10. СЛЕДОВАТЕЛЬ БУРОВ
5 марта 1981. Четверг.
Участковый, младший лейтенант Жуков ещё раз медленно обошёл переднюю комнату мезонина, где произошло преступление, въедливо осматривая каждую щель. Даже потрогал затычку в замочной скважине. Больше часа кружил он здесь в ожидании следственной бригады, и надеялся самостоятельно отыскать верный след. Следователь Буров, приехавший раньше коллег, ведя допрос свидетеля, строго на участкового поглядывал, и Жуков очень старался, хотя ковыряться на двадцати квадратных метрах, практически свободных от мебели, ему порядком надоело. В душе он посылал всё к чертям собачьим: и этот чёртов район, в котором приходилось нести службу, и эту чёртову халупу, и этот чёртов неопознанный труп, лежащий под простынёй на диване.
Особенно раздражали лейтенанта его собственные сапоги. Мало того, что они были большими не по размеру и дырявыми не по сезону. Они оказались именно сегодня ужасно грязными, по причине резкой оттепели и вчерашней ссоры с женой. Грязища, принесённая на этой кирзе с улицы, развезлась по всей мансарде и не давала нормально осмотреть пол. Да и в остальном, усилия оказывались бесплодными: ничего интересного обнаружить не получалось. Руки совсем опустились, когда он вдруг вспомнил, что забыл надеть перчатки. Пальчики на всех стаканах и следы зубов на окурках – его собственные. Не дай бог, заподозрят его.
Врач и криминалисты всё не появлялись, и Жуков устало присел на подоконник рядом с сержантом Плотвой. Тот сосредоточенно накручивал клок ваты на спичку, с целью поковырять в ушах, и ни на что не реагировал. Участковый стал прислушиваться к допросу очередного свидетеля, который проводил Буров.
Местные жители, они же подозреваемые свидетели, толпились у открытой двери разношёрстной толпой, удерживаемые любопытством и общественником Васей. Они явно мучались жаждой, потому что время от времени слышался стон: "Пить", и очередное тело повисало на руках более выносливых товарищей.
Буров вызывал свидетелей по одному и досконально исследовал личность каждого, полагая, что в этом запутанном деле важна любая зацепка. Следователя интересовало буквально всё: образование, род занятий, темперамент, общественная нагрузка, политическая и сексуальная ориентация, посещение дедушками заграницы, количество абортов у бабушек и тяга внуков к применению рогаток. За три часа он успел допросить двоих и остался доволен: оба явно путались в показаниях. Такое успешное начало должно привести к изобличению всей шайки.
Организационно–подготовительные действия Буров своевременно осуществил: охрану места происшествия обеспечил, место обнаружения трупа зафиксировал мелом, хотя на простыне черту почти не было видно, очевидцев задержал. Конечно, лучше бы сразу всех переписать, но свои фамилии большинство забыло, документы отсутствовали.
Предварительный осмотр места он тоже провёл лично и выяснил, что до его прибытия в обстановке произошли необратимые изменения. Например, кто–то опустошил все шкафы и выпил почти всё имеющееся спиртное. Следователь успел спасти только последние полбутылки вермута, которые отнял у какого-то калеки, нахально доставшего её из-под дивана и откупорившего пробку прямо у него на глазах. Когда вещдок изымался, безногий активно возражал, кричал, что сам работник внутренних органов и успел отпить значительную часть. А главное: местные придурки переложили тело на диван. Заботились, чтобы трупу было мягче лежать? Или это преднамеренное, злостное воспрепятствование следствию? Не дожидаясь прибытия бригады, он сам подписал постановление о возбуждении дела и сам принял его к производству.
Дело № 0637 старшему лейтенанту юстиции, в целом, нравилось. Была в нём этакая изюминка, таинственность, напоминающая детективные романы, которые он любил почитать на ориентировках. Случай помог ему накрыть всю кодлу разом, когда она цинично куражилась на месте преступления. Осталось выявить зачинщиков и непосредственных исполнителей. Дело разворачивалось значительное, Буров получал хороший шанс быть замеченным. Тогда вполне возможен перевод на более престижный и менее скандальный участок.
Буров заочно окончил юрфак всего год назад, ему нельзя было жаловаться на судьбу и зажим в продвижении по службе, но кто же не мечтает о головокружительном взлёте. Тогда всё будет по-другому, и уже в его кабинете майор Мими станет бубнить оправдания, бледнея и путаясь в словах... Пришла пора нанести сокрушительный удар по злачной клоаке города, и это сделает он, начинающий, но уже талантливый, следователь Буров.
Буров устал допрашивать мелких сошек, и толстый плешивый старикан с итальянской фамилией Педро, надоевший ему своими откровениями, был отпущен движением руки. Теперь предстояло выбрать одного из двух главных подозреваемых, запертых в маленькой комнате рядом. Следователь решил начать с Ибрагима Кащева, отъявленного бандюка, дважды судимого в прошлом и нигде не работающего в настоящем.
– Сержант Плотва! – позвал ковыряющего в ухе сержанта Буров. – Тащи-ка сюда эту татуированную макаку! Жуков, страхуйте.
Плотва понял смысл поручения и ушёл, а Жуков вытянулся, напрягая мозги и шевеля губами. Из смежной комнаты послышались громкие нехорошие слова, глухой удар и хлёсткий звук пощёчины. С искривлённым от боли, рдеющим лицом, держась за пах, в проёме появился сержант Плотва. "Думал, сволочь, что успеет" – сказал он следователю. За ним вышел разъярённый Кащев в рубашке и без штанов. У предварительного следствия сразу появилась уверенность, что убийство – дело рук этого мерзавца.
Используя приём, основанный на неожиданности, Буров спросил:
– Ну, колись, как ты его уложил, бандитская морда?
– Поклёп это, гражданин начальник! – чуть остыл Ибрагим. – Никак я не ложил!
– Ладно туфту гнать. Колись, помидор несвежий!
– Э–э... Полегче, начальник! А то... Когда один на один встретимся... Посмотрим, кто помидором станет...
– Ой, ой!.. Тьфу, тьфу, тьфу, – немного испугался Буров нехороших, совершенно чёрных глаз Колуна, и постучал по ножке стола. – Колись, тебе говорят! Видели тебя.
– Где?
– Да здесь. На этой хазе. Сёдня ночью.
– Не было этого, век воли не видать! С Педрой мы всю ночь на стрёме. За пивнухой. В натуре. Его спроси. Тарелку жда... -- Кащей осёкся, испугавшись, что прокололся. Ведь, предупреждали. Теперь пришьют чего похуже убийства.
– Ага! – победно подытожил Буров, незаметно потирая вспотевшие от радостного возбуждения руки. – Прокололся! И сообщника сдал. Ну, и за что вы этого фраера мочканули?
Кащей обернулся на дверь и встретился взглядом с толстяком Педро. Тот смотрел умоляюще, был бледен и переминался босыми ногами на холодном полу. Одна штанина потемнела. Это придало уверенности.
– Не шей нам мокруху, начальник. Не трогали мы Графа.
– А вчера вечером, часов в десять, ты сюда приходил?
– Ну, приходил, – признался припёртый Кащев. – Док послал Вонючку проводить, чтоб кто ни то товар не отобрал. Товар-то больших бабок стоит...
– И зачем ты на ночь остался?
– Это Вонючка осталась! А я даже не поднялся! Я сразу домой пошёл...
– Вот и врёшь! С Педрой тебя видели, за пивнушкой. Вам гражданка Рыжова каждый час туда самогонку подносила. Словно боеприпасы. Откуда деньги-то, тунеядцы?
Среди многих недостатков Колуна был и этот: он не умел врать незаметно. Наверное, потому, что функции головного мозга у него брал на себя спинной. Не решаясь сказать, что очистил вчера карманы и сумочки, как минимум, у полдюжины человек, Ибрагим молчал.
– С этим всё ясно, – устало констатировал Буров, глянув на Плотву. Тот подобрался и стал поедать старлея глазами. – Возьми Васю и отвези его в СИЗО. Ты понял? – прикрикнул он, видя, что сержант проявляет нерешительность.
– Так точно.
– Передай орлам, чтоб поработали с ним хорошенько! – Сержант и общественник ушли. За ними понуро двинулся Кащей, на ходу натягивая штаны. – Теперь, Жуков, займёмся девицей. А эту шантрапу можно отпустить. Пока, – следователь ткнул пальцем в полуобморочную группу, лишённую элементарного человеческого права – опохмелиться.
Первым на слова следователя среагировал Дворник Был, практически каждое утро шлифовавший технику старта. Он успел проскочить, после чего это долго никому не удавалось. Наконец, Безногий Поль стал вторым, пронырнув низом, и пробка быстро рассосалась. Все устремились на Дринк-Сквер, унося на плечах плоское, почти бездыханное тело Сер-Жуля, которому опять не повезло с ногами.
Участковый Жуков ввёл в комнату Таню. У следователя, при виде её, вдруг ослабли лицевые мышцы. Давеча он не успел разглядеть девушку: всё произошло слишком быстро, но теперь в полной мере ощутил на себе силу чар её молодости. Наивность юных форм и чистота кожи дополнялись откровенным, почти вызывающим взглядом, от которого вскипала мужская кровь. Бурову словно штык сапёрной лопатки под рёбра вошёл.
Дать подозреваемой одеться, очевидно, никому в голову не пришло, и от этого следователь по-прежнему не мог её толком рассмотреть. Особенно не удавалось сфокусироваться на лице. На девушке не было даже трусиков, и участковый смущённо пытался прикрыть своими лапищами наиболее женственные места. Буров, словно йог, стал чувствовать напряжённую работу собственных надпочечников и других органов. Как столь очаровательное создание могло оказаться в такой грязной дыре? Ну, растлители, держитесь!
– Почему не дали одеться свидетельнице? – нахмурился Буров на младшего лейтенанта, но в глубине сам осознавал нелепость вопроса и несправедливость тона.
– Да я н–нигде её б–белья не нашёл, – заикаясь, начал оправдываться Жуков. – А шубу упаковал для экспертизы... Вы сами велели...
– К чёрту экспертизу! – скомандовал следователь. Чувство долга победило все остальные: – Распаковывай шубу. Не видишь: девушке холодно?
– Да мне не холодно, – ангельским голоском промурлыкала Таня, но шубку на плечи накинула. – Спасибо, мужчины.
В помещении как-то сразу спало напряжение. Буров, наконец, смог встать из–за стола. Галантным движением руки он указал свидетельнице на стул и даже придержал за локоть, когда она садилась. Пола шубки на секунду распахнулась, и эндокринная система снова ожила.
– Так, как же вас зовут, милое создание? – задал следователь первый официальный вопрос, стараясь сохранять бесстрастность интонаций, и положил перед собой чистый бланк протокола.
– Извините, с незнакомыми мужчинами я не знакомлюсь.
– Простите, – спохватился Буров. – Следователь следственного отдела Красноканавского РОВД Буров. Анатолий Иванович. Старший лейтенант юстиции. Член КПСС с 1979 года. Отличник боевой и политической подготовки. 26 лет. Холост. Не женат.
– Таня.
Таня закинула ногу на ногу, и следователю снова стало не по себе. Начала проявляться гиперемия кожи лица.
– Очень приятно... И где же твоя остальная одежда, милая девушка Таня?
– Шмоток больше нет: их этот придурок Граф в печке спалил. Когда здесь ночью бесновался. – Таня обворожительно улыбнулась, но в глубине её глаз горели нехорошие огоньки. – А с чего это вы, Анатолий Иваныч, взяли, что я девушка?
– А кто же?
Буров растерялся. За год службы он уже привык, что может с первого взгляда на человека или в его личное дело точно определить, кто перед ним, и вдруг – такая ошибка. Вообще–то, прежде приступы растерянности с ним случались, и старший лейтенант очень боялся, что симптомы очередного такого состояния однажды проявятся в присутствии коллег. Раздосадованный следователь наморщил лоб, пытаясь собрать разбегающиеся, как тараканы на свету, мысли, и решил придерживаться установленной формы первичного допроса.
– Позвольте узнать ваше ФИО полностью. Вы что, анкет никогда не заполняли?
Таня насупилась, как ребёнок, которому отказали в мороженом. Захотелось её погладить.
– Слуцкие мы. Василием отца звали.
– Время и место рождения?
– Да ты чё, Толь? – поразилась девушка. – Совсем ох...л? Откуда ж я знаю? Я маленькая ещё была.
– Отвечай. Видишь, в бланке спрашивается?
– Ну, напиши "в полночь, на скотном дворе". Это – красиво.
– Национальность?
– Что?! Ещё хлеще! Какой дебил эти бланки печатал? А, вот, не скажу! Пиши: "русская".
– Образование?
– Как это? В десятом классе я.
– Значит неконченное. Место работы, должность?
– Да говорю же: в школу хожу. Номер один. Закончу в этом году. Если не повезёт...
– А если повезёт?
– Замуж выйду. Баклановой стану. Вот тогда фиг вы со мной так разговаривать будете!
– Ладно. О воинской службе и правительственных наградах спрашивать не буду. Судимости были? Нет. Паспорт есть? Нет. Пора переходить к главному. Что вы Татьяна Васильевна можете показать?.. По существу дела.
– Да всё могу показать, – кокетливо ответила школьница, с детской непосредственностью широко разводя колени в стороны и приоткрывая полы шубы. – Любому существу. Ради дела.
Буров снова почувствовал к подозреваемой неположенное расположение, несмотря на некое смутное беспокойство. Он даже согрешил в мыслях против долга, предположив, что, при определённом повороте событий, в следственных документах Слуцкая может и не фигурировать. Кстати, так бы даже и лучше: проще для производства по делу. С этими малолетками одна морока и неприятности.
– А скажи–ка, куколка, где ты провела сегодняшнюю ночь? Дома с мамочкой? – ласково спросил он, заранее занеся в протокол положительный ответ.
– Толик... – укоризненно надула губки Таня. – Среди моих приятелей нет никакого Мамочки. Я ж говорю: здесь была. У Графа.
Буров опешил от недогадливости девицы. Если она будет настаивать, бланк испорчен. И предстоящие отношения тоже.
– А ты, как следует, подумай. Может, вспомнишь?
– Было б чё… Всю ночь, как дура здесь проторчала. Пока утром эти рас...дяи не притащились.
– И больше никого в квартире не было? Всю ночь?
– Конечно, нет. Графин дверь на сто запоров запирает.
Буров затосковал. Что-то шло явно не так.
– А что ты делала?
– Так бормоту глушила. Да спала. Да за Графом приглядывала, чтоб с собой при улёте ничё не сделал.
– Что ещё за "улёт" такой? Поясни.
.
– Ну, это когда, закатив зенки, часами сидят без движения. Или вдруг встают и по комнатам, как лунатики бродят, всякие глупости творят. Например, трусы с тебя снимают, в печке жгут, а ничего не делают...
– Странно это, что ты говоришь. Я таких улётов не встречал... Не бывает так.
Молодого следователя внезапно охватил сильный испуг: девица весьма похоже описала его случавшиеся в детстве состояния. Откуда эта ведьма узнала? Или просто совпадение?
– Ещё как бывает! Убивала бы таких пачками!
– Нет, не бывает, – рассердился Буров.
– Нет, бывает! Хошь докажу? В момент! На, глотани из этого стакана. – Таня встала, взяла с полки комода стакан, на который раньше никто не обратил внимания, с мутноватой жидкостью на дне, и протянула следователю. – Ну, смелей.
– А что это? – с опаской повертел стакан Буров. – Не отрава?
– А глотни, и узнаешь, – насмешливо сощурилась школьница. – И спорим на что хошь, что улетишь.
– Так и улечу? – завёлся азартный старлей. Таня, видимо, попала в очень уязвимое место. – Прямо на небо?
– Прямо.
– И на что я захочу поспорим?
– Точно.
В подтверждение школьница вновь раздвинула ноги. Анатолий Иванович зажмурился, и опрокинул в себя подозрительное содержимое. Участковый Жуков не посмел останавливать старшего по званию коллегу.
– Ну, и что? Улетел? – Буров проглотил горьковатую жидкость, потрогал стул, стол, себя и ощутил в сердце торжество с долей злорадства. – Улетел? Проспорила ты, девочка. А по сему...
– Ничего и не проспорила. Вот, погодь чуток.
Анатолий Иванович разозлился. Ах, ты увиливать, стервячка? Ну, берегись! Буров мстительно стиснул зубы.
– Вернёмся к допросу. Значит, вы утверждаете, что всю ночь находились в этой комнате наедине с лежащим там мужчиной?
– Угу, – безмятежно подтвердила обманщица.
Такой глупый орешек и колоть не надо: сам колется. Буров не мог простить ей сразу трёх вещей: своего испуга, испорченного бланка протокола и впустую выделенных гормонов.
– А что-нибудь необычное ты здесь слышала? В десять утра?
Разбитые и остановившиеся часы на руке неизвестного показывали именно это время.
– В десять? Ничего такого, Толь. Только стук. От падения тела.
– Та–а–ак... И вы знаете, отчего оно упало?
Анатолий Иваныч дрожащей рукой ослабил галстук. Возбуждение охотника нарастало в нём. Петля затягивалась. Птичка сама летела в силки. Лишь бы не спугнуть. Но, всё же, что–то было не так.
– Конечно, знаю. Это я его столкнула.
Следователь второй раз растерялся, словно потерял след, но потом сверкнула догадка. Вот, хитрая девка! Статья 13 "Необходимая оборона" – и баста! Несовершеннолетняя. Свидетелей нет. Или, наоборот, найдутся – подтвердят. Какая-то волосатая лапа наверху… Вот почему она так нахально себя держит! Затаив дыхание, он спросил:
– И зачем же вы это сделали?
– ...? Ни фига себе, вопросик! Ну, ты, Толь, даёшь! Противно же, когда бесчувственное тело к тебе на диван валится!.. Холодное, бррр... как жаба...
Буров почувствовал, что начинает всерьёз нервничать. Чертовщина какая–то! Может, действительно обычная дурочка? Но скорей – ловкая симулянтка. Но на месте преступления что–то продолжало явно меняться. Начал меняться и участковый Жуков. Причём, в лучшую сторону. Подобрел как–то. Поумнел. Следователь усилием воли взял себя в руки.
– Кто ж его убил, если вы были тут одни? – выдавил он, ожидая очередной головоломки, которые любил, оказывается, только в детективах.
– Как?! Разве, его убили? – поражённая Таня вскочила.
– Хватит пургу гнать! – взвыл следователь. – Вон труп под простынёй лежит!
Таня обернулась и побледнела.
– Блин! Неужто сдох?.. Мне же Доктор башку оторвёт!.. Да жив он, поди. Просто в своём космосе завис…
Буров уставился на девушку, вдруг ощутив внутри панический страх. Зрачки бесовки тоже стали излучать нарастающий ужас, причём не перед ним, представителем всесильного закона, а перед каким-то мифическим доктором! Чёртовы Канавы! Сроду здесь какая-то дьявольщина творится!.. Захотелось бежать отсюда, чтоб не сломить голову, как можно дальше.
Собрав остатки воли в кулак, Анатолий Иванович усидел, правда поёрзал на стуле, как ратан на сковородке. Под гипнотическим воздействием Таниных глаз смысл ответа не сразу до него дошёл. А когда дошёл, Буров понял, что его давно не проявляющаяся болезнь не исчезла окончательно, и очередной пароксизм недалеко.
С детства Толик страдал целым набором психических и эмоционально-невротических расстройств, включая тревожно–фобический невроз и проявления дисфории. Во время очередного бессудорожного припадка Буров неожиданно впадал сначала в депрессивное состояние, сопровождающееся подавленным настроением, невозможностью сосредоточиться и осмыслить окружающее. Тогда он чувствовал тоску, тревогу, желание кого-нибудь затоптать до смерти. Затем двигательная заторможенность исчезала, настроение резко улучшалось: наступала маниакальная фаза. Он впадал в состояние восторженности, начинал паясничать, петь и плясать. Иногда на высоте эпилептического эпизода развивалось помрачение сознания, и Буров не мог потом вспомнить всё, что вытворял.
Из-за данных психических отклонений, когда подошло время поступать в школу милиции, Толику пришлось пойти на хитрость: выкрасть из психоневрологического диспансера учётную карту, историю болезни, зачистить другие концы. С тех пор от многочисленных медкомиссий расстройство пока удавалось скрывать.
– Жуков! – крикнул он не своим голосом, громче, чем требовала кубатура помещения. – Глянь-ка на жмура! Да пульс ещё раз пощупай! И где, чёрт возьми, эти наши идиоты?
Приказ Жуков выполнить не успел: открылась дверь с лестницы, и вошла следственно–оперативная группа в полном составе. Впереди двигался судмедэксперт Ерошкин. От него за 10 метров несло спиртом.
– Где же вас черти носили? – закричал следователь.
– Да машина сломалась, – бодро закричал в ответ Ерошкин. – Ну-с, кого смотреть будем? Эту малышку? – Он деловито приблизился к Татьяне. – Раздевайтесь, душа моя. В той комнате нам будет удобно.
– Не её! – простонал Буров. – Вон того, на диване.
Врач с сожалением двинулся в угол комнаты, расстёгивая на ходу свой баул, откинул мятую, заляпанную бурыми пятнами, простыню. Задумчиво почесал небритый подбородок.
– Я что, извращенец? Сам на неё смотри, если нравится!
– Что ты там городишь? Какой извращенец?
– Обещали труп, а тут пьяная баба...
– Какая ещё баба?..
Следователь вдруг ощутил ледяную иглу в сердце и бросился к дивану. Там мирно посапывала полнотелая, розовощёкая дама в несвежей комбинации. Это была, конечно, вездесущая Мисс-Мэм, она же гражданка Рыжова. Мозг отказывался верить в этот чудовищный бред наяву. Труп молодого мужчины, худощавого, брюнета, с европейским типом лица, рост примерно 183, которого он осматривал на этом диване три часа назад, бесследно исчез.
Минут пять следователь стоял неподвижно, тупо уставясь на мерно вздымающийся бюст незнакомой женщины. К действительности его вернули холодные ручейки, бегущие из подмышек по рёбрам к казённым трусам. Конфузливым пинком он разбудил посапывающую мадам, и та со словами "что, третья серия уже началась?", быстро ретировалась, застёгивая на ходу, поверх дырявой комбинации, вынутые из–под подушки, принадлежности туалета.
Что–то отвалилось внутри у старлея Бурова. Он смотрел сквозь стены мезонина, беззвучно шевелил губами и с ужасом чувствовал, что вот–вот полетит к потолку, как воздушный шарик. Он будет там беспомощно барахтаться, отталкиваться ослабевшими ручками и сучить крохотными ножками.
В этот момент сержант Жуков, решивший совершить очередной круг по комнате в поисках новых улик, остановился у горки упакованных вещдоков, главным из которых была конфискованная початая бутылка вермута, покопался там и недоумённо сказал:
– Товарищ следователь! А бутылка–то тю–тю... И тот пизурёк, что мы под столом нашли, тоже. Сп...или какие–то гады...
Девушка, внимательно следящая за происходящим, весело сверкнула глазами и довольно потёрла ладошки, но этого никто не заметил.
– Хрен с ними! – глухо отозвался Буров, уже не в силах бороться с наваливающейся депрессией и безотчётным страхом. – Завязывать надо с этим делом. Такой тут блудняк пошёл...
Но техник–криминалист Семён Сухоручко не согласился. Он уже снял отпечатки с расколотого стакана, взял, чертыхаясь, соскоб загустевшей жидкости с пола, и теперь цепким взглядом осматривал стены комнаты.
– Голый вася, – устало вздыхал Жуков, понуро следуя за техником по пятам. – И сечь тут неча. Я везде уж шмонал.
Вдруг Семён, словно фокс, увидевший лису, рванул за печку, ощупал стену за ней и потянул на себя один из подкопчёных кирпичей.
– Есть! – заорал он. – Тайник, братва!
Таня подалась вперёд, шубка снова распахнулась, но этого опять никто не заметил: все следили за следственными действиями криминалиста Сухоручко. Буров невероятным усилием на миг вернулся в себя, в два прыжка достиг места обнаружения и оттеснил Семёна крепким плечом. Кирпич, действительно, оказался четвертушкой. За ним зияла чёрная дыра тайника.
Следователь припал к ней нетерпеливым глазом, пытаясь что-нибудь рассмотреть. При этом, боясь сунуть руку, старлей втиснул в проём лицо, и вдруг оглушительно взвыл. Продолжая непрерывно выть и ругаться, он заметался по комнате с какой–то проволочно–фанерной конструкцией на носу. Всей бригадой беднягу повалили на пол, и скоро удалось установить, что к его носу прицепилась простая мышеловка. Слёзы боли и обиды струйками бежали по позеленевшим щекам при тщетных попытках отодрать чужеродный предмет: стальная ловушка стала неотъемлемой частью носа.
Начальника спасли знания и опыт медика Ерошкина в борьбе с крысами, но, как тот ни старался, ампутация мышеловки без крови не обошлась. Сержант Жуков был срочно послан вниз, к машине, на поиски перекиси в дорожной аптечке, но, даже с помощью водителя Вовы, он смог найти только йод и зелёнку. Бедный Буров, на которого в один день свалились, кажется, все несчастья мира, чувствовал, что по-настоящему теряет рассудок, что теперь возможен и большой судорожный припадок, который однажды с ним случился в юности. Он дрожал всем телом, как не отрегулированный движок, и по рыжему от йода лицу струился холодный пот. Привычные представления об устройстве мироздания рушились.
– А с той штукой он был интереснее, – вдруг подала голос девушка.
"Точно ведьма" – неоном вспыхнуло в смеркающемся мозге, и сознание Анатолия Ивановича цепко заволокло непроглядным мраком. На помощь пришёл всё тот же Ерошкин. Он снова послал Жукова в машину, теперь за спиртом. Сержант, сопровождаемый водителем Вовой, принёс целую бутыль. Лечиться должен был только следователь, но из солидарности приняли участие все присутствующие на месте происшествия. Универсальное лекарство сделало своё дело: сознание к Бурову частично вернулось.
Тем временем, дотошный криминалист Сухоручко, не участвовавший в лечении начальника, слазил в тайник палкой. На свет, под разочарованный вздох бригады, он извлек три потемневших от времени глиняных кирпичика, густо испещрённых трещинами или какими–то насечками. Их кинули в угол за диван, и тут же забыли. Впоследствии, ближе к вечеру, кирпичики достались сержанту Плотве, который, вернувшись из отдела, нашёл им прозаическое применение.