22 февраля в автобусе Невельск – Холмск хорошо думается. Сочиняешь себе на ходу по ходу движения вперед на север.
Вот, например, работаешь шкипером на плашкоуте, сидишь ночью на вахте в каюте, один на весь плашкоут. За переборкой отчётливо слышен лёгкий топот, цоканье миниатюрных, как у Золушки, крысиных копытец.
А в это самое время одна крыса внимательно смотрит в тебя, терпеливо ждет, когда ты уснешь. Сном праведника. Но ты ее не видишь – и в этом твое счастье. Или наоборот.
А ты блаженно прислушался к своим шаловливым мыслям, которые высоко возносят тебя на мускулинных крыльях необузданной фантазии. И никто никогда не догадается, в каких облаках и альковах ты побываешь. На фоне убаюкивающего покачивания и шелеста волн за бортом. С перевернутой книжкой на животе. (Геннадий Прашкевич, новосибирский писатель – фантаст).
На фоне промасленной робы, специфического запаха гниющего судна, усталости металла, индекса Доу-Джонса – показателя финансовой активности где-то далеко отсюда.
С лицом, не отягченным образованием.
Отпечатано на пишущей машинке со списанного судна, уже другого. Судно списали, а машинка осталась. Судьба судна неизвестна, скорее печальная и плачевная, одна дорога – «на гвозди». А машинка пригодилась, записать этот монолог хотя бы.
Неисповедимы пути списанных судов и пишущих машинок с них. В дальнейшем их пути расходятся. Но я еще ни слова не сказал о судьбе матросов со списанных судов…
А между тем, за переборкой крысы резвятся. Как можно бегать по вертикали?! И так громко, как будто там усилители стоят. Спать не дают. Сам себе не даешь – нельзя спать, когда крысы за переборкой.
Интересно, чем они питаются, пока не сбегут с тонущего корабля? А кушать нечего – самому нечего – неужели уснувшими шкиперами с плашкоута?