Семейные истории, или вспомянушки из детства

Екатерина Муртузалиева
Историю каждой семьи можно представить  себе «материализовано», метафорически. У одних семей – это шкаф, в котором можно найти что  угодно, вплоть до «скелетов», у других  - большой комод или кухонный старинный буфет, у кого-то еще – большущий толстый фотоальбом с фотографиями детей, родителей, дедов и прадедов, фотографий современных – цифрового формата и снимков выцветших, с желтизной, черно-белых. Мне очень хочется представить себе историю моей семьи как кованый, с цветной мозаичной крышкой и боками, сундучок, закрывающийся на навесной замок. Этот сундучок, подаренный бабушкой, мамой моего отца,  стоит у нас в спальне. Какое «наследство» может быть у бабули почти ста лет от роду? Но этот сундучок она гордо подарила моей маме, чтобы остался в нашем доме как память от нее, бабушки Ашуры.
     Точного ее возраста не знают даже старики  в селе. По паспорту бабушке Ашуре  в апрельские дни этого года минуло  девяносто лет, но, как говорят односельчане, которых спрашивал папин брат, она старше лет на пять, как минимум, а может и на все семь. После октябрьских событий 1917 года, знаете ли, в селении Муги, Акушинского района Дагестана с архивной статистикой было не очень, и потому возраст  Ашуры записали почти наугад много позже, когда она получала паспорт. Она уже почти не видит, не слышит, наша маленькая горбатенькая старушка, но, удивительное дело,  всегда умудряется разглядеть или расслышать то, что мы хотим от нее утаить: короткие юбки, платья с разрезами, неприятные новости. Зоркость и мудрость ли сердца помогают ей, кто знает?
     По-даргински (а мои бабушка с дедушкой по отцовской линии – представители  именно этой народности Дагестана, одной  из более чем тридцати коренных) «аба» - значит мама, но свою бабушку Ашуру мы с детства называем абакой, может быть, потому, что она родила восемь детей, но четверо, в том числе и дочери, умерли в раннем детстве, осталось четыре сына, один из которых – мой отец, второй по старшинству среди братьев? Трое из братьев привели в дом русских невесток, и только самый младший женат на даргинке. Вот такой вот интернациональный у нас «тухум», или род, чтобы было понятнее. У нашей абаки есть младшая сестра – Хадижат, которую бабуля растила самостоятельно. Их мама умерла, когда девочки были маленькие, особенно младшая, а отец женился вторично и ушел жить в дом новой жены, отношения мачехи с падчерицами не сложились, не оказалось у нее любви для девочек. Ашура проучилась только три или четыре класса, а потом вынуждена была пойти работать в прядильно-ткацкую мастерскую, которая была в селе, ведь нужно было зарабатывать себе и сестренке на жизнь.
     По  рассказам абаки, жизнь тогда  была трудная, но интересная. Когда  я была маленькой, очень любила расспрашивать  бабушку про те времена и, затаив дыхание, слушала про девичьи посиделки, которые устраивались то в одном, то в другом доме села. Девушки сидела из различной работой, рукоделием, а когда приходили сельские парни, то начинались импровизированные танцы, лезгинка, песни. Не на таких ли «посиделках», в импровизированном сельском «перекати-клубе» приглядел себе будущую супругу мой дед Омар? Ашура и сама вышла замуж, и выдала замуж свою сестру.
     Вспоминается, как мы оставались ночевать с сестренкой Гулей у абаки с хуттукой  (хутту - дедушка), и как же интересно было сушить сухари из хлеба на печке, за дверцей которой трещал огонь, крутить «колесико» на старинном начала века громоздком радио, которое давно не работало, и лакомиться «эксклюзивным» бабушкиным угощением, на которое не каждый современный ребенок и позарится. Рецептик первый, будничный: на кусок хлеба тонким слоем посыпается сахар песок, а потом сахар смачивается водой из чайной ложечки. И как же здорово летом, забежав с улицы, приготовить себе это «угощение» (а мы его так и называли – «хлеб-сахар-вода») и мчаться с этим лакомством снова во двор к двоюродным и троюродным братьям и сестрам! Рецептик второй, праздничный: на кусок хлеба намазывается тонкий слой сливочного масла, и сверху этот слой масла посыпается тонким слоем сахара!
     Но  прежде чем продолжить мой рассказик, мне хотелось бы поделиться  другими  «вспомянушками», хотя это «вспомянушки»  обо мне, а не мои собственные, очень уж я была мала в то время!
     Мои родители произвели меня на свет в  городе Веймаре. Отец в то время – в 1970 году  - находился на сверхсрочной службе, выполняя свой воинский долг в дружественной ГДР. Встретились и поженились они  во время отпуска, когда отец приехал на «побывку», в отпуск. История эта невероятно романтичная, но…ведь это не моя история, поэтому о подробностях я скромно умолчу. Отец вернулся к месту службы, в город Рудольштадт, а мама осталась заканчивать учебный год в средней школе поселка Первомайский, где она первый год по распределению работала учительницей начальных классов. Год завершился, и мама уехала к отцу. Они уже ждали меня.
     «Мы»  демобилизовались когда мне не было еще трех лет. Была у меня там, в  Рудольштадте, ровесница-подружка – Ирка, тоже дочь военнослужащего. Как-то раз мы с ней, увидев висящую под потолком кухни связку сушеного горького перца, взобрались к ней, подставив стул, содрали этот перец и исследовали его, что называется «на зуб», а потом еще и, начав реветь от горечи во рту, натерли себе глаза, вытирая слезы. По словам мамы, картинка была еще та!!! Зуд любопытства коренится в самой глубине натуры каждого ребенка!
     «Вспомянушка»  вторая. Интересно, что я помню  зрительно картинку нашего приезда  в Каспийск. Ночь, городская автостанция, горящие фонари, встречающие нас  какие-то люди (аааа, оказывается родственники!), то, как я убегаю от незнакомой бабушки. А дальше уже по рассказу мамы и бабушки Ашуры. Как водится, после приезда ходили, ездили  в гости к родственникам. Добрались до города Избербаша, а там в то время о многоэтажках и не слышали, сплошной «частный сектор». Мне нет еще и трех лет, где-то два с половиной годика. Выходят бабушка, мама, все остальные со двора на улицу и видят меня в окружении ребятни. Сижу я на лавочке возле ворот и выговариваю все известные мне немецкие слова: гутен таг, гутен морген, ауффидерзеен, вэг на хауз (добрый день, доброе утро, до свидания, иди домой – искаж. нем.  - Е.М.)…Выступление «на бис», ни больше, ни меньше!!! И дети, которые русским языком владели гораздо хуже, чем даргинским, раскрыв от удивления рты слушают «иностранку»! 
     И со стороны мамы, и со стороны  отца у меня очень много родственников, и мое детство проходило в  большой семье двоюродных и троюродных братьев и сестер. Мы вместе проводили  каникулы, вместе радовались праздникам и, признаться, были неистощимы на выдумки. То мы играли в казаки-разбойники, но не просто так, а рисовали карты-схемы окрестных улиц, отмечая на них наши «места дислокаций», а «противная сторона» должна была отыскивать, где же мы спрятались; то мы разыгрывали сказку «Золушка», где самая старшая двоюродная сестра – Марина, конечно же, была Золушкой, моя троюродная сестра Зумруд (а тогда просто Зумка) – мачехой, а я и другая троюродная сестра – Зубайдат (тогда - Зубуля) – дочерьми мачехи, а самый младший из тогдашней нашей компании – троюродный брат Назим (светлая ему память, он ушел из жизни в  тридцать лет) – был принцем…
     Помню, как мы из подручных материалов мастерили воздушных змеев и, заразив этим занятием всех детей улицы, бегали потом со своими змеями по нашей улице, носившей тогда название- «8 марта». А чего стоят сохранившиеся в памяти названия автобусных остановок: «Конный двор», «Керосинка», «Пожарка», «Каменный карьер»!
     Когда мы переехали в собственную квартиру, родители стали отпускать меня к  бабушке одну, снабжая на дорогу двумя пятаками – на автобусный билет. Автобусы тогда ходили редко, мне еще не было восьми лет, но я знала на какой остановке нужно сесть в автобус, а где выйти. Однажды я решила схитрить и сесть в автобус пораньше, чтобы проехав сначала одну остановку до конечной, поехать и дальше. Уж больно много народу стояло на остановке в ожидании автобуса. Я перешла на другую сторону дороги, села в автобус, идущий к конечной – «Каменному карьеру», купила у тетеньки-кондуктора билетик, а на конечной водитель объявил, что автобус дальше не пойдет, потому что перерыв или пересменка. Я разревелась на весь автобус! Больше пяти копеек у меня не было, остановка была не моя, что делать я не знала. Сердобольные люди выслушали меня и попросили   кондуктора, чтобы меня все же довезли до моей остановки. Да, времена тогда были другие! Родители не боялись отпускать детей одних ни на улицу, ни в поездки к бабушкам-дедушкам в пределах города на общественном транспорте, а мы, детишки, таким образом, проходили свои «университеты», учились самостоятельности.
     Мы  очень любили в детстве мусульманский  праздник «ураза-байрам». Традиция предписывает не только готовить угощения, сладости к приходу гостей, но и  оставлять в этот день двери открытыми для детей. Дети ходят по домам, поздравляя с праздником, произнося на непонятном арабском языке традиционную фразу, которая означает «державшему уразу (пост в течение мусульманского месяца рамадан – Е.М.) – да воздастся!», а хозяева оделяют всех детей конфетами, крашеными яйцами, халвой, орехами.
     Так как мусульманское летоисчисление ведется по лунному календарю, лунные месяцы постоянно сдвигаются, и периодически время месяца рамадан приходится на лето. Помню, как мы, собравшись всей ребятней тухума, ходили  «собирать» эти сладкие угощения, а потом сравнивали у кого что там лежит, кого чем одарили, у кого больше. Да, мы честно произносили традиционное поздравление, не то, что нынешние дети. Тогда, в годы «развитого социализма», отношение к религии было совершенно иным, в «городской части» дети не ходили по домам, это практиковалось только в «частном секторе». Сейчас, в годы конфетно-шоколадного изобилия толпы детей начинают ходить по всему городу с семи утра, буквально ломятся в двери и, в лучшем случае, от них можно услышать «с праздником». После дня таких хождений подъезды домов пестрят мусором, бумажками, выброшенными неугодными ребятне угощениями. Грустно…
     Конечно, религиозный смысл праздника  тогда от нас, октябрят-пионеров, ускользал  совершенно. Я даже как-то заявила  абаке, что Бога нет. Какой же шум подняла моя старушка, которая исправно соблюдала пост – воздержание от еды и питья в течение светового дня, молилась по пять раз на дню и учила меня двум обязательным молитвам – «Кулху» и «Алхам», когда я еще и читать-то не умела!
     В огороде у абаки росло большое дерево – тутовник, и как только ягоды тутовника (шелковицы) начинали поспевать,  мы буквально «поселялись» на дереве и торчали на нем часами! Представьте себе дерево, на котором сидят на разных ветках шестеро (а то и больше!) детей. Куда там бедному Мойдодыру! С нами, синими от тутовника (лица, ноги, руки еще можно было оттереть зеленым тутовником или соком вишни, но с одежды – нет!) никакой Мойдодыр и рядом не стоял!
     Еще одна «вспомянушка», но уже со стороны  маминой. Как-то мы гостили на станции Карланюрт, в родительском доме мамы. В маминой семье смешались русская и украинская кровь. Дедушку Васю я не видела и не знала совсем, он был фронтовиком, имел награды, полученные на войне, ранения. Дедушка умер через два месяца после моего рождения, бабушка Вера и прабабушка Ира жили в Карланюрте. Бабушка Ира торговала семечками и петушками (наверно, только старшее поколение помнит эти самодельные конфеты-леденцы в форме петушка на деревянной палочке), и мы отправляли самого младшего двоюродного братика – Андрюшку  – с хитрым детским расчетом, что младшему не откажут, к бабуле, чтобы он попросил для нас этих петушков, а она гоняла его со словами: «А гивна тебе на палочке не надо?» (прошу прощения за вульгаризм). Самая младшая мамина сестра – тетя Нина – как-то полезла в подпол, а когда мы ее спросили зачем, то она ответила: «А сейчас наловлю там лягушек и буду варить для вас суп с лягушками». А потом мы старательно елозили ложками в тарелках, разыскивая там лягушек, но, как вы понимаете, обнаружили там только галушки…
     Почему  наша память так бережно хранит воспоминания детства? Потому ли, что это самое  беззаботное время жизни? Потому ли, что  мы, дети, всегда чувствуем  себя любимыми, защищенными, свободными. Мы   – дети, пока живы наши родители…Мы – дети, даже если у нас в это время растут свои дети и рождаются внуки…Мы – та эстафета, которая передается в роду от поколения к поколению…эстафета любви, заботы, добра, традиций воспитания, культуры…Мы – часть мира, который называется словом «семья».

апрель 2009

P.S. Рассказ был написан для литературного альманаха "Под небом единым". При желании экземпляр альманаха можно заказать здесь:
http://shop.heliconplus.ru/item.php?id=480...