Могила Дракулы.
В сентябре 1984 года состоялась моя вторая командировка в Бухарест, для подписания контракта на поставку оборудования для целлюлозно-бумажного комбината в городе Брэила. Наученный достаточно горьким опытом моей первой поездки в Румынию, в декабре 1983 года, к этой командировке я подготовился очень основательно. В большом дорожном чемодане уютно пристроились две бутылки «Столичной» (заботливо укутанные в мой спортивный костюм), банки лосося, сайры, шпрот, югославской треугольной ветчины и, конечно, в качестве подарков соотечественникам, пара буханок «Бородинского» хлеба. Затоварился я с таким расчетом, что бы провианта хватило на все десять дней моей командировки.
Не могу не сказать несколько слов о впечатлениях от той, самой первой моей поездки за рубеж в холодный, предрождественский Бухарест 1983 года. Самолет приземлился в 2 часа ночи, с опозданием на 14 часов из-за погодных условий, которые на поверку оказались сплошным гололедом, покрывшим весь Бухарест: от аэропорта до здания Аппарата Советника, в тихом дипломатическом квартале столицы. Румыны, передвигались по городу, привязав к ботинкам трикони или просто терки. Холодный, влажный морской ветер, превращал минус десять градусов в настоящий, леденящий рождественский мороз. В пять утра, черные тени медленно выстраивались в булочные, ожидая привоза хлеба (которого могло и не быть). Машин на улицах города было мало, и основным средством передвижения являлись трамваи, на широких подножках которых гроздями весели горожане (чтобы не оплачивать проезд), оставляя сам салон практически пустым. По улицам, днем, целыми таборами сновали цыганские дети с барашками, украшенными колокольчиками, распевая рождественские песни и требуя у прохожих обязательной платы за свой труд. Вечером же, их сменяли полицейские с автоматами через плечо. Патрули, на центральных улицах, встречались через каждые сто метров. Город практически погружался в темноту и замирал в ожидании очередного серого и очень холодного рассвета. Вот такой оказалась эта хваленая заграница!
Наши люди в этих условиях тоже жили достаточно тяжело. Оплата советских специалистов производилась только в леях (долларовую часть ввели в 1986 году) и на «Жигули» за два года командировки можно было накопить только при самой жесточайшей экономии. Всё это в полной мере касалось и работников Аппарата Советника, где наше Внешнеторговое объединение представлял Коля «деревянный».
Прозвище «деревянный» он получил у коллег за большую любовь к разным столярным и плотницким работам в резиденции Советника, что позволило Коле, трудится в Бухаресте уже пятый год подряд. Для меня, самым главным достоинством Коли была его настоящая страсть к рыбалке. Правда, в отличие от меня, он предпочитал подледную ловлю, а летом ставил донки, не имея ни спиннинга, ни просто бамбуковых удочек. Кстати, Советник так же был фанатиком рыбалки и, поэтому, Коля не только заботился о резиденции, но и постоянно шпаклевал и подкрашивал катер хозяина, держа его в отличном рабочем состоянии.
Несмотря на то, что за пять лет Коля успел накопить на «волгу» и теперь откладывал на квартиру для сына Вани (он тогда учился в 7 классе), семья его, под строгим руководством супруги, продолжала жить по законам экономии. Ежедневный рацион состоял из: супа с куриными потрохами (попки, желудки и сердца), тушеной куриной печенки с макаронами или рисом и компота из сухофруктов. По выходным в меню часто оказывался жареный окунь, выгодно отличая стол Колиной семьи от других соотечественников. Жена Коли люто ненавидела всех командированных (типа меня) из Москвы, поскольку на время нашего пребывания, он имел полное право (мотивируя переговорами) ежедневно принимать на грудь. Впрочем, как и вся старая внешнеторговая гвардия, Коля, даже при отсутствии гостей из Москвы, грешил алкоголем каждый день, только просто в меньших дозах. Наш человек в Румынии не только ел, но и пил какую-то дрянь под названием «Апельсиновый или Лимонный аромат». Сиё пойло имело 50 градусов, устойчивый привкус советского напитка «Буратино» и закупалось в аптеках Бухареста как средство для дезинфекции кожи.
Все контракты, в ту первую командировку, я подписал за шесть дней и шестнадцатого декабря уже летел в Москву. Обратный рейс задержался всего на полтора часа, которых Коле хватило на выуживание десятка приличных окуней в безымянном озере, в километре от аэропорта. Вот это настоящий рыбацкий фанатизм – постоянно носить в кейсе зимнюю удочку и баночку с репейниками!
Сентябрьский Бухарест поражал буйством ароматов и радугой красок щедрой осени: от ярко желтых и красных перцев, до фиолетовых, с белым налетом слив и почти черных лаковых баклажанов. Дни стояли по настоящему летние и сочная зелень каштанов, платанов и грецкого ореха совсем не напоминала о двадцатых числах сентября. В городе шел праздник молодого вина, холодную кружку которого, очень кстати, можно было приобрести буквально на каждом углу (за очень символическую плату). Коля, в этот раз, выбил у Советника «волгу» для обслуживания наших переговоров и я, наконец, смог, хоть и из окна машины, оценить красоту старого центра и кольца больших бульваров столицы.
Это бульварное кольцо было создано в конце XIX—начале XX веков, наподобие парижских Больших бульваров и долгое время являлось границей городской застройки. Особенно запомнилась западная часть города между летней резиденцией румынских королей - замком «Котрочень» и «Оперной» площадью. Ну и конечно, отдельной похвалы заслуживает главная улица Бухареста – «Каля Виктория», которая представляет собой настоящий архитектурный музей со знаменитыми королевским дворцом, зданием библиотеки университета и множеством других исторических построек.
Переговоры шли на удивление легко и на пятницу, румынская сторона наметила подписание контракта непосредственно на ЦКБ в городе Брэила, который располагался в дельте Дуная, всего в нескольких часах езды от столицы. Уникальность этого комбината заключалась в том, что он работал на экзотическом местном сырье: тростнике и камыше, обильные заросли, которых, сплошным ковром покрывали мелководье великой славянской реки.
Ранним утром пятницы, мы покинули Бухарест и взяли курс на Брэилу. Миновав индустриальный центр - Плоешти, проехав Бузэу, наша машина свернула на восток в уезд Бэрэган. За окном тянулись голые, немного холмистые и совершенно высохшие степи. Наконец, после почти двух часов скучнейшего пейзажа, показались трубы целлюлозного и химического комбинатов города Брэилы. Окраина города - его промышленная часть, представляла собой паутину железнодорожных путей и веток со сплошной полосой складов, пакгаузов и заводских корпусов. Зато, старая, центральная часть города, сохранила свою оригинальную планировку XIX века, созданную усилиями генерала Киселева, наместника Российской Империи в Валахии. В 30-х годах позапрошлого века, российский губернатор создал из старого турецкого порта, настоящий европейский город с четкой геометрической планировкой, когда от центральной площади все улицы расходятся веером, скрепленным полукольцами бульваров.
Подписание контракта завершилось поздним завтраком в заводской столовой, где гостям была предложена масса овощных блюд, сыров, жареная курица, плохой румынский коньяк и хорошее молодое вино. Не могу не вспомнить отличный салат из мясистых гагашар (гибрид красного перца с помидором) с луком, чесноком и брынзой, обильно сдобренный растительным маслом.
В двенадцать дня мы закончили всю протокольную часть нашей поездки, и впереди меня ожидало, крайне любопытное, посещение (организованное Николаем) деревни староверов – поповцев, так называемых «липован». Откуда взялось такое название, по-моему, не знает никто, включая самих староверов. Зато точно известно, что «липоване» поселились в дельте Дуная в 18 веке и организовали так называемую Белокриницкую Метрополию. При этом если в течение почти двух веков староверы жили, обособлено и их никто не трогал, то при режиме Чаушеску велась активная политика по ассимиляции «липован» с коренным населением. Процесс шел очень туго не только из-за религиозных, культурных и языковых барьеров, но и по чисто антропологическим аспектам. Рядовой «липованин» имел рост не менее 180 см., косую сажень в плечах, и был на голову выше любого румынского «богатыря». Недаром, румыны называют русских староверов «живыми экскаваторами» или просто «живыми». Тем не менее, эта политика дала определенные результаты и в городах появились кварталы староверов, имеющие забавное название – «махалы». Кстати, в Бухаресте, недалеко от моей гостиницы, как раз находился такой квартал, и я имел честь наблюдать бородатых, молчаливых здоровяков в местной пивной «Гамбринус».
Поселение староверов находилось достаточно близко от города и уже через полчаса мы здоровались со старостой деревни Селеверстом, который, опровергая общее мнение, был невысок, плешив и коренаст, с достаточно редкой бороденкой и хитрыми прищуренными глазами. Одевался староста в лучших традициях XIX века: холщевая белая рубаха - косоворотка навыпуск, суконные полосатые брюки, короткие хромовые сапоги в гармошку и, несмотря на жару, черная безрукавка - душегрейка, подбитая овчиной. Нам предложили сесть на улице, недалеко от входа в посад, за длинный деревянный стол под двухскатной крышей, стоявший рядом с летней кухней.
Сам поселок располагался на небольшом холме, и с низкой точки нашей дислокации можно было рассмотреть не так уж много. Прямо против входа на вершине холма стояла большая, красивая церковь, на половину скрытая от наших глаз двумя длинными деревянными амбарами. По правую руку, под пригорком, был небольшой пруд с утками, по берегу которого бродило стадо гусей, общипывая мелкую травку. Слева, в метрах десяти от стола, из-за фруктовых деревьев проглядывал большая жилая изба (наверное, старосты) с колодцем во дворе. Весь этот ландшафт прорезала утоптанная проселочная дорога, уходившая по холму вверх и вправо.
К столу неторопливо подошла статная жена Селеверста и стала молча расставлять миски с жареными ломтиками, острыми баклажанами, солеными огурцами, отварной картошкой и свежей зеленью. Коля, со своей стороны, выставил бутылку «столичной» (привезенной мною из Москвы), достал пачку пластиковых, разовых тарелок, вилок и стаканчиков. Необходимость пластиковой посуды была вызвана тем, что староверы всегда выкидывают посуду, из которой принимали угощение пожаловавшие к ним в гости чужаки. Хозяин абсолютно не прореагировал на водку, а вот две катушки толстой «клинской» лески, врученной Колей, вызвали неподдельную благодарность, поскольку, таким образом, была выполнена давняя просьба старосты. Только приняли по первой, как на столе появился большой противень с жаренными с луком в сметане белыми грибами и запотевший кувшин с удивительно вкусным напитком из ревеня с хреном.
За время нашей полуторачасовой трапезы и беседы мы смогли наблюдать, помимо Селеверста с женой Анной, двух женщин проплывших мимо с деревянными граблями через плечо и дьякона в черном подряснике, который три раза пробежал от церкви до амбаров и обратно. У меня сложилось впечатление, что у попа в амбаре была спрятана бутылка, и он периодически причащался. Кстати все женщины были одеты в длинные сарафаны, украшены бусами, а головы низко подвязаны белыми платками.
Селеверст говорил быстро и очень правильно, даже в какой то московской «акующей» манере, только вот обороты его речи были старорежимными и требовали постоянного внимания со стороны слушателей. Разговор шел не о чем: погода, урожай, грибы и конечно рыбалка. Хозяин ни одним намеком или вопросом не поинтересовался жизнью в России, хотя и знал, что я приехал из Москвы. Естественно, что такое же «табу» было негласно наложено на скользкую тему веры и православия. Правда на мой вопрос, где издается «Вестник Метрополии», несколько номеров, которого лежали на краю стола, староста охотно ответил, что вся литература приходит из США.
Весь обратный путь до Бухареста, меня не оставляло чувство, что я благодаря «машине времени» побывал в России середины XIX века. Ведь все увиденное было подлинной жизнью, без малейшего налета лубка и этнографического музея под открытым небом.
Завтра меня ожидало новое приключение – рыбалка на легендарном озере Снагов, в рамках «дня здоровья», организованного для сотрудников и членов семей аппарата Советника. Такие поездки были довольно редкими (мне просто повезло, что это случилось во время моей командировки), поскольку на озере была зона отдыха только для дипломатических представительств зарубежных стран. Поэтому, наше Посольство давало разрешение на посещение зоны, другими советским организациям в Бухаресте, не чаще трех раз в год.
Субботним утром, ёще затемно, тройка рыболовов фанатиков в составе: Коли, меня и Виктора – дежурного коменданта (кто не знает, это такая должность в советских зарубежных представительствах), взяла направление (на служебной «волге») на север от столицы, где в тридцати километрах находилось загадочное озеро Снагов. Перед нами была поставлена сложная задача: до 12 часов дня, то есть до момента приезда на двух автобусах основной группы отдыхающих, наловить рыбы для ухи.
Слава богу, что я в ту командировку проявил прозорливость и захватил из Москвы катушку коричневой японской лески 0,18мм, два чувствительных поплавка и десяток крючков и мормышек, уложенных, вперемешку со свинцовыми дробинками, в алюминиевую баночку из под валидола. У Коли, из летних снастей, исключая его любимые донки с резинками, оказались только две трехметровых удочки, сделанные из местного тростника по принципу телескопических, которые он мне утром и вручил. Смычки были настолько хлипкие, что могли выдержать рыбу не более 150 грамм. По мнению Николая, поимка рыбы такого веса стала бы настоящей удачей, и все мои сомнения просто беспочвенны. Кроме удочек мне была вручена металлическая сетка для яиц с привязанной длинной веревкой и пакетик с двумя слегка протухшими куриными крылышками. Оказалось, что этот джентльменский набор предназначался для ловли раков, в свою очередь, основной наживки для поимки окуней.
Сразу после выезда из Бухареста, на утреннем пустынном шоссе, за нашей «волгой» пристроилась шоколадная «дача» - продукция местного автопрома (на базе модели «форда» 70-х годов). «Сигуранца», сказал Коля, «служба безопасности» - уточнил Виктор. Оказалось, что в Румынии осуществляется тотальный контроль за всеми иностранцами (как будто в СССР придумали, что то другое), особенно при их выезде с места постоянного пребывания и работы.
Весь путь до озера занял не больше получаса и вот уже справа, между деревьями, показалась темная гладь воды, с белесыми островками сухого тростника. Спустя несколько минут, деревья стали реже, и в метрах трехстах от берега хорошо просматривался заросший высокими деревьями остров, с четким силуэтом старой православной церкви. Мы остановились. «На острове находится могила воеводы Влада Цепеша, ярого борца с турками», авторитетно заявил Виктор. «Неужели самого графа Дракулы?» - удивленно переспросил я. «Да, того самого. Только похоронено здесь тело, а голову турки увезли в Стамбул», вступил в разговор Коля. «А давайте туда сейчас сплаваем по быстрому! Стоить нам это будет получаса времени и пары пачек сигарет!» - вдруг неожиданно загорелся Николай, вылезая из машины и показывая в сторону берега, где у самодельного причала вычерпывал воду из лодки старик румын. Не успел он сделать и нескольких шагов, как за спиной, из припаркованной в десяти метрах от нас «дачи», раздался резкий гудок клаксона. От румынской машины к нам быстрым шагом шел господин в сером костюме и шляпе и, подойдя к Коле, тихо, но, довольно энергично жестикулируя, что-то объяснил последнему. Коля вернулся за руль и через десять минут молчаливого пути мы въезжали в закрытую дипломатическую зону, огороженную забором вплоть до самого обреза воды. Служитель выдал нам по высокому раскладному стулу, с парусиновым сидением (типа шезлонга) и по пластиковому ведру под рыбу. В нашем распоряжении было три, широких и достаточно длинных мостка, выдававшихся в глубь озера метров на пятнадцать. Боковая часть мостков представляла собой легкие деревянные конструкции (по типу стен беседки) сплошь увитые виноградной лозой, которая создавала плотный зеленый коридор с гроздями спелого, янтарного винограда.
Мне достались самые неудобные мостки, под большим старым платаном, где чистая вода была только возле самого обреза причала, а дальше, метра два поверхности занимало сплошное переплетение травы, листьев кувшинок и осоки. С большим трудом в этом месиве проглядывались небольшие окошки воды, не более 10 сантиметров в диаметре. Тем не менее, я опустил раковницу с тухлой курятиной в воду и глубина, на удивление, оказалась больше трех метров. Закончив подготовительные работы, мы с большим удовольствием выпили мою вторую бутылку «столичной», под румынские – сыр, овощи, и латвийские шпроты. Вот только тогда, Николай объяснил, почему нам было запрещено, даже не посетить, а просто останавливаться напротив мрачного острова. По информации румынского сопровождающего, на субботу был намечен рабочий визит в этот уезд высшего руководства страны, и нахождение иностранцев вне предусмотренной для этого зоны озера было полностью исключено. Жаль, что фишка в тот день не легла, и теперь уже вряд ли я смогу когда-нибудь ступить на берег этого таинственного острова.
Через двадцать минут (время необходимое для подползания раков к наживке), мы разошлись по своим рабочим местам, получив из рук Коли «мокрый» паек в виде бутылки молодого вина и, собственно, рыбалка началась! Мне потребовалось еще пятнадцать минут на снаряжение смешных тростниковых удочек нормальной снастью, привезенной из Москвы, и затем, я рывком достал железную кошелку, в которой копошились восемь отборных раков! Шесть, самых крупных экземпляров, были убраны в бумажный пакет и спрятаны под молнию спортивной сумки. Хвосты двух помельче, были очищены и нарезаны, в качестве наживки, на аккуратные кубики плотного белого мяса. Такое количество раков у меня не вызвало особенного удивления. Всего три дня назад, когда днем образовалось окно в переговорах, мы с Колей наблюдали таких же крупных особей, спокойно ползающих по дну прозрачного водоема в парке Авиаторов, практически в центре столицы.
Несколько прикидочных забросов показали, что за кромкой травы существует довольно сильное течение, которое стабильно затягивало поплавки под листья кувшинок. Во избежание зацепов, удочки приходилось постоянно перезабрасывать. Солнце уже стояло высоко, приятно лаская лицо, а клева никакого не было. Где-то справа, за кустами, слышались периодические всплески тяжелого грузила. Это Коля, матерясь, все никак не мог забросить донку в нужную ему точку водоема.
Скучное времяпрепровождение скрашивало молодое вино, которым я наслаждался, загорая, полулежа в шезлонге. В качестве закуски хорошо пошли сладкие ягоды винограда, чьи грозди в большом количестве висели по бокам мостков. Ну, просто праздник, какой то!
От нечего делать, я стал бросать останки раков (лапки, клешни, кусочки панциря) в одно из окошек в траве, в полуметре, слева от края причала. Буквально через несколько минут из глубины стали появляться сначала мелкие, а затем более крупные пузырьки. Я немедленно перезабросил одну из удочек, аккуратно опустив насадку в самый центр прикормленного оконца. Поплавок стоял неподвижно всего несколько мгновений, а затем стал лениво подниматься из воды и, вдруг, упал на бок. Забыв о хлипкости моей удочки, я сделал резкую подсечку, почувствовал тяжелое шевеление на конце лески, и второе колено стало ломаться пополам. Чудом, перехватив рукой леску, после почти минутной борьбы, я с трудом выудил на доски причала великолепного золотисто – розового карася, формой и размером со среднюю сковородку. Экземпляр был классический, с маленькой головкой, крутой спиной, крупной золотой чешуей, ярким оперением и молочно розовым брюхом. Настоящая живая иллюстрация к незабвенной книге Сабанеева. Чувствуя внутренний холодок от охватившего азарта, я отбросил на доски причала сломанную удочку и сделал повторный заброс запасным смычком. Поклевка не заставила себя ждать и чуть притопленный поплавок, быстро пошел влево, к краю чистой воды. Наученный предыдущим опытом, я сделал плавную подсечку и аккуратно вывел на поверхность очередного, только менее крупного карася. Дальнейшие забросы в уловистое место и другие оконца результатов не дали, поскольку клев резко прекратился. Но настроение было великолепным, и слух ласкали тупые удары и всплески моих трофеев о стенки ведра.
Скоро на автобусах приехала основная группа отдыхающих и мы закончили рыбалку. Результаты путины были средние: пять, длинных как судаки, стограммовых окуней у Коли, парочка окуней у Виктора и два моих красавца, тянувшие на верный килограмм чистого веса. Неожиданно, я стал героем дня, поскольку первый, за всю историю рыбалок наших людей на озере, поймал карасей, о существовании которых никто даже не предполагал.
День здоровья прошел в лучших советских традициях: шашлыки, беготня детей, хоровое пение и обязательное купание, мелкие стычки и разборки в пьяном виде. Завершилось шумное мероприятие массовым сбиванием и последующим сбором грецких орехов с двух больших деревьев, стоявших неподалеку. Смех смехом, а в результате, отдыхающие набрали три полных мешка (из-под картошки) отборных орехов!
В пятом часу неожиданно поднялся ветер, а затем, во внезапно наступившей тишине, раздались глухие раскаты грома. Со стороны озера, медленно закрывая солнце, на нас стала надвигаться свинцово – черная туча, сразу привнесшая тревогу в окружающий пейзаж.
Народ очень быстро собрался и караван, состоящий из двух автобусов, и нашей «волги», в качестве замыкающего, двинулся домой в Бухарест. Чуть поотстав от основной колонны, мы затормозили напротив острова, чтобы еще раз посмотреть на старинную церковь. Над островом низко повисла абсолютно черная туча, из которой, с оглушительным треском, били частые молнии прямо в поверхность воды. Случайно опустив глаза, я с удивлением заметил, что на нашем берегу, вместо утреннего причала с лодками, идет ровная полоса сухого тростника. Чур, меня! Вот это мистика! Кстати, и утренняя машина службы безопасности, куда-то сгинула, и больше нас не беспокоила на обратном пути.
Николай, естественно, домой не спешил и мы, объединив пойманных раков и плотно затарившись местным пивом и зеленью, хорошо посидели в моем номере служебной гостиницы, который был оснащен кухней, со всем необходимым набором посуды, столовых приборов и даже пряностей. Вот и подошла к концу чудесная командировка в теплые осенние дни 1984 года. Завтра в полдень меня ждал аэропорт Бухареста и недолгий перелет до Москвы.
Мой воскресный сон, на рассвете, прервал монотонный шум, с вкраплениями негромкого звона колокольчика и тихих окриков, долетавших с улицы до окон моего номера. Выйдя на балкон, я увидел, как внизу, в дымке утреннего тумана, по брусчатке дипломатического района, медленно идет стадо баранов, во главе с большим черным козлом, украшенным колокольчиком. Что тут скажешь – Валахия!
Москва, ноябрь-декабрь 2006.