1
Луч солнца пробивался через занавески на окнах и ложился Лесе на лицо. Это был не первый луч, Леся это знала, поэтому не спеша перевернулась на спину и потянулась – вначале вытянув одну ногу, затем другую, а после обе сразу, откинула одеяло и весело соскочила на коврик. Распахнула окно. В комнату ворвалась утренняя свежесть. Ощущалась близость леса, пахло хвоей, птицы пели свою утреннюю песню. Словно подпевая им, на соседней улице прокричал петух.
– Опять запел, каналья, – проворчала Леся и с досадой захлопнула окно. Этот петух был злейшим врагом Леси и всех знакомых ей ребят. Он чувствовал себя хозяином улицы и всегда охранял ее от «пришельцев». Мимо него нельзя было пробежать, он тут же пускался в погоню, мимо него даже взрослые всегда шествовали чинно. Ребята прозвали его Жандармом.
Умывшись, Леся выбежала со двора посмотреть восход, прищурившись, повела глазами, взглядом охватив уже яркое, ослепительное солнце и полоску дальних синих гор.
«Наверное, там хорошо, за горизонтом, если ты, солнышко, ласкаешь меня каждое утро своими лучами, и живут там хорошие порядочные люди. Еще бы, ведь там, далеко, сейчас находится ОН… И еще. Когда я окончу школу, я поеду не туда, а, наоборот, на запад – на свою родину – учиться. Хочется надеяться, что и там тоже люди добрые и справедливые. Вообще, люблю людей добрых, ненавижу злых».
Тут она вспомнила про петуха и поежилась: «Брр… Ну все, пошла сестру будить. Пусть прибирается, а я в лес по грибы», – ступила на крыльцо, прищемила палец половицей и запрыгала на одной ноге: «У-а-а!»
Сестра спала крепким сном, сном со сновидениями. Леся посмотрела на ее полуоткрытый рот и сказала себе: «Пусть поспит», – потихоньку прошла мимо детских кроваток, на которых сладко посапывали малыши, ее младшие сестренки, перешагнула через порог и направилась в беседку.
Еще вчера нужно было готовиться к экзаменам, сегодня они сданы, и неплохо, сегодня можно помечтать, да вот и ЕМУ надо написать.
Леся легла в высокую траву и стала смотреть в небо. Удивительно! Кажется, что это не облака плывут мимо, а ты уплываешь во вдохновение…
Они стояли и молчали,
Зачем слова двоим?
Глаза их в сумерках мерцали
И звезды улыбались им.
Но вот нарушил он молчанье,
Зачем это, к чему?
Он говорил слова признанья,
Она поверила ему.
«Я так люблю тебя родная,
Одну тебя, одну.
Как раньше жил, тебя не зная,
Никак я не пойму.
Ты для меня – как птичья песня,
Пронзающая тьму.
Ты для меня – как свет небесный,
Рождающий зарю.
Она молчала, улыбаясь,
И слушала слова.
Ему поверила, и знаешь,
Она была права.
Да как же верить ты не будешь
Сиянью синих глаз?
И ты поверишь, если любишь
Сегодня в первый раз.
Горел восток, зарей занявшись,
И соловей умолк.
Они ушли, за руки взявшись
И глядя на восток.
И снова пели соловьи
Во мгле ночной.
Вновь объяснялся он в любви…
Уже – другой.
Зачем же лжете вы «прекрасно»
С ночи и до зари?
Зачем бросаете напрасно
Слова любви?
Зачем бросать их не любя,
Спрошу я вас?
Зачем роняете себя
В который раз?
Леся чуть дышала, сердце учащенно билось под тоненьким платьицем. Глаза ее были закрыты, но ей ясно виделся мир с высоты птичьего полета, и теперь она медленно, как в затяжном прыжке, раскачиваясь из стороны в сторону, опускалась на белоснежном облаке в объятия горной поляны, сплошь покрытой полевыми цветами.
Так лежала она минуты две, потом стремительно встала и побежала в беседку, торопливо написала на листочке эти, только что пришедшие ей в голову стихи, вложила листок в конверт, на котором поставила подпись: ЛавандА, что на ее языке означало – Леся Антонова.
2
Лесю и ее маму в этот шахтерский поселок привез Лесин папа, когда девочка еще ходила в школу. Лесину маму – Катерину Александровну люди в поселке приняли по-разному. Мужчины были довольны, еще бы, такая интересная, красивая, городская, будет теперь перед кем ходить гоголем. Женщины восприняли ее появление настороженно и при встрече ревниво посматривали в сторону своих мужей.
Катерина Александровна была человеком добрым, деликатным, человеком, чувствовавшим чужую боль как свою.
Петр Алексеевич с детских лет жил в этом поселке, его здесь знали все. Он был красив: крупные кудри надо лбом, брови дугой – все это в свое время сводило с ума не одну девчонку. У него был крутой нрав, но Леся понимала, чувствовала, что ли, что он добрый. Отец привил ей любовь к лесу, к горам, к книгам. У него была огромная библиотека, которая занимала всю Лесину комнату. В комнате стоял стол, диван, остальная площадь принадлежала книгам. Книги были везде – в шкафу, на опоясывающих комнату полках, на столе.
Долгое время семья Антоновых жила у родителей отца, пока не настал благоприятный момент для строительства собственного дома. Дом они построили очень быстро. Начали в ноябре месяце и закончили в июле. Закрыли крышу, сложили печку, занесли кровати и легли спать. Уморенные родители крепко спали. А Леся не спала. Ей было страшно в этом огромном доме без перегородок. Луна светила прямо в окно, отчего предметы в доме имели очертания страшных чудовищ.
Леся рассердилась и закрыла глаза, подумала: «Не буду смотреть, буду нюхать». Такого запаха она еще не знала. Вкусно пахло стружкой, выструганным полом и паклей. «Завтра пойду на улицу знакомиться со здешними ребятами», – подумала Леся и наконец-то уснула.
Наутро Леся сняла с ног сандалии пошла по дороге босиком, то и дело морщась от уколов мелких камешков. Вдруг услышала за спиной грохот и мальчишеский крик: «Берегись, босоногая!» Она остановилась возле невысыхающей выбоины на дороге, едва успела обернуться, как ее окатило фонтаном воды из-под колес промчавшихся мимо велосипедистов. Леся стояла у края дороги, и в растерянности стряхивала грязные брызги с рук, с ног, с беленького платьица, сказала сама себе: «Вот и познакомились…».
Мальчишки повернули назад.
– Смотри, Саньк, какая девочка… красивая…, – негромко сказал мальчик, которого звали Колей.
– И мы ее обрызгали, – произнес Санька. В его тоне слышалось и сожаление, и веселость, и просьба о прощении, и желание произвести впечатление. Он был старше Коли и года на четыре старше Леси.
Леся подняла глаза: перед ней стоял Он и радостно глядел на нее смелым и открытым взглядом. Это был стройный мальчик, с правильными чертами лица, с густой шевелюрой, и он продолжал с нескрываемым интересом рассматривать непонятно застывшую девчонку.
– Жаль платье, – сказал, наконец, Санька. Она опомнилась:
– Ерунда, сейчас пойду, переоденусь.
– Это ты приехала из города?
– Да.
– Выходи на улицу, мы тебя нашим играм научим.
– Хорошо, – обрадовалась Леся.
Запыхавшись, она вбежала домой, ринулась к комоду, стала выбрасывать из него свои вещи:
– Нет, не это, и это не то. Это подойдет, но не глаженое, а утюга нету.
Выбросив все, она села сверху на кучу белья и заплакала:
– И когда это я успела все запачкать?
Внезапно, словно спохватившись, подумала: «Что это со мной?» Она встала, потихоньку подошла к окну – там на поляне играл с мячом Санька, Коля и еще две какие-то девочки. Леся легла на койку, уставилась в потолок… и пролежала так до самого вечера. Ей очень хотелось пойти на улицу, но какое-то смятение внутри нее не давало ей это сделать.
Вечером пришла мама:
– Леся, что с тобой? Ты не заболела?
– Заболела, – отрешенно сказала Леся.
Леся не понимала, что с ней происходит. Она затихла, прислушиваясь к себе. В ней трепыхалось неведомое ей ранее чувство. Она была смущена и поняла, что больше почему-то не сможет посмотреть в его глаза… В его присутствии она испытывала ликование и непонятную тревогу, ей очень хотелось показаться ему умной и строгой, в то же время она ничего не могла с собой поделать и… совершала ошарашивающие всех глупые поступки, прыгала на одной ножке, корчила рожи и при этом безудержно хохотала. Что-то с ней случилось!
Через несколько дней Леся первый раз пошла в школу, в новой форме, в фартуке с красивым портфелем. Из соседних домов выходили ребята и все были нарядными, подтянутыми и почти у каждого букет цветов.
– Босоногая, привет! – услышала за спиной. В школьной форме Санька выглядел торжественно и казался еще старше.
– Ты в который класс идешь? В первый? Ты шутишь! Да ты еще маленькая! Тогда тебе туда, в другую школу.
«Почему я не смогла сказать ему хотя бы пару слов? Что такое со мной случилось? Он считает меня маленькой, а я не маленькая, я большая. Я давно умею писать, считать и читать, даже умею сочинять стихи. Ну и пусть я маленькая для тебя, а ты – большой, неужели не видишь, что ты мне очень нравишься…. Ой!
Прошли годы. Леся вытянулась и из угловатой девчонки превратилась в красивую стройную девушку. Слегка вьющиеся волосы до плеч, брови в разлет, прямой нос и правильной формы губы – она словно взяла все самое лучшее, что было у ее родителей. Вдобавок ко всему – стремительная, летящая походка, все это заставляло оглядываться не только сверстников, но и ребят постарше.
В ту пору они держались квартетом: Санька, Леся, Коля и Клава.
Они шалили, просто гуляли, смеялись, но их всегда было четверо или трое: Леся боялась оставаться с Санькой наедине…. Потому что не знала , как вести себя с ним… ведь рядом были такие родные глаза, его глаза, его руки, его родинка над бровью, его мускулистое тело под тонкой футболкой. Как отвечать ему, если он что-то спросит? Куда спрятать свои глаза, в них ВСЕ написано… И вот однажды…
Они играли в прятки в Клавином доме. Ее родители были на работе, и весь дом принадлежал им. Галевым был Санька. Леся, пятясь назад, очутилась в углу, а Санька, расставив руки, шел на нее. От страха она зажмурилась, почувствовала прикосновение к лицу: к глазам, к губам, к шее, и ниже, ниже… Потом рывок к себе, и она очутилась в объятиях. Она слышала, ей не показалось, что у него учащенно бьется сердце. В комнату кто-то потихоньку вошел. Оттолкнув Саньку от себя, Леся с покрасневшим лицом пронеслась мимо… Клавы к выходу.
Она летела домой: «Я так люблю тебя, я люблю тебя, Санька, – чувства переполняли ее. – Люблю за то, что всем нам с тобой так интересно. Когда ты здесь – жизнь бьет ключом, и не важно, что по голове; все кажется значимым, как будто солнце светит только тогда, когда ты здесь, рядом. Если вспомнить, как мы ночью лазили в чужие сады за яблоками, как в темноте лежали в меже среди картофельной ботвы и дергали за привязанную ниточку, и каждый раз со смехом ныряли в ботву, когда хозяйка в который раз выглядывала в окно на настойчивый стук и крестилась, крестилась. Ей было невдомек, что стучала ей в окно картошка, мы только дергали за ниточку… А как мы ночью ходили на кладбище и боялись даже шороха собственных шагов… А как он катается на велосипеде, ну, прямо, как циркач: И вперед, и назад, и стоя на раме, и даже на одном колесе… Но я боюсь показать ему свои чувства, потому что они так сильны».
Если бы не тот случай… Действительно, не бывает худа без добра. Это было прошлым летом, как раз накануне той осени, что явилась разлучницей с Санькой. Ему исполнилось 18 лет, и пришла пора служить в Армии.
В то июльское утро Леся встала очень рано – собирались с ребятами идти за ягодами, далеко, километров за 15 с ночевкой. Отец с матерью еще спали; Леся потихоньку включила радио – послушать погоду. Складывая в рюкзак вещи, на минуту замерла: передавали, что из колонии, что в двадцати километрах от них, накануне сбежали двое рецидивистов и направились в западном направлении. «Ужас, что происходит», – бездумно сказала Леся и вдруг… пакет, который она усердно старалась засунуть в мешок, упал из рук на пол. Ноги враз отяжелели, и она опустилась на краешек стула. «Колония эта как раз находится от нас в восточном направлении, значит, преступники бегут в нашу сторону».
– Не отпускайте детей в лес и сами не ходите туда без надобности, – убеждал диктор. В соседней комнате заворочалась мама, и Леся быстренько выключила радиоприемник. Подумала: «Как же им удалось удрать, там же двойной забор и колючая проволока, да и солдаты на вышках с автоматами стоят?»
В лес по ягоды собрались идти человек восемь. Четверка неразлучных друзей и их младшие сестры и братья: Санькина сестра Лена, Клавин брат Витя, Лесина сестра Оля и еще одна девочка – Наташа.
Не одна Леся слышала сообщение по радио. И пока они шли по узкой, извилистой дороге мимо тенистой березовой рощи, сухого, без единой травинки, неласкового ельника, мимо соснового бора, похожего на деревянный гребень великана, где каждый зуб торчал заостренным концом вверх, ребята обсудили эту новость со всех сторон.
– Если они сбежали вчера, то сейчас уже далеко учесали, – усмехнулся Коля.
– А, может, наоборот, выжидают время, собираются с силами перед броском, – возразил Санька. Помолчали немного, обдумывая эту мысль.
– Не знаю, не знаю, – протянул Коля и оттопырил губу. Леся взглянула на него и прыснула в кулак. Еще с первого знакомства с ним она почувствовала, что Коля добрый, спокойный, рассудительный мальчик. У него всегда был вид недоспавшего или переспавшего ребенка, но на самом деле его сонный вид означал, что он постоянно думает, соображает.
В лесу было много комаров, особенно в гущине леса, они залепляли глаза, лезли в уши, в волосы. Поэтому все девочки были в косынках.
Когда прошли изрядное расстояние и младшие ребята притомились, Санька распорядился:
– Вон на той поляне отдыхаем.
Пришли на поляну, и упали – кто где может. Леся села напротив Саньки и сняла платок, волосы упали ей на плечи крупными волнами. Поправляя их, она сказала, как бы оправдываясь:
– Ох, хотя бы здесь комаров нет.
Она не видела, как усмехнулась Клава, как на ее лице промелькнула злая ревность, досада. Веснушки на ее лице заалели, тонкая губа под вздернутым носом задрожала. Леся, улыбаясь, сидела и глядела на бежавшую невдалеке речку, крутой подъем и, казалось, совсем непроходимую чащу.
– Вот и неправда! Это ты перед ним выпендриваешься, – Клава кивнула головой в сторону Саньки. – Ты готова бежать за ним на край света и вообще куда угодно. И косыночку снимаешь и волосы поправляешь! Зачем ты только приехала сюда, – со злостью и с отчаяньем говорила Клава, затем отвернулась, по спине прошла судорога.
В наступившей тишине ясно слышалось ее тяжелое, прерывистое дыхание. Все в растерянности смотрели друг на друга. Санька, казалось, окаменел. На Лесином лице промелькнула целая гамма чувств: растерянность, непонимание, гнев. Ведь только что они шли и мирно разговаривали с Клавой, и вот…. «Я ей ничего не говорила, как она догадалась? Уф… Она тоже…. Ну и дура же я! Слепая. Тем не менее, какое она имеет право говорить ему о моих чувствах, да еще при всех. Какое она имеет право!»
– Дура! – поморщившись, с досадой произнес Коля.
Леся в оцепенении смотрела в землю. Начала говорить, голос был хриплым, она прокашлялась:
– У тебя, Клава, змеиные повадки…. Вот так, исподтишка…. Ты права, я люблю его так сильно, что даже не заметила, что и ты его любишь тоже.
Санька впился глазами в Клаву, его взгляд не предвещал ничего хорошего. Но как только Леся дрогнувшим голосом проговорила последнюю фразу, на его лице появилась неуверенная, вопросительная улыбка.
Ребята тоже сидели, посмеивались. Витя шепнул Наташке:
– Ну, театр!
И в этот момент Леся посмотрела на Саньку, увидела, что он улыбается, что все ребята веселятся, все это не вязалось с ее чувствами и теперешним состоянием, она сорвалась с места и побежала в сторону темной чащи, через речку, стала карабкаться на высокий склон. Поднявшись на него, она побежала дальше, пробираясь сквозь непроходимый еловый лес, царапая руки, шею и лицо. Сейчас ей хотелось стать мышкой, маленькой, серенькой, ей нужно было убежать ото всех далеко-далеко, чтоб никто не нашел, чтоб никого не видеть, не слышать, чтоб ее никто не беспокоил. Даже собственные мысли. Слезы застилали ее лицо. Она выбежала на поляну, поднялась на пригорок, и вдруг ноги ее поползли вниз, и она поняла, что куда-то проваливается.
Когда она пришла в себя, почувствовала боль в колене и ниже локтя, пошевелила руками и ногами, вроде целы. Огляделась – это был полусгнивший шурф и в одну сторону ход. Леся попробовала встать – больно, видно, сильно ушиблась. Приподнялась на руках. Села. Вдруг на нее напал смех. Она сидела, едва прикасаясь к стене, и беззвучно хохотала: «Мышка нашла свою норку», – пока, наконец, обессилев, не затихла.
«Как это я не заметила, что Клава его тоже любит. Но если это так, то это какая-то странная любовь. Скорее, можно подумать, что не любовь вовсе, а неприязнь. Потому что она все время злилась и наговаривала на Саньку, и всегда была всем недовольна. Жаловалась мне, что он ей последней провел телефон, хотя мог бы по-соседски и первой провести».
Такой телефон был у всей четверки: на одном конце провода снимаешь трубку, у всех остальных звонит. Зимой, когда катались с гор, он, якобы реже всех запрыгивал к ней в санки. Почему она так решила? Потому что девчонки садились в санки на самой горе, а мальчишки стояли немного поодаль и ждали момента, когда сани поедут, а потом запрыгивали на ходу, иногда гурьбой, друг на друга.
«Да, да, она катилась впереди меня, он ее пропустил, а ко мне запрыгнул, она потом сразу же ушла домой. Ну и что? Что это значит? Значит, что она ревнует. И к кому? Ко мне! А тогда, когда играли в жмурки…. Это Клава тогда вошла незаметно в комнату, теперь понятно, почему она так долго не разговаривала со мной».
Впервые Леся посмотрела на себя как бы со стороны:
«Какая же я эгоистка! В своем стремлении понравиться я видела только себя, другие нужны мне были лишь для того, чтобы создавать вид, что меня интересуют. Мне было неинтересно, что они говорят, что чувствуют, главное было в том, что чувствую и говорю я. Когда Клава мне поведала, что Санька ей последней установил телефон, я просто бездумно подумала: «А мне первой». Подумала, не вникая в ее чувства, а погружаясь в свои. Действительно, правда, что влюбленные все эгоисты…. Для того, чтобы это понять, мне понадобилось свалиться в эту яму…. Но чего она ожидала, какой реакции с моей стороны, когда сказала это при всех? Она, наверно, думала, что я буду оправдываться…. Но почему он улыбался? Неужели ему просто забавно было на это смотреть? Вот дура! О чем же я думаю? Надо думать, как теперь отсюда выбраться. Но что там, интересно?»
Превозмогая боль в колене, и преодолевая страх, Леся пошла вглубь. Там была темень. Дотронулась до стены и отдернула руку: стены обросли мхом и слизью. Где-то капала вода. «Попить бы», – подумала Леся, подставила руки, шагнула вперед, споткнулась обо что-то и упала.
– Проклятье!
Это был старый демидовский шурф, когда-то старатели искали здесь золото, по мере выработки шурфы забрасывались камнями, бревнами, не совсем, наполовину. В таком или примерно таком виде они сохранились до наших дней.
Леся нащупала под ногой камень, рядом с камнем на земле что-то лежало, она взяла «это» в руки и тут же бросила: «Пистолет! Ну и дела!» Она вышла из темного коридора к свету, вдруг услышала разговор наверху. «Ищут меня, – подумала с надеждой. – А вдруг это не ребята? Вдруг это…. Боже!» Разговаривали двое мужчин. У одного из них был хриплый голос, другой заметно заикался. Говорил тот, который прихрапывал:
– Ты чо здесь, я же сказал, чтобы ты сидел там?
– Да-а я-я о-оправился.
– На, одевай, стащил с веревки.
Зашуршала одежда. Видимо Заика переодевался.
– Ну-у, к-как с-сходил?
Хрипун ответил не сразу. Огляделся, прислушался, потом начал:
– Сегодня пойдем в поселок. На окраине поселка живут бабулька с дедулькой, они с Украины. Я глядел в окно – в доме ковры, значит богаты. У них и разживемся. Ты постучишься, дед выйдет, и болтай с ним о том, о сем, благо, с тобой можно говорить долго, пока ты чо-то скажешь. Ха-ха. Можешь табаку попросить, он его в нос сует, а потом знай себе чихает. А я в это время войду со стороны леса через другие ворота. Ежели что, вот тебе нож, в расход пустишь старика раньше срока. А пистолет бабульке покажу, она мне мигом и деньги и продукты выложит.
«Это они про Украинковых, – билось в голове у Леси. – С чего он взял, что они с Украины? Наверно, фамилию услышал и решил».
– Толь-ко пой-дем к-к вечеру, а т-то т-тут ут-тром верт-толет лет-тал, – попросил Заика. Хрипун заорал:
– Я же сказал сидеть в яме! Ты чо высовываешься?!
– Я п-по г-грибы ходил. Ж-жрать-то охота.
– Ты бы еще костер тут развел их пожарить, обозлился Хрипун и, помолчав, промолвил с примирением:
– Ну, ладно, давай пушку сюда.
– Да т-там она, – Заика кивнул в сторону шурфа.
– Ну, ты и дурак! Зачем только я потащил тебя с собой, такого урода. Ну, ныряй, – рыкнул он.
Только теперь Леся увидела веревку, она была привязана к березе и спускалась почти до самого дна ямы. У Леси похолодели пальцы, она стояла внизу, прислонившись к стенке, в уме пульсировало: «Что делать? Что делать?»
– Ле-е-ся! – послышался протяжный Санькин крик.
– Черт! В лес, быстро! – Наверху глухо простучали тяжелые удаляющиеся шаги, Леся дождалась, пока они совсем не стихли и крикнула:
– Я здесь!
Санька наклонился:
– Вот что бывает с непослушными маленькими девочками, когда они уходят в лес одни, без мамы, без папы, без меня, в общем, без тех, кто их так любит, – балагурил он.
Если бы не волнение, Леся бы, наверное, сделала выводы из этих не просто так произнесенных, на что-то намекающих слов. Но сейчас она подняла пистолет и положила его в карман, и, зная, что рядом где-то прячутся двое, прошептала:
– Санька, тут веревка, тащи, – и затем громко:
– Мамы, папы нет, зато есть дядя Коля, тетя Клава. Они где? А, вон они, побежали туда скорей. Дядя Коля!
Леся выскочила из ямы, схватила Саньку выше локтя и, чуть прихрамывая, повлекла за собой:
– Бегом, скорее отсюда!
– Что случилось?
– Потом.
Когда они были метрах в двухстах от того места, Леся на бегу достала из кармана пистолет:
– Вот. Нашла в яме. Там зеки, они пришли за ним.
Санька больше ничего не спрашивал, взял Лесю за руку, прибавил ходу, и уже было видно сидевших на берегу ребят, как эхо принесло им хриплый крик:
– Гад, Заика. Убью гада! За ними, мать твою!
Ребята вскочили со своих мест. Санька издалека крикнул им:
– Бегом, назад, по короткой дороге, через гору. Там зеки!
Подростки похватали свою поклажу и пустились бежать в сторону горы. Они очень испугались, когда Леся показала им пистолет и сказала, что зеки потому и гонятся за ней. Витька побледнел:
– А Клавка там осталась…
– КАК?!
– Она сказала: «Пусть друг за другом бегают, а я не буду. Тоже мне, грибников испугались».
Они остановились.
– Так здесь же не бывает грибников, очень далеко, – испуганно прошептала Наташка. Все молчали в растерянности, не зная, что теперь делать. Вдруг издалека ветер донес до них приглушенный Клавин крик: «Не трогайте мен-я-я!». Потом все стихло. Ребята подавленно молчали.
– Стойте здесь, я сейчас приду, – внезапно произнес Санька и исчез за кустарником. Ребята присели в траву. Через некоторое время впереди закричала кукушка.
– Пошли, это Санька, – Сказала Леся, все пошли за ней. Санька стоял на небольшой поляне возле расщелины в скале.
– Сюда, – показал он рукой, и все один за другим скрылись в маленькой пещерке. Коля зажег спичку. Углубление в камне было узким, в диаметре достигало метров пяти, а напротив входа поперечным камнем делилось на два «этажа».
– Вы сидите здесь, я пойду, узнаю, что там с Клавкой, – сказал Санька. У ребят от страха подкашивались ноги, у Наташки в наступившей тишине звонко почакивали зубы, Оленька уцепилась Лесе за локоть, ладони у нее были холодными.
– Ничего, все будет хорошо, – успокаивала себя и друзей Леся, а сама думала: «А как будет? Что теперь делать? Вот влипли».
Ухода послышался шорох. Дети замерли.
– Это я, – тихонько сказал Санька.
– Ну что? – зашептали остальные.
– Они взяли ее в заложницы и требуют, чтобы мы немедленно отдали им пистолет.
Воцарилось молчание.
– Но если мы отдадим им пистолет, они убьют нас, зачем им лишние свидетели, – задумчиво произнес Коля. – Они думают, что мы дураки.
– Вот что, – начал Санька. – Вы будете сидеть здесь. Я пойду один, заведу их на гору с другой стороны, со стороны леса, брошу пистолет в сторону и скажу, чтобы одновременно они отпустили Клавку. Пока он хватает пистолет, мы с Клавкой уже спрыгнем со скалы.
– Но там же метров семь, – возразила Леся. – Впрочем, я бы спрыгнула.
– Да, если на тебя наставлен пистолет, – вставил Колька.
– Санька, я пойду с тобой, – сказала решительно Леся. Санька молчал, обдумывая ситуацию, потом произнес, обращаясь к Лесе:
– Ну, я пошел, мне еще одно дельце нужно сделать, – взял пистолет и исчез из вида. Через некоторое время вернулся и как-то неуверенно начал:
– Ты знаешь, Леся, я все обдумал. Колька прав, они хотят нас убить, иначе, зачем бы они требовали, чтобы и ты была со мной. Они нас видели, когда я поднимал тебя из ямы. Еще они спросили, есть ли кто из взрослых, ты ведь кричала дядю Колю. Я не хотел тебе говорить, но они же не отпустят Клаву, – он еще не закончил говорить, Леся уже стояла рядом. Поцеловала младшую сестренку и вылезла из пещеры вслед за Санькой. Ребята сидели притихшие.
– Ничего, они спрыгнут, – сказал Коля. Голос его был едва слышен в звонкой тишине пещеры. – Зимой с гребня крыши прыгали, и еще хотелось.
– Да, но зимой прыгали в снег, – тихонько произнесла Оленька.
4
Вечерело. Воздух насыщался прохладой и влагой, но солнце стояло еще высоко. Птицы в это время уже не пели, брачный сезон давно кончился, их крики слышались из леса только тогда, когда их кто-нибудь потревожит. Потихоньку шептались березы, зато сосны, там, наверху, вели свой неспокойный разговор шумным роптящим шепотом.
Леся ощущала тепло Санькиных пальцев. Она шла за ним, не чувствуя своего тела, ступая по воздуху, и каждый раз, когда он как бы случайно, пожимал ее ладонь, волны необычайного восторга уносили ее куда-то вверх, в туманное облако. Леся шла и думала о том, что какой глупостью с ее стороны было бояться разговаривать с Санькой. Как это здорово, оказывается! И как сладко сжимается сердце от его прикосновений…. Но в то же время осознание опасности заставляло напряженно вглядываться в ближайшие кусты.
– А как мы заманим их на скалу? – нарушила тревожное молчание Леся.
– Скажем, чтоб приходили туда, но близко их подпускать не будем. Пока у нас пистолет, мы будем диктовать условия, они поэтому и побаиваются нас.
Леся шла за Санькой. Вдруг он остановился, прислушался и внезапно рванул ее в сторону. На то место, где они только что стояли, с дерева спрыгнул Хрипун. Санька попятился и наставил на него пистолет.
– Эй, ты, стой!
Хрипун чертыхнулся.
– Веди Клаву и твоего второго на ту скалу, там и сделаем передачу.
Хрипун сплюнул:
– Сопляк!
– Мы ждем вас там минут через двадцать.
Медленно пятясь, Леся и Санька отошли метров на сто и побежали.
Скала была отвесная, перед ней небольшая поляна, немного в стороне росли густые деревья, за ними – вход в пещеру. На вершине скалы возле самого обрыва рос кустарник. Леся и Санька вошли в него и присели. Напротив стеной стоял лес, ребята напряженно всматривались в него, с этой же стороны они ждали тех двоих. Казалось, они слышат биенье сердец друг друга.
– Вот и они.
– Эй! – крикнул Хрипун.
Санька вышел из-за куста.
– Где твоя девка?
Леся показалась.
– На счет три бросай мне пистолет, и я отпущу ее.
Хрипун выдернул из кустов Клаву. Она была вся в синяках и ссадинах, косынки на ней не было, волосы растрепаны.
– Ты что, изверг, пытал ее что ли?
– Плохо себя вела, – усмехнулся Хрипун.
– А где твой, этот?
– Да вон он стоит, ты чо не видишь?
Из-за толстой сосны мелькнуло лицо Заики.
– Раз, два, – начал считать Хрипун.
На счет «три» Санька кинул пистолет в сторону. К пистолету побежал Заика, а Хрипун держал Клаву и смеялся. Клава вырывалась, он вертел ей руки и не отпускал, тогда она укусила его за запястье, видимо, прямо-таки вонзила свои зубы, потому что Хрипун заорал как зверь и на мгновенье отпустил ее руки. В следующую секунду Клава уже неслась к Сеньке и Лесе. Леся поймала ее ладонь, они взялись за руки и втроем шагнули к обрыву. Когда спрыгнули, сразу же отползли к подножию скалы, ступни горели от сильного удара о землю. Клава стонала, она больно ушибла ногу.
А на скале ревел и матерился Хрипун, щелкал затвором:
– Сукин сын! Сопляк! Провел меня, как щенка сопливого. Все патроны вынул! – резко повернулся в сторону Заики. – А ты чо смотришь?
Ребята помогли Клаве добраться до входа в пещеру, быстро прошмыгнули в нее. Витька бросился к старшей сестре, помог ей подняться. У Клавы по щекам безостановочно текли слезы.
Санька распорядился:
– Быстро все по одному залазьте на камень, да, да, на второй этаж. Сейчас они будут здесь!
Помогая друг другу, подставляя спину, плечи, они, наконец, забрались на поперечный камень и уселись как на полатях, поджав под себя ноги.
Хрипун все еще изрыгая проклятия, приблизился к входу в пещеру, Ребята затихли.
– Вот они здесь, змееныши. Черт, не пролезть! А ну, ты попробуй, – он подтолкнул к щели своего напарника. – Утяни живот, давай, давай….
Сидевшие в пещере ребята услышали снаружи какой-то грохот, похожий на внезапно начавшуюся грозу. И этот грохот все усиливался. Прогремев еще некоторое время, все затихло. Санька спрыгнул с камня:
– Где они?
– Осторожно. Они затаились, – забеспокоился Витька. Помедлив немного, Санька закричал: «Э-эй!», – протиснулся в отверстие в скале и… бросился навстречу бежавшим ему людям. На поляне стоял вертолет!
5
Клаву привезли домой на вертолете. Она потом рассказала, что Хрипун бил ее по щекам, выворачивал руки, хотел узнать, сколько их здесь, нет ли среди них взрослых. Она им сказала, что трое вместе с ней, что Леся лукавила, когда кричала дядю Колю. Этим она спасла и себя, и друзей. После этого она долго болела, нужно было время, чтобы прийти в себя. Ребята часто навещали ее, приходили все вместе, а то и по одному. Однажды Леся и Санька пришли вместе, не сговариваясь. За окном был день, но Клава почему-то лежала в постели. Санька принес ей кедровых орехов, а Леся шоколадных конфет.
Еще в прихожей, снимая обувь, и стараясь не глядеть друг на друга, суетясь, торопливо, оба взяли в руки свои туфли и одновременно поставили их в одно и то же место, слева от порога, на секунду подняли головы и… встретились глазами. Тревожно-сладко застучало Лесино сердце, лицо отчего-то запылало. Она быстро прошла к проему комнаты, рукой взялась за шторку на двери и отдернула ее – она коснулась не занавески, а Санькиной руки. По телу пробежала дрожь. Когда вошли в комнату, Клава пристально посмотрела на них, отвернулась к стенке и глухо сказала: «Уходите».
Леся тряхнула головой, отгоняя от себя воспоминания, но образ Саньки не уходил, не растворялся во времени, он все время был с ней, не оставляя ни на минуту. «Сейчас он в армии. И связывают нас только письма… Мои письма…».
День близился к вечеру. Катерина Александровна, Петр Алексеевич и Леся возвращались из леса с мешками травы. До дома оставалось пройти несколько метров. Тут с крыльца сбежала Оля и помахала конвертом: «Леся, пляши!». Леся с ликованием устремилась вперед, мешок при этом подпрыгивал у нее за спиной. В это время петух Жандарм прогуливал своих подруг. Увидев нарушающую его правила особу, он отважно бросился ей на пятки и стал остервенело клевать их. Леся присела от боли и отпустила свою поклажу петуху прямо на вытянутую шею. Потрепыхавшись немного, петух затих; Леся с довольным видом посмотрела на мешок и сказала:
«Мне тоже больно. Ну, отдыхай пока!», – и побежала дальше. Сделав несколько па и получив наконец-то письмо в руки, Леся устремилась в огород, в беседку.
«Милая моя девочка! Я не сразу понял, что это ты мне пишешь письма стихами и подписываешься цветком. Так уж получилось, что ты мне сказала о своей любви не по своей воле, но все-таки не побоялась сказать. А я вот не смог. Как посмотрю в твои лучистые глаза, все слова куда-то исчезают».
Этой ночью Леся почти не спала. Ей снился или грезился Санька. Вот он подходит, берет ее за руки, долго смотрит в глаза, его лицо приближается к ней, и вот уже его теплые губы и упругие руки начинают ласкать ее. У нее подкашиваются ноги, она чувствует, что сейчас упадет….
Лицо и щеки у Леси горели, наверно ночью было очень жарко, или это оттого, что в изголовье у нее лежала пуховая подушка, а может оттого, что из-под подушки высовывался листок бумаги, исписанный мелким юношеским почерком: «Ты тогда рассердилась на меня, что я поцеловал тебя в последний день перед расставанием. Но ты должна меня понять. Я так долго ждал, пока подрастешь…».