- Экипаж, к машине! - голос командира гулко отдается в бронированном нутре, перекрывая тихое урчание дизеля.
Вольготно раскинувшийся на сиденье механик-водитель Виталька Круглов вскинул голову и прислушался.
- Дикой зовет, - задумчиво произнес в наушниках шлемофона голос Гондураса, Гошки Веденеева.
- Слышу, - откликнулся Виталька, - чего хочет?
- Ты у меня спрашиваешь? - в голосе оператора-наводчика мелькнуло ленивое возмущение.
- А что, мне у себя спрашивать что ли? Или у Натали?
Ответить Гондурас не успел, металлический грохот подкованных подошв по броне известил о том, что терпение командира экипажа закончилось. В открытые люки десантного отделения заглянула красная и усатая физиономия старшего лейтенанта Андрея Дикарева.
- Вы что, мазута, совсем охренели! - брызгая слюной заорала физиономия, - Команда была к машине! Гондурас! Круглый! Колобками бегом марш!
Сообразив, что настроение командира зашкаливает за температуру кипящего чайника, бойцы рванули наружу. Дикарев наклонился чуть ниже, успев только увидеть исчезающие в люках подошвы берец. Удовлетворенно выругавшись, он выпрямился и, опять гулко прогрохотав сапогами по бронелисту, спрыгнул на истерзанную гусеницами землю.
- Вы что же, придурки, решили, что раз до дембеля осталось фуй-да-нифуя, то можете себе позволить прохлаждаться, - тут же послышался снаружи истеричный рев, - Так, я вам сейчас интимно объясню, в каком именно месте вы заблуждаетесь!
Обещанная экзекуция, с упоминанием половины родственников экипажа, продолжалась ещё примерно с полчаса. Ближе к концу банальная матерщина уже стала разбавляться конструктивом. Командир начал постановку боевой задачи.
- Выдвигаемся в составе колонны. Наша машина идет головной. За нами УРАЛ с пехотой, БэТээР, два наливняка и замыкающая БээМПэшка. Десант на броне. Вопросы?
- Никак нет! - хором рявкнул «изнасилованный» экипаж.
- Тогда, получасовая готовность. Гондурас, что с боекомплектом?
- Под крышку, товарищ старылетинант!
- Круглый, баки?
- Баки полные.
- Отлично. От машины не отходить дальше десяти метров, ждать команды. Р-р-разойдись!
Прислушиваясь к урчащему на холостых оборотах дизелю, стараясь расслышать в нем хоть какие-то случайные сбои, я задумчиво разглядываю замерший в стороне бронетранспортер. Новенькая машина, БТР-80, с ещё даже не запыленной краской на броне, с игриво распахнутым входным люком между второй и третьей парой колес, радостно порыкивала движком, явно радуясь первому боевому выходу. Четкий красивый номер «438» на борту и яркая эмблема федеральных войск выделялись среди камуфляжных пятен. На длинной антенне полоскался на ветру красный вымпел.
- Трехминутная готовность, - пробился сквозь помехи эфира голос старшего лейтенанта, - никто поссать не забыл?
- Никак нет, - весело откликнулся Круглов, - Ну что, Натали, готова к маршу? Ничего не забыла?
Натали. Это он мне. Так Виталик ласково окрестил меня ещё почти два года назад, когда впервые уселся в кресло механика-водителя.
Что? Я забыла представиться? Пожалуйста. БМП-3. Боевая Машина Пехоты третьего поколения. Натали.
Мне нравится это имя. В первый раз, когда новый механик так обратился ко мне, я не сразу сообразила как и отреагировать. Долгое время настороженно помалкивала, выжидала. А потом услышала, как Круглый красиво поет под гитару.
Я сижу в шумном баре Моздока,
Час назад прилетев из Шали.
И заказан графинчик с «Истоком»,
И шампанское вам, Натали…
И шампанское вам...
Хорошо, что вы здесь, что вы рядом,
И вокруг нет проклятой войны.
А за Тереком фыркают «Грады»…
Что же вам рассказать, Натали?
Что же вам рассказать?
Скорее всего это был переделанный романс. Кто его переделал, и чей он, я не знаю, а Виталик не сознается. Поет только красивым, богатым, бархатистым голосом. Вот этим своим голосом он и пленил меня. Постепенно мы подружились, тем более, механиком, да и водителем Круглов оказался стоящим. Я не знала проблем ни со смазкой, ни с ремонтом. А когда меня впервые посекло осколками, срезав всю «навеску» с левого борта, он чуть не плакал, мягко поглаживая изуродованные бронелисты, приговаривая, - Держись, девочка. Держись, Натали. Мы всё поправим. Будешь ещё лучше чем раньше.
И ведь починил.
- Па-а-а-амашинам! - зычный голос пронесся над плацем.
Окружающее пространство наполнилось топотом и бряцаньем. Солдаты и сержанты грузились на свои места. По моим гусеницам, цепляясь руками за скобы, карабкались десантники. Они поудобнее устраивались на мягких подушках, закрепленных заботливым Веденеевым поверх холодной и жесткой брони.
Стоящий в стороне «молоденький» БТР-80 с лязгом захлопнул люк и, так же оседланный десантом, взрыкнул двигателем, сурово нахмурился. Воин! Я тихонько хихикнула, выпустив длинную дымную струю из выхлопной трубы. Четыреста тридцать восьмой покосился на меня, но виду не подал.
- Круглый, вперед!
Виталька взялся за штурвал.
- Поехали, Натали.
***
Колонна шла ходко, весело пыля по трассе Грозный — Аргун. Круглов уселся по походному, высунув голову в шлемофоне в открытый люк. Мимо мелькали редкие домики, вдоль обочины тянулись деревья и посадки. Виталий мог бы сравнить это с родной Тверской областью, если бы не следы войны. Войны подлой, ведущейся исподтишка. Асфальтовое полотно дороги было безжалостно истерзано гусеницами, периодически бросались в глаза свежие заплатки на месте заложенных и подорванных фугасов. Иногда, рядом с такими проплешинами попадались и сгоревшие остовы бронетехники. Федералы старались утаскивать подбитую технику, но далеко не всегда это удавалось сделать оперативно. Вот и ржавели вдоль обочин сами себе памятники российских боевых машин.
Виталька, прищурившись от секущего лицо ветерка, проводил взглядом очередную сгоревшую БМП, близкую родственницу его Натали. В какой-то момент руки на штурвале дрогнули, заставив БээМПэшку чуть вильнуть задом. Механик-водитель тут же взял себя в руки и выправил траекторию.
- Ничего, Натали, - успокаивающе пробормотал он, - На то она и война. Гибнут не только люди, но и машины. Правда, вас ещё и починить можно, а вот людей....
Натали по своему обыкновению ничего не ответила, продолжая равномерно гудеть дизелем. Правда, Круглову показалось, что блок пушек у него над головой чуть качнулся вверх-вниз. Может, Гошка шевельнул стволами?
- Головная машина, внимательнее, - раздалось в наушниках шлемофона, - саперы только прошли, фугасов быть не должно, но не расслабляемся. Больше внимания обочине.
- Круглов? - тут же вдогонку прозвучал голос командира, желающего убедиться, что водитель слышал команду.
- Принято, - откликнулся Виталий, прижимая к горлу тангетку расстегнутого ларингофона. - Есть внимательнее к обочинам.
Хотя, что толку от его внимания? Это десант на броне должен отслеживать окружающую обстановку. Его дело дорога. Воспользовавшись тем, что ларингофон не прижат к горлу и его никто не слышит за ревом двигателя, Круглов принялся тихонько напевать свою любимый романс. Он знал, что получается у него очень даже хорошо, и после дембеля планировал сразить своими вокальными данными не одну девчонку.
Средняя скорость движения в колонне по шоссе порядка сорока километров в час. Расстояние между машин двадцать пять — тридцать метров. Поэтому, когда Виталий разглядел над головой натянутый на трехметровой высоте тонкий, полупрозрачный шнур, на реакцию ему было отведено не более десяти секунд.
- Растяжка над дорогой! - заорал он, лихорадочно прижимая ларингофон к горлу. - Растяжка!
А БМП уже пронеслась под промелькнувшей на фоне неба смертью. Водитель следующего за боевой машиной пехоты УРАЛа тоже не успел ничего предпринять. Но бойцам в кузове повезло. Верхняя кромка тента пронеслась буквально на расстоянии двадцати сантиметров от троса.
Механик-водитель БТР-80 за номером четыреста тридцать восемь тоже сделал все правильно. Ударив по тормозам, сержант-контрактник из всех сил принялся выворачивать руль, но остановить почти четырнадцать тонн металла ему оказалось непосильно. Длинная антенна радиостанции, украшенная веселым красным вымпелом, оборвала растяжку, вызвав детонацию закрепленного в ветвях дерева, начиненного гвоздями, самодельного фугаса.
В момент взрыва Круглов уже успел нырнуть внутрь машины и с лязгом захлопнуть над головой люк. Руки и ноги опытного механика-водителя действовали совершенно самостоятельно, давя на газ и разгоняя БМП до максимальной скорости. Боец стремился увести машину и сидящий на ней десант подальше от места взрыва. Натали, словно сама все понимая, неслась так, будто стремилась обогнать летящую ей вслед горячую и острую смерть.
Пуск из РПГ-7, из-за приткнувшегося у обочины кирпичного домика-сторожки он уже не заметил.
Когда справа, уткнувшись носом во взрытую землю, проплыл знакомый силуэт, я даже слегка вздрогнула, выдернув штурвал из рук Витальки. Моя далекая сестра, опознать которую сейчас уже было невозможно, жалко ржавела на обочине, бесстыдно раскрыв нутро под оторванными крышками люков. Если бы я была человеком, то наверное сейчас бы всплакнула. Это великое счастье уметь плакать.
Круглый, словно почувствовав что-то, уверенной рукой вернул себе управление и тихонько прошептал:
- Ничего, Натали. На то она и война. Гибнут не только люди, но и машины. Правда, вас ещё и починить можно, а вот людей....
Починить. Да, железо можно починить. Подновить броню, перетянуть гусеницы, покрасить. А кто починит душу?
Что? У машины нет души? А вы у неё об этом спрашивали?
Мне вспомнился славный город Курган, и полигон в области. Там, на «Курганмашзаводе», я и появилась на свет. Тогда, стоя в ряду своих сестер, я впервые увидела небо и солнце. Впервые ощутила дрожь своего тела, испытала мощь своего сердца, десятицилиндрового дизеля. Увидела мишени в тонкой сетке прицела. Там же я впервые ощутила себя живой. Обрела душу.
Помню, что когда выяснилось, что часть машин из моего выпуска уедут за границу, в далекие и неизвестные Арабские Эмираты, я очень расстроилась, что не попала в их число. Их тогда значительно усовершенствовали, установили новую оптику, облагородили. Мои сестры загордились, задрали пушки, и перестали общаться с остающимися.
А потом я попала в войска. Я не знаю, как там в Эмиратах, но здесь мне повоевать пришлось. Я ощутила себя амазонкой, действительно созданной для войны. Как вам передать ощущение радости и восторга, когда выпущенный тобой ПТУР, оставляя за собой огненный след, за считанные секунды преодолевает пару километров и врезается в цель.
Да, я создана для войны. Я боевая машина пехоты.
За размышлениями я упустила момент, когда Круглый опять принялся напевать свой любимый романс. И пусть в этот раз ему аккомпанировала не гитара, а гул двигателя, всё равно я с удовольствием прислушалась.
Как вломились под Грозным в засаду,
И рубились с чехней до зари.
Что? Не надо? Хотели же правду…
Не корите меня, Натали.
Не корите меня...
Что ж, за ваши, за карие очи,
И за ночь долгожданной любви…
Только Грозный, разорванный в клочья,
Снова грезится мне, Натали.
Снова грезится мне…
Впереди, над дорогой, мелькнула тонкая леска. Скорее, даже тонкий трос, натянутый на высоте порядка трех метров. Короткая, но емкая, как очередь из ПКТ, мысль обрушилась на меня, - антенна «четыреста тридцать восьмого»!
- Растяжка над дорогой! - срывая голос заорал Виталик, ныряя в раскрытый люк, - Растяжка!
Вторя ему, и стараясь докричаться до самонадеянного бронетранспортера, я во всю свою мощь взревела двигателем, тем более, что мой опытный механик водитель уже во всю жал на газ. Резко, рывком набирая скорость, я услышала короткий вскрик, и почувствовала, как с левого борта в пыль обочины кувыркнулся один из десантников.
Пять! Шесть! Семь!
Отсчитывал убегающие секунды мой внутренний метроном. Впереди, из-за кустов показалось неказистое кирпичное строение. Кусты и деревья по обочинам трассы слились в сплошную буро-зеленую стену. Позади натужно ревел мотор УРАЛа.
Восемь! Девять! Десять!
Гулкий, чуть приглушенный ревом двигателей, взрыв. Практически неслышимый мат на крыше брони, и рвущие стальные скобы руки. Первые крики боли.
И хищный конус гранатометного выстрела, с черным внимательным взглядом поверх прицела из-за сторожки впереди.
Вита-а-али-и-ик! - беззвучно кричу я, в надежде быть услышанной.
Фшу-у-ух! - издевательски сплевывает длинный хвост пламени начиненная смертью кумулятивная болванка.
Всё, что в моих силах, это ещё чуть-чуть прибавить скорости, буквально сантиметры выигрывая у смерти. В башне отчаянно кричит Гондурас, доворачивая спаренные стволы. Мы с ним стреляем практически одновременно. Злой от бессилия очереди из автоматической пушки вторит весомый грохот сто миллиметровой пусковой установки.
Жуткий удар в левый борт. Я слышу как с жалобным звоном рвется гусеница, и чувствую выворачивающийся в неестественное положение ведущий каток. Огненная игла насквозь протыкает броню и гудящее пламя заполняет двигательный отсек.
***
Тяжело сотрясаясь и разматывая перерубленную гусеничную ленту, БМП единым махом перелетела через кювет, смяла кусты и врезалась острым носом в уже разваливающуюся от обстрела сторожку. Несмотря на защитный шлем Виталий со всей дури приложился лбом о триплекс. Перед глазами разорвался яркий-яркий шар и всё погасло. Он не слышал криков командира, вытаскивающего через люки переломавшего ноги Гошку.
Не слышал канонады боя, развернувшегося на дороге, не видел лихорадочно мигающего датчика противопожарной системы, не чувствовал усиливающегося жара от горящего двигательного отсека. Вопреки расхожему мнению он не видел ни ангелов, ни туннеля. Не грезил и родным домом. Даже видения мамы и родных его не посещали. Вокруг была сплошная темнота и тишина.
Матерясь в голос, Дикарев вытащил наконец стонущего Веденеева и рывками поволок раненого наводчика подальше от исходящей дымом машины. На дороге кипел нешуточный бой. Духи устроили засаду по всем правилам. Выведя из строя головную БМП и уничтожив десант с бронетранспортера, они принялись методично уничтожать залегших вдоль обочины и за техникой солдат. Замыкающей боевой машине пехоты сильно мешали раскорячившиеся на дороге бензовозы, и она тяжело переваливаясь через буераки и кусты пыталась сейчас их обогнуть. Планы боевиков немного спутал предсмертный рывок Дикаревской машины. Огонь из пушек и последующий таран уничтожил гранатометный и пулеметный расчеты, занявшие позиции в домике-сторожке.
В итоге, уцелевшая часть десанта, успевшая ссыпаться с БМП вдоль дороги теперь смогла вполне сносно развернуться и начать теснить духов. Экипаж боевой машины и «поломавшиеся» бойцы временно оказались предоставлены самим себе.
Оттащив Гондураса на безопасное расстояние, Андрей, спотыкаясь и пригибаясь бросился обратно.
Краска пузырилась и трескалась. Жар от горящего двигателя уже заполнил весь внутренний объем. Круглый, в бессознательном состоянии растекшийся по водительскому сидению, ничем не мог мне помочь. Половина цепей закоротило и расплавило, но я всё же сумела дотянуться до автоматического предохранителя.
Клац! Густая пена, вырывающаяся из сопел под большим давлением мгновенно заполнила горящий отсек. Погасить пожар это уже не могло, я понимала что обречена, но вот подарить Виталику ещё пару лишних минут я была в состоянии. Я физически ощущала как раскалились обшивка кресел в боевом отделении, слышала лопающиеся стекла триплексов, чувствовала дрожание перегретого пороха, сжатого в снарядах и рвущегося к взрывоопасной свободе. Времени оставалось всё меньше.
Виталик! - беззвучно кричала я, пытаясь достучаться до механика-водителя, - Очнись! Ты должен жить!
Клац! Щелкнул второй предохранитель, заполняя противопожарным составом десантное и боевое отделения. Это ещё минута.
- Круглый! - в проем водительского люка просунулась красная физиономия Дикарева. - Подъем, боец! Родина в опасности!
Старший лейтенант просунул внутрь руки и принялся тормошить Виталия. Голова того безвольно моталась, задевая уплотнителями шлема за выступающие углы.
- Бабаёба сраная! - выругался Дикарев, понимая бесплотность своих попыток, - Совсем мазута охренела! Заставляет командира ещё и свои тушки таскать.
Напрягая спину, Андрей просунул ладони под подмышки Круглова и рывком выдернул его с сиденья. Потом ухватившись за предплечья потащил тяжелое и расслабленное тело из люка. Я уже практически из последних сил удерживала рвущуюся из двигательного отсека огненную стихию, попутно уговаривая раскалившийся порох ещё чуть-чуть подождать.
Я провожала взглядом ковыляющего через кусты командира, с которым тоже за это время успела сродниться, видела болтающуюся стриженную голову Виталика, считала шаги.
Тридцать восемь, тридцать девять, сорок. Ещё немного....
Порох всё же не выдержал. Я не виню его. Такова его природа. По моей просьбе он и так долго ждал. На какое-то мгновение мне показалось, что внутри железного, раскаленного корпуса вдруг родилось что-то огромное, распирающее меня, рвущее переборки и выгибающее стальные листы брони. А потом меня швырнуло вверх. Чудовищная легкость подхватила меня, разом вознося на десяток метров. С некоторым удивлением я увидела рядом бесформенный летящий кусок железа, в котором с трудом узнала собственную башню с искореженными стволами.
Моя душа покинула тяжелое, неповоротливое тело и воспарила над дорогой. Сразу стала видна вся картина боя, но я первым делом метнулась туда, где в последний раз видела тяжело переставляющую ноги фигуру Дикарева.
Они лежали рядом. Старший лейтенант, широко раскинув руки, как будто стараясь обнять необъятное. Темная ткань комбинезона на спине была ещё более черной и мокрой. И мой Виталик, лежащий на боку, подтянув ноги к груди.
Виталик, - я опустилась к самому лицу, закопченному и грязному.
Веки чуть шевельнулись, ресницы дрогнули, и глаза Круглова открылись.
- Натали, - прошептал он глядя прямо на меня, - Натали....
Резким порывом ветра меня отшвырнуло назад, в высоту. Я ещё успела увидеть, что со стороны блокпоста, к месту боя спешат несколько бронемашин с солдатами на броне. Успела увидеть развернувшихся цепью десантников, теснящих духов с фланга. Меня уносило прочь, всё выше и выше. В машинный рай? Или в ад? Я не знаю что я заслужила, да и это не важно.
Сейчас мне было важно слышать. Слышать нежный, красивый баритон, который тихонько напевал. Напевал только для меня.
Отупел и оглох, воет волком обида,
Душит боль, от нее не уйти…
Под Бамутом Илью посекла третья мина,
Вы ведь знали его, Натали!
Вы ведь знали его...
Я сижу в шумном баре Моздока,
Вы – за тысячу верст. И налив,
Я представил за рюмкой «Истока»,
Эту встречу и вас, Натали…
Эту встречу и вас...
Натали…