Город. Вечер. Дома делать нечего.
Вышел на воздух с бутылкою пива.
Слышаться праздные пьяные речи,
чисто донецко-мажерского слива.
Понты под раздачу на доблестной фене,
биксы и фиксы, пальцовка, стакан.
Вечерний Донецк как всегда неизменен.
Патруль. Мусора. Два сморчка и полкан.
Резиновый фаллос. Браслеты. Баллончик.
Фуражка, начищенной бляхой блестит.
Цепочка и крест, золотой медальончик.
Потные хари. Пусть бог их простит.
Рыщут как шайка голодных шакалов.
Вот кто-то громко неумно заржал.
И трое доблестных мусоракалов,
свой обнажили голодный оскал.
Бабки, не дедки. Они не воняют.
Дали на лапу ребята, ментам.
Те же, ребят все равно прогоняют.
Первые деньги достались козлам.
Скрылись, подсчет провести и дележку.
Навар никакой, по двадцатке на мразь.
На это вы купите только картошку!
Но вечер не кончился. Зарабатывай. Лазь.
В пьяном угаре обоссана елка,
что возле цирка лет сорок растет.
Остра оказалась у елки иголка,
и пьяный ублюдок от боли орет.
Туда направляется бравая тройка,
в фуражках, браслетах, баллонах, крестах.
Закончилась штрафом нужда и попойка.
Карманы ментов все в хрустящих листах.
Не плохо. Не мало. Но все-таки мало.
Еще подежурить решили втроем.
Не трогать решили на лавке что спало.
Оно ведь воняет немытым бомжем.
Не трогать решили работниц колхоза.
Их много. Хмельные, и песни поют.
С упертостью старого пых-паровоза,
по шпалам домой всё идут и идут.
Ну их болезных. Еще и веселых.
Брать у них нечего кроме натуры.
Скорей бы разъехались дуры по селам.
Пьяные, нищие, старые дуры.
Громкие слышаться пьяные крики.
Не поделили бутылку друзья.
Надо проверить идут ли в ход пики.
Смело, но тихо спешат мусарья.
Далее все до предела банально.
Кто-то, кому-то ****о кроит.
Не насладиться исходом летальным,
тройка в фуражках уже к ним спешит.
Вот на подходе тройка лихая.
Драка закончилась быстро, и я,
понял, закончилась сказка ночная,
пора мне до дому давать храпака.