Так мы умрем

..Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию].
Ибо написано: «Мне отмщение, Аз воздам…»
(Рим.12:19)

…Теперь мы знаем, в этом мире, для фатализма места нет:
Его законы оказались шире, сложнее, чем движение планет.
Мы можем знать лишь вероятность, лишь случай - полный господин:
Из всех сценариев возможных, он представляет нам один.
Средь множества потенциальных есть лишь один реальный путь,
И то, что реализовалось, уже не смыть, не зачеркнуть,
Но если воспроизвелись бы былые в точности года,
То предсказать сюжет дальнейший мы не смогли бы и тогда….
(В.Ю. Аргонов, «Легенда о несбывшемся грядущем»)



Павел Горин - Дневник:

Предисловие:

…Не первый и не последний – один из многих. Я расскажу о том, чего не было, но что будет. И каким станет путь, выбранный нами, и чем заплатим за право выбора - право ошибаться. Но все и каждый: оставьте тревоги и печали – потому, что всё будет, как должно быть, даже если будет иначе.
Возможно, в известном смысле патетическое и напыщенное предисловие исказит представление о сути слов – заверяю, что ни в малой степени не желаю того. И даже наоборот – приложу всю меру способностей для упрощения написанного.
Эти строки предваряют путевой дневник, хотя и сделаны одними из последних. Здесь первопричина излишнего пафоса. Ведь мне давно и прочно известно то, чем спешу поделиться, и что, увы, неведомо вам. И так, ничуть не претендуя на лавры пророка или любые иные, я лишь хочу сразу задать общий тон повествования. При всей противоречивости описываемых ниже событий – порой легкомысленных, порой трагичных – общий итог неутешителен: все мы становимся перед тяжелым и трудным выбором, а после – перед долгим, изнурительным испытанием на прочность. И только от нашей зрелости, мудрости и милосердия зависит будущее.
Увы, но места для более подробных объяснений на обложке не хватает, да и, полагаю, без понимания к произошедшему они излишне непонятны и даже вредны. Потому завершаю поспешное свое вступление (кто знает, будет ли случай вернутся к этому поздней) повторно извиняясь за его туманность…

Запись №1 – Торжественная, имени солнечного лета и начала отпуска
Наконец-то! Какое все же удовольствие бодро выпрыгнуть на твердую землю из прогревшегося насквозь на солнцепеке, душного вагона и глубоко вдохнуть терпкую горечь луговых трав! Оценить это подлинное, незамутненное счастье способны в первую очередь те городские жители, которым еще снится деревня, зеленые просторы, которые помнят мир беззаботного детства. И хотя на плечи ощутимой тяжестью давил рюкзак, ноги ныли от наигранно-ловкого, на публику прыжка, а солнце безжалостно дышало с лазурно-синего неба раскаленным жаром, все мне было нипочем. Радостно и беззаботно улыбаясь, я вглядывался в трепещущие на жаре далекие просторы: гонимые ветром волны по морю золотой пшеницы и ржи, тысячи янтарных подсолнечников, подставлявших старшему брату рябые, озорные лица.
Рядом были сплошь знакомые, привычные дом: больше всего из вперемешку рыжего и бурого кирпича. Редко которые облицованы керамической плиткой. Умилением и легкой грустью в сердце отзывались пожившие и повидавшие многое бревенчатые дома и избы. Многие покосились, подбоченились, покрылись темной патиной и мхом вместо благородных седин. Но город жил, и дома жили – пестрили в окнах телевизионные экраны, зеркала, радостно гомонили по дворам дети. И все было как раньше, хотя прошло много лет с последних памятных дней.
 Девять часов. Утро еще в самом разгаре: хоть и грея жарко, еще только начало набиралось золотом солнце вместо сонного, нежного румянца, уверенно поднимаясь к зениту. Пользуясь последними минутами, ветер в тени жадно дышал ночной зябкой прохладой. Удобней устроив на рюкзак и по-дружески подмигнув небу, уверенной походкой я пересек пути и направился к шоссе. Хотя, называть эту дорогу «шоссе» или даже «магистралью» мог только кто из местных жителей – у любого горожанина, неизбежно проникающегося снобизмом и чувством превосходства над всем деревенскими, такое гордое сравнение вызвало бы смех. Сами судите: щедро латанный и, несмотря на это, - с частыми выбоинами асфальт из щебня вперемешку с гудроном, по одной полосе движения в каждую сторону. Особенная пикантность такого покрытия ещё и в том, что на жаре оно начинает плавится и проседать – водитель ли, пешеход равно ощущают себя дрейфующими по волнам или резиновому полю. Совсем в жаркие дни можно вообразить себя Человеком-из-ниоткуда или знаменитостью и, пройдясь босяком, оставить на память потомкам четкие отпечатки ступней. И смех, и грех.
Я же, при всем снобизме, совершенно не чураюсь - и никогда не чурался - подобных местных особенностей. Скорее, нежно и трогательно их любил, полагая неизменной и неотъемлемой частью страны детства. В конце концов, даже частые здесь грунтовые дороги отнюдь не ужас и не проклятье. Город потому чист и ухожен, что обладает в сконцентрированном объеме и месте необходимой инфраструктурой, а заниматься приближением внешних стандартов по всей стране к урбанистическим занятие дорогое, нудное и не особо нужное. Вот подобная городу система образования и здравоохранения, безусловно, нужна, и её отсутствие скорее повод для печали, чем злорадного превосходства. А уж чванливость и кривляние носом по поводу неприхотливости и незамысловатости окраин и вовсе свидетельствует о дурном воспитании, если не общей недалекости. 
Итак, проникаясь видами и пестуя всплывающие в памяти светлые образы, я бодро шагал от Мироновки к Корсуню. Иди было не особо далеко, но и не близко – километров тридцать. Можно, конечно поймать попутчика или рейсовый автобус, но уж больно давно я здесь не был, да и живем один раз. Пройти пешком не так и тяжело, тем более что кто знает, придется ли еще раз когда-нибудь?
По обе стороны от дороги тянулись ровными рядами исполинские тополя, попадались редкие поселки. За спиной остались Яхны, впереди – Ивановка, должная стать символом половины пройденного пути. Частенько попадались стайки коров, коз, овец, гонимые потертыми жизнью небритыми мужиками в выцветших, обносившихся одежонках либо внушительными матронами, почти всегда одетыми просто, но опрятно и колоритно. С непривычным уху дребезжанием громыхали по своим делам трактора, не стыдясь ни облупившейся краски на боках, ни ржавчины, ни грязи на полутораметровых колесах. Танки грязи не боятся. На грядках хозяйки, покуда не распоясалось совсем летнее солнце, уже вовсю пропалывали сорняки, собирали паразитов и поливали обильные всходы.
Напротив калиток у домов, примостившись на скамьях или табуретах, сидели старики. Они могли просто греться на солнце, голосно и звонко переговариваться друг с другом, то и дело заливаясь смехом, или основательно следить за торговлей, высматривая покупателей для ягод, овощей и фруктов, стоящих прямо рядом в мешках и ведрах. Невиданное для горожан дело – клубника продающаяся не жалкими порциями по двести грамм, которые так сразу и не видно, а здоровым ведром на литров тридцать по схожей стоимости. И что за клубника – сказка! Не аморфно-безвкусные греческие раскормыши, в которых только название да заманчивый цвет, нет. В пыли и присохших хлопьях земли, пестрая, ароматно пахнущая ягода неказиста на первый взгляд, но на вкус как взрывающийся фонтан сладкого сока и настоящей свежести.
Естественно, я не удержался и сразу размахнулся на пару кило. Милая старушка, трогательно заботясь о моем здоровье и семеня от ведра к весам, без всякой платы сама предложила помыть ягоды, мгновенно углядев изголодавшегося, бледнокожего горожанина, справедливо считая, что могу не выдержать и по пути набросится на грязные. Так и сказала – «Давай, сынок, помою тебе их штоль... Мне не жалко, а ты добрым словом старуху вспомнишь» – горько усмехаясь щедрыми морщинками вокруг мудрых, усталых глаз. Еще мне досталась и маленькая плетеная корзинка.
Сидевший неподалеку старичок все присматривался ко мне, словно решаясь – стоит или нет начинать разговор. Я заметил заинтересованность, искреннее желание поговорить и, улучшив момент, поздоровался первым.
- День добрый, отец.
- Добрий, сынку. Я бачу – ты русский, не з Москвы часом?
- Верно, именно оттуда, не ошиблись.
- Да… - дед тяжело вздохнул и чуть подался вперед, опираясь на палку скрещенными на груди руками. Продолжил, с хитрым прищуром глядя на меня:
- Бачишь, яки дела – скильке рокив були друзи, майже браты, а зараз вже вороги. Не боишься?
- Не боюсь, - ответил, открыто улыбаясь – По-перше, тому, що сам досыть непогано вмию розмовляты украиньской, а во-вторых, никакие мы не враги – уж после всего, что прожили вместе точно. Да и места здесь памятные – грешно обидами считаться.
- Да, это ты верно говоришь… Котел знатный был, як пид Сталинградом… Добре, що памятаешь – я вже и не сподивался, що хтось з молоди про вийну ще памятае… - тут он встрепенулся и с живым интересом спросил, - А не чути, сынку, чи буде вийна? Бо дуже схоже зараз з тим, як поперед той було. Тыхо-тыхо, ажно до кисток пробирае. Погана тыша…
- Типун тебе на язык, чорт старый! – вмешалась в разговор старушка, вернувшаяся с мытыми ягодами, - Тебе что, прошлой войны мало, ты новую кличешь!
- Ой, помовчь, дурна баба! Яке винйни дило – чи клычу я ийи, чи ни! Сама приде – никого не спытае! – дед грозно сверкнул на соседку глазами и даже сердито притопнул палкой. И, когда он на секунду убрал левую руку от груди, на старом, выцветшем пиджаке  я увидел богатый иконостас планок. Наверняка определил ордена Отечественной Войны двух степеней, Красной Звезды, Славы и три медали за отвагу. Героический старик. И не так прост, похоже, как хочет казаться.
- То як, сынку, важаешь? Буде чи ни?
- Да вроде непохоже… Сейчас ведь всё на деньги меряют. А по хорошему – никому не выгодно начинать. Уж больно близкая стала для каждого война: за океанами и толстыми стенами не отсидишься. Поневоле остережешься. На такое разве что по глупости да из отчаяния пойдут.
- Про видчай – це дило… - дед похлопал ладонями по карманам, вопросительно глянул на меня.
- Прости, отец, не курю.
- И це непогано… - выудив из помятой пачки папиросу, старик сжал зубами фильтр, чиркнул спичкой. Неспешно затянувшись, произнес: - Алеж прикро, що вид нас до видчаю и шага нема.
- Досыть гутарить, старый. Чего парня держишь, али не видишь – сумка тяжелая, идти небось далеко.
- И то верно, - согласился дед. – Что ж, сынок, доброго тебе пути, хай щастыть.
Сердечно распрощавшись, я продолжил путь. Больше ничего особенного по дороге не случалось и к семи часам удалось добраться до окраины Корсуня. Соседи, уборка, вещи разбирать – все потом. Сейчас мыться и спать!

* * *

Запись №2 - Сингулярная гармония:

Спалось после поезда плохо – муторно. То и дело вздрагивал среди ночи, порывался вставать, словно в страхе куда-то опаздывая. Что ни говори, дорога хоть и кажется восхитительным, экзотическим путешествием, все-таки стресс.
Кое-как домучившись до первого света, пружинисто соскочил с кровати, стряхивая нервозность. Решено! Никаких вольностей – работа, природа, спорт. Так и только так. И пусть тревоги в купе с мировым кризисом забудут про меня на месяц. Пропадите пропадом!
Восторженно подбадривая себя незамысловатым заклинанием, вприпрыжку поскакал в ванную. С непривычки не рассчитал и, задев высокий порог, растянулся во весь рост на полу, капитально сбив ковровую дорожку словно скелетон. Сначала хотел разозлится, но, сжав зубы, пару раз глубоко вздохнул, улыбнулся. Ни за что и ничему не испортить мой бодрый утренний настрой! Мир прекрасен, потому, что я так думаю – и точка, и без гвоздей. Настроение нормализовалось. Поднявшись, как ни в чем не бывало, я расправил ковер, стряхнул с плеч невидимые пылинки и, театрально раскланявшись, бодрячком продолжил путь.
Водные процедуры, несмотря на стоическую неприязнь к холодному душу еще с детства, волшебная вещь. Как мгновенная прививка бодрости и энергии – сразу  же захотелось выбежать на улицу и радостно прыгать под летним солнцем. Презрев на время рамки приличий, я так и сделал – натянув от сраму короткие туристические шорты, с разбега нырнул в видавшие виды шлепанцы и рванул от себя дверь.
Кто не видел, как прекрасна по утру просыпающаяся зелень – потерял если не все, то очень многое. Нежно-розовое солнце еще только просыпается, робко светит на мир сбоку. Ветер, устав от ночного раздолья, притаился в ветвях и тихим усталым шепотом колышет кроны. Небо и вправду как ваниль: легкое, лиловое, в кудрях терракотово-розовых облаков. И повсюду – тишина, непривычная городскому слуху. Кристально чистый, ароматный воздух звенит, лишь изредка нарушаем петушиными отрывистыми возгласами да щебетом птиц. И что за воздух! Созревающая в саду виноградная лоза, налившиеся глянцевым багрянцем вишни, белеющие сквозь листву невероятно сладкие яблоки. А в огороде просто на землю падают абрикосы – уже нестерпимо яркие, щербатые от веснушек солнечного загара.
В очередной раз чуть не задохнувшись от ощущения абсолютного счастья и единения с природой, я, как и хотел, пробежался вокруг дома. Завершив круг почёта, сам себе поаплодировал и вернулся на кухню. Из холодильника были немилосердно вынуты все запасливо складированные туда накануне вечером запасы. Оказалось негусто, однако мне того и не требовалось. Наскоро схрустел пару огурцов, помидор, одинокое яйцо, пережившее дорогу без единой трещины, пару картофелин и буженину. Ощущая приятную тяжесть и расслабленность сытого человека, не поддался на позывы продолжить сон. Наскоро, пока свежи воспоминания, набросал эти строки в дневнике и, обмундировавшись для пешей прогулки, направился на построение у крыльца.

* * *

Запись №3 – Контакт:

Для одного утра чересчур, даже неприлично много всего произошло. Интересно, сумею ли выбраться? Будет ли незадачливый прохожий, а может – ученый из засекреченной лаборатории читать мой дневник? Или новые знакомые безразлично добавят его в число охотничьих трофеев? Вот так! Теперь я имею полное право мылить о себе в планетарных масштабах, и это даже несколько скромно. Вот мне и Юрьев день. Как все-таки восхитительно и тонко сострил, увы, мне неизвестный товарищ: «Так. Мы здесь, а теперь разберемся – рады ли мы этому…»
Собственно, если у меня не будет возможности отредактировать и вычистить записи,  всякого читателя заранее прошу простить некоторую истеричность. Тяжело держать себя и мысли под контролем – стресс, а к тому ещё - чего таить греха - неподдельный страх свое дело сделали. Так что, хоть я и постараюсь в дальнейшем обойтись без эмоций, случиться может всякое.
Далее постараюсь подробно восстановить события прошедших часов (?), не упуская ни единого важного момента. Итак, к шести утра я сподобился снарядится к первой прогулке. Поудобней устроив на плечах легкий рюкзак с разнообразной необходимой мелочевкой, скоро и уверенно пересек по меже огород - вышел к парку. Парк, как и сам город еще только пробуждался от дремы – ни единого прохожего по пути не встретилось. За деревьями открылась панорама привычного с детства стадиона, стройного ряда заграждающих его от ветра и пыли тополей. Между мощных, бурых стволов - прямых и высоких, словно корабельные мачты, - колыхались в угоду ветру созревающие пшеничные поля…
Собственно, в очередной раз я отвлекся на литературу и пейзажные описания, хотя стоит о главном! За стадионом далеко раскинулись поля и огороды. Корсунь, как и Москва, по приданию стоял на семи холмах, а в действительности их было много больше. Поросшая травой, грунтовая дорога петляла, резко сворачивая на отвесных склонах, мгновенно опускалась и так же внезапно уводя вверх. Я шел медленно, то и дело останавливаясь на естественных карнизах, чтобы успеть восхититься причудливой мозаикой делянок и грядок, казавшихся с высоты пестрым, лоскутным одеялом. По правую руку на самом высоком холме возвышалась рукотворная насыпь. Когда-то, в славные времена казачества и рыцарства, здесь была сигнальная вышка. Теперь здесь место паломничества редких туристов и местных жителей.
Все поросло злым, колючим кустарником, вышку заменили причудливой шпилеобразной конструкцией, рядом поставили флаг. Дорога уверенно огибала этот холм и уводила прочь от обжитых мест в поля. И на десятки километров оставалась только настоящая украинская воля. Именно ради этого ощущения легкости, почти полета, восторженного счастья я и стремился сюда изо всех сил. И именно этого мне не позволили.
Спускаясь с очередного пригорка, краем глаза я заметил в небе странное движение: воздух словно вскипел. Похожее марево колеблется на горизонте в любой жаркий день, только сейчас оно было ближе и во много раз злей. Но это я осознал после – в то мгновение успел лишь замереть и с удивлением уставиться на необычное явление. Почти сразу по ушам наотмашь ударил пронзительный свист. Следом невидимой стеной обрушилась ударная волна – горячий воздух безжалостно опрокинул и с силой впечатал в землю. Сознание помутилось и последнее, что я помню, - громадный прозрачный шар застывший в небе. Потом осталась боль и темнота.
Сколько времени прошло – не знаю. После мне сказали, что меньше пары минут общемирового и два часа моего субъективного. Тут, собственно, и начинаются интересности и странности – а потому обо всем подробно и по-порядку.
Очнулся от ощущения приятного тепла. Не открывая глаз, пару секунд соображал, где это нахожусь. Лежать было удобно и мягко, сквозь веки ненавязчиво просачивался белесый свет. Сначала в голове было непривычно пусто. Было такое ощущение, словно шаришь на ощупь в темноте. Как любого нормального человека, амнезия пугала, отдаваясь леденящим ознобом – мало ли что могло случиться.
Но терзания длились недолго - невидимый оператор словно щелкнул тумблером – и пестрые обрывки воспоминаний обрушились на меня ворохом. Все оказалось смешанным в кучу: ветер, жар, удивление, испуг. Разрозненные и яркие, осколки памяти ослепляли, по-сути, ничем не проясняя моего положения. С этим что-то следовало делать. Волевым усилием я вогнал хоть на какое-то время себя в состояние душевного равновесия, сконцентрировался и постепенно, минута за минутой, придирчиво перебрал сегодняшний день. Начав с самого утра, неотвратимо и упорно упорядочивал расколотую мозаику. И был за то вознагражден – когда все элементы встали по местам, пришло четкое осознание произошедшего.
Почти сразу же где-то справа от меня послышалась непонятная тарабарщина: вначале это походило на скрежет и пересвист модема, постепенно перешло в обычное непонятное бормотание, сочетавшее в непонятной пропорции смесь утробного клокотания и свиста, высоких и низких звуков. Притворяться больше не было ни малейшего смысла – потому я, обреченно вздохнув, открыл глаза и сел.
Взращенный старой-доброй НФ и, поневоле, зрелищной продукцией киноиндустрии, ожидал увидеть что угодно: от большеглазых грустных карликов до желеобразных слизней. И был в этих ожиданиях обманут. Рядом обнаружился вполне дружелюбный товарищ благообразной наружности: белоснежный медицинский халат, ослепительная голливудская улыбка и глаза добрые-добрые. Комната оказалась средних размеров то ли палатой, то ли операционной: я сидел, свесив ноги на своеобразной кушетке, а вокруг оказались расставлены разнообразные приборы с экранами, трубками, кнопкам. Завершала картину старая знакомая больничная многоглазая лампа в центре потолка. Надо сказать, особого разочарования я не постиг, так как трезво понимал – мало удовольствия лицезреть зеленых человечков, если тебе уготована роль препарируемой лягушки. Место прежних сомнений мгновенно заняли новые: возможно, странные звуки, что я только что слышал – следствие сотрясения или иной мозговой травмы, а воспоминания – всего лишь подсознательная интерпретация взорвавшегося снаряда или там газопровода. В принципе, мысль показалась дельной, однако, уже в который раз за день, только оформившееся воззрение вновь было развенчано.
- Нет нужды сомневаться, товарищ, - неизвестный заговорил так, словно слышал мои мысли, - Ваши воспоминания верны и почти точны. Ваше здоровье восстановлено избыточно и вне малейшей опасности.
Теряться и предаваться истерии смысла я не видел, а потому решил вести разговор на равных, с легкой примесью ироничности:
- А что, уважаемый, стоит ли мне вообще разговаривать, или вы меня на сквозь и так видите?
Неизвестный, как мне показалось, остался моей реакцией доволен и умиротворенно сложил руки на груди:
- Совершенно искренне заверяю, что насквозь, по крайней мере, - без насущной необходимости – вас не вижу. В плане формы общения – вполне свободно можете придерживаться наиболее удобной.
Мне настойчиво показалось, что он все-таки издевается.
- Отлично, тогда, как вы уже должны были понять, закономерный список вопросов: кто вы, где я, что со мной и т.п.
- Предвосхищая дальнейшие ненужные уточнения, сразу дам развернутые ответы – вы не против? – по-прежнему улыбаясь, неизвестный вопросительно поднял бровь.
Барски-снисходительным жестом, присовокупив небрежный кивок, как бы ответил: «Валяйте, бреши, коли уплочено».
- По-вашему мое имя звучит Вестник-Видящий-Путь…
Я не выдержал и хохотнул – наверно, сказалась общая нервозность: - Почти как Змей большое гнездо.
- Да, - назвавшийся Вестником согласно кивнув, не выразив ни единым движением раздражения или неудовольствия, - общая закономерность в том, что, так или иначе, ваш языковой инструментарий отражает в имени определенную смысловую нагрузку. На стадии зарождения она носила характер явный, прямо отражающий особенности личности и её деятельности, после – эта связь ослабела, что и породило забвение и некоторую иронию в отношении изначально заложенного смысла.
Чего я не понял опять, так это всерьез он прочитал лекцию или в очередной раз тонко сострил. Лицо и движения Вестника оставались по-прежнему дружелюбно-непроницаемым.
- Но я продолжу. Таким образом, мы выяснили, что аутентичного перевода имени на язык, основанный на письменно-речевом инструментарии, моё имя перевести проблематично. И в первую очередь потому, что, как такового, его у меня нет. То, как я представился – суть отражение профессии и должности…
- Почтенный…эм… Вестник? Вы не против свести количество специфической терминологии в общении до удобоваримого минимума? Не то, чтобы меня это тяготит, однако, простите, отдает излишним пафосом и снобизмом, – признаться, я отлично понимал и вполне симпатизировал тону повествования. Но разговор у нас не обычный и совсем упустить инициативу было бы негоже. Просьбой я намеревался сбить темп и, заодно, мысль вещавшего Вестника. Кроме того, не хотелось за распутыванием словесных кружев упустить суть дела и какие-либо важные подробности.
- Не проблема. Мне следует извиниться: манера речи и словарный запас полностью позаимствованы из вашей памяти. Я предполагал, что наиболее близкий к собственному стиль общения поспособствует в расположении и налаживании контакта.
Вестник – сама невинность – все так же искрился дружелюбием и не подавал виду истинных эмоций. Но именно теперь я четко понял – если насквозь и не видит, то уж мысли читает как открытую книгу. Кроме того, с легкостью контратакует любую реплику в свой адрес, не давая ни малейшего повода для подозрений. Очевидно – все интриги и игры в шпионов против такого товарища по замысловатости на уровне утренника в детском саду. Решено – притворяться смешно, особенно учитывая превосходство в классе и отсутствие у меня опыта прожженного интригана и лицемера.
- Черт с вами, - пытаясь все-таки сохранить достоинство, я как можно равнодушней махнул рукой, - Я понял мой статус кво. Вы в любом случае сделаете и скажете, что хотите, так ради общего блага и простоты, давайте откроем карты сразу и обойдемся без длительного перемигивания и игр в гляделки? Как такое предложение?
- Вполне принимается. Рад, что вы держитесь. Безусловно, нервного срыва мы не допустим, однако способность обойтись своими силами похвальна.
Вестник, скорректировав поведение, перестал казаться излучающим свечение совершенство. Теперь передо мной был вполне обычный, жизнерадостный человек. Вместо неподвижной маски напускной радости в процессе повествования на лице его отображались самые обычные человеческие чувства.
- Итак, как вы, Павел, уже поняли, я действительно не человек. С точки зрения биологии я не могу однозначно именоваться живым существом, поскольку создан искусственно и не подвержен старению и разрушению. «Мы» - это наш, можно сказать, экипаж. Сейчас вы находитесь на борту нашей станции. В определенной мере суть наших функций – наблюдение и управление процессами конкретного сектора пространства. Поймите правильно – мы не «Старший брат», «неизвестные отцы» или какая-либо иная структура тайного мирового правительства. Дела каждого разумного, самоорганизовавщегося вида полностью суверенны. Кроме того, в суть нашего существования прямо заложен принцип невмешательства: единственное взаимодействие между нами и окружающей реальностью в подавляющем большинстве случаев ограничено обменом информацией, лишенной конкретного физического носителя.
Как я уже сказал, сейчас вы находитесь на нашей станции. Вследствие ошибки в процессе выхода в конкретную точку времени произошел ряд нежелательных искажений. Незначительные последствия для физического мира были незамедлительно исправлены, а вы, как единственный разумный представитель вида потерпевший значительные неудобства с нашей стороны, - перемещены сюда. Все негативные последствия для здоровья полностью устранены и, в качестве извинений и возмещения неудобств, мы насколько возможно оптимизировали ваш организм. Само собой, суть этого не в сверх способностях – просто теперь у вас нет, и долгое время не будет ни малейшего следа болезней как таковых. Если будете вести здоровый образ жизни – ничуть не утруждаясь, проживете много больше ста лет, сохранив силу и бодрость.
Итак, вы наш гость, вольны пребывать здесь сколь пожелаете долго - полная свобода передвижения и действий. Рассчитывайте на нашу полную поддержку: каждый готов помочь и поделиться информацией. Все ваше имущество в полной сохранности и по первому требованию будет предоставлено. На время вашего здесь пребывания вам выделен этот отсек. Безусловно, правила поведения и управления контурами инфраструктуры я объясню, но чуть позже. Единственное ограничение, не подлежащее обсуждению, - вы не имеете права выносить ни одного материального объекта за пределы борта. В целом, это всё. Теперь с радостью отвечу на ваши вопросы.
Как ни в чем не бывало, Вестник подошел к моей кушетке и, за неимением иной мебели в пределах видимости, уселся рядом. Впрочем, глупо было ожидать эмоций с его стороны – для него описанная картина вполне тривиальна и обыденна. Так же методично я мог рассказать неграмотному туземцу о самолетах и жизни мегаполиса. Для него шок, ломка мировоззрения, а мне – привычная рутина.
Собственно, при всем оптимизме и доверчивости, по-прежнему непонятно – правду ли говорит или нет. Значит, буду требовать доказательств. Хотя здесь даже собственные чувства не могут служить прямым доказательством - возможно все: от банального посттравматического бреда до наркотических галлюцинаций. Как ни печально, я мог просто сойти с ума и пребывать в плену бессмысленных видений. Увы, эти опасения мне неподвластны, а потому зацикливаться на них бессмысленно. Собственно, назревшую просьбу я и озвучил:
- Чтобы развеять сомнения, не покажете ваше хозяйство вживую? Лучше один раз увидеть, а уж тем более – пощупать.
- Закономерно и справедливо. Запомните пару инструкций и вперед: во-первых, передвигаемся вдоль левой стены; во-вторых, постоянно держитесь за поручень – у нас здесь не трясет, но мало ли что – правила безопасности; наконец, в-третьих, ничего не пугайтесь, в случае непредвиденной ситуации сохраняйте спокойствие, а еще лучше замрите. Помните – я всегда рядом. Для простоты общения и обучения могу предложить индивидуальный когито-трансформатор. Давно разработан специально для представителей вашего вида. В плане использования прост, – даже незаметен – безвреден. Только прошу, не воспринимайте это как условие или того хуже – ультиматум. Я просто предоставляю вам наиболее полную информацию об имеющихся возможностях. Собственно, это все. Если готовы – прошу, идемте.
Подав пример, Вестник первый легко поднялся с кушетки и подошел к одной из стен, я же, решив честь вида не ронять, решительно двинул следом. Не сбавляя хода, пришелец спокойно шел на прямое столкновение с преградой и я невольно задумался – бывают ли у инопланетян синяки. Но за какой-то десяток сантиметров да неминуемого столкновения стенка буквально растворилась, пропуская нас сквозь себя. Вестник оглянулся и, заметив мой одновременно и удивленный, и разочарованный вид, ухмыльнулся и подмигнул.
- Голография, родной! – почему-то эта цитата показалась как нельзя кстати.
- Ни в коем разе. Проверь. – обернувшись, я заметил, что стена вновь вернулась на место. Подошёл, с умным видом постучал костяшками – совершенно обычный то ли метал, то ли хитрый пластик. Дурят нашего брата по чем зря. Надеюсь, до предложения продавать мир за бусы не дойдет? Хотя, мы сами тоже хороши.
- Чудеса прямо. До чего техника дошла, - я вновь был невозмутим, откровенно намекая, что откровенной и как-бы-ненавязчивой демонстрацией возможностей ничуть не тронут. Дескать, мы и сами не промах, а то, что у нас такой хитрой хрени пока нет – вопрос времени. Дорастем, сделаем. В этот миг гордую независимость человечества, ставшего таким беззащитным  в масштабах Вселено, я готов был отстаивать оптом. На фоне таких звездных титанов всякие внутренние противоречия как-то выцвели, потускнели и оказались ничуть не существенней детских смертных обид, часто бессмысленных и недолгих.
Однако ничего подобного от меня не потребовалось. Вестник ни словом, ни жестом не выказал ни грамма иронии, лишь кивком и взмахом руки предложил продолжить путь.
 И действительно – мы повернули налево и направились вперед по коридору, держась за такой земной и знакомый хромированный поручень вдоль стены. Обстановка с виду казалась вполне обычной: стены ровные, отливающие матовым металлическим блеском; высокий потолок – единая система освещения, спрятанная под обычный полупрозрачный пластик; покрытый слегка пружинящим линолеумом пол. Через сотню-другую метров мы вышли в своеобразный зал с куполом. И сквозь незримую толщу стекла я увидел калейдоскоп движущихся сквозь бесконечность звезд. Внезапно из-за края с размеренным достоинством показалась Луна. Она была огромной – в десятки раз ближе привычной земной. Постепенно она заполнила собой все пространство, на краткий миг застыла, а затем так же безмолвно и горделиво скрылась. Это действительно было потрясающе! Не знаю, можно ли такое подделать, но выглядело все по-настоящему – словно руку протянешь и сам окажешься в космосе. Налюбовавшись прямым доказательством искренности, мы вновь отправились в путь.
За исключением космической экскурсии, все казалось привычным, однако за простотой скрывалась колоссальная мощь неведомой цивилизации. Размышления о них и подтолкнули меня задать множество очередных вопросов.
- Вестник, не просветите о принципах работы ваших технологий? Само собой, на популярном уровне. Как хитро здесь все устроено?
- С радостью, только прежде еще раз напомню о предложении использовать трансформатор, - лицо пришельца, всем видом выражавшее смущенность и неловкость, выглядело довольно комично – Простите, но иначе рассказать я смогу лишь на крайне популярном уровне. Чтобы понять больше, вам придется изучать предварительно титанический объем общей информации, не говоря уже о томах схем и чертежей. У нас слишком разный потенциал мышления и практически лишенные точек соприкосновения системы мировосприятия, логики, морали и философии.
- Хорошо, монтируйте этот ваш транглюкатор, таинственный незнакомец – один раз живем, - в конце концов, если бы они хотели – давно могли сделать все, что угодно. Верить в то, что для столь коварного шага требуется моя добрая воля, было совсем уже фантастикой. С другой стороны, если удастся что-то запомнить – это может очень пригодится для качественного развития земной промышленности. Я не строил иллюзий ни о собственной гениальности, ни о том, что смогу сохранить все знания после возвращения от состояния расширенного восприятия к обычному, но все-таки шанс. В крайнем случае, под гипнозом специалисты сумеют выудить хоть что-то, на то они в спецслужбах и работают. Где-то в процессе этих размышлений я заодно твердо решил первым делом постараться так подготовить и подать полученный опыт по возвращении, чтобы достучаться до службы ГБ. Хотя с точки зрения здравого смысла совершенно очевидно было, как это странно должно выглядеть со стороны: «Здравствуйте, товарищи чекисты. А я с приветом от лунатиков!» И либо в дурку под белы рученьки, либо в закрытую лабораторию пожизненно – от греха. Такие вот вырисовывались невеселые перспективы.
- Совершенно ничего не следует опасаться. Как я говорил, все безвредно и безболезненно, - жестом фокусника Вестник извлек из нагрудного кармана халата нечто телесного цвета, подозрительно похожее на обычный пластырь, - Просто приложите пониже шеи к позвоночнику. Снимается так же легким движением руки. В принципе, прикреплять можно куда угодно, просто расположение близкое к основным нервным узлам гарантирует максимально полную совместимость.
С определенным внутренним волнением я взял неведомый трансформатор из рук «доктора» и, помедлив пару секунд – за это время успел проглядеть прибор поближе, но ничего особенного не обнаружил, - прикрепил на позвоночник чуть выше лопаток. И опять ничего. Я настороженно подвигал плечами, прислушался к ощущениям – даже на всякий случай вспомнил пару примеров таблицы умножения и собственную биографию. Вроде бы ничего не изменилось. Не увидев эффекта, я вопросительно посмотрел на пришельца. Тот только хитро ухмыльнулся, подмигнул и… И тут я внезапно оглох и ослеп под обрушившимся в сознание валом, целой лавиной информации, ощущений, эмоций. Увы, сейчас, чтобы адекватно и детально описать события прошедшего дня, я на время снял прибор, потому многое, как и ожидал – забыл, многое перестал ощущать в с былой четкостью. Да и описать одними лишь словами язык общения цивилизации Вестника невозможно: у них все переплетено и связанно друг с другом, так что общение происходит на уровне мыслеформ. И это по-прежнему была лишь упрощенная для меня схема – когитотрансформатор просто реализовал по максимуму человеческие возможности. 
Потому дальше, увы, я приведу все по-прежнему с точки зрения обычного человека, безусловно с определенной долей тех самых «крайне популярных объяснений» принципов работы различных технологий.
Итак, по ощущениям через десяток-другой секунд после подключения трансформатора я полностью пришел в себя.
- Не торопитесь ожидать всего сразу, - Вестник как ни в чем не бывало подбодрил меня, - Привыкните к устройству. Начнете считать его чем-то обыденным, естественным и перестанете замечать – тогда в полной мере оно и проявится. А пока просто постарайтесь общаться ровно так же, как раньше.
- Легко сказать… Хорошо. Но вы все-таки обещали рассказать о принципах работы вашей техники.
- Безусловно. Итак, для наиболее полного понимания сразу скажу, что де-факто – мы не живые существа. Скорее, мы нечто вроде персонифицированных автономных модулей станции, обладающих разумом и способностью развиваться. Во-вторых, в естественном виде мы существуем в форме интегрированных в единую систему устройств. Тело, которое вы видите – специально смоделированная оболочка для удобства общения с вами, так же, как и внутреннее устройство борта.
- Но при всем вы по-прежнему остаетесь самим собой и сохраняете возможность… эм… функционировать?
- Да. Как я уже говорил – наш разум почти лишен привычных точек соприкосновения с вашим, и в первую потому, что лишен привязки ко времени. Наше сознание не растянуто единой неделимой прямой вдоль этого измерения. Мы способны волевым усилием перемещаться в любом направлении, находится в разных местах одновременно.
- А как же тогда быть с ошибкой пилотирования? Настолько вы совершенны, а недоглядели? Что-то не вяжется…
- Вы, Павел, упустили из виду одну существенную деталь. С одной стороны все мы лишь высокотехнологичная смесь программы и кучи разнообразных железок. Однако при том каждый является личностью – такова необходимость нашей службы. А личность невозможно без постоянного развития и права на ошибку. Кроме того, не забывайте: понять ошибку и предотвратить её – разные вещи. Врываясь в точку реальности, мы поневоле фиксируем события для всех нас в определенном положении. И, даже исправив события в прошлом, последствия в реализовавшемся настоящем не исчезнут. Их приходится корректировать tel-que. Ваш случай как раз полностью подпадает под эту схему. Собственно, первопричину я описал, а последствия и наша мотивация уже известны…
Внезапно Вестник свернул разговор и, сославшись на то, что на сегодня довольно стрессов, переживаний и новых впечатлений, отправил меня отдыхать. Вместе мы вернулись в мой отсек, разговаривая по пути о разнообразных, но малоинтересных технических и философских аспектах и воззрениях. Затем брат по разуму откланялся и я был впервые предоставлен сам себе. Обладая трансформатором, я с легкостью настроил интерфейс по своему желанию. По-барски разлегшись на широком диване, я отыскал в своих вещах дневник и с азартом приступил к написанию  маленькой для человека, но гигантской для человечества знаменательной записи.
Странно… Оценивая уже прошедший день, умом понимаю – все на столько из ряда вон, что в рамках приличного повествования оставаться трудно. А мне хоть бы что – словно это в порядке вещей. Первым напрашивается естественный вывод о собственной нормальности. Одно дело фантастика, а другое – реальная жизнь. Посмотреть бы на по правде попавшего в далекое прошлое – даже не сказочное, обычное. Отчего-то совсем не предвижу ни радости, ни восторгов по этому поводу.
Однако чуть погодя, я посчитал такое предположение безосновательным. Гораздо более вероятны, увы, поразившие современное человечество тотальные рационализм, практичность и недоверчивость. Не удивлюсь, если иной делец на моем месте не только не растерялся, но и попытался бы выгодную сделку провернуть: «Марсиане? Ерунда! Главное прибыль!» Наличие рогов, копыт и иных различий интересовало бы такого индивида исключительно с точки зрения ограничителя спектра годных к «впариванию» товаров.
По-хорошему, действительно нельзя не признать: что-то в нас надломилось. Ведь вспомнить хотя бы середину двадцатого века: на моем месте почти любой восторженно проникался бы духом неведомой цивилизации. Строил планы, изучал, наблюдал. И наверняка в итоге попытался обратить гостей в свою веру, пламенно и искренне доказывая, что исповедуемые идеалы самые верные.  А теперь романтиков почти не осталось – даже я, в минуты откровенного любования считавший себя в определенном смысле человеком с широким кругозором и тонкой душевной организацией – поступаю как пресытившийся чудесами сноб. Пускай мы давно и прочно привыкли к чудесам фабрики грез и пространных романов – но это не оправдание.  И, кажется, зря именно я оказался здесь. Надо бы чистому, молодому, со взором горящим и пламенным сердцем. Может, безумством храброго и стали чуть ближе к звездам. А что теперь? Как быть – не знаю… Все! Довольно на сегодня. Спать.

* * *

Запись №4 – Возвращение:

На следующее утро пробуждение было резким – что-то словно бы выхватило мне на поверхность из омута темного, пустого сна. Я не сразу понял, где нахожусь, и даже посчитал, что события вчерашнего дня пригрезились. Но реальность в итоге доказала, что это не так. Волевым усилием сбросив остатки сна, я решительно встал, одел идеально отстиранные и выглаженные вещи, вновь подключил трансформатор и, не задумываясь, на автопилоте вызвал Вестника. Не знаю, как это получилось, однако простого подсознательного желания оказалось достаточно. Я понял это только услышав отчетливый голос пришельца прямо в сознании: «Проснулись? Отлично. Надеюсь, спалось хорошо? Буду через пару секунд».
Почти сразу после этих слов стена уже привычно растворилась, впуская внутрь жизнерадостного представителя внеземной цивилизации. Всем видом Вестник выражал готовность и дальше опекать, нянчиться со свалившимся нежданно-негаданно на шею недалеким варваром. Не уверен, что было именно так – все же судим по себе. Так или иначе, однако, невольно поверив в собственную теорию, я определенно упал духом. И уже через силу, без особого интереса, поприветствовав, возобновил расспросы.
- Ветник, ты вчера говорил, что ваша станция несет службу в определенном секторе Вселенной, - незаметно для себя, я перешел на «ты» - Значит, не только сознание, но и корабль способен физически перемещаться во времени, нет?
- Верно. Позволь, я покажу… - параллельно с комментариями Вестника прямо в сознании стали возникать чертежи, схемы, идентичные модели. – Наша станция привязана к конкретным координатам пространства – мы имеем возможность существовать в любом моменте времени, однако бессильны сделать и шаг в сторону.
- Не слишком ли размен неравноценный?
- Такое устройство обусловлено принципом работы станции: сам корпус по размерам приблизительно сравним с вашей планетой. В центре – полое ядро, опоясывающее то, что вы называете «струной». Это – одномерный пробой времени, пронизывающий Вселенную от первых до последних секунд. Особенность этой струны в том, что она поглотила «черную дыру». Станция искусственно установлена так, что всегда находится в четком балансе и абсолютно неподвижна к центру. Сам принцип путешествий прост: мы посредством сверхпритяжения «черной дыры» расщепляем небольшой объем материи на составляющие и используем полученную энергию для путешествия по струне.
- Где же вы берете эту самую материю?
- Тут решение создателей станции было простым и элегантным: мы её создаем из пустоты.
- Даже так?
- Да. Путем определенных манипуляций с физическими условиями мы берем ноль, и получаем в итоге одинаковое количество «+» и «-» материи, в итоге опять же равное нулю. После попадания в реактор она распадается и уничтожается, высвобождая энергию. Эту энергию потребляет станция для перемещений. Энергия потрачена – круг замкнулся. Все в первоначальном состоянии.
- Надо сказать, внушает… Но я еще хотел спросить: де-факто, вы все же имеете возможность путешествовать в пространстве. Разве не ваш какой-нибудь бот или челнок я видел на Земле? Ведь по размерам он определенно не тянул на планетарный, да и не поздоровилось бы нам при таком близком контакте.
- Верно, мы действительно обладаем возможностью перемещаться на разведывательных ботах. Именно его ты видел – все верно.
- Тогда у меня последний вопрос – есть ли возможность для меня посетить не очень отдаленное будущее вместе с вами? Если это не против правил конечно.
- Возможно. На общих условиях невмешательства. Если бы это было запрещено, то было бы нецелесообразным – даже издевательским - предоставление информации по теоретической части этих наших способностей. Тут скорее нас волнует твое психологическое состояние. Все-таки для неподготовленного это большой стресс: реализованное будущее, тем более – ближайшее.
- Я постараюсь сдержаться и не давать вам повода для беспокойства.
- Раз ты этого действительно хочешь и понимаешь риск возможных последствий, тогда прошу – пройдем в центральную рубку.
Вестник отдал мысленный приказ и в одной из боковых стен образовалась цилиндрообразная спусковая кабина. Только вместо привычного лифта внутри нас ждал двухместный спусковой бот. Аппарат обтекаемой эллиптической формы для удобства посадки располагался почти горизонтально на полозьях, плавно переходивших в контур спусковой шахты. 
 - Сектор управления находится ближе к ядру, а так как ты не можешь перемещаться с нашей скоростью, спустимся привычным твоей цивилизации образом, - брат по разуму не удержался, чтобы не отпустить ироническую шпильку, спросив – Ну как, хочешь сесть на переднее?
Никаких кнопок или привычного интерфейса не было – защитный стеклянный колпак автоматически закрылся, коротко прошипела система герметизации. Единственное, что от меня здесь требовалось – вручную пристегнуть ремни безопасности, хотя не сомневаюсь: в случае забывчивости или небрежности они без промедления сработали самостоятельно. Когда все замки сработали, страховочные ленты стали резво разворачиваться, обволакивая меня защитным контуром.
- Спускаться будем быстро - эта система предохранит тебя от перепада давления и перегрузки, счел нужным пояснить Вестник.
Тем временем ленты, уже покрывшие меня целиком наподобие мумии, прекратили шуршание и успокоились. На голове они образовали нечто подобное шлему-маске, благороднее не лишая меня возможности свободно дышать и видеть.
- Ну, что, брат по разуму? Поехали?
Вестник усмехнулся и отдал команду на старт. Бот плавно тронулся, скользя по направляющим, постепенно заваливаясь носом вниз и набирая ход, пока не перешел в свободное падение. Не уверен, сколько точно минут мы беспрепятственно падали – по прикидке что-то около 10-12. В самом конце, за считанные километры бот резко замедлил движение, хотя практически никакой обратной перегрузки не ощущалось. Скорость быстро падала – в итоге мы плавно покинули шахту и, вновь постепенно перейдя в горизонтальное положение, остановились.
Пока мы выбирались, распутывая сворачивающиеся в исходное состояние пристяжные ремни, в голове родился логичный вопрос:
- Для чего вообще было необходимо спускаться? Учитывая доступный вам технический уровень, наверняка можно было провести старт дистанционно, создав для меня аутентичное подобие мостика.
Вестник улыбнулся, словно это была удачная шутка:
- Не совсем, Павел. Пойми, мы совсем не желаем относиться к тебе – и к любому разумному существу – с позиции пренебрежения. Вы не туземцы, мы не колонизаторы. И не имеет существенного значения, являешься ты нашим гостем или нет. Пусть даже непроизвольно, для нас невозможно спекулировать на незнании. Так что описанная тобой ситуация была возможна только в случае экстренной необходимости или принципиальной невозможности присутствия здесь.
- Скажи, а для представителей настолько развитого по отношению с нами разума, не слишком ли много внимания вы уделяете вопросам этики и морали? Это хорошо, это плохо – как будто все заранее взвешенно и измерено. Или это – воля ваших создателей?
- Не переживай – это вполне нормально. Ваша цивилизация и вид в целом еще только входят в пору юношества. Вы одиноки, дики и недоверчивы – слишком много боли и страданий, проб и ошибок осталось за спиной. Вам тяжело кому-то доверять, надеяться и гораздо проще поверить в предательство, чем в честность. Даже объединяясь в государства, группы, общества, почти всегда вы объединяетесь для защиты, а не созидания. Слишком силен в вас страх и пока еще тих голос мудрости. Со временем это пройдет. Ведь взрослеете не только вы – всякая молодая цивилизация так или иначе проходит через тернии. Вам только суждено понять, познав еще больше ужаса и страха, что сила и власть отнюдь не главное. Ведь сила требует ответственности – с имущего больший спрос. Тот же, кто посчитает себя вправе лишь пожинать плоды – рухнет под своим весом. Так было, и так будет – даже в вашей молодой жизни, увы, много подобных примеров. Любовь и мудрость – лишь они укажут путь и остерегут от ошибок. Пока вы не можете понять, что это и есть путь достойного, а не слабого. Поэтому просто постарайся поверить.
Странно, но в словах такого чужого и далекого существа я внезапно ощутил какую-то высшую гармонию. Ведь человечество и вправду порой так похоже на жестокого и недалекого мальчишку, воображающего себя царем мира. И нам невдомек, что горько заблуждаемся, что смешны и вместе с тем – жалки в своей глупости. Именно эти слова я вновь и вновь вспоминал, увидев, какой дорогой ценой оплатим ошибки. Увы нам, еще не научившимся предвидеть грядущие и учиться на совершенных.
Пока же я не знал, через что предстоит пройти, и воспринял сказанное лишь как мудрое наставление. Некоторое время молчали: мне, погруженному в печальные мысли, не хотелось впустую молоть языком, а Вестник тактично не мешал метаниям чужой души. Не помню, сколько минут одно лишь эхо шагов отражалось в стенах коридоров, но шли довольно долго. Внезапно, резко вынырнув из мыслей, обнаружил, что все вокруг резко изменилось: за раскрывшейся стеной открылся взору просторный зал. И, что поражало сильнее всяческих чудес техники, в зале оказалось полно сородичей Вестника. Еще не успев рассмотреть лиц, я сгоряча подумал, что все будут как две капли похожи, но, приглядевшись, понял, что ошибался. Каждый занимался своим делом: прохаживался между рядами операторских кресел, вел на мониторах какие-то расчеты, оживленно спорил с соседом. Некоторые же, словно радуясь передышке, ожидаемо дружелюбно глядели в мою сторону, а некоторые даже приветственно махали рукой. Несколько смутившись, я вежливо помахал в ответ:
- А это было обязательно? – шепотом спросил я Вестника, наклонившись почти к самому уху – Только что так красиво говорил, что не приемлите обмана, а теперь разыгрываете из себя дружный экипаж космического крейсера.
- Не упрекай почем зря, - так же тихо ответил брат по разуму – Никакой игры тут нет. Все взаправду. Для нас, не имеющих определенной физической формы, твое присутствие – возможность разнообразить рутину и попробовать что-то новое. Вечное однообразие, знаешь ли, утомляет. Кроме того, это для тебя прямое подтверждение: и ваша цивилизация способна достичь подобного уровня – стоит только захотеть. – и уже в полный голос добавил: - Друзья! Наконец рад вам представить нашего внезапного гостя!
Дальше Вестник назвал мое имя, страну, планету и еще с десяток непонятных координат. На этот раз дело не ограничилось кивками и взмахами рук – дружный коллектив в полном составе оторвался от дел и встретил меня овацией и ободряющими выкриками. Засмущавшись, я незаметно ткнул Вестника локтем в бок и прошипел сквозь оскал улыбки:
- Кончай самодеятельность, оратор. Не позорь перед товарищами.
Брат по разуму претензию понял и не менее радостно, чем начал, произнес:
- Друзья! Павел очень рад нашему теплому приему, а потому закончим с торжественной встречей - не будем зря смущать человека. Тем более у нас намечается небольшое путешествие.
Я тоже искренне, но чуть тише, подтверждал направо и налево, насколько рад, тронут и так далее. Постепенно зал успокоился – каждый вернулся к привычному делу, и можно было перевести дух.
- Пойдем, - Вестник положил ладонь мне на плечо и слегка подтолкнул в нужном направлении. – Сейчас нам нужно идти к мостику Направляющего.
Мостик, он же - первый командный центр станции – располагался на значительном возвышении в центре зала. Там располагались посты лучших навигаторов и аналитиков, а так же Направляющего, по-сути, занимавшего пост капитана борта. Сам командующий оказался неожиданно похож на прожженного морского волка: короткие седые волосы под фуражкой, аккуратная густая борода, усы и дымящаяся трубка в зубах. Увидев, как мы поднялись на мостик, Направляющий подошел и первый протянул руку для приветствия:
- Добрый день, Павел. Я – Направляющий, - произнес он с самым суровым выражением, и тем неожиданней было легкомысленное продолжение, добавленное с ироничной ухмылкой: - Очень большой и строгий начальник – самый главный на этой посудине. Рад видеть тебя нашим гостем. Хотя, если бы не некоторые клешнерукие земноводные черепахи!... – его голос вновь стал суровым и грозным, только на этот раз гнев предназначался для помощников. Те, заинтересованно высунувшие было головы из-за пультов, поспешно спрятались обратно, словно в настоящие панцири, - а ты, медуза желтобрюхая, вообще больше всех виноват! – капитан обвиняющим перстом ткнул в грудь моего гида. Тот крякнул то ли обиженно, то ли испуганно и спрятался у меня за спиной.
 Хотя почти сразу можно было понять, что сородичи Вестника дурачатся, радуясь возможности хоть на короткое время сменить надоевшую обстановку, веселье совсем не казалось натянутым, принужденным. Наоборот – было в нем нечто трогательное, искренне доброе, светлое – я и сам не удержался, улыбнувшись их порыву. Словно понимая, что пугаться я не собираюсь, так как уже давно разгадал суть происходящего, участники переглянулись и залились счастливым хохотом.
- Простите, не удержались, - капитан, отсмеявшись, придал лицу серьезное выражение. – Собственно, если у вас есть вопросы – валяйте смело, задавайте. О желании вашем мне известно, о возможных последствиях известно вам. Таким образом – готовы на старт.
- Не унизительно ощущать себя исполнителем капризов недалекого варвара? – внезапно вырвалось у меня.
- Да нет. Вы, во-первых, не варвар; во-вторых, такие путешествия наша прямая обязанность и постоянная проза жизни. Так что мы кругом в плюсах: и перед вами вину искупим, и норму выполним, и удовольствие получим – все интересней, чем лямку тянуть.
В очередной раз смущенный откровенностью и неизменной прямодушностью пришельцев, я что-то промямлил в ответ.
Выручил Вестник: спасая меня от неловкого молчания, он проворно встал по правую руку от капитана и произнес:
- Павел, прости, я кое о чем забыл. Поскольку на мне лежит личная ответсвенность за произошедший случай, приношу извинения от своего имени?
Вспомнив, что и Направляющий упрекал Вестника, я поинтересовался:
- А что, действительно ты виноват? – на что новообретенный товарищ только понуро опустил голову и пожал плечами. Капитан пояснил:
- Вестник - мой первый помощник-аналитик. И, поскольку в предоставленной его подчиненными сводке закралась ошибка, он несет ответственность как старший группы.
Теперь, чтобы не создавать неловкости уже для хозяев, я поспешно поинтересовался:
- Может уже приступим, раз нет возражений?
- Давайте, - голос капитана сразу стал сосредоточенно-деловитым, а весь штат помощников замер в ожидании приказа. – Готовы назвать дату и время?
- Вполне, - я заранее, взвесив «за» и «против», выбрал точку назначения – Двадцатое декабря 2012 года, 23 часа – время московское. Нормально?
- Нормально, - капитан уселся за центральный пульт управления и начал отдавать приказы, глядя на монитор причудливой сферической формы. В зале создалось оживленное шевеление, поднялся довольно громкий гомон.
Не знаю – взаправду ли была вся это суета, ведь ни в компьютерах, ни в приказах они по-правде не нуждались. Обладая настолько совершенным интеллектом и техническими возможностями, вся подготовка могла занять ничтожные доли секунды. Похоже, им действительно нравилось играть в людей…
Пока я в очередной раз отвлекся на собственные мысли, Вестник незаметно ускользнул. Оглядевшись, я обнаружил приятеля рядом с капитаном, что-то сосредоточенно изучающего. Словно почувствовав взгляд, он обернулся ко мне и поманил жестом.
- Смотри, - как только я подошел и встал за плечом, Вестник ткнул в развернувшееся на мониторе трехмерное изображение солнечной системы, - здесь мы на основе имеющейся у нас информации рассчитываем последствия выхода. Основная задача – не выйти в планету, звезду или еще что, а так же не оказать своим появлением изменений информационного поля. Учти вот еще что: мы, фактически, привязаны к точке пространства и неподвижны. Самое близкое расстояние от точки прорыва до Солнечной системы было как раз в момент нашей первой встречи – что-то около 120 световых лет…
- Ничего себе! – я не предполагал, что нежданные гости в действителности были так далеко. Наоборот - воспитанный бытовым восприятием пришельцев, считал, что они самое дальнее были где-то рядом с Марсом. – Постой… А как же тогда вчерашнее? Разве я не Луну видел?
- Не сомневайся, все ты правильно видел – именно Луну. Я же говорил – мы не обманываем и не интригуем. Просто, чтобы звездное небо было для тебя более узнаваемым, мы незаметно сгоняли на шлюпе туда и обратно…
Я не близок астрономии, потому не представляю, насколько значительно это расстояние. Однако возможность между делом за пару минут преодолеть две с половиной сотни световых лет и даже не упомянуть об этом в силу пустяковости события… Это позволило проникнуться пониманием реальной мощи хозяев гораздо лучше абстрактных путешествий во времени
- Могли бы предупредить…
- Ну, извини, - решили на всякий случай не нагружать тебя лишними подробностями – и так столько впечатлений в один день…
- Вестник! Доложить раскладку по зоне выхода! – неожиданно в разговор вмешался капитан. Первому помощнику сразу стало не до меня – он что-то поспешно отправлял, докладывал и подсчитывал. Мне же оставалось только скромно стоять рядом и наблюдать за не очень понятными манипуляциями персонала. Кода капитан наконец получил данные и закончил проверку систем, прозвучала команда на запуск реактора.
Хотя я и старался заметить малейшее колебание, дрожь – ничего особенного не происходило. На пару секунд в зале наступила сосредоточенная тишина, а затем вновь сам собой возник уже привычный гомон.
- Отлично, Павел, - довольный капитан скрестил руки на груди и откинулся в кресле, - добро пожаловать в декабрь 2012 года. Как заказывал.
- Как просто… Даже не вериться…
- Не бери в голову. И давай уже, беги. Знаю – не терпится.
Так без церемоний, не откладывая на потом, распрощался с капитаном и командой – я в очередной раз искренне благодарил, пожимал руки и смущался. Потом уже в привычной компании Вестника мы покинули контур управления и поднялись на верхние уровни станции.
- Скажи, отчего мы так долго перемещаемся вверх-вниз, хотя сквозь световые года способны проникать мгновенно? – спросил я во время подъема.
- Не путай: одно дело в космсе – другое внутри станции. Во-первых, ты же по дому на самолете не полетишь, - незлобно уел в ответ Вестник – во-вторых, сами мы способны к относительно мгновенному перемещению, но для тебя такой путь невозможен. Потому и выбрали примитивную, но функциональную модель подъемника.
- А что ты имеешь в виду, говоря «невозможен»?
- Павел, я думал, ты сам давно понял, - брат по разуму поглядел на меня с укоризной и мне искренне стало стыдно, - Смотри: мы, де-факто, программы, заключенные в физическую оболочку. Потому нам ничего не стоит разобрать тело в одном месте, перебросить сознание в другое и внедрить во вновь созданный облик. Вы же накрепко связанны с телом: если разобрать по атому, а затем снова собрать, то получится идентичная копия, а не ты прежний. И если для окружающих подмена незаметна, то для самого разница вполне существенная. Это, увы, краеугольный камень вашего вида. Лишь качественная эволюция способна найти выход – в виде цифрового существования или еще чего. Но сейчас телепортация для человека невозможна.
За разговором мы не заметили, как закончился подъем.
- Что теперь? Когда отправляемся?
- А мы уже отправились, - Вестник усмехнулся, - Вот только что стартовали.
- Оперативно… Хорошо, а на месте когда будем?
- Минуты три имеем
- Поверить не могу…
- А? Здесь, собственно, все основано на взаимодействии со станцией…
- Да нет, я не о том. Просто не укладывается в голове – такая мощь, почти безграничная, но совершенно никаких амбиций. Если бы захотели – давно могли добрую половину Вселенной себе подчинить – никто и слова бы не сказал. А вы то ли миссионерством, то ли благотворительностью занимаетесь, словно быть на вторых ролях вполне устраивает.
- Подвох ищешь?
- Честно? Ищу. Потому, что не знаю, не видел, как может быть по-другому.
-Не переживай. Я же говорил – все нормально. Доказать тебе, что я не верблюд невозможно, так что думай и решай сам. В конце концов, ты прекрасно понимаешь: если бы мы хотели тебя обмануть и подчинить – сделали бы совершенно тихо, гладко, мирно. Комар бы носа не подточил.
Внезапно одна из боковых стен зала стала прозрачной, открывая вид на панораму Земли. Раньше я не отличался чрезмерной сентиментальностью, но в этот момент противоречивые чувства поглотили меня целиком. Радость, грусть, смутная тревога, непонятная робость – все смешалось и кипело внутри, пока я, как завороженный, стоял, приникнув к невидимой преграде. Невдалеке - рукой подать – в бесконечности темного океана парила моя родная планета. Над поврхностью кружили белесо-серые хлопья облаков, размеренно сменяли друг друга день и ночь…
Заметив мое состояние, Вестник поспешно ретировался:
- Я пойду займусь предварительной настройкой и начну сбор информации. Как только что-то будет готово – сразу позову. А ты оставайся.
Не в силах оторваться, я просто благодарно кивнул и, нетерпеливо вытащив из-за пояса блокнот, стал поспешно и вдохновенно выплескивать эмоции.

* * *

Запись №5 – Око бури:

Не знаю… Пишу сейчас и не знаю: на счастье или на беду выпала мне эта доля. Не лучше ли было удержаться от соблазна, не лезть в игры богов, да просто умереть там, на дороге? Нет! Вру себе! Знаю. Если бы меня спросили: «Виноват?» - отвечу: «Да». Но если бы спросили «Снова поступил бы так же?» - и здесь не стану колебаться. Поступил бы. Потому, что это лучше, чем устраниться. Потому, что бывают минуты, когда приходится принимать решение – и пусть за него придется расплачиваться всю жизнь, не знать покоя – взяв на себя право определять, что есть «добро», а что - «зло». И никому не станет лучше от того, что ты не справишься. И не перед кем будет оправдываться, что не мог, не имел права – ведь единственному арбитру уже будет известна правда.
Потому если бы я, будучи не лучше многих, вновь оказался уже перед осознанным выбором – то совершил бы его вновь без колебаний. Но и то, что я не ведал последствий – не освобождает от ответственности. Решивший сыграть с судьбой должен быть призван к ответу. Теперь, когда многие знания принесли многие печали, я не могу – не имею права оставаться в стороне – иначе разве я человек?
Гнетущую пустоту внутри и до дрожи пробирающий холод я почувствовал, лишь только глянув на лицо вошедшего Вестника.
- Что? Что случилось?
- Успокойся, Павел. Мы предупреждали, что путешествия в ближайшее будущее могут оказаться излишне болезненными, - помолчав, Вестник тяжело вздохнул и продолжил, - У меня здесь информация по последним событиям в мире. Хочу предупредит: можешь продолжить задуманное, можешь отказаться – здесь не будет ничего страшного.
- Черт! Ты специально пытаешься вывести меня?! Зачем спрашивать – ведь очевидно, что я не согласен отступать!
- Тогда приготовься к тому, что тяжесть знания придется нести очень долго. Может быть – все жизнь, - Вестник протянул мне что-то вроде сверхтонкого ноутбука, а затем направился к выходу. Остановившись у порога, глядя в сторону, добавил – Если буду нужен, зови.
После этих слов он решительно покинул зал и стены, замкнувшиеся после ухода, прочно отделили меня от мира.
Со страхом и нетерпением я включил лэптоп. Информации было много и вся она была упорядочена в хронологическом порядке. Даже от названий документов захватывало дух: секретный и совсекретные декреты, протоколы, директивы, видео и аудио записи. И это не считая кажущегося бесконечным количества данных СМИ и хроники очевидцев. Вначале я чуть было не поддался желанию пропустить все вплоть до сегодняшнего дня и сразу понять расклад. Лишь усилием воли удержался, заставив себя начать с вдумчивого изучение самых первых файлов.
Первых минут хватило, чтобы суеверно предположит: человечество преследует жестокий и неумолимый рок – иначе откуда такая концентрация случайностей в единицу времени? «Нет!» - возразил сам себе. Никто не виноват, кроме нас самих. Раз ты силен и мудр – не поддавайся, борись, оставаясь человеком до последнего. И никакие катастрофы, бедствия и горести не смогут тебя подчинить. Если не выдержал – ищи причину. Может, наша вина и не абсолютна, только искать её вне – малодушно.
Однако, при всем желании сложно было не поражаться тому, как плотно пересекались критические процессы. Когда-то я краем глаза в курсе философии заметил и запомнил синергетику  – науку о самоорганизации и развитии систем. Особо интересно интересным в её составе были теории хаоса и теория катастроф. Даже на популярном уровне описываемая ими картина мира поражала гениальной простотой, включая подробную пятиступенчатую схему нарастания противоречий и в конечном итоге – распада системы. Именно тогда я впервые увидел термин «бифуркационная точка».
Теперь же вся имеющаяся информация прямо свидетельствовала: цивилизация подошла к такой развилке. Веками копившиеся проблемы вводят мир в кризис, самые простые и незначительные поступки внезапно оборачиваются причиной глобальных катастроф. Чем дальше я читал, тем сильнее меня охватывал ужас от происходящего – в этом совершенно не боюсь признаться. И хуже всего оказалось ощущение убегающего сквозь пальцы времени: стоя в шаге от Земли и видя происходящее, я был абсолютно бессилен что-либо уже исправить – понесшие кони уверенно мчали к бездне.
Чтобы оставаться максимально беспристрастным, постараюсь излагать то, что узнал лаконично и сухо – хотя это будет нелегко…
Начиналось всё совершенно буднично и даже комично. В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября по заказу конкурентов группа хакеров качественно вывела из строя всю компьютерную сеть крупнейшей финансовой компании США «JPM». Эта акция преследовала двоякую цель. Во-первых, ослабить конкурента - на день атаки намечался перевод значительной суммы по программе государственного финансирования. Без этих средств значительной части дочерних структур в ближайшие дни грозило банкротство. Расчет был на то, что, хотя помощь скорее всего с опозданием, но придет, значительные усилия будут направлены на решение внутренних проблем и заодно значительно просядут котировки акций компании. Во-вторых, лишенные притока финансовых ресурсов, «JPM» не смогут помешать конкурентам скупить интересующие их, стратегически важные активы.
Акция оказалось успешной, но вместо очередного грязного хода в борьбе финансовых гигантов, стала первым шагом к краху. Никто не мог предположить, что всего лишь через день давно предрекаемая буря на солнце пронесется штормом по территории многих стран. Буквально проломив защиту электромагнитного пояса земли, солнечные вихри, центром удара для которых стали именно США, обрушили почти весь ТЭК. Большинство станций давно требовали ремонта, многие работали на пределе, переживая внезапный пик потребления из-за первых осенних заморозков. Именно они сгорели первыми, оставляя без света города и штаты. По цепочке следом отключились станции, буквально рухнув от колоссальной нагрузки, пережившие первый удар.
Проснувшиеся азиатские биржевые площадки, ужаснувшись картине бедствия, внезапному разгулу преступности, мародерству, резко рухнули, заодно сбросив курс доллара и котировок акций компаний США на десятки процентов. Следом тенденцию переняла Европа, вынужденная пережить очередное повторение пика кризиса. Сами США безмолвствовали – площадки остались закрыты, как и практически все предприятия и службы: по улицам городов спешно мелькали автомобили ремонтных служб, полицейские, пожарные и медики. Спешно в наиболее проблемные регионы перебрасывались подразделения национальной гвардии: густонаселенные и забытые властями гетто мгновенно стали очагами массовых беспорядков, которые не замедлили переброситься на соседние кварталы и регионы.
По всей стране люди штурмом брали отделения крупных банков, объявивших, что прекращают обслуживание клиентов до урегулирования чрезвычайной ситуации. Частная охрана держалась профессионально, но недолго: обозленные жестким отпором люди сминали кордоны и врывались в здания, круша все вокруг. Подоспевшие силы гвардии и армии пытались противодействовать, но в итоге переломили ситуацию лишь применив силу – на улицы пролилась кровь. Утихомирить лдей удалось почти везде, за исключением редких анклавов, где сопротивление было слишком сильным. Начинать открытые боевые действия правительство было не готово и потому вокруг горячих зон просто выставили кордоны.
Когда толпы отхлынули, на улицах осталось множество убитых и раненных. И уже было не разобрать, были то обычные прохожие, мародеры или пытавшиеся защититься работники компаний.
Утаить шило в мешке не удалось – уже через пару часов ленты новостных агентств по всему миру пестрили ужасающими кадрами хроники. Западные СМИ пытались огрызаться, однако силы были неравны, кроме того большинство вынужденно молчали в силу невозможности банально выйти в эфир.
Когда через пару дней с горем пополам электроснабжение было восстановлено, а с улиц поспешно стерта кровь, мировые и внутренние биржи безжалостно обрушивали рынок США – не помогали даже спешно проведенные прямые вливания в обход конгресса. Большинство крупных банков и финансовых институтов оказались банкротами. В ответ на поспешные, почти панические требования частных и государственных инвесторов расплатиться по займам США объявили, что не станут отвечать по долгам частных компаний.
Окончательно рухнул доллар – почти ни одна серьезная компания не хотела принимать его в качестве платежного средства. Абсурд ситуации ничем не обеспеченных бумажек, количество которых завесило только от скорости печатного станка, достиг финала. Составлявшие основу ВВП США так называемые доходы от постиндустриальной сферы производства – биржевая спекуляция, IT и финансовые услуги – исчезли, реальное производство оказалось вынесенным за рубеж, а нового взамен не построили. Большие потери понесло несло и остававшееся на территории реальное производство: из-за нестабильной работы наспех налаженной энергетической инфраструктуры, случались частые сбои, остановки. Таким образом реального продукта в замен на необходимые блага для внутреннего потребления взять было практически неоткуда. Кредитовать же того, кому завтра грозит стопроцентный дефолт в капиталистическом мире не принято – какими бы друзьями вы не казались вчера.
Потреблявшая 40% мирового производства страна внезапно с ужасом обнаружила, что прежняя схема больше не работает: даже ориентированные на их рынок азиаты не желали больше поставлять товары за доллары. За исключением консервативных европейских и других, откровенно купленных с потрохами, стран почти никто не хотел связываться с безнадежно теряющим былое лидерство государством.
Между тем серьезные потери почти мгновенно легли на плечи тех, кто в своей работе ориентировался именно на экспорт в США. Отсутствие платежеспособного спроса на энергоносители лишило стабильного дохода страны ОПЕК и Россию, миллионы рабочих азиатских стран оказались выброшены на улицу. Чтобы не допустить пандемии банкротства уже у себя, правительства поспешно закрыли биржи, наплевав на общественное мнение и законы рынка. Из куцых резервных фондов поспешно потекли финансовые резервы для цементирования ситуации.
На волне агонии капитализма поднялась волна истерии в СМИ: авторитетные светила экономики и эксперты рангом поменьше наперебой твердили кто о грядущих кризисах и катастрофах, кто – чуть ли не о скором золотом веке после очищения от плевел.
Свою долю в общую неразбериху внесли и ударившие заморозки: почти вся Россия, север Китая, большая часть Европы и США оказались буквально скованы ледяным и снежным пленом. И, если для привыкших и притерпевшихся ко многому наших жителей и китайцев подобные испытания дались относительно легко – большое ли дело, если порвало трубы и нет света пережить неделю-другую при свечах? – то остальным пришлось много хуже.
Большинство держав поспешно замыкались на решении своих проблем, отстраняясь от участия в мировых разборках. Некоторое время казалось, что все приходит в норму, однако такой вывод был, несомненно, поверхностным. Под внешней пеленой молчания по всему миру уже закипали тлевшие десятилетиями, загоняемые до сего дня в тень конфликты.
Лишившись поддержки старшего брата, Израиль, упорно продолжавший войсковую операцию, внезапно обнаружил, что остался совсем один перед лицом негодующих Иордании, Газы, Ливана, Сирии и Египта. С небывалым ожесточением блокировались и подавлялись блокпосты, развед-взводы, случайно оторвавшиеся от основных сил малые подразделения. Изредка объектами нападений становились даже недостаточно укрепленные лагеря авангарда или неосторожно обнажившиеся тылы. Если сломить гордого одиночку соседи еще не могли, то заставили вернуться к основной линии границы. И с каждым днем все громче, все чаще стали звучать радикальные призывы поставить арабов на место, применив ядерное оружие.
Привыкшие к бесцеремонной вольнице, силы миротворцев в Афганистане благоразумно свели активность к минимуму. Наученные примером Израиля, они сосредоточились исключительно на обороне. Воспитанные непрекращающимися войнами, силы радикальных фундаменталистов получили безграничную свободу. Благоразумно не раздражая притихших миротворцев, они сосредоточили усилие на дестабилизации общей обстановки в стране. Новоизбранные президент получил пост незначительным перевесом голосов и, став промежуточной фигурой после Хамида Карзая, не обладал ни мощной поддержкой сторонников, ни прозябающего в бедности населения. И, подтолкнув массы людей к антиправительственным демонстрациям, фундаменталисты вынудили парламент признать результаты выборов недействительными. Расколов общество и внеся смуту и хаос в политическую жизнь, режим талибов, павший десять лет назад, не выбирая путей и средств, уверенно рвался во власть.
Поддержку в лице афганских радикалов обнаружили и единомышленники из соседнего Пакистана. Бросить вызов местным властям они не решались, однако, твердо рассчитывая на поддержку своих интересов в будующем, как могли помогали афганцам. Обеспокоенная за собственную безопасность, Индия объявила о намерении укрепить северную границу дополнительными войсками и во что бы то ни стало не допустить попадания атомного оружия в руки террористов.
Северная Корея приурочила к разгорающемуся кризису очередное подземное испытание своих ядерных зарядов. На волне всеобщей истерии, новый глава государства Ким Чон Ун, искренне желавший войти в историю продолжателем дел отца и объединителем Кореи, удержался от прямой военной агрессии лишь благодаря неимоверным усилиям властей КНР. И, хотя единичных пограничных инцидентов избежать не удалось, на какое-то время шестерни военной машины оказались накрепко застопорены.
С новой силой разгорелся конфликт на Балканах. Вначале, почуяв волю и безнаказанность, развязали кровавее чистки албанцы, уверовав в скорое воплощение Великой Албании. Не стесняясь и не таясь, боевики АОК безжалостно сгоняли с мест, грабили и расстреливали оставшееся в республике сербское население. Словно факелы загорались последние, чудом уцелевшие православные храмы. На руинах радостно плясали перепачканные сажей солдаты, вовсю размахивая албанскими и косовскими флагами. Первой реакцией сербов было негодование и требование немедленного адекватного ответа, однако переизбранный год назад Тадич не решился открыто выступить против сепаратистов. Слишком дорого Европа платила за верность и умеренность. Ценой за молчание верхов стали сперва одиночные выступления масс. Стихийные демонстрации беженцев, сочувствующих и крайних националистов без труда подавил полицейский спецназ. Как часто бывает, просочившаяся в сеть и редкие СМИ информация подобострастии власти к врагам и пренебрежительной жестокости к своим лишь подогрела кипение и без того раздираемого противоречиями сербского общества. 
Увидев безнаказанность, почитаемую за слабость, про-албански настроенные силы АОК продолжили начатое, то и дело вторгаясь даже на территорию центральной Сербии. Без труда прорываясь или просто обходя кардоны, летучие отряды боевиков врывались в села и деревни, поджигали дома, вырезали мирных жителей и скрывались в ночи.
Нарастание противоречий между властью и настроениями народа усиливалось. Переживавшие не лучшие времена, опальные представители Сербской Радикальной Партии вновь приступили к активным действиям. Первым делом на передовую политических баталий призвали ушедшего в отставку Томислова Николича. Подогревая людей выступлениями, деньгами и оружием, на улицы вывели уже совсем другие массы. Теперь в плотном строю по улицам городам, подбадривая себя задорными выкриками, маршировали затянутые в кожу боевые крылья националистов. Арматура и цепи, дубинки и ножи – все шло в ход против поспешно согнанных для защиты административных зданий сил полиции. В некоторых городах, расположенных вблизи приграничной территории армия и полиция даже отказались подчиняться приказам центра, объявив их преступными и предательскими. Выплеснувшиеся на улицу тысячи сочувствующих свежей струей влились в ряды националистов. После трех неудачных штурмов, окровавленные и обозленные, члены СРП, получив поддержку усиленной ПЗРК и штурмовыми винтовками группы бойцов, разметали охрану и прорвались в президентский дворец. Члены правительства были низложены и арестованы, парламент объявлен распущенным, а чрезвычайным руководителем в условиях разгорающегося военного конфликта назначен Николич. Не замедлила подтвердить лояльность армия, давно симпатизировавшая известному силовику и ястребу Томиславу.
Понимая шаткость положения новоизбранный президент выдвинул лидерам косовских сепаратистов ультиматум: в течение 24 часов прекратить сопротивление и сдаться в руки сербского правосудия с последующей гарантией сохранения жизни - в противном случае Белград оставляет за собой право на адекватный ответ. Боевики только посмеялись этому заявлению, посчитав его очередным проявлением слабости. Предвидя подобную реакцию, Николич и не подумал сидеть сложа руки: время до часа икс он потратил на подготовку армии и тотальную эвакуацию населения из горячей зоны. Приказ способствовать немедленной эвакуации сербов из Албании получило сербское консульство. В час ночи, за шесть часов до истечения срока ультимаитума основная часть войск вышла на границу и застыла в ожидании, подтягивая тылы и выдвинув вперед разведку. Бойцы Армии Освобождения Косова по-прежнему не считали угрозу реальной – летучие группы диверсантов-боевиков, пытаясь спровоцировать сербов, наносили точечные удары и растворялись в ночи. В это же время сербские диверсанты в тылу косовских сепаратистов провели успешную операцию, на которую делали главную ставку в Белграде: в одном из приграничных тренировочных лагерей, неподалеку от Албании был заснят и в прямом эфире передан по телевидению в десятки стран процесс тренировки с участием албанских военных, одетых в свою обычную форму и не скрывавших знаки отличия. После этого так же в прямом эфире была проведена акция по захвату «языков» - в руки спецназа попал целый полковник албанской армии. Сознаваться тот, в свою очередь, не спешил – только надрывно кричал в камеры по-английски, что это провокация и преступление против демократии. 
В три часа ночи Томислав Николич выступил с обращением к нации, в котором объявил об открытой агрессии со стороны Албании, открыто подрывавшей суверенитет и территориальную целостность Сербии. Так же президент заявил, что терпеть подобное не вправе – потому как гарант независимости и конституции объявляет, что Албания и Сербия находятся в состоянии войны, начавшейся вследствие прямого нарушения первыми основополагающих принципов международного права. В это же время ноты с текстом обращения были переданы главе МИД Албании и послу в Сербии.
Мировая общественность в очередной раз взорвалась возмущением и негодованием, однако дальше призывов к миру дело не пошло. Европейцы хоть и опасались вооруженного конфликта на заднем дворе, уже отлично успели понять, что такое балканская наркоторговля, преступность и геноцид. Кроме того, на фоне воцарившегося в мире безумия обострение конфликта между членами бывшей Югославии не казалось выходящим из ряда вон событием – гораздо важней и ближе для европейцев стало удержание в рамках своих долготлеющих горячих зон.
Обнаружив, что поддержка бывшего покровителя ограничится гневными заявлениями и протестами на конференции в СовБезе ООН, Албанцы резко поубавили пыл. Была даже предпринята попытка взнуздать разгулявшихся боевиков АОК, которая успехом не увенчалась. На высшем уровне даже начались серьезные переговоры о том, чтобы изъят лидеров сепаратистов из войск и передать их сербам. Однако, реакция запоздала: в без пяти мину четыре часа ночи два звена штурмовиков Су-25 и звено бомбардировщиков Су-24М с опознавательными знаками ВВС США вышли к северному побережью Албании. Первоначальной реакцией власти было облегчение – появилась долгожданная поддержка союзников. Однако внезапно все изменилось.
Первые подозрения закрались в мысли военным, когда на запрос «свой-чужой» машины промолчали, попытка связаться с пилотами напрямую тоже ничего не дала. Когда через минуту, после панического сеанса связи напрямую с силами ВМФ США в Средиземном море, обман стал очевиден, для ответа оставались лишь доли секунд. Хищные крылья стальных птиц, скользящих почти над самой водой,  озарились короткими всполохами огня – позиции радарной станции и ПВО были подавлены мгновенно. Защитная система страны ударилась в панику, лихорадочно пытаясь как можно быстрей обнаружить и сбить нападавших, однако все оказалось безрезультатным. Щедро обработав по площадям важнейших объектов промышленности, энергетической и военной инфраструктуры, безжалостно разметав гарнизоны, перегруппировались и, сломав строй, вновь ушли к Адриатике, по одиночке растворившись в ночном небе. Один из штурмовиков напоследок лихо пронесся прямо над Тираной, выпустив последние ракеты прямо по резиденции президента и правительства.
Почти сразу же разгорелся жуткий скандал – президента Николича прямо назвали ответственным за вероломную акцию бесчеловечной, варварской агрессии против мирного населения республики Албания. В ответ на все упреки Томислав настойчиво и спокойно заявлял, что в Сербии на вооружении такие модели самолетов не состоят, на территории страны таких машин нет в принципе, потому всяческие обвинения беспочвенны. Тем более, что действовали нападавшие под флагом США. Официальная позиция Сербии утверждала, что имел место конфликт между ВВС США и Албанией на почве какой-либо ошибки, дезориентировавшей пилотов. Министр иностранных дел так же не без ехидства добавлял, что это Сербии впору заявлять протест: если бы ошибочному удару союзников не подверглась Албания, очевидной целью могла быть только их страна.
Уже через месяц страна, считавшаяся сверхдержавой, ощутила тяжесть расплаты. Капитализм, достигший апогея, выродился и пожрал сам себя. Мир, в котором единственное значение имели выгода и прибыль, бился в агонии, пытался отыскать выход, которого не было, как не было другого мира.
Внутренний рынок лежал в рунах, раздавленный инфляцией и дефицитом. Из тьмы веков в качестве самого распространенного инструмента товарообмена вернулся простой бартер. С каждым днем все меньше становилось привычных благ, все больше пустели улицы городов, все злей были лица людей. Пособия не спасали, даже продуктов часто не хватало на всех.
Единственными известными со времен появления мирового рынка рецептами получения валюты были продажа валютных ценностей и ликвидных товаров. И если распродажа картин, драгоценных камней и металлов была делом не одного дня, то принудительная национализация выглядела много привлекательней. В конце концов, этот радикальный способ решения текущих проблем применялся чуть ли не во время всех крупных глобальных потрясения: от средневекового первоначального накопления капитала и экспроприаторов времен французской революции, до богатого опыта двадцатого века.
Однако, после веков более-менее безбедного существования и неукоснительного соблюдения демократических прав и свобод,  население отнюдь не испытало восторга по поводу подобного решения правительства. Особенно громкие выступления фермеров, ставших первоочередной мишенью компании, раздавались на юге США. Власть, вынужденная искать быстрого и действенного решения, в свою очередь вновь применила силу. После успеха первых акция, южане поспешно объединились в отряды и с оружем в руках встали на защиту собственности. На этой почве Техас возобновил обсуждение вопроса о выходе из США. Понимая шаткость положения, власти стали резгко закручивать гайки, подчас круто перегибая. Под горячую руку попались индейцы, недальновидно решившие осуществить давнюю мечту о собственном государстве. По-сути, они успели лишь заявить о независимости, собрать вождей кланов и племен. Уже через час после провозглашения независимости, индейцев-сепаратистов безжалостно навернули на гусеницы бойцы 3-й и 14-й бронетанковой бригады. Мятеж безжалостно утопили в крови, показав всему миру, что США сильны и едины несмотря ни на какие мировые кризисы.
На этом фоне почти незаметно прошло подписание договора о дружбе и союзничестве между Бразилией, Венесуэлой и Кубой. Однако, какие бы трудности не переживали США, проигнорировать перебазирование к кубинскому острову Хувентуд десяти вымпелов бразильского флота они не могли. Переброшенный на четырех десантных кораблях сводный полк морских пехотинцев споро осуществил высадку и, рука об руку с местным населением, приступил к возведению лагеря. Такая активность не могла ни удивлять, учитывая, что неподалеку от острова дрейфовала пара тяжелых крейсеров и звено эсминцев. Немало рискуя, генштаб США направил три независимые группы элитных коммандос разведать причину внезапного внимания к туристическому острову. Из трех групп только одна смогла успешно пройти через береговое оцепление, да и то благодаря первым двум, обнаруженным и вынужденным принять бой. Успешно миновав кардоны, коммандос скрытно пробрались в заброшенную рудную шахту. На правильность выбранного пути указывало огромное количество охраны из числа совместного кубино-бразильского контингента. Шаг за шагом прокравшись на нижний уровень, диверсанты обнаружили добротно устроенный склад: тяжелые стальные двери на гидравлических замках, высокие потолки и стены, обшитые металлом. Скрытно войти внутрь самого склада было невозможно, а без проникновения выяснить его содержимое было никак нельзя. Приняв решение идти на прорыв, группа единым, слаженным ударом уничтожила охрану и, оставив прикрытие, проникла внутрь. И внезапно застыли почти у самого порога: в свете тускло мерцающих ламп коммандос хоть и не могли прочесть надписей по-русски «Опасно!» и «Радиация!», однако интернациональный значок радиоактивной угрозы был им отлично знаком. Хищные конусы законсервированных боеголовок и расположенные рядом ракетоносители не оставляли не малейших сомнений.
По металлическим листам невдалеке уже гремели подошвы поднятой по тревоге охраны. Старший группы, не тратя зря ни секунды, передал по цепи расставленных еще во время проникновения маяков в штаб фото обнаруженного на складе. На словах он доложил, что обнаружен очевидно законсервированный со времен «Карибского кризиса» склад советских ракет с атомными зарядами средней дальности.
Ни закончить доклад, ни получить в ответ инструкций коммандос уже не успели: заблокировав диверсантов на складе, охрана перекрыла вентиляцию и применила усыпляющий газ.
Четко понимая реальность угрозы, представители генштаба США, привыкшее решать проблемы могучим, бескомпромиссным ударом, направили к злополучному острову пару ближайших атомных субмарин с ракетами на борту.  И, хотя войска союзников были настороже, подлодки все же смогли незаментно пройти сквозь редкие минные поля. Заглушив винты, они подошли на дистанцию огня и дали слаженный залп. Затем поспешно развернулись и направились в нейтральные воды. Однако на этом мера успеха для них вышла: словно хищные гончие, четыре эсминца почти сразу загнали и торпедировали первую лодку, а через четверть часа нервного преследования за первой отправилась и вторая. Выживших не было, однако по как-то странной прихоти судьбы на поверхность выплыли трупы подводников, предусмотрительно одевших спасательные жилеты.
Меж тем остров был раскурочен почти полностью: от удара тактических ракет с атомным зарядом сдетонировали хранившиеся на подземном складе боеголовки. Хотя заняло это все не больше пары секунд, со стороны выглядело как замедленная съемка: горный массив сперва вздрогнул под ударом, затем внезапно начал вспучиваться изнутри, увеличиваться и, наконец, лопнул ослепительно-белым огненным нарывом. Вспышка превратила ночь в день на всем побережье от Калифорнии до Панамы, а так же в большей части Карибского бассейна.
Масс медиа, неизбежно разнюхавшие, что произошло почти мгновенно, окрестили происходящее «кубинским кризисом» и с ходу обвинили Рауля Кастро в милитаризме: сами ковырялись в советских ракетах, сами и виноваты. На это у союзников обнаружился адекватный ответ в виде записи нанесенного субмаринами ракетного удара, свежих трупов в армейской форме США, поспешно поднятые со дна обломки субмарин и единственный случайно выживший диверсант.
В отличие от голливудских боевиков, безнаказанно принуждать к миру окружающих оказалось делом сложным и опасным. Теперь, после сокрушительной неудачи, США хоть и продолжали по-прежнему обличать, отмахиваясь от обвинений, в глазах мировой общественности полностью лишились предстали во всей сомнительной красе, без прежних иллюзий.
Очередным необдуманным шагом США сами поднесли спичку к давно заготовленным поленьям. Если раньше жгли флаги и атаковали посольства лишь неумеренные радикалы, то теперь не пинал бывшего союзника только ленивый. Даже старая Европа, всего лишь месяц назад бывшая оплотом мира Pax America, теперь открыто выступала против. Легкая на подъем, агрессивная, не признающая авторитетов молодежь стала на острие удара. Площади городов превратились в политические арены: митинги и пикеты, ожесточенные дебаты – из ослабевших рук заокеанских ставленников наперебой стремились вырвать символы власти молодые и сильные.
Опасаясь погромов, спешно пустели отделения североамериканских компаний, эвакуировались высокотехнологиеские производства, изымалась документация. Очередным потрясением на этом фоне стало громкое признание, сделанное в прямом эфире высокопоставленным специалистом одного из аналитических центров. Молодой человек, очевидно нервничающий и чем-то сильно запуганный, прорвался в прямой эфир популярной аналитической программы и выступил с шокирующим заявлением. Если вначале его просто не успели перебить рекламой, то после уже миллионы зрителей слушали словно завороженные.
Это человек заявил, что не желает больше покрывать преступную, античеловеческую политику глав финансовых структур и корпораций. По его данным, разразившийся кризис капитализма предсказывали давно и собирались использовать для уничтожения «лишнего человечества», чтобы освободить мир для избранных, обеспеченных всеми благами технологий. Немногим выжившим была уготовлена роль бесправного, неграмотного и религиозного скота, должного прозябать в реинкарнированном феодализме и обеспечивать благополучие  новой аристократии.
Специально для достижения этих целей была проведена обширная подготовительная работа: в крупнейших населенных пунктах и жизненно важных водоемах заложены заряды со смертельными боевыми вирусами, в полную боевую готовность приведены склады химического и бактериологического оружия.
Сам аналитик вначале занимался чисто бумажной работой и предполагал происходящее чем-то вроде учений, теоретической конструкцией. После пришло понимание, однако при всем несогласии вырваться представлялось невозможным: будучи напрямую связанным со смертельно-опасной тайной, он всегда был под сплошным наблюдением. Сбежать удалось только во время эвакуации центра. Не теряя ни минуты, он направился прямо сюда, к зданию телецентра.
И все бы еще могли обернуть шуткой, розыгрышем или бредом сумасшедшего, если бы в прямом эфире не прозвучали точные места закладки смертоносных зарядов. Когда буквально в течение получаса войска химзащиты, прибыв в указанные точки, подтвердили наличие опасности, человечество испытало настоящий шок. Последние колебания развеялись после того, как произошла трагедия на юге Франции.
Группа уличных хулиганов, услышав про опасный заряд в своем городе решила покуражиться. Они сумели отыскать место раньше полиции. Затем позвонили на телевидение и радостно заявили, что устроят всем конец света. Когда район окружила армия, молодчики резко сбавили тон и попытались угрожать, требовать денег и свободу. Армейский спецназ, понимая ситуацию, шутить не намеревался и, не вступая в переговоры, пошел на штурм. Точно не было известно: сами ли бандиты от безысходности привели в действие устройство или это случилось из-за попадания шальной пули. Только внезапно в прямом эфире прозвучал глухой взрыв, затем из оцепленного здания стали доносится панические крики и частые выстрелы. Через пару секунд в объективы телекамер попали бегущие прочь бойцы химзащиты. Но, не пробежав и десятка метров, они оседали, как подкошенные, корчась в страшных судорогах. Затем волна достигла и репортеров: падали из ослабевших рук камеры, валились с ног репортеры и операторы, оглашая эфир жутким предсмертным хрипом, воплями о помощи. Быстро разраставшееся ядовитое облако, гонимое утренним бризом, за считанные минуты накрыло целый город. Погибли сотни тысяч людей, и ни один не выжил. Когда через сутки действие яда прекратилось, мир ужаснулся картине первозданного ужаса.
За последующую неделю в разных странах произошло еще пять взрывов. Последний стал первым серьезным ходом терпеливо молчавшего Китая. Местом удара суждено было стать Москве. Неизвестный и незаметный офицер КНР с легкостью пронес на территорию мегаполиса чемодан с ядовитой начинкой и в пятницу, ровно в три часа дня подорвал себя прямо на Красной Площади. Только благодаря тому, что день был безветренный и дождливый, удалось избежать гибели города – люди пострадали в пределах третьего транспортного кольца. Однако цель акции все-таки была достигнута. Несмотря на предпринятые ранее меры защиты, погибли президент, правительство, парламент и весь высший генералитет генштаба. Страна оказалась обезглавленной.
Понимая, что сейчас США не способны ввязываться в борьбу за российское наследие, Китай начал игру, справедливо рассчитывая на полную и безоговорочную победу. После взрыва, на полную используя «желтый» капитал, щедро влитый в карманы оппозиционных партий, было сформировано временное правительство. Раздавая взятки направо и налево, активно продвигая популистские меры, новая власть резко набрала популярность и упрочила положение. Параллельно с этим коррумпированная верхушка Дальневосточного региона и Восточной Сибири лоббировала прокитайское решение о выходе из состава РФ. Миллионы легально и нелегально проживавших в этих краях китайцев немедленно организовали громкие акции поддержки. Московские ставленники понимали, кому они обязаны нынешним положением, потому безропотно проглотили этот демарш. И уже через сутки, после обращения лидеров новообразованных государств к правительству КНР, Китай объявил бывшие территории России своим протекторатом и ввел войска.
Видя полное бессилие Москвы, взяли реванш Грузия и Украина. Грузинские войска безжалостно вторглись в Осетию и Абхазию, не встречая сопротивления. В качестве расплаты за непокорность, были проведены массовые чистки и показательные казни. Украина же просто и незатейливо ввела войска, отодвинув границы на пятьдесят – сто километров от Брянска до Краснодара. 
Неизвестно, кто первый нанес удар. Скорее всего, сдали нервы у наших генералов на одной из северных ракетных баз. Не выдержав происходящей вакханалии, офицеры ришили, что настало время самим принимать решения, раз Москва молчит и уже ничего не скажет. А, раз уж все равно умирать, не церемонясь, подтвердили огонь по всем целям, включая не только Китай, но и Европу, США, остальные страны. И десятки Р-36М «Сатана», прервав многолетний сон, огненными стрелами устремились в небо, чтобы убивать. Первый запуск по инерции вызвал сначала цепочку стартов с нашей стороны, затем ответили китайцы, янки. Пакистан атаковал Индию, та симметрично ответила. Нанесли удары Иран, Корея и Израиль. Вспыхнув сотней ослепительных огней, мир погрузился во тьму…
…Когда я, объятый ужасом, закончил читать последние строки, меня охватила мертвенная слабость. Ноги подкосились, ноутбук скользнул прочь из рук и с тонким, режушим звоном рухнул на пол. Я тяжело опустился на колени и, прижав ладони к лицу, безумный, стал высматривать сквозь прозрачность обшивки корабля Землю. Надесяь, что все не так, что мир по-прежнему прекрасен, что это была лишь жестокая шутка.
Но не бывает сказок, как не бывает и чудес: теперь я увидел багрово-пепельные шрамы на теле моей планеты. Уродливыми гнойниками, черными оспинами покрылись бескрайние зеленые просторы, где не осталось ничего живого. Высохли реки, выгорели и обуглились леса, развеялись прахом по ветру города. Людей больше не было – как будто кто-то, разочаровавшись в долгом решении теоремы единым взмахом безжалостно перечеркнул все. И только свинцовые тучи сыпали пепельно-серым снегом на мертвые просторы погибшего сада.
Не знаю, как долго я стоял так, ожидая чуда, прося смерти. Весь привычный мир рухнул и не было ни смысла, ни желания жить дальше.
Когда я все-таки смог повернуть голову, то увидел за правым плечом Вестника. Он сидел рядом, положив ладонь мне, на плечо и молчал. Я попытался заговорить, но не получилось: лицо словно одеревенело, казалось совсем чужим. Так мы и сидели в тишине: человек, лишившийся всего, и пришелец, внезапно ставший ему единственным близким существом во всей Вселенной.
Когда через пару минут я все же смог говорить, первое, что спросил было:
- Ты все заранее знал?
Не пряча печальных глаз, Вестник ответил прямо и честно:
- Знали. Все к тому шло. Все, конечно, могло бы случиться по-другому, но шансов было мало.
- Значит, вы специально мне это показали?
- Не ищи обмана, - вестник покачал головой, - Время ты выбирал сам, кроме того, мы честно предупреждали о возможных потрясениях.
- И что теперь? Что мне с этим делать? Ведь из-за моей прихоти целый мир погиб! – не известно на кого больше я злился, – на судьбу, пришельцев или себя - надрываясь от бессилия и горечи в душе.
- Успокойся, - внезапно голос Вестника стал непривычно жестким, - Мир погиб, но не из-за тебя. Ты лишь был свидетелем падения.
- Но…
- Ты спросил – что делать. Я отвечу – многое. Теперь ты знаешь, как может быть. Но ты забыл, что в мире, который погиб, не было тебя. А значит – ты можешь вернуться и попытаться все изменить. Может быть у тебя не получится. Но постараться нужно. Ведь теперь у тебя есть точка опоры…

* * *

…Последняя страница дневника и последние строки моего печального путешествия. Я возвращаюсь туда, откуда ушел. Возвращаюсь иным, с тяжелым грузом знаний. Эта ноша очень тяжела для слабой человеческой плоти, но я постараюсь пронести её пока смогу. Не знаю, что добавить к сказанному. Не хочу устраивать проповеди, призывать и пугать. Каждый сам имеет глаза и уши, разум и душу – и каждый сам должен найти правду, которой верить. Я хочу лишь добавить: если кто-то прочтет эти записи – пусть знает, что даже он один уже способен изменить мир. А значит можно и нужно пытаться. Просто поверьте, пока не сумеете понять…