Парк утопал в листопаде. Октябрь щедро разбрасывал свои фестончатые ассигнации, свои фальшивые талеры и дукаты под ноги гуляющим, крестил ясеневыми трилистниками детские коляски, мешал костяшки домино в беседке у пенсионеров. «Осень, осень, ну, давай, у листьев спросим: где он, май, вечный май!» - старым хитом полузабытой группы взывал со столба репродуктор.
Тогда, в мае, Женька гулял с Леной в этом же парке. Они, смеясь, качались на свежепокрашенных качелях-лодочках, взмывали над изумрудным маревом распускающейся листвы на чертовом колесе. В тире он учил Лену стрелять, в кафе угощал ее любимым капуччино с мороженым, а вот на той скамейке впервые поцеловал… Зеленые листья пожелтели и опали, зонтики на летней веранде кафе сложены, на лавочках обжимаются и целуются совсем другие парочки. А Лена… Грудь Женьки в который раз словно бы кипятком обожгло. Он прибавил шагу, почти побежал. Аллеи, дорожки, глухие тропинки – зачем он вообще пришел сюда, зачем битый час накручивает круги по старому парку, накручивая себя? Это место, эти воспоминания, такие дорогие для него, для Лены были лишь случайным эпизодом. Ну, позволила весеннему настроению увлечь себя, встретилась два-три раза с милым, забавным мальчишкой, даже разрешила ему себя поцеловать – ничего больше. А он-то, наивный, воспринял игру девушки всерьез. Все лето доставал ее звонками, и, когда она вернулась из Хургады, тоже. Она зачем-то врала ему, что ездила с подругой, пока он не догадался посмотреть ее египетские фотки на страничке в «Одноклассниках». Мускулистый мачо, держащий Лену на руках, ее счастливое лицо, белозубая улыбка ее дружка: «мы с Антоном на яхте», «мы с Антоном возле пирамид»… Женька держался целый месяц, тем более, начались занятия в колледже, закрутилась учебная жизнь. А сегодня не выдержал, позвонил снова. Запинался, нес какую-то чушь, Лена слушала нетерпеливо. Понимая, что разговор кончается – последний разговор, - позвал ее сюда, в парк. Нет, ответила Лена, ей некогда, через месяц свадьба, а сегодня они с Антоном едут в ювелирный салон выбирать кольца. И, пожалуйста, добавила, не надо ей больше звонить. Гудки отбоя прозвучали контрольными выстрелами.
В октябре темнеет рано. Вечер застал Женьку на той самой, памятной ему по маю скамейке. Вообще-то он почти не курил, так, баловался, но сейчас купил в ларьке пачку «Кента» и, забравшись на спинку, смолил одну сигарету за другой. Горькая сухость табачного дыма мешалась с влажной горечью палой листвы, от выкуренного натощак тошнило, звенело в ушах, перед глазами стоял туман.
- Братан, закурить не найдется?
Перед Женькой нарисовались трое – стриженные под ноль, в мешковатых куртках и штанах, тяжелых ботинках. Он протянул им изрядно отощавшую за последний час пачку. Равнодушно подумал, что сигареты – только предлог, дальше потребуют деньги, часы, мобильник. Мысль о драке - вернее, при данном раскладе, об избиении - не пугала. Наоборот, кулаки с набитыми костяшками, рифленые подошвы «гриндерсов», даже лезвия выкидух несли избавление от невыносимой душевной боли. Но бритоголовые лишь взяли по сигаретке, вежливо поблагодарили и растворились в сумерках. Не везло Женьке в любви, не везло и в смерти.
Стало совсем темно. Парк обезлюдел. Фонари вдоль дорожек горели через один. Прошли охранники, позвякивая ключами. Молодой человек, предупредили они, через полчаса парк закрывается. Дул холодный ветер, по-зимнему пронизывал до костей. Женька нахохлился на своем насесте, пряча озябшие руки в рукавах куртки. Сотовый надрывался звонками с маминого и отцовского номеров. Женька не отвечал, потом вообще отключил телефон. Он знал, что творится сейчас дома, как переживает мать и бушует отец. Но вернуться туда, в душный квартирный уют, выслушивать упреки родителей, что-то отвечать, оправдываться, а потом в своей комнате биться, биться, биться в четыре стены, перебирать ее фотографии, снова и снова заходить на ее страницу в «Одноклассниках» (если она еще не заблокирована для него) было выше его сил. Иногда он забывался на минуту, но новое воспоминание стегало его хлыстом. Ее смеющиеся глаза, ее голос, едва заметная, такая милая картавость, нежный абрис девичьей груди под блузкой – лишь раз ему было позволено коснуться ее, почувствовать, как твердеет бугорок соска под скользкой тканью. И тут же он представлял рядом с Леной ее чертова супермена, представлял, что он делает с ней, что она позволяет делать ему с собой, как, сладострастно стонет и извивается в его объятьях… Грязное ругательство слетело с его губ, и еще, и еще. Женька никогда не ругался матом, даже в компании пацанов, и не мог себе представить, что когда-нибудь так назовет девушку – любимую девушку. Но сейчас он даже не шептал, а почти орал, перекрикивая грающее спросонья воронье:
- Дрянь! Шлюха! Будь проклята! Ненавижу! Ненавижу!.. – голос парня сорвался и давно закипавшие слезы хлынули из глаз. - Люблю! Жить не могу! Верните мне ее! Верните ее!.. Или убейте меня!
Резкий порыв ветра ударил его под дых. Палая листва взметнулась, закружилась в призрачном танце. Снова раскаркались вороны, где-то за парковой оградой, во дворах зашлась лаем собака, заверещала автосигнализация. Листья вихрились, плясали над аллеей, складывались в бесформенные фигуры и тут же распадались. Целые их тучи гнало со всех концов парка. С Женькиной головы сорвало капюшон, он задыхался, мокрая листва лезла за шиворот, облепляла лицо. Он попытался встать, но ледяные колья ветра пригвоздили его обратно к скамейке. Смерч посреди аллеи вздымался уже на высоту двухэтажного дома. Кроме листьев он нес в своем ветки, обрывки газет, банки из-под пива. И с каждым новым витком гигантская туча мусора приобретала все более отчетливые очертания гротескного человеческого силуэта.
Внезапно ветер стих. То есть, он продолжал бесноваться и гнуть деревья вдоль аллеи, но скамейка попала как бы в «глаз бури» и вокруг нее установился полный штиль. Рожденный вихрем исполин ступил в этот «глаз» и навис, покачиваясь, над съежившимся на скамейке, оцепеневшим от ужаса человечком. Листья и пустота были его телом, пустота и листья – душой. Фонари погасли, только два из них продолжали светить сквозь бесплотную голову призрака как два драконьих глаза.
- ТЫ ЗВАЛ МЕНЯ…
Голос был оглушающим и, в то же время, абсолютно беззвучным. Клекот тысяч птиц слышался в нем – тысяч птиц над черным штормовым морем, - и шорох тысяч мышей в подвалах, и глухой стук тысяч яблок, падающих в жухлую траву, и цокот мириадов дождевых капель по ржавым крышам и карнизам.
- Я не звал тебя, - Женька зажмурился и отчаянно замотал головой, пытаясь избавиться от кошмарного видения. – Уходи прочь, я не звал тебя!
- Ты звал меня, - в голосе чудища слышался не вопрос, а утверждение. Глаза-фонари уставились в лицо парня. – Каждый, кто не в силах победить свою боль, свое отчаянье, свою слабость, рано или поздно призывает меня или подобных мне...
- Кто ты?
- Я – Демон Осени. Ты просил помощи. Я помогу тебе
- Поможешь… умереть?
- Убивает зима. Осень не убивает. Осень пожинает плоды. Я верну тебе упавший из твоих рук плод.
- Вернешь… Маришку? – Женька понимал, что сходит с ума, уже сошел, но, ради вспыхнувшей искры надежды, готов был отдаться своему безумию. – А что ты потребуешь взамен? Душу?
- Осень пожинает плоды, – повторил Демон. – Мне не нужна твоя душа. Но я соберу свой урожай. Как и ты – свой.
- Твои условия? – хрипло спросил Женька.
- Условий нет. Есть вопросы. Если ты три раза ответишь «да», сделка считается состоявшейся. Ты согласен?
- Спрашивай!
- Любишь ли ты эту девушку больше всего на свете?
- Да! – твердо ответил Женька.
- Любишь ли ты эту девушку больше собственной жизни?
- Да, - чуть помедлив, произнес Женька.
- Хорошо. Вдумайся в третий вопрос и ответь так, как должно. Любишь ли ты эту девушку больше, чем ее саму?
- Я не пони…
Женька осекся. Он понял. Понял окончательно и бесповоротно. Клекот птиц. Шорох мышей. Стук капель. И тиканье часов – секунды, минуты, часы. Дни, месяцы, годы. Бесконечная осень. Без нее. Или… Какая разница! Без нее – что может быть страшнее!
- Да, - прошептал Женька. – Да. Да!
- Да будет так! – прогрохотал Демон. – Живое и мертвое тому свидетелями – это был честный договор. Пусть же каждый получит свое!
В то же мгновение не просто ветер – настоящий ураган с яростью налетел на паренька, поднял со скамьи, завертел в воздухе и швырнул оземь. Прежде чем потерять сознание от удара, он успел увидеть, как фигура Демона расплывается клубами клокочущей листвы. «Обманул!» - с отчаяньем подумал Женька и провалился в багряную, сыплющую золотыми искрами бездну.
Осеннее солнышко бледное, слабенькое. И все же его лучи, коснувшись сомкнутых век и пощекотав ноздри, сумели привести Женьку в чувство. Он лежал, полузасыпанный листьями, возле лавочки. Гроздья рябины горели над ним в золотистой вышине. Женька с трудом сел. Голова гудела, будто с похмелья. События вчерашнего вечера вспоминались смутно, кошмарным сном. Говорят, если накуриться обычных сигарет, особенно, натощак, можно глюки словить как от анаши. Может, с ним такое и произошло. Или ему все-таки настучали по башке те пацаны и обчистили его? Женька проверил карманы, но все было на месте: паспорт, ключи, телефон… Телефон! Он, выходит, здесь всю ночь провалялся, как бомж какой-то, а телефон отключен! Женька всегда ночевал дома, а, если оставался у приятелей, обязательно отзванивался, предупреждал. Да мать с отцом, поди уже все больницы с моргами обзвонили, с милицией его ищут, у матери инфаркт, наверное! И в колледж он опоздал, но черт с ним, с колледжем – главное, родителей предупредить, что с ним все в порядке. Женька вытащил из кармана телефон, поднес поближе, чтобы посмотреть часы на дисплее - сколько хоть времени сейчас?
Старенький «Сименс» выпал у него из рук. Но Женька не обратил на это внимания. Именно на свои руки он смотрел - на правую, на левую, снова на правую. Обхватил ими голову, ощупал темя, лоб, лицо, снова перевел взгляд на кисти, поддернул рукава куртки, чтобы еще раз удостовериться в жутком открытии – произошедшее с ним ночью не было бредом, не было галлюцинацией. И ему уже нет смысла звонить родителям. Ему вообще не стоит возвращаться домой. Потому что Демон Осени выполнил свои условия. И собрал свой урожай.
Всю ночь Лену мучили дурные сны. Ей снилось ее свадебное платье, сгорающее на костре из опавших листьев – такие костры жгли дворники во дворах и скверах, когда она была еще маленькой. Снились птицы, мыши, яблоки, снился какой-то монстр, совершенно нереальный, но очень опасный, и один из бывших ее ухажеров, Женька, непонятным образом (как обычно и бывает во сне) связанный с этим монстром. Но Лена была девушкой здравомыслящей и ни в какие вещие сны не верила. «Я просто устала, - рассуждала она, нежась в постели, - Боже, как я устала! Бесконечные разъезды, примерки, заказы – неужели свадьбу нельзя справить скромно, в узком семейном кругу? К чему эти помпезные торжества, ведь главное – это наши чувства, наша с Антоном лю-бо-вь! Вот Антоша меня понимает, но и он не решается идти против традиций». Впрочем, самой себе Лена могла признаться, что весь этот шик – платье и фата из элитного салона, пафосный ресторан, лимузины, фейерверк – приятно щекочет ее самолюбие. А уж подружки, приглашенные на свадьбу, просто удавятся от зависти! Конечно, основные расходы взял на себя отец Антона, гендиректор не самой мелкой строительной фирмы. Но и ее предки в грязь лицом не ударили. Вот и сегодня с утра они поехали в свадебное агентство, уточнять сценарий предстоящего торжества. А первую брачную ночь молодожены проведут в заранее снятом люксе частной гостиницы. Конечно, это у нее с Антоном не первый раз – Лена хихикнула про себя и чуть покраснела, - но эта ночь должна стать самой романтичной, самой фантастичной, самой незабываемой. Ух, устроит она Антошке та-а-кое, что не устраивала даже в номере хургадского «Хилтона»!..
Размышления Лены, плавно переходящие в сладкие фантазии, прервал резкий звонок в дверь. Именно в дверь – домофон почему-то не сработал. Вернулись родители? Но у них свой ключ. Может, это Антон - решил сделать ей сюрприз? Накинув халатик, Лена поспешила в прихожую. Но за дверью оказались вовсе не родители и не ее жених.
- Простите, вам кого? – удивленно спросила Лена стоящего на площадке человека.
Человек был ей совершенно незнаком. Но в предсвадебной суете с какими только субьектами она не сталкивалась – вот и этот мог оказаться семиюродным дядей из Урюпинска или тамадой-баянистом, решившим уточнить размер гонорара.
- Кого вам надо? – переспросила Лена.
- Тебя! – незнакомец, почти оттолкнув ее, шагнул в прихожую. – Не узнаешь?
Голос незваного гостя действительно показался ей знакомым, но испуганная девушка вряд ли смогла ответить, кого он ей напоминал.
- Кто вы такой?! Почему вы врываетесь без спроса в чужую квартиру?! Я соседей позову! Милицию!..
- Да брось ты, - проскрипел незнакомец, - чего расшумелась? Шел мимо, дай, думаю, зайду, поздравлю с грядущим, так сказать, бракосочетанием. На саму-то свадьбу вряд ли пригласишь, а? – он подмигнул.
- Да что вы себе позволяете! – возмутилась Лена.
- Что хочу, то и позволяю. На подарок деньжат не хватило, у тебя ведь теперь другие запросы. На приличный букет тоже. Так возьми хоть это, - он протянул ей два листика – красный и желтый, осиновый и кленовый.
Лена отшатнулась. Листья, кружась, упали на плитки пола.
- Брезгуешь? – ухмыльнулся незнакомец. – Ну, ну… - он по-хозяйски подвинул к себе пуфик и с кряхтением уселся на него. – Устал я, ночка выдалась та еще.
Лена понимала, что происходит что-то не то. Она должна немедленно избавиться от неряшливого, хамоватого визитера. Может, действительно позвать соседей? Но все на работе. Надо позвонить родителям, Антону. Антон – вот кто моментом выставит этого типа за дверь. Мобильный где-то здесь, в сумочке или на полке. Нужно только взять его и набрать номер – просто нажать цифру «1». Ведь Антошка для нее теперь навсегда номер первый. Но где же телефон? Может, этот гад его спер, сунул себе в карман? И почему так плохо стало видно – будто лампочки в навесном потолке стали гореть слабее?
Нечто странное творилось с самой Леной. Ее будто распирало изнутри. Кружилась голова, кололо под сердцем, тошнило, подкашивались ноги. Как сквозь вату до нее доносился скрипучий голос гостя:
- Не признала, значит… А ты к зеркалу подойди, погляди – себя-то признаешь, Олененок?
Олененок? Так ее называл один мальчик, глупый смешной пацан. Это было совсем недавно, нынешней весной, но, кажется, будто с тех пор прошло ужасно много времени – целая жизнь, десять, двадцать, пятьдесят лет. А этот мальчик, этот человек, этот… С трудом передвигая ноги, она приблизилась к зеркалу. Багровое, отечное лицо глянуло на нее – лицо старухи. Клочки редких седых волос, безобразная бородавка под носом, совиные глаза в набрякших веках, халат, трещащий по швам на расплывшейся, с отвисшим бюстом туше.
- Нет… нет… - Лена в ужасе закрыла лицо – точнее, кошмарную личину, - скрюченными артритом пальцами. – Это не я! Нет! Антон! Антоша! Спаси! Не-е-ет!...
- Антон? ТАКОЙ ты Антону не нужна. ТАКОЙ ты нужна только мне. Теперь мы навсегда вместе. На всю оставшуюся нам с тобой жизнь.
И сидящий возле двери высохший желтушный старик залился дребезжащим смехом.