До революции в нашем городе этот дом на улице Советской, а тогда – Тюфяевской, принадлежал шапочнику.
Одноэтажный четырёхугольник на кирпичном фундаменте под железной кровлей впечатлял размерами. Выходящая на улицу «лицевая» его часть была с опалубкой и большими разъёмами окон.
До их нижнего края высокого роста человек мог едва дотянуться рукой.
А, войдя во двор, запросто положил бы на подоконник, выходящих сюда окон квартир, свой подбородок.
Почему?
Потому что с годами восточный угол красавца осел в более мягкую здесь землю.
Да ещё и примостился тут же заметный бугорок почвы.
Вот эта разновысокость окон и способствовала одной из трагедий.
Но обо всём по порядку.
Советская власть не только переименовала улицу. Национализировав дом, произвела его перепланировку.
На месте четырёх комнат появилось пять комнатушек с общей кухней, на месте которой в период войны оборудовали шестую.
Уплотнение произвели из-за нехватки жилья для людей, эвакуированных с территорий, захваченных немцами.
Коммуналка!
Надворные сараюшки для дров, общий на два «очка» сортир, бельевые верёвки с нехитрыми постирушками вдоль и поперёк двора, заимствование друг у друга кастрюль, коромысел и вёдер для похода на водокачку.
И, несмотря на неудобства, честно скажу, практически никаких распрей в людском улье между взрослыми или детьми не бывало.
За четыре года на всех – две похоронки с фронтов.
В сообществе шесть женщин, десяток детишек, три старушки и два немолодых мужичка.
Оба – мастеровитые сапожники, один, правда, алкоголик и семейный скандалист.
Маленький, плюгавенький и единственный, кто в то тяжкое время пел.
Да как!
«Ревела буря, гром гремел», «Степь да степь кругом», про «Александровский централ» и прочее подобное.
Приличным баритоном – весь репертуар в моей памяти до сих пор.
Кончилась война, жить стало лучше, жить стало веселее.
Хлеба и песен стало прибывать, а как же обойтись без выпивки?
Водка дорогая, вина тоже. Распространилось изготовление домашней бражки.
В неё умельцы к дрожжам, для большей крепости, добавляли табачок-самосад.
Иные и того хуже – закладывали колобок из теста с украденным на спиртовом заводе полуфабрикатом продукции.
Напивались, порой, до одури или отравления.
Подобное произошло и у нас.
Отмечалось юбилейное событие.
В июньский день действо происходило на свежем воздухе дворовой усадьбы, имевшей сад с множеством кустов сирени и берёз.
В разгар торжества к устроителям праздника приехал гость из Свердловска.
На присоединившегося пожилого человека никто не обратил особого внимания.
К ночи общество из двух десятков изрядно охмелевших лиц ужалось в однокомнатной каморке, примыкавшей к саду.
Под звон «хромки» началась пляска с оттенками оргии, где, как говорится, кто кого сгребёт, тот того и аморально целует.
И вот тут произошло непредвиденное.
Свердловский гостенёк приотстал от общей массы, задержавшись в кустиках свершить нечто естественное «по маленькому».
А потом не стал отыскивать на противоположной стороне дома крыльцо с общим входом в коммуналку.
Распахнутое в сад окно квартиры, где царило столпотворенье и бурлило веселье, навело на пьяную мысль – им и воспользоваться для воссоединения с компанией.
Дед подтянулся на крепких руках, лёг животом на подоконник и полез в жилище.
В это время, уже упомянутый мной, маленький-плюгавенький-пьяненький шёл по двору.
Увидев «чужестранца», проникающего в чужую обитель, он зычно возопил:
- Вор!
И втолкнул его внутрь квартиры прямо под ноги беснующейся хмельной оравы.
Тревожный сигнал опасности достиг ушей и воспламенил тех, кому он был адресован.
В возникшей неразберихе многоногая безумная братия пьяных мужчин и женщин отплясала «камаринского» на старческих рёбрах мнимого вора.
Когда усердие иссякло и все обессилили, хозяева с ужасом опознали в измолотом мешке гостей свердловского визитёра.
Вызвали карету «Скорой помощи».
Осмотрев пострадавшего, медицинская бригада констатировала: без милиции и катафалка не обойтись.
Так и вышло: потерпевший очутился в морге.
Судебно-медицинское исследование трупа скрупулёзно подвело баланс.
На безгрешном теле умершего насчитали такое количество травм, которое превосходило число обуви на конечностях любителей змия браговарения.
Значит, кто-то приложился своей обувкой к несчастному не по одному разу.
Следователю в поисках истины пришлось не только разуть каждую из мужских и женских особей, но и раздеть – для исследования экипировки на предмет обнаружения следов крови павшего жертвой коллективного избиения.
Прокурор напрасно ломал голову: какой статьёй Уголовного кодекса РСФСР квалифицировать преступление.
Убийство с прямым умыслом? Или причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть?
Непьющие соседи чётко слышали через фанерную перегородку крики типа «бей гада до смерти».
Однако прямо указать на кого-либо не могли.
А те, кто заварил кашу, в показаниях проявили твёрдокаменное единство: никого не пинали, не топтали, не калечили.
Экспертные заключения вторили им: следов крови на изъятых объектах исследования обнаружить не представилось возможным.
Так никому и не дали по шапке за причинение смерти человеку в доме, некогда принадлежавшем шапочнику.
Уголовное дело по факту коммунального побоища несколько раз прекращали за недоказанностью участия в совершении преступления конкретных лиц из двух десятков подозреваемых.
Вышестоящий орган надзора отменял эти постановления, но дело в конце концов, как говорится, так и похерили.
Точнее последнего глагола у меня не нашлось. Именно – похерили!