-Здравствуй, папа! Здравствуй, мама! Я вернулся домой…
Я уже был студентом, а родители были еще молодыми. Я приехал на каникулы. В Москве должна была состояться Олимпиада-80, а мы с отцом должны были поставить сруб. А сруб именно ставят, теперь я это точно знаю. Меня отец научил подымать сруб из бруса, то есть из обработанных бревен. Это достаточно просто: мы крепили сруб на "пальцах". Пальцы – это деревянные шипы, которые я с удовольствием вбивал в высверленные мной в брусе отверстия.
Каждое утро мы с отцом выходили за огород и возились со срубом. Родная избушка стояла у переулка, который тянулся вдоль нашего огорода. Это был не единственный путь из нашей деревни. Но все соседи, по-моему, в то лето проходили именно возле нас. Около нашего с отцом сруба. Мне кажется, им нравилось утром и вечером проходить рядом и смотреть, сколько мы сделали. А еще они радостно при этом здоровались с моим отцом:
- Здорово, Володька!
Утром и вечером. А он каждый раз откликался:
- О-о-о, здорово-здорово!
Почему-то всем очень нравилось с ним здороваться. Не знаю, почему. Теперь я вижу, как люди приветствуют моего брата. Отчего? Может, он тоже знает какое-то секретное правило, как наш отец. Как будто от него ток идет к людям. Странно, сруб-то отец поднимал со мной!
Отверстия я сверлил буравчиком, это такое особое сверло. Отец его у кого-то одолжил, а я его тут же сломал. В самом начале, когда я еще не умел сверлить. А там нельзя пережимать, сверло само пойдет. Важно поначалу прихватить в нужном месте острым как жало кончиком. Я не сразу научился, вот и сломал буравчик. Чужой инструмент. Надо было исправляться, и я поехал в город за таким же сверлом.
Потом дело пошло проще. Правда, сруб уже прилично поднялся, и было нелегко уложить каждое новое бревно. «Выше стропила, плотники...» Чем выше, тем трудней. Соседи по-прежнему утром и вечером проходили туда и обратно. Кто-то – на работу, а кто-то просто мерил лето по высоте сруба. Олимпиада была далеко в Москве, а мы с отцом возились с домом у всех на глазах. Отец спрашивал меня, где прорубить окна, показывал матери, где будет кухня. Сруб поднимался с каждым днем. И это было мое самое главное лето. Лето, когда я взрослел.
Посреди жаркого дня мать зазывала нас на обед. А потом наступал полуденный отдых, который называется в Испании «сиеста». Это я вычитал тогда у Хемингуэя. Я перешел на четвертый курс и должен был читать иностранную литературу. Только я не могу сказать, как называлась та книжка Хемингуэя. Помню, старуху-героиню звали Пилар, и она страшно ругалась матом со своим стариком. К чему я это читал?
А наш маленький домик был полон счастья, как, наверное, больше никогда. Сруб означал впереди замечательную жизнь. С большой кухней и высокими окнами. И я рядом с родителями не понимал, что вот она – самая замечательная жизнь. Здесь, рядом, сейчас. Когда отец с утра пораньше выходит за огород и приносит к завтраку полную кепку шампиньонов. А мама высыпает на шипящую маслом сковородку нарезанные шляпки грибов. И меня будят, как маленького, под разговор вполголоса и аромат жареных шампиньонов. Возможно, они хотели, чтобы я потом женился и привел в новый дом молодую. Когда построим дом.
Все разладилось, когда в деревне действительно грянула свадьба. Как положено, сосед-жених пригласил всю деревню. Гуляли всей деревней, и пили всей деревней. Пока мой отец не сорвался и не запил. Все остановилось. Сруб застрял на одном уровне. Соседи проходили мимо нас по переулку молча. Буравчик, ненужный, остался лежать в углу.
…Каникулы у меня кончались, и я уехал в институт. На занятиях я сказал, что летом читал Хемингуэя. Кажется, я был единственный, кто читал Хемингуэя в то лето. Про старуху Пилар, которая по-пьяни страшно ругалась матом. Очень по-русски.