Есть люди по-настоящему несчастные, несчастные безысходно и непоправимо. Не о высоких чувствах хочу сказать. Всё просто. Быт и нищета. Нищета и невозможность что-то исправить. Объективно. Их много, таких людей. Очень больная тема.
Некоторых из них жалко. Безумно жалко.
Жалко Толю Шевченко, пятидесятилетнего блаженного ребёнка. Жалкая пенсия по инвалидности, половину из которой отбирает брат-алкоголик. И за неделю до пенсии приходит Толя туда, в то единственное место, где ему помогают. Не в силу служебных обязанностей, а просто потому, что Толю жалко и пойти ему больше некуда. В управление социальной защиты населения. «Надя, дай пятьдесят рублей!». Надя, Надежда Эдуардовна, старше Толи на несколько лет. Но у него все люди – по именам. Только новый начальник управления – мальчик. «Мальчику» пятьдесят шесть лет. И тем не менее: «А этого мальчика я не люблю!» Видимо, тот не дал Толе денег. Раньше Таня была начальником, всегда давала денег и разговаривала с Толей. А деньги Толя, между прочим, всегда возвращает. Даст ему Надя полтинник, он пшёнки на него купит и хлеба. До пенсии дотянет и сразу долг вернёт. Такая жизнь у Толи.
Жалко бабушку одну, Зинаиду Ивановну. Её сын «облагодетельствовал» - перевез из Украины. Зинаиде Ивановне семьдесят восемь лет. Под Киевом была у неё четырёхкомнатная квартира. А около дома огородик у каждого жильца. Ну и у неё был. Летом и осенью свежие овощи, зимой свои картошка и капуста. И сил худо-бедно хватало на огород. И жизнь позади интересная, насыщенная. Два высших образования, депутатом несколько раз была при Советском союзе. Люди уважали. Уговорил сын переехать. А тут - что ж, невестка, внучка семнадцатилетняя, думала, полегче жить будет в старости. Сын деньги от продажи квартиры себе забрал, чтоб целее были, пенсию из Украины не перевели ещё, только через полгода переведут, когда вид на жительство будет. Невестка куском хлеба попрекает, а когда из дома выходит, то и бабушку за дверь выставляет, нечего той одной в квартире делать. И смерть не торопится, здоровая бабушка, крепкая ещё. Живи, бабка, радуйся!
Соседку, тётю Аню, жалко. Старая она и сын у неё сорокапятилетний, сумасшедший, тихий, правда. Уйдёт он утром из дома и ходит по кварталу. Окурки собирает и в урны бросает. А если урны нет рядом, он окурки в горсти держит, на весу, в вытянутой руке, как милостыню. Иногда уйдёт далеко от дома, а тётя Аня ходит, ищет его: «Не видели Серёжу моего?» И дома его не удержать, в нём росту метра два и сильный очень. Так и живут. Боится смерти тётя Аня, что с сыном будет! Собаку завела, дворнягу, маленькую, печальную, разговаривает с ней. Всё веселей!
Жалко их! Несчастье их объективно и непоправимо. Никто не вернёт разума Толе и сыну тёти Ани, никто не вложит милосердие в сердца родственников Зинаиды Ивановны. Никто.
Есть, правда, другие несчастные. Которых не жалко. Но о них и говорить не хочется.