тот миг, когда волною гнев
Сбивает с ног, кружит и давит
В ущелье стона и отчаянья.
Но путь ещё не так далёк,
Хотя в беспамятстве уже
Утрачено пути названье.
Твоё тепло ещё пока что не остыло–
Будь духом ты или живою плотью,
Ты можешь выбрать:
Стать ли глоткой ада
Или ладонью исцеленья,
В воротах гнева устраняющей забвенье.
Все-все дороги проходят через лес мастеров. Обычно люди и другие существа не
замечают этого. Для восприятия леса мастеров требуется развивать совесть и интуицию. Это предполагает, что вы не торгуетесь с совестью и не используете её в качестве дубинки в отношениях с другими людьми. Подлинноя интуиция проявляется, когд та основательно смешана с совестью.
Каждый мастер прокладывает в лесу свои тропинки. Ученики проходят по ним с помощью силы узнавания.
Счастливый странник находил для различных людей доброе слово или взгляд. Он, казалось, не беспокоился о своём будущем, хотя много времени проводил в разнообразной и порой занятной для окружающих деятельности. За плечами он всегда носил мешок.
Трое демонов позавидовали счастливому страннику и решили украсть у него мешок. ”Наверняка он хранит в мешке огромные сокровища. Это-то и делает его
счастливым!”--решили демоны. Приняв облик странников, они присоединились в дороге к счастливцу и вместе с ним устроились на ночлег в уединённом месте.
Ночью демоны потихоньку подкрались к мешку и схватили его. Охо-хо!
Что же увидел наш путник, проснувшись утром? Трёх демонов, смиренно просящих об освобождении от мешка, к которому они прилипли. Хуже того, тяжесть мешка оказалась настолько велика для них, что приковала к месту.
Счастливый странник освободил их, взяв с каждого нерушимое обещание впредь защищать людей от всякой напасти. Для того, чтобы оказаться способными выполнить свои обещания, демонам пришлось стать его учениками.
Что же в мешке? В нём странник носил три памятования.
Первое–памятование о смерти, которая разлучит его с телом.
Второе–памятование о старости, которая подведёт итоги.
Третье–памятование о страданиях, которые указывают на недостатки.
Гнев подобен бульону из куриных перьев, а тепло тела, вовлечённое в чувство гнева, подобно глине, из которой может быть изваян желанный сосуд любви.
Умелой осознанностью отдели это тепло от сути гнева–порочных мыслей.
На одной голове жили-были волосы. Они стремились вырасти один длиннее другого, хотя часто их соревнование прерывалось стрижкой. Сообща волосы презирали голову, поскольку они занимали более высокое положение. Некоторые из них, однако, составили особое научное мнение, оправдывающее существование головы двумя глобальными целями: поддержкой и питанием волос.
Однако учёным волосам было невдомёк, что питательные вещества, поступающие
из головы, есть не более, чем отходы жизнедеятельности покрывающей голову кожи. Что же касается поддерживающей деятельности головы, то о ней сказать почти-что и нечего. Голова её врядли ощущала.
Чувство превосходства питает гнев.
Глупый радостный ум!
Нерождённый, непробуждённый,
Но свободный от тягостных дум,
Гневом давним в сей мир принесённых.
Гнев как лестница без ступеней,
Лес беспамятства, боль огня.
Совешенство иных совершенней–
Быть свободным в нём от себя.
Мудрый радостный ум!
Избегая нечистого действа,
Ты, способный к любви и к волшебствам,
Одеваешься в выдоха звук.
Радость!!! или радость..Покуда я выяснял различие между ними, утекло много воды. Удивительно было обнаружить, что РРААДДООССТТь порождает безотчётную тревогу.
Расширяясь неуправляемо, ум как-будто становится менее плотным, проницаемым. Внешние стимулы легче раздражают его. Внутренние побуждения, взаимодействуя под меньшим давлением, становятся более подвижны и также способны вступать в конфликт между собой, беспокоя ум.
Возвращаться по будням
Хочет ум в своих снах.
И вперёд уходить
В дни больших ожиданий.
Он не знает сейчас,
Но узнает потом,
У него много чувств,
У него выбор знаний.
Возвращаться туда,
Где лишь он среди дрём,
Бежать быстро вперёд,
Где лишь он видит сон,
Удивительный выбор!
Но выбор ли он?
Так уж повелось считать, что выбор–ключевое явление психической реальности, которое необходимо исследовать при соприкосновении с тревожностью. И повелось, надо сказать, не случайно. Клин клином вышибают...
Тревога порождает вновь старейшину чувств–печаль. Перед нами возник образ полного круга эмоционального метаболизма. Он, по сути, есть матрица неотвлечённой мудрости.
Долгий путь
Уводит всё дальше
И тьма
Уже не пугает,
Как раньше,
И в свете
Возможно заметить
Различия яркости,
живости,
смысла.
Как-то однажды
Становится видно
Через окно
Или густую траву,
Что братья и сёстры твои
Твердят непонятные мысли,
И самое странное то,
Что ты помнишь ещё,
Как ум говорил:
“Эти мысли мои.”
Обнимая за плечи печаль,
Опираясь на посох дорожный,
Оглядишь
Целый мир...
И вернёшься домой ты,
Объяснять детворе,
Что такое возможно.
Польза, которую эмоции приносят чувствующим существам, жизненно важна: благодаря этим самым порою выбивающим из колеи, а иногда даже мучительным переживаниям ум возобновляет связность и целостность. Но вред, происходящий от неумелого обращения с эмоциями может быть поистине чудовищным. Из такого-то драгоценного и опасного материала, каковым являются эмоции, и пытается внутренняя алхимия изготовить философский камень совершенной любви.
Бывает так:
Проходишь длинный путь,
И вдруг,
Наткнувшись на сомненье,
Решаешься в глаза взглянуть
Не истине,
А праздным опасеньям.
И что же видишь ты?
Всё тот же пёстрый мир,
Но нитками подшитый,
Неуклюжий,
Лишь в небе
Так же жук летит,
Как будто
Времени он служит.
Имеет ли любовь, подобно мудрости, возможность стать совершенной?
Мистики считают это возможным. Они указывают на существование двух противоборствующих сил человеческого опыта:
1. Благородная жертва чувства собственного “я”, ведущая к возникновению глубинного самоуважения, как основы для непрерывной самоидентичности.
2. Грех, ведущий к ограниченности.
Это учение, которое можно назвать нравственной магией, обожествило любовь,
требующую благородной жертвы чувством собстенного “я”.
Соединяя два,
Получишь сто,
Из ста
Одно получишь слово,
Затем что делать с ним?
Покуда оно ново,
Ты береги его,
Не отдавай мечтам,
Приятной льстивой мысли,
Нет, нет...
Оно того достойно,
Чтобы кормить его прежде себя,
Чтоб сон ночной им прерывать,
Тревогой обернувшись,
Как саваном,
Чтобы потом...
Чтобы потом его отдать
Всё тем же Двум,
Чтоб тем поступком самым
Грехи старанья искупить,
В путь прекращения ступая...
Здесь, улыбаясь, та святая,
Что Мудростью наш род зовёт,
Тебя средь пустоты найдёт.
Учение Будды Шакьямуни часто называют религией без Бога. Увы! Как часто броские определения замещают в умах искателей прямое переживание Истины! Будда подтверждал бытие Брахм-Творцов и их великое совершенство, свидетель-
ством которого является Единство, достигаемое посредством развития четырёх Бесконечных Чувств: Удовлетворённости, Покоя, Доброжелательности, Сострадания.
Особенностью буддийского воззрения является знание того, что и высшие, творящие существа находятся в отношениях взаимообусловленности со своими творениями, иначе говоря, зависимы от закона воздаяния. Нет произвола, есть закон сохранения действия, возвышающий добродетель и низвергающий порок. Посему тяжесть труда, состоящего в прекращении страданий, не возлагается на высшие существа, но на каждое отдельное существо, следующее благородному пути.
Каково же отношение буддиста к старателям иных учений? Согласно их трудам и опыту. Ведь созревший плод склонен к утрате своей формы, и оттого споры о её особенностях оказываются пустой тратой времени. Буддийское знание не претендует на полноту, однако прилагает усилия для своего осуществления. Оттого его некоторые философы называют субъективизмом.
Подобно осенним ручьям,
Несущим опавшие листья,
Ум страждущий камни свои
Обтекает.Течёт, а листья
И веток обломки
Вдруг застревают,
И мрачным, но роскоши полным
Ковром, сплетаясь,
У камней лежат на воде.
Где цапля бредёт
Через вод запустенье,
Там, кажется, можно
Ручей пересечь...
На нынешнем месте Благой Земли жил когда-то воинственный и могущественный Дракон, пытающийся возмутить воды Вселенского Океана. Он был настолько огромен, что Сама Бездна не могла поглотить его, она покрывала лишь лапы и брюхо.
Однажды Дракон умер. Даже будучи мёртвым, его тело внушает такой страх, что некоторые верят, будто в конце Времён Дракон оживёт и разрушит Благую Землю.
Однако в действительности можно ожидать полного превращения мёртвого тела в прах, что может весьма повлиять на происходящее в Благой Земле, ведь она возникла и распространилась на этом самом мёртвом теле. Вплоть до наших времён почти все землетрясения и стихийные бедствия в Земле Добрых Пожеланий, как её ещё называют, были вызваны именно постепенным разложением драконьего трупа.
Поскольку основой питания Дракона служили Вселенские Воды и их содержимое, его останки благоухают, даже разлагаясь. Кроме этого, некоторые части настолько неподвержены тлению, что почти не изменились с начала Истории.
Я помню, что первоначальная действительность выглядела бедно и сумрачно. Радость появлялась всегда внезапно, резко отличаясь от почти постоянной тревоги. Появление радости было подобно чуду–меня восхищал любой клочок земли, имеющий собственный лик–поросший травою, свежей или высохшей, покрытый
камнями и песком, грязью или мягкой пылью. Каждый распустивщийся цветок или присевший кузнечик узнавался мною, как верный и любящий друг. Наша встреча в пустыне действительности была истинным чудом.
Неустанно я трудился, превращая мёртвое в живое. В сегодняшнем мире это называется искусством. В те времена мои занятия не были искусством. Я просто искал утраченное ощущение себя, извлекая из телаумершего Дракона эгоизма поглощённую им силу Жизни.
Только теперь, вспомина времена первичного пробуждения, я понимаю, как окружающий Благую Землю Океан овевал меня жизненностью и свободой. Я тогда чувствовал в нём лишь холод и беспредельное одиночество ужасаясь и моля о милости бескрайний простор.
Чувствовал ли Дракон то же, что и я? Не потому ли он старался смутить Дух вод? Его выбором пути, похоже, руководила мысль, подавляющая, скрывающая чувство тревоги.
Первая тропа, проложенная в Благой земле, вела к кладбищу. В это место приходили ещё весьма робкие обитатели Земли добрых пожеланий. Они шли из каменистых пустынь и гор, поросших клочками травы, пересекая ложные ути канальцев, проложенных дождевыми потоками. Ходоки посещали кладбище, чтобы убедиться вновь, что Дракон мёртв. То есть на самом Пепелище (кладбищем служила пустошь, выгоревшая полностью во время летнего жара) не было никакого мёртвого Дракона (хотя и сама пустошь располагалась на его останках),–просто в этом месте ощущалось наиболее отчётливо, что Дракона НЕТ.
В состоянии подавленности я воспринимал кладбище, как место, богатое освобождённой жизненностью. Воодушевлённый гнев рождался, становясь творческой силой, разрушающей неведение.
Затем, когда воодушевление иссякало, оно замещалось образцами бессильной жажды. Жажда усугублялась, покуда я не разоблачал цепляние ума, совершавшее неуклюжую подмену.
Звёзды, Солнце и Луна приходили на Драконье пепелище вместе с иными, покуда невидимыми существами В дороге к кладбищу доводилосьи им дозор нести, оберегаясь от Лютого страха, ведомого каждому путнику, странствующему в беззащитности по пустынным и неведомым местам.
Хотя ныне Первая тропа затерялась среди множества дорог и строений Нового мира, развившегося в Благой земле, а само пепелище исчезло под водами моря, светила продолжают в ней странствия, заходя в дома, храмы, дворцы и хижины потолковать о том о сём со старыми знакомыми.
Дождь тем и отличается от небес, что для него верх и низ существуют в действительности. Он размывал привычные для меня тропки, превращал пепелище самоанализа в равнину жидкой грязи.
Старейшие обитатели Благой земли появлялись в ней зачастую с выпавшими дождями. Возможно, именно их накопленные обиды привели к исчезновению Первой тропы и наводнению, поглотившему Драконье пепелище. Эти события не остались в памяти как стихийные бедствия, просто однажды Тропа исчезла за неузнаваемостью, а пепелище покрылось водами Лотосного моря. Его назвали Лотосным из-за формы острова, видимого с берега в ясную погоду. Береговые скалы и холмы окружают наподобие лепестков плато, являющееся сердцем этого места, посередине плато возведён дворец Уединения, одно из самых древних строений, сохранившееся в Земле Добрых пожеланий со времён возведения храмов.
Храмы начали строить в Земле Добрых пожеланий тогда, когда её оби татели захотели памятовать. Желание памятовать развилось по мере накопления опыта узнавания. Узнавание возникало благодаря занятию радостьюглавенствующего положения в среде чувств, обретению ею навыков управления и посредничества в отношениях с тревогой, печалью, страхом и гневом.
Даже изучая Учение Великого Аскета, я пытался завладеть им, заткнуть дыру нищеты, в которую задувал какой-то тошнотворный ветер.
Приходя к Храму, я успокаивал возбуждение ума, осмысляя непостоянство, страдание, отсутствие в самоощущении какой-либо опоры. Освобождаясь от приступа жажды, я ощущал блаженное расслабление.
Солнечный луч
Выглянул из-за туч.
Мне стало так хорошо,
Будто я его нашёл.
Я всегда приходил именно к Храму, а не входил в него. Ведь я был слишком велик, а в Храме, сложённом из нескольких слегка очищеных от грязи обломков камня, едва помещался огарок свечи.
Одно дело путешествовать к Благой земле, двигаясь с ветром доброжелатель-ности и сочуствия, поддерживаемыми силой терпения–совсем другое путешествовать во снах в обратном направлении, от Благой земли к тем уголкам настоящего, где остались наши несовершённые добрые поступки. Освещённость снов начинает шалить, сырость и холод заявляют о себе чувством тоски. Но главное–это сажа и копоть. Это подобно спуску по дымовой трубе, в промежутках между растопками печи, когда кирпичи дымохода успели уже остыть и стать безжизненно справедливыми.
В Истории Земли Добрых Пожеланий одним из первых значится приводимый ниже рассказ. Описываемые в нём события повторялись во многих мирах–строго говоря, неизвестно даже, где впервые.
Древний волшебник, поселившийся в Благой земле одним из первых, имел глупую дочку. Её звали Радость. Отец отдавал много сил, удерживая Радость от проделок и стараясь научить уму-разуму.
Однажды волшебник должен был отлучиться на долгий срок. ”Пока я буду отсутствовать, дочка подрастёт и выйдет замуж. Я должен позаботится о том, чтобы Радость досталась достойному человеку, способному воспитать в ней разумение.”–подумал чародей.
Он заточил свою дочь в башне, охраняемой четырьмя драконами. Стены башни обвил дракон по имени Тревога. Вверху парил, останавливаясь для отдыха на крыше, дракон по имени Печаль. Дракон Страх жил в глубоком наполненном водой рве, окружавшем башню. Огненное кольцо, скрывающее вид жилища принцессы, создавал подобный лаве дракон Гнев.
Многие воины-желания пытались заполучить принцессу, но все они пали в битвах с драконами. Рыцарь Похоть пал, сражённый Гневом. Кавалер Богатство был сражён Страхом. Дракон Печаль окаменил Магистра воинских искусств Прославленность. Принц Власть погиб в схватке с Тревогой.
Как-то издалека явился странник с мешком за плечами. Он не имел лат, не нёс
никакого оружия. Из мешка он достал клочок ваты, положил его на ладонь и слегка подул. Вата поднялась с дуновением воздуха, поплылапо небу, став белым облаком
У окна башни стояла принцесса. Когда она увидела белое облако, плывущее к ней, то захлопала в ладоши и стала петь.
Странник пошёл навстречу огненному кольцу Гнева. Дракон встал на дыбы, но странник серьёзно взглянул в глаза чудовищу и произнёс: ”Ты и я встретились в чаще бреда. Твоё тепло научит мою любовь быть полной.” При этих словах чары рассеялись и огненное кольцо расступилось, пропустив странника.
Перед рвом, наполненным водой, странник остановился и посмотрел в глубины. Там он увидел дракона по имени Страх, разинувшего пасть. ”Я вижу глубину прерывания сознания, состояние без активности, Ничто. Моя любовь окрепнет от соединения с бесконечностью несуществования.” Медленно поднялся к поверхности вод дракон и протянул своё тело подобно мосту–от берега к берегу. Странник прошёл по его чешуйчатому телу и направился путём, ведущим к башне...
Перед глазами простиралась бескрайняя пустынная местность, покрытая холмами и ложбинами. Башня виднелась у самого горизонта едва заметным пятном. Единственным звуком был трепет ветра в низкорослых травах. По мере движения к башне Странник видел, что она лишь смещается вправо или влево, нисколько не приближаясь. ”Печаль, я встречаю тебя как сновидение, ты научишь мою любовь светимости.” С неба посыпались крупные хлопья снега. Они скрыли пустынную местность, поглотили само пространство, разделяющее Странника и башню.
Он стоял перед оковаными железом воротами, запертыми засовом, имеющим форму дракона. Когда странник попытался открыть засов, земля под его ногами задрожала и в воздухе возникло трепещущее марево. ”Здравствуй, тревога. Ты освободишь меня от грубости ума, созданной ожиданиями.”–мягко произнёс человек. Марево покачнулось и превратилось в ветер, тихо открывший ворота, ведущие вовнутрь башни. Земля успокоилась и обрела прочность...
Когда волшебник вернулся, его порадовала встреча с дочерью и её мужем. Теперь их звали Счастье и Сказочник.
Я испытал облегчение–нет, более того,–уважение к своим усилиям по Сотворению Благой земли, осознав, что путь в утраченное настоящее открыт сказителю. Друзья, с которыми я был разлучён глупостью и гордостью, были всё ещё рядом так же, как глупость и гордость, и, как показала действительность, иногда были готовы открыть двери возвращения в невысказанную ещё Истину сегодняшнего дня.
Представляя себя осведомлённым о тех переменах, что произошли с моими утраченными друзьями, я понимаю, насколько эгоистична и потому бессмысленна попытка удержать их в собственном прошлом. Я думаю о том, что бы я сказал, получив ненаписанное письмо...
Здравствуй, друг!
Твоё письмо читая,
Понял я, что время у тебя
Оставляло те следы,
Что я, не зная,
Не желал знать
И не замечал.
Ты прости меня,
Прости за неумелость,
За молчанье
Вместо нужных слов,
За непоторопленную зрелость,
Скороспелых выводов улов.
Вот и всё...
Считать свои потери
Значит снова, снова
Предавать.
В нашей дружбе
Было место вере,
Я хочу ответ
“Спасибо”
Подписать.
Следующие по пути–тоже друзья, и недостатки, разделяющие нас,–просто часть груза страданий, который удерживается неведением. Итак, субъективизм...
Уму привычно оценивать значимость добродетели материальными мерками, а авторитетное подтверждение этой значимости искать в смутном самоощущении...
Нравственная магия, подражая этой склонности, формирует представления об этапах достижения на духовном пути, высекая ступени в безжизненной скале света сновидений.
Белая цапля на скотном дворе,
Чёрный дрозд на цветущей сосне.
Позови, если можешь,
Свой рай на земле!
Ум, словно пыль,
Под ногами он мягок.
Взять хочешь его–
Лишь взболтаешь осадок
В тобой недопитой вине...
Белая цапля на скотном дворе,
Чёрный дрозд на цветущей сосне.
Угадай, если можешь,
Где рай на земле!
Слова, словно тень
В зной полуденный летний.
Сна и забвенья
Довериться сети
Можно, коль ты пребываешь во сне...
Белая цапля на скотном дворе,
Чёрный дрозд на цветущей сосне.
Найди, если можешь,
Свой путь на земле!
Дела свои
Ты оставишь другим.
Страсти пусты,
Но едки, как дым.
Светит одна добродетель во мгле...
Белая цапля на скотном дворе,
Чёрный дрозд на цветущей сосне.
Памятуй, если можешь,
Про рай на земле!
Бесприютная мысль подобно перекати-полю движется в пустоте чувств, покуда не докатит её добрый ветер благих дел, совершённых в прошлом, до горы сочуствия. Возвышается гора сочуствия над существованием, уходит вершиной за пределы несуществования. Заслонит она мысль–бесформенную, ищущую спасения в пещере, скроет от ураганных ветров отвлечённости и безверия. Пусть будет благо!
Эта гора–место владычества Господа Беспредельного Света. Почему же царство его столь труднонаходимо? Неотвлечённость ума от истины приводит к её сокрытию. Действительно, как обнаружить то, в чём пребываешь? Хотя живым существам никак невозможно отойти от врождённой осведомлённости даже на один шаг, тем не менее множество миров страдания стараются обрести обособленное существование.
Подвижники Бога Единого, несущие светоч в сердце, сделали весьма тонкий ход в игре с любвью и пришли к пониманию того, что любовь совершенная есть атрибут (признак) Единого Божества и путь мистического познания Присутствия истины. Это утверждение вводит в учение нравственной магии аксиому трансцедентального единства.
Эта аксиома служит основанием для развития ряда весьма ценных в практическом смысле теорем. Например:
Каждая вещь и существо имеют собственное предназначение, подобно буквам в алфавите.
Всё, чем обладают живые существа, получено взаймы, и способ использования собственности (интеллектуальной, эмоциональной, физической) определяет истинное достоинство существ.
Общение с Единым–реальный факт самосознания. Самосознание зависимо от этого переживания, как рыба от водоёма, в котором она обитает. Вместо определения статуса Бога эффективнее постичь глубоко тайны того состояния ума, которое способно к взаимодействию с Единым. Я полагаю, что к этому готовы те существа, которые делают усилия по преодолению собственной раздроблённости. По моим наблюдениям, есть два основных источника ощущения раздроблённости:
1. Искусственное, внушённое деформированными элементами культур и воспитания (макровирусами).
2. Естественное, связанное с переживанием болезненного бреда.
Но прежде,
Чем с тобою говорить
О странах дальних,
О рубцах и ранах,
Коня позволь
Мне напоить,
Меч славный натереть
И латы.
Затем позволь
Мне всем святым
Хвалу воздать,
И–ещё миг терпенья–
Давай мы птичьим
Насладимся пеньем,
Хлеб преломим,
И по дороге
К винограднику в долине
Поговорим.
Бред–базисное состояние психики, обнажающееся при большом напряжении сил (истощении, слабости). Он–защитная реакция сознания на проникающие патогенные влияния. Но, вместе с защитными непониманием и раздроблением, локализирующими очаги возбуждения и изолирующими зоны поражения, бред может носить характер бесполезной вовлечённости в формирование “Я ”–представлений, таких же разобщённых и изолированных.
В этой чаще бреда и может разум встретить Бога Живого, избавителя от раздроблённости, вызванной вовлечённостью в эгоизм. Эти отношения не нуждаются в претензиях на совершенство, как любые отношения целителя и больного, действительную ценность в них имеют лишь сострадательная умелость со стороны исцеляющей и благодарность со стороны врачующейся.
Здесь утверждения мистиков о любви совершенной можно истолковать как утверждение о способности бреда к самоочищению и трансформации в исцеляющую силу.
Стих, как сверло,
Может стать раскалённым,
Когда постижение–цель.
Космических эр
Прошли миллионы
И скрылись
В нелепом ТЕПЕРЬ.
Кого ты зовёшь
Неокрепшею верой,
Глядя с надеждой
На дверь?
Подобных друг другу
В боли и в скверне,
Существ мир кружит,
Как метель.
Но жажда покоя,
Жажда хмельная,
В которой всё вместе—
И врозь,
Стих жаждою этою
Я остужаю,
И в двери стучит
Ко мне Гость.
Совершенство подобно океану, любовь–его волнам. По своей природе они тождественны...
В поисках второго дыхания человек утончает самосознание.
В буддийских системах воззрения говорят о таком качестве ума, как Любящая Теплота. Понятие любви связывают с телесным качеством тепла, отражающим и регулирующим насыщенность и глубину переживания.
Торговец знает этот тихий час,
Когда в его цветастой лавке
Нет посетителей.
Пора свернуть ковры,
Что тут и там в возникшем беспорядке
Он расстилал,
Пленить желая тех,
Кто в его лавке
Праздно или спешно
Искал того,
Что позабыто было
Когда-то средь узоров жизни.
Орнаменты ковров хранят
И для него в себе загадку.
Как сохранить воспоминаний тысячи,
И он не знает,
Но, починяя старые ковры,
Работою вино он заменяет
И изучает линии судьбы.
Пусть будет благо с тобой, мой читатель, и пусть ты будешь помнить о благе.