В молодости было больше трагизма. Хотя слово «молодость» звучит слишком категорично по отношению к моим 39. Правильнее сказать «в юности». Она (юность) изобиловала запредельными не взвешенными на способности мечтами, и, как следствие, болью от соприкосновения с действительностью, заводила в тупик отсутствием ответов на вопросы о смысле жизни и собственной значимости в огромном мире, переполнялась неразделенной любовью. Безусловно, были и яркие моменты, беззаботное веселье нон-стоп без оглядки на последующее самочувствие, бесконечные мечты на отрезке «до соприкосновения с действительностью», граничащие с детской наивностью безумства и многое другое. Юность, одним словом. И хоть бытует мнение, что плохое быстро забывается, мне по прошествии лет не хватает того надрыва. В нем был смысл или его поиск, уже не важно, но сейчас кажется, что именно в те минуты я по настоящему жила.
Море жизни отшлифовало бесформенную глыбу желаний, безжалостно и беспощадно отсекая лишнее. Обилие жизненных проблем и необходимость самостоятельного их решения отодвинули вопрос о смысле жизни в дальний угол. Неразделенная любовь с невероятной траекторией поиска получила неожиданный ответ, но вместо ожидаемого фееричного счастья лишь мерцает спокойствием семейной жизни. Буйство эмоций, контрастная палитра юности как-то незаметно уместилась в пастельные тона слова «комфорт».
Не знаю, где разгадка, но чаще всего я тоскую по юношеской боли осенью. Не ранней, едва отличимой от лета, с жаркими солнечными лучами и светящимися в них паутинками. Не поздней, голой, мертвой, перетекающей в декабрь. Осенью, с остатками разноцветных листьев, промозглым дождем на целый день и унынием, которому невольно подчиняется все вокруг. Как бы занята не была, мне необходимо отыскать такой день в календаре и сбежать от всех в осень.
Меряя шагами тропинки в заброшенном парке, я разделяю с осенью ее одинокую грусть, снова и снова пытаюсь пережить и прочувствовать казавшиеся горькими моменты жизни. Но память то и дело выбрасывает меня, как поплавок, в события не столь далекие, но более трагичные. Вспоминаю папу, с которым так и не поговорила на равных, все казалось не время, ощущала себе ребенком по отношению к нему, он не дождался, а я, лишь потеряв, поняла, что давно уже взрослая. Вспоминаю ушедших друзей и просто знакомых, жизни которых протекали параллельно и казались незыблемыми, как твоя собственная. Помыслы обращаются к Богу с мольбой продлить присутствие в этом мире дорогих сердцу людей. И возвращаются к мыслям о ребенке, которому еще так много недодала, к мужу, бизнес которого не избежал влияния мирового финансового кризиса, а он оказался более уязвим, чем казался в период стабильности, ко многим, кажущимся мелкими событиям, отнимающих так много дущевных сил. На зонт беззвучно сыпется мелкий дождь, озноб медленно пробирается под кашемировый палантин и я в которую осень понимаю, что проблем не стало меньше. Я стала другая. Уже вряд ли позволю себе, зацепившись за одну из них, раскачивать маятник эмоций до предела, как это бывало в юности. Я стала сдержанная, не в смысле скупая, а рациональная, готовая потерями оплачивать будущие достижения. Вдыхая запах прелых листьев, наблюдая спокойное умирание природы, наполняюсь ее оптимизмом. Умереть, чтобы по весне взорваться жизнью.
Промокшая и продрогшая возвращаюсь в уют дома. Здесь за время моего отсутствия ничего не изменилось, но я, пропитавшись запахом осеннего тлена, смотрю на мир другими глазами – из тени на свет, и очертания совершенно другие. Осень из года в год деликатно отводит меня в сторону, чтобы продемонстрировать мне же мою же жизнь в достойной позолоченной оправе. А тоска по юношеской боли, контрастная палитра юности… я оставлю ее осени, чтобы истосковавшись за год по ярким краскам, снова броситься в ее объятия, тихо выдохнув: «Ну, здравствуй, осень».