ТАНК
- И чего это вы, мужички, такие побитые? – поздоровавшись, сразу же спрашиваю бригаду шишкарей, окружившую костёр плотным кольцом. Все, как один, тянут руки к огню, хотя день тихий и очень тёплый, а шишкари тепло одетые.
Молчание.
- Не иначе бревном по кедру промазали? – продолжаю, вспомнив известную всему Приморью историю с бригадой заготовителей орехов, когда мужики стали бить с разгону по кедрам бревном-тараном, стряхивая, таким образом, не упавшие шишки, а, будучи в подпитии, не рассчитали, промахнулись мимо ствола и, по инерции, понеслись вниз по склону через заросли колючих элеутерококка и аралии, почему-то не бросив бревна и остановившись только на дороге, исцарапанные, в разодранной одежде, где их обнаружил, сидевших на злосчастном бревне, корреспондент одной из газет, решивший в отпуск немного подзаработать на орехах и огласивший на весь мир этот курьёз.
Молчат.
Чувствую – не просто молчат. Что-то случилось. Иначе, отчего все они в свежих синяках и царапинах? Вроде, не пьяные.
- Земляки, а можно на вашем костре чайку заварить, а то спички бракованные попались – не загораются, язви их, тить-теревить. Дома, не глядя, сунул в рюкзак, а теперь хоть плачь! – как можно искренней постарался выразить своё отчаянье, словно заставляя себя забыть, что есть ещё в запасе коробок нормальных спичек.
- Да, чего там – садись с нами, мы сейчас всё одно обедать будем,- поднял ко мне своё исцарапанное лицо седой бородач.
- Садись, садись, - загудели наперебой вдруг очнувшиеся от оцепенения шишкари. Засуетились, собирая домашнюю ещё снедь на таёжный «стол» - кусок брезента. Над костром повис на натянутом тросике большущий чайник, который сразу же тихонько запищал, словно от щекотки: и приятно, и терпежа не хватает. А огонь полыхает, старается, щекочет огненными пальцами круглые чайничьи бока, пока тот не задрожал мелкой дрожью от едва сдерживаемого смеха, а потом вдруг расхохотался от всей души, вскипев.
Эх-ма! Благодать-то какая вокруг! Таёжная! Низкое и неяркое октябрьское солнце льёт такой блескучий свет, что блестит вокруг всё: красно-коричневый, цвета старой меди, блеск у кедровой коры, стальной блеск дамасской узорчатой стали у дубовых стволов, россыпными золотинками блестят павшие листья, вперемешку с рубиновым блеском кленовых красных звёзд. Всё сухое, а блестит!
А есть ли где ещё такие опьяняющие запахи? Человек, давным-давно подышав такой пьянящей осенней сладкой терпкостью, стал экспериментировать и придумывать и специи для еды и… благовония для женщин.
- Будешь с нами? А что так? Только чай? Ну – смотри.
- Ну, слава Богу, живые! – поднял свою кружку бородач. Вразнобой чокаясь, шишкари вдохновенно гудели: «Живы! Живые!» Потом минутное затишье, сопровождаемое стуком ложек, шумом жующих мужчин. Снова призыв: «За нас!» Кружки уже разом сдвинулись, напряжение ушло, раздались смешки.
- А чего ты, Петруха, своей Настюхе скажешь, когда домой с расцарапанной «репой» нарисуешься? Не иначе, оправдаешься: мол, шишки собирал?
- Ха-ха-ха! – всколыхнулся огонь от дружного хохота.
- Не, он скажет, что тигрица страстная попалась.
- Хо-хо-хо! – отшатнулся от кострища терпкий дымок и, словно смеясь, сизо и весело заклубился ввысь, пританцовывая.
- Да не, он честно признается, что не знал, что в тайге доярки дикие.
- Хи-хи-хи! – со всеми вместе запищал, мелко дрожа, вновь закипающий чайник.
Вдоволь насмеявшись, мужички понемногу утихли, завздыхали, стали снова смотреть на огонь.
- Так что случилось-то? – не выдерживаю.
Молчание.
- Ну, ладно. Благодарствую за чай-костёр. Пойду я. Ещё часок светло будет – пробегусь по кедрачу. Пяток мешков, глядишь, и успею собрать. А ночевать пойду в зимушку – до неё километр.
- Стой! – остановил бас бородача. Тебя как звать? Виктор? Ну, а меня Борис. Это вот Сашок. Это Петруха. Это опять Сашка. Это Василий. Это Андрей. Это Пашка. Все семеро. Сродственники мы. Сокольчанские. А ты откуда? А-а – тоже местный. Ты это… ну, в общем, не ходи никуда. Тут тигр рядом. Здоровенный. Видишь, как нас всех семерых уделал? Как-как? Да вот так. Ещё вон машину помял. Иди, глянь. С той стороны.
Иду к автомобилю, обхожу и вижу, что новый ещё «внедорожник» ГАЗ-66 с будкой-вахтовкой, или «кунгом», - весь в свежих вмятинах, стёкла с левой стороны выбиты. Ничего себе!
- Поглядел? Вот так-то. Хорошо – шею никто себе не свернул, а то бы было горе.
Видя моё полное недоумение, Борис красочно и подробно рассказал о случившемся.
- Едем. Петруха, самый глазастый, вдруг кричит: «Тигр!». Глядим – точно! Стоит красавец. За рулём Сашка. Как закричали, он от неожиданности оглянулся, а машину – раз! – и стянуло боком под откос. Забуксовал – грязь же после дождя, и машина встала с большим креном. А все-то на тигра глядят. А тот, как машина остановилась, прёт прям к нам! Мы-то все справа сидим, возле двери…
И вот прёт этот танк прямо на нас, всё быстрее и быстрее! Сначала шёл враскачку. Потом пасть нацелил и понёсся! Десять метров! Пять! И тут мы не выдержали! Что случилось – понять не можем. Вроде, охотники все. Шарахнулись одномоментно с правой стороны на левую и машина… завалилась на бок! Мало того, что сами попадали на разбитые стекла, так ещё на нас сверху посыпались и гайки, и болты, и запчасти – их в ящиках под сиденьем много возим…
Пока из-под железяк и шмоток вылезли, пока из машины выбрались. Да! Как там у Лермонтова? «Смешались в кучу кони, то есть вещи, люди и залпы тысячи орудий слились… в тигриный рёв». Поревел тигр и ушёл. А мы давай машину поднимать, на колёса ставить. И домкратили, и верёвки скручивали. Вот приехали! Так что, извиняй: из-под танка мы.