В чем музыка живет?
В чьих лицах мы увидим трепет?
Где можно встретить,
В мгновеньях одухотворенных
Цветенье душ, сплетенных
В одну единственную нить?
На ком свой взгляд остановить
И, в оцепенении ловить
Блестящими зрачками
Искристых звуков прядь?
В каких частицах вдохновенья
Рождаются лейт-тоны умиленья,
Где воспаряя к Разуму Времен,
Я разумом прощаюсь с «опереньем»?
* * *
Микеланджелли, Горовиц, Рихтер…
Три гения времени.
Я вспоминаю пластинки –
Хранителей бремени.
Как мы помним их? Тех,
Кто по-своему
Дверцу в вечность открыли?
Картинки
На обложках виниловых дисков
Простыли, - затерлись от трепета.
Лица мыслителей шепотом -
громче нельзя(!),- вдохновленные,
С лепетом глядят сквозь живых
И безмолвствуют…
Музыка их – говорит.
«Ундина», «Грезы», «Скиталец»..
Триумвират единства образа.
Столько соблазна
Придать этой мысли румянец!
А может и правда!
Пусть с долей вымысла и
Метафорично –
Но гении бывают похожи
На музыку. Хотя это
И не логично…
Винил такой черный,
Как «Квадрат» одноименный !
Крутящаяся глубина - это
Полотна застывшего Гения;
Это частички его творения,
Превращенные в вечное
Спиралевидное кружение,
Где без движения круг –
Просто фреска с пылинками.
А так бы повесил я этот блин
И любовался его морщинками
Издали!
Слышите? Слышите этот треск,прерываемый звуками?!
Он так четко, ритмично режет нам слух,
Забывая про то, что играет сам Горовиц!
С муками
Музыка льется сквозь шрамы на тельце
пластинки…
А иголочка, царапая застывшие ниточки,
прыгает,
Спотыкаясь о шрамики и,
ломаясь
при встрече
с глубоким рубцом.
Нет… Мне не испортит треск впечатление.
Даже ребусом покажется исполнение,
Когда уху придется угадывать
каждый звук
и движение.
Это очень забавно:
нацеливать все внимание
На «равельного» Мекиланджелли!
И особенно будет радостно,
если такое гадание
Перейдет в удивленное: «Ну, неужели?»
Этакие спазмы звукового пространства,
Нацеленные на незавершенность каданса…
«И тайный голос дал ответ:
- Там хорошо нам, где нас нет».
Монсенжен многое написал.
И все же: раскрыть сущность Гения
Рихтера? Слово – не идеал.
Я бы молчал. Слушал Бетховена,
Шуберта в его исполнении,
Вспоминал бы слова откровения –
Те, что руками, в сретении
С музыкой Франца ,
Пропел, погрузившись в безвременье,
Песней Скитальца.
Я бы молчал, слушая Брамса
На одном долгом дыхании.
Я бы мечтал, глядя на старца,
Застывшего в подсознании,
Который глядел
С обычного глянца,
С обложки винила
Затертой от нежности рук.