Глава II
В то утро мусорные машины вывезли за город двадцать две с половиной тонны мусора, среди которого было три чуть помятых торта, шестнадцать бутылок с неиспользованным ацетоном, около пуда мелкого, покрывшегося плесенью гороха, пустых бутылок на сто двадцать четыре минимальных заработных платы, детских памперсов объемом с микроавтобус… Среди так называемых твердых бытовых отходов встречались коротковолновые портативные радиоприемники, механические пишущие машинки, фотоувеличители фирмы «Крокус», порванные в клочья дневники босоногого детства, битые бабушкины елочные игрушки, учебники по шахматным дебютам и еще много чего, либо купленного просто так, на всякий случай, либо о чем и вспоминать-то стыдно, не то что в доме держать.
Телевышка с пяти утра транслировала спящим домочадцам восемь каналов телевидения, среди них три утренних телепрограммы, на первый сеанс в кинотеатре «Родина» было продано три билета, а зазывавшая жителей на цирковое представление легковая машина с громкоговорителем только еще выезжала на центральные улицы города. На бульваре без Карла Маркса – так теперь его все называли после сноса памятника - все липы стояли стриженными под телеграфный столб. Работавшая в одну смену иностранная фабрика по производству фанеры уже производила фанеру, а ехавшие в троллейбусе по третьему маршруту на учебу студенты читали на бетонной стене у виадука надпись по-английски «Rasmus», после чего смотрели на часы. Видимо, время теперь двигалось в унисон с успехами любимого исполнителя.
Алексею майское утро подарило немного солнца но, пока он шел меж многоэтажных домов, настроение у него не улучшилось. Любимые штиблеты он крепко зажал под мышкой и смотрел в основном себе под ноги. Дома по пути становились все меньше, а стены их все обшарпаннее. Рынок находился в той части города, что была построена в пятидесятые годы, то есть сразу после войны, а потому поход туда напоминал экскурсию в прошлое. Надо сказать, что до оккупации Новодворск был в основном деревянным, в разрушенных кварталах стали возводить кирпичные строения. Сначала двух, потом трехэтажные дома, затем настала очередь пятиэтажных панельных коробок, а завершилась эпоха крупноблочного строительства десятиэтажными постройками, которые разбавляли два монолита высотой в шестнадцать этажей. Постепенно горожане настолько привыкли к высоким домам, что, попадая в другой жилой район, удивлялись, а почему здесь такие низкие строения? Как можно жить с печным отоплением, титаном, да еще на первом этаже, где в просевшие окна каждый может видеть, чем занимаются обитатели некогда коммунальных, а теперь просто ветхих квартир?
Алексей же никак не мог взять в толк другого: как так можно было построить город, как организовать свою жизнь, когда жилье у тебя на одной улице, а гараж в другой стороне города. То есть надо ехать на автобусе, чтобы взять машину и поехать на дачу, а она и вовсе километров за двадцать-тридцать, а то и за все пятьдесят от города? Построенный после войны на окраине города железнодорожный вокзал теперь оказался в центре и перерезал его улицы неизменным шлагбаумами: здесь всегда были автомобильные пробки.
Правда, почему-то люди не задавались такими вопросами. Его сверстники покорно ездили в гаражи, на дачи, на рыбалку, иногда даже на охоту - и всем всё нравилось. Однажды его приятель Сергей, предложивший покататься на мотороллере, повел его в гараж. Денег на автобус не было, и они побежали. Было забавно обогнать нерасторопную гусеницу. Как им показалось, водитель автобуса злился оттого, что какие-то мальчишки обгоняют его импортный «Икарус», но поделать ничего не мог. Пока сочлененная гармошка стояла на остановке, терпеливо утрамбовывая в переполненный салон пассажиров, пока ждала у светофоров, они успели убежать далеко вперед и даже не очень запыхались. Во всяком случае, он заявил другу, что пульс у него как после сна. На мотороллере покататься тогда, правда, так и не удалось: его украли из гаража. Видимо, кому-то понравился мощный мотор, чтобы вспахать огород, а мальчишеское тарахтение посчитали ненужной забавой. В то время как раз начали много чего красть, и это не считалось большой бедой.
- Эй, тебе жить надоело, что ли? – кинул Алексею на одном из перекрестков водитель легковой машины, когда он попробовал перейти дорогу перед задними колесами автомобиля.
Светофоры были редким украшением перекрестков городских улиц. Их устанавливали крайне неохотно и только после ряда аварий с летальным исходом. Должно было погибнуть не меньше десятка человек, прежде чем трехцветный постовой становился командиром над людьми и машинами. До того водитель был всегда прав, ведь пешеходу, по негласным правилам и безупречной логике, гораздо легче остановиться.
Алексей не понимал, почему так устроено, что одни люди лишь фиксируют то, что видят – номера машин, например, а другие постоянно думают о том, что происходит? Вот задавила бы его сейчас эта дрезина - и что? Приехал бы инспектор, составил бы акт о случившемся, и в статистический компьютер добавили бы еще одну запись, типа «множественные ранения при черепно-мозговой травме, не совместимые с жизнью». А местная газета и вообще бы ничего не написала. Там даже про убийства бизнесменов сообщают мелким шрифтом без подробностей, да и то не всегда. Потому что все уже привыкли, что ежегодно в городе под колесами неизбежно погибнет столько-то человек, в том числе детей столько-то, и столько-то бизнесменов: «В подъезде своего дома на лестничной площадке третьего этажа найден труп коммерческого директора…». «Наверное, задолжал кому-нибудь или, наоборот, одолжил крупную сумму», - решал про себя обыватель, сидя в удобном кресле и даже не вытаскивал при этом ног из домашних тапочек. Ну не запрещать же из-за плохой статистики продавать бензин, не сворачивать же свободные экономические реформы! У каждого своих забот хватает. Жизнь идет своим чередом. О новостях в городе узнавали по телефону. В частности, сейчас все говорили о таинственном убийстве мэра города, о котором газеты дали лишь скупые официальные комментарии и поспешили замять дело, назвав именем погибшего чиновника одну из улиц города.
Алексей не интересовался политикой, гораздо больше его интересовала Карина. Он часто о ней думал. Познакомилась они полтора года назад, но до сих пор ему было непонятно, почему она тогда выбрала его, ничем не приметного парня, да к тому же значительно ниже себя ростом. Карина вполне могла бы стать первой красавицей на городском конкурсе, а может, даже и общероссийском, кто знает. Жгучая брюнетка с породистыми чертами лица, с улыбкой, открывающей ряд восхитительно стройных зубов, царственным взглядом голубых глаз, умеющая кокетливо говорить и грациозно двигаться была бы вне конкуренции. Но ей достаточно было неформального признания. В молодежном кругу она была всегда самой стройной, а главное, держалась увереннее всех. Казалось, что и говорит она громче, и как только скажет слово – так все смолкают, а как пошутит – все обязательно смеются. Почему же в тот вечер она вдруг предложила именно ему проводить ее? «А проводит меня Коротыш», - она кокетливо указала на него указательным пальцем, увенчанным длинным-предлинным фиолетовым ногтем, кричащим: я здесь ничего не делаю, но я все решаю. Ребята посмотрели на него завистливо, хотя обозвали его так публично впервые. А когда Карина взяла его под руку, то все поняли, что это серьезный выбор и сделан он не просто так.
Официально оформлять отношения они, конечно, не стали, в их кругу это было не принято. Более того, выглядело бы даже странно: с какой такой стати, не имея ни гроша за душой, приобретать штамп в паспорт, за что же позволять государству себя так клеймить? К тому же после регистрации они все делали бы по обязанности, а так каждый оставался свободным человеком, все отношения на сугубо добровольной основе, как подарок. Не то, чтобы они так думали, но они так объяснили бы, наверное, свой союз, если бы их хоть кто-нибудь спросил, почему они не идут в загс.
Но никто даже не спрашивал. Они просто жили вместе. Карина часто меняла работу, время такое настало, и очень неохотно рассказывала о своих делах вне дома. Она, наверное, вообще не умела делиться душевными переживаниями, держала все в себе, как это делают сильные личности, а она была сильной. Алексей же и не докучал ей расспросами. Его подруга исчезала из квартиры и появлялась без какой-либо системы, и он привык к этому. Иногда она просто сидела целыми днями, занимаясь чтением любовного романа или детектива. Таких книг у нее была ровно полка. «Обожаю детективы, через месяц уже не помнишь, что там было и читаешь заново». Прочитанную книгу она ставила последней – в очередь, и тут же брала стоящую первой, все равно какую. На самом деле все детективы были про это. Однажды Алексей взял одну книгу и попробовал ее читать, но застрял на шестой странице, в том месте, где оружие героя – пистолет Смитсона – сравнивалось по габаритам с другим его оружием, которое в ходе любовных похождений героя тоже часто выстреливало. Он вдруг заметил, что водя глазами по строчкам, на самом деле думает о другом.
Телепередачи Карина смотрела, высоко задрав ноги, и это были его любимые часы, но зато когда пропадала надолго, он погружался в легкую депрессию, смачивая ее бутылочкой-другой пива.
Алексей никогда не упрекал, не ревновал и не понукал Карину, это было для него как негласный закон. Разве может, разве должна молодая красивая женщина, например, зарабатывать деньги? Если Карина бегает по подругам то ли поболтать, то ли продать косметику, то это ее дело, в которое он даже не хотел встревать. С ее медицинским колледжем найти работу тоже нелегко. Санитаркам платят очень мало. Конечно, ему не нравилось, когда Карина выходила на работу в ночную смену – надо было подменить кого-то или побыть сиделкой у человека при смерти, но тут он сам виноват: надо постоянно работать и обеспечивать любимую женщину, тогда она будет сидеть дома и печь пирожки. Алексей представил себе Карину у плиты, как она достает противень с горячими, пышущими жаром расстегаями, как бабушка в деревне. И ему стало смешно. Нет, такого не будет никогда. Такие жены вымерли, как динозавры.