Главный вопрос стоял так: самолетом, или поездом? И тут, как всегда, получаются весы. Ох уж эти вопросы и эти весы. Вопросы – еще так сяк, а вот весы. Похоже, эта неустойчивая штуковина преследует меня всю жизнь. Ладно, если на них картошка с луком, гораздо серьезнее то, что мы пытаемся взвесить на этот раз. Уверена – процесс взвешивания когда-нибудь доконает меня.
- Самолетом – вжик! И уже там, - подбрасывает свой аргумент Друз. Друз вообще не любит тягомотину. Интересно: а кто ж ее любит? Можно подумать – я люблю. Мне бы тоже – вжик. И там. Тоже, да не тоже. Самолет – это такая конструкция, ну… ненадежная, что ли. А уж если говорить прямо – опасная для жизни. Железяка, короче, да еще где-то там летит и воет надсадно. А мы в ней. И тоже летим вместе с ней, и сколько пролетим – неизвестно. Как тогда, когда возвращались в густом, как молоко тумане из благодатных мест в промозглую Москву. Ни одна компания не захотела лететь, и только один единственный командир взялся за это действительно опасное дело.
- Помнишь, как его звали? – спрашиваю Друза.
- В жизни не забуду - Друз делает мистические глаза. А в них отображается весь ужас посадки. Рев турбин, многократные спуски и подъемы, тряска, толчки, круги разворотов. И лица пассажиров. В лицах читалось все. И главное – желание выжить любой ценой.
- Ну, и как его звали?
- Чулков. Смешно, да? Герой и такая фамилия. Галантерейная, какая-то.
- А так оно и бывает. Все Львовы смываются, остаются простые, но стОящие парни с галантерейными фамилиями. Нормально. Жизнь, - как жизнь. Все точно. Так что? Соскучился по посадочке? И учти: поезд приходит прямо в центр города. До отеля пять минут езды, а от аэропорта еще трястись на такси по горам по долам. С чемоданами и неизвестно с каким таксистом. Как тебе?
Друз косится на мой внушительных размеров короб с ручкой и таким безобидным названием - чемодан, вздыхает, скребет щетину, закидывает ногу на ногу, вяло кивает: - ладно.
Решено. Поезд.
У моего столика, прямо на полу, расположились изящные вещицы: пузырьки, пилочки, баночки, щеточки, маленькие и не очень бутылочки. Аккуратная кучка. Почему на полу? А не помещается больше нигде. Но, я люблю аккуратность. Она у меня в крови и поэтому все собрано в одном месте и притом, лишь самое необходимое.
- Неужели это тебе мешает? - хлопаю ресницами, но номер не проходит.
Друз подозрительно вглядывается в косметический ассортимент.
- Ты что, собираешься брать это с собой?
- Ну да.
- С ума сошла?
- Почему это?
- Ну, куда все это? Куда, а? - Решительно надуваю губы.
- Я без этого не поеду. И все.
Со страдальческим видом, Друз взирает на место сбора, как на «поле битвы». Чемоданы с откинутыми крышками, втиснутые вещи возвышаются горкой, а рядом разбросано то, что еще предстоит втиснуть. И еще эта парфюмерная кучка.
Где-то, уже под утро, навалясь животами, пытаемся застегнуть молнии.
- А сапоги? Забыла. Как бы их пристроить…
- И так взяла три пары, куда еще?
- Куда, куда, было бы что, а куда – найдется. Давай пакет, что ли.
- Слушай, у нас ведь всего четыре руки, понимаешь? Че-ты-ре! – Друз выпучивает глаза.
- А шея? Шея на что?
- Чья, шея?
- Твоя. Моя, что ли? – и накидываю лямки пары сумок и фотоаппарата на жилистую шею Друза. Он тут же становится похож на гусака из какого-то мультфильма.
- Не жмет?
- Тянет… - Друз принимает позу покорности и теперь смотрится как носильщик где-нибудь в тропической сельве. Снять штаны, вылезти из тапочек и приладить набедренную повязку, - точно носильщик. А на голове огромный пакет с надписью «PAYOT». А еще рядом богатая туристка в панаме и темных очках. Кино.
Три часа ночи. До отъезда пара часов, а мы так и не сомкнули глаз.
Наше появление на вокзале выглядело помпезно, но слегка тревожно. Два непонятных силуэта, обвешанных вещами. Раздутые, наподобие воздушных шаров чемоданы на колесиках, к чемоданам прилажены пакеты, на шее у Друза - связка сумок. Люди почтительно расступались. Услужливо вились носильщики с тележками, но мы гордо протащили нашу поклажу в VIP зал, и шумно отдуваясь, плюхнулись в глубокие кожаные кресла. Дуз тут же устремился в буфет.
- Тебе с пенкой?
- Капучино, пожалуйста.
Прихлебывая из стакана, Друз качал ногой и разглядывал потолок.
- Замечательная лепнина! Скажи пожалуйста, а мы поедем в мягком?
Что за дурацкое выражение: « в мягком»?
- Это называется СВ. Не слышал?
- Слышал. Но, мне больше нравится « в мягком». Помнишь, у Гайдара, «Папа, а ты поедешь в мягком? - В мягком, Женька, в мягком». А потом, молчаливый бронепоезд с зачехленными стволами орудий и суровая фигура часового в буденовке с красной звездой. Помнишь?
Друз знает Гайдара почти наизусть и частенько цитирует, но я в детстве читала совсем другие книжки: «Квартеронка», «Всадник без головы». Майн Рид – любимый писатель. Ах, в детстве я была так романтична, а тут этот… Гайдар. Министр, что ли? Не помню. Вроде был такой в девяностых. Все плел какую-то хрень про экономическое положение.
Наконец подали состав.
« Разрешите узнать, господа, что вы арендовали: катер, или паровой понтон?» - наверное такой вопрос должны были задать нам затянутые в униформу, в кокетливых пилоточках проводницы, но они, видимо, не читали Джерома, да и рядом не было реки. Они синхронно растянули казенные улыбки, и запросили билеты и паспорта. В конечном счете им было наплевать, сколько чемоданов и сапог мы втиснем в свое купе, потому, что:
Именно в этом вагоне, каждое купе принадлежит только двоим пассажирам.
- «Ура! Мы едем в Холмогоры!»
- Что за чушь? Какие еще Холмогоры? – Друз, высунув язык, попытался втиснуть мой «чемодан» под сиденье. Тщетно. Для моего персонального контейнера, по-видимому, необходимо ломать перегородку в соседнее купе. Никак не меньше.
- Ну, и что с ним делать?
- А ничего. Наплевать. Оставь так. Будем переступать через него. Подумаешь.
Но, Друзу, идея скакать через мой «чемодан» все-таки не понравилась, и что бы как-то вознаградить себя за это маленькое неудобство, он тут же выудил из пакета бутылку с зеленовато коричневой жидкостью. Текила.
- Будешь?
- Что значит будешь? Прямо так, что ли? Давай накрывай на стол. Не в походе.
Какой хороший плавный ход у поезда! Мы даже не заметили как он тронулся. А на столе, на чистой салфетке, мгновенно образовывается закусочка: румяный табака, красные шарики помидоров «чери», масло, белый хлебец и то, без чего не обходится ни одна поездка в вагоне: яйца вкрутую. Ах эти яйца! Белые и блестящие, они возвышаются аккуратной горкой в вазочке, штук, может быть, пять, или шесть. Как раз, то что надо. Треснешь об столик и пошел шелушить скорлупку. Рекомендую. Очень успокаивает нервы.
- Скажи, - Друз чистит яйцо, упираясь ногами в мой «чемодан», - ты действительно собираешься все это надеть на себя?
- Почему бы и нет? Разумеется не всё сразу. По очереди.
- Ну да. Сначала одни сапоги, потом другие…
И я вдруг вспомнила, как мы покупали сапоги.
Как-то я объявила: хочу Уггу.
Друз сразу же почувствовал подвох и вжался в кресло. Он всегда так. Как только мне приходит в голову какая-то фантазия, - пиши пропало. Для Друза. То есть он мгновенно понимает, что предстоит суматоха, а именно этого Друз и не любит. Ему бы сидеть и сидеть. В кресле.
Не тут-то было. Я уже в образе и начинаю нервно шагать по комнате.
- Ты только посмотри в чем я хожу! – и пинаю ногой гору сапог. Это по-твоему что? Друз таращит глазенки. – Нет, ты скажи, можно ли в этом ходить? – и с негодованием смотрю на всю эту кучу.
- Но ты же только вчера восторгалась этими сапогами! - и берет в руки очередной экземпляр, - каблук, кожа, а мех? Это же эксклюзив! Разве не так?
- Не так. – Я упрямо надуваю губы, сдвигаю бровь. – Старье. Я тебе старая бабка, что ли, А?
– Ну, это… ну все-таки, только ведь купила… - Какие еще к черту Уггу, может Огги? Звучит как кондопоги. Нет, я все-таки не понимаю.
- А тебе и не надо ничего понимать. Чего тебе понимать-то? Уггу и все. Сейчас все ходят. Уггу, понимаешь?
- Угу. Понимаю, - Друз по обычаю вздыхает. – Уггу – Огу- Оги. Кондопоги, мать их… - и тянется за сигаретой.
Торговый центр брызжет огнями. Все сверкает и бухает. Праздник шопинга. Но людей почти совсем нет. Мы возникаем в дверях неожиданно, как призраки, охваченные какой-то безумной идеей и Друз сразу же берет быка за рога.
- Значит так. Нам эти…как их… и смотрит на меня.
- Уггу, - робко напоминаю я и уже стреляю глазами по полкам.
Полки, - это не то слово. Стеллажи тянутся на километры. Буквально лавина товара. Боже! И чего тут только нет! Но того, что мне надо, как раз и не видно. А может и нет.
Торговцы тут же соображают: клиенты конкретные, и начинается беготня.
- Щас, щас, щас. – какая-то шустрая девчонка в светлой блузке кивает головой и исчезает за углом, - одну минутку!
Присаживаемся на уютную банкетку. Друз чешет нос. Через минуту, горой возникают коробки.
- Вот, пожалуйста, меряйте.
Друз тут же отбраковывает голубой цвет, - ну, это, знаете… мы пока еще… - и уже мнет в руках рыжее голенище. – Это куда ни шло, а может серые, - и вопросительно смотрит на меня. Я меряю все подряд. В конечном счете, - главное, что бы комфортно. Удобно, но и стильно. Однако, все не то. Тут жмет, там коротко, здесь мех искусственный. Как же трудно выбрать обувь.
Друз исчезает с загадочным видом за углом. Я продолжаю бесконечные примерки, но вскоре убеждаюсь в том, что счастье мое совсем не в этом павильоне. Может быть там? И сворачиваю за угол. За углом вижу Друза. Он выглядывает из-за очередной стеклянной двери и делает загадочные пассы: сюда, сюда. В небольшом магазинчике уже приготовлены образцы. Один мне нравится больше всех, по-моему это как раз то что надо. Цвет, мех, высота голенища. Наклоняюсь над очередным экземпляром. Голова вниз, руки натягивают сапог. Друз нежно гладит меня по оголенному крестцу.
- Вот они топики! Порнография, блин. Чуть вниз и задница голая. – А? - и смотрит на продавщицу.
- Нормально, сейчас все так, - продавщица в восторге. Какие интересные клиенты. Веселые!
Сапог сразу же «садится на место», то есть идеально принимает форму ступни. Оно! Друз положительно доволен собой.
- С тебя бутылка, это я нашел, - и победно застегивает молнию на куртке: вжик! Нос к верху. - Коньяк надоел. Слишком крепко. Текилу, пожалуйста. За кондопоги.
Продавщица с облегчением засовывает коробку в пакет.
- Ну! За что? – рюмка зависает у полуоткрытого рта. Друз вопросительно смотрит на меня. – За что?
За «Уггу» - произношу я в мыслях, и уже представляю себе какой-нибудь заснеженный хребет и рыжее голенище на его вершине. Вслух говорю:
- За горы.
- Без холмов?
- Ну, хватит уже. Вот прицепился. Смотри! Телевизор! – и тычу пальцем в плоский экран, пришпиленный к стенке возле входной двери. – Нормально?
- Пойдет, - Друз вливает первую и щелкнув пальцами, тянется за помидорчиком.
- И с холмами и снегами, - продолжаю я. - За великий Кавказский хребет! Ровно, - тут я смотрю на часы, - через двадцать шесть часов, мы начнем покорять его вершины.
- Попрошу не обобщать, - бубнит Друз, прожевывая цыпленка. Вот же засранец! Никак не может без этой своей дурацкой феньки про обобщение. Впрочем - это проформа. Я – то знаю: он же первый и рванет в снега, к ослепительно сияющим вершинам, туда, где выше всех вершин только солнце и еще удивительные создания по имени звезды; и если предположить, что звезды – это глаза Бога, то можно потихоньку, осторожно, что бы не потревожить, заглянуть им, а значит и ЕМУ в глаза.