Напротив нас, наискосок от нашей комнаты жила семья Шурки Князевой, состоящая из самой Шурки, ее старухи матери и двух детей - моего верного дружка Валерки Князева и маленькой Иринки. Муж у Шурки имелся, но он постоянно "сидел". Я видела его только раз в жизни между двумя посадками, да и то не больше недели. Потом он ограбил с дружками винный ларек в нашем переулке и опять надолго исчез из виду. Все это казалось мне неправдоподобным, потому что Шуркин муж был инвалидом и еле передвигался на одной ноге, стуча костылями на весь коридор.
Шурку все наши старушки снисходительно и чуть ли не ласково называли просто шалавой, видимо потому, что она недостаточно праведно ждала своего одноногого ворюгу Витальку. Но никто и никогда на моей памяти не называл ее чем-то похуже, за чем дело бы не стало ни в коем разе, хотя по всему получалось, что именно к ней такие меткие крутые словечки вполне могли иметь самое прямое отношение. Бедную Шурку жалели все наши непримиримые к нравственным порокам бабки, понимая, как тяжело одинокой молодой женщине так бесконечно долго да еще и верно ждать не замороченного семейными проблемами, паталогически вороватого Виталю, привычно и весело отбывающего очередные срока на киче.
Шурка была яркой, веселой и громкой. Над ее гладким белоснежным лбом поднимались высокой тяжелой волной, похожей на корону, густые черные волосы, подколотые сзади в пучок. Маленькие черные глазки бегали смело и хитро над ярко красным ртом с ровными белыми зубами. Она не была красивой, но никто из мужчин не мог пройти мимо нее спокойно. На Шуркином лице всегда, как мне казалось, сияла приглашающая улыбка. Но по молодости лет я не понимала, куда именно она приглашает и с какой целью?
Ее мамаша - тощая, злая старуха вела все домашнее хозяйство и тащила быт на себе. Но к Шурке бабка никаких претензий не имела, закрывая хилым телом любимую дочь от всяческих нападок и ехидных соседских намеков.
У Шурки Князевой раньше всех в коридоре появилась радиола, на которой можно было слушать пластинки. Шурка обожала Клавдию Шульженко и знала все ее песни и романсы, громко подпевая ей в комнате. А еще именно у нее я впервые увидела странные пластинки на рентгеновских снимках. Самые модные мелодии были на этих прозрачных кружочках - буги-вуги и еще что-то, гремящее и стучащее, в отвратительной неразборчивой записи.
Вечерами у Шурки собирались гости - мужчины, как правило, военные. Но на ночь никто из них никогда не оставался. Бабка уводила детей из комнаты и не показывалась там, пока гости не уходили. Обычно она что-то бесконечно мешала в кастрюльке, стоя спиной к соседям и не принимая участия в их разговорах, а Валерка с Иринкой носились по коридору, играя с другими детьми до позднего вечера.
Мужчины приходили к Шурке по двое, а то и по трое. Из ее комнаты почти всегда слышался громкий веселый смех и звон бокалов. И эта дурацкая музыка.
Как ни странно, никто и никогда не заставал Шурку в сомнительной ситуации с ее гостями. Кто ни заглянет к ней, не постучавшись, что было тогда вполне в порядке вещей, за солью или внезапно закончившимися спичками, незаметно прошмыгнув за бабкиной спиной, всегда с недоверчивым удивлением наблюдал одну и ту же картину - накрытый стол, кителя на спинках стульев, улыбающиеся мужские лица в папиросном дыму и нарядная Шурка в супермодной нейлоновой кофточке, с горящими глазами что-то рассказывающая или читающая свои стихи.
Да! Шурка писала стихи и очень даже складные. Но почему-то все об одном и том же: о бесконечном звоне хрустальных бокалов, о пенящемся шампанском, о глазах, так много ей сказавших и обещавших...
Бывало днем она сажала нас с Валеркой на диван и читала эти одинаковые стихи, опробывая на нас звучание и рифмы. А мы сидели как на иголках, одобрительно кивали глупыми головами и ждали, когда она отпустит нас, наконец, поиграть с ребятами во дворе.
Может быть поэтому дальше шалавы дело и не шло. Если что-то и было у нее с этими военными, или с одним из них, то явно не в нашей коммуналке. Здесь у нее просматривалось что-то типа культурного литературно-музыкального салона с небольшим поддавоном и, видимо, все-таки с танцами-обжиманцами. А как же без этого?
А детей своих Шурка очень даже любила и заботилась о них финансово, подрабатывая где только можно и не гнушаясь никаким трудом, даже уборщицы. Говорили, что и своего непутевого Витальку она тоже почему-то любила и все-таки ждала, дурында...