Было девять утра. Собравшиеся в избытке на платформе люди ждали пригородной электрички, которая должна отвезти их в Москву. Среди заполнивших платформу людей наблюдалось больше всего молодых женщин и мужчин, отправляющихся на работу, много студентов, которых сегодня ждали занятия в одном из московских вузов. Студенты, собравшись в кучки, как всегда громко горланили своими звонкими голосами, с таким видом как будто имеют сообщить друг другу что-то великое и грандиозное, и их крикливые, резкие голоса неприятно били по моим ушным перепонкам ранним утром. На платформе так же присутствовали пожилые бабули и дедули, ехавший в этот рани час невесть куда – кто с тележкой садового урожая на рынок, кто, проснувшись рано утром, решил навестить своих столичных родственников, а кто просто возвращался с дачи домой.
Я прошел в середину платформы и остановился рядом с сухеньким, худощавым, невысокого роста мужичком средних лет. На мужчине была простенькая бежевая куртка, синие по моде джинсы, сильно запыленные туфли с острыми носами, а на плече висела неопрятная вместительная сумка прямоугольной формы. Он стоял, облокотившись локтями рук на заграждение платформы, в одной руке его дымила сигарета, а в другой рукой держал банку «ягуара». Раз в несколько секунд он прихлебывал по маленькому глотку коктейля, и выпускал изо рта тонкую струйку дыма. Мужчина ехал на работу.
Когда я взглянул внимательно на его лицо, то удивился тому, что увидел. На рябоватом, морщинистом и уже не молодом его лице его глаза беспокойно прыгали вверх - вниз, выражая какую-то внутреннюю, затаенную, невидимую для постороннего взгляда работу ума. Его щека подергивалась, а лоб изредка морщился. Стремительные движения его лица говорили, что он о чем-то напряжено думал, и этого со стороны нельзя было не заметить. О чем же он думал, спросите вы? Наверное, это была какая-нибудь фантазия, захватившая его без остатка, подарившая праздник его воображению. Если бы я был он то, наверное, без труда бы ответил вам, но я могу лишь догадываться о чем он думал на самом деле...
- Что они все понимают? Я немедленно, с завтрашнего же дня начну, все начну делать... Через год у меня будет дом в Крыму на берегу моря. С красной черепичной крышей, с гладкими стенами из белого кирпича, с вытяжкой и высокими лепными потолками, с дровяным камином и колоннами. Вот обрадуется жена и детишки. Мы будем лежать, и греться, сколько хотим, на пляже, а вечерами сидеть у камина. Мы с женой будем кушать свежую осетрину - она так любит соленую осетрину. Маша будет есть черешню, а Сашка кататься на банане. Наш дом будет самый заметный на всем побережье… лучше, чем у того известного певца… забыл как его… лучше чем у мэра города… чем у московского депутата. Вот он дом - я его вижу. Его белые стены возвышаются до неба… его величественные линии архитектуры… плавная черепичная крыша блестит в лучах яркого солнца … да… да… Мне тогда не придется ждать возврата долга, который мне Васька никак не вернете с прошлого года. Тогда я сам смогу еще дать ему в долг. Тогда жена обнимет меня и скажет: «дорогой, спасибо тебе! Я так рада, что ты у меня есть! я счастлива тем, что у меня такой муж!» Тогда Сашка и Машка запрыгнут мне на шею, и расцелуют меня… да что говорить? Скоро, очень скоро мне уже не понадобиться работать… директор завода сам прибежит ко мне и скажет: «Палыч, иди вместо меня! Ты человек достойный. Мы тебя избрали всем коллективом!» Но я откажусь. Скажу: «спасибо, конечно, Семеныч. Но я очень занят, сейчас. Дел невпроворот!» - при этой мысли зрачки его глаз особенно завибрировали от радости, и он почесал пальцем нос.
- Свою шестерку я отдам соседу, а себе возьму Шевроле, или нет лучше Лексус или Ягуар. Я всегда любил Ягуары… вот я еду на нем… несусь по шоссе на скорости сто шестьдесят километров, и мне машет жезлом гаишник. Он требует остановиться, но я проношусь мимо, совсем не замечая его, как будто гаишник вообще не существует. Он пытается меня догнать, но силы не равны, и скоро я теряю его из вида в заднем зеркале. Да что там говорить? Ждать-то осталось совсем недолго! Поставлю себе немецкую металлокерамику в рот, а то зубы совсем попортились. Буду улыбаться белой, как молоко улыбкой, и на меня будет заглядываться не только жена, на меня будет заглядываться та высокая красивая блондинка из третьего подъезда, которая ходит, гордо подняв голову, и не замечает меня. О, как она будет потом раскаиваться в этом, как прибежит ко мне, упадет на колени и скажет: «Прости меня. Я была не права! Я теперь все поняла. Какая я была дура, что не видела какой ты мужчина!» - он довольно зажмурился, и сделал еще большой глоток «ягуара».
- Больше не будет меня этот амбал Толик с проходной подкалывать своими тупыми шутками, и называть при всех «общипанным гусем». Теперь я даже не взгляну на него. Мне будет неприлично на него глядеть. Я буду отворачиваться и делать вид, что не замечаю его, когда он с улыбкой будет искать моего внимания. Но я лишь поморщусь, проходя мимо...- он сделал еще один глоток ягуара, выпустил изо рта три колечка едкого дыма, и глаза его округлились и загорелись еще больше.
Он почувствовал, как будто какой-то непостижимый свет бьет у него фонтаном из груди, и ему становиться внутри теплее. Он уже видел это радостное будущее, уже рисовал его в своем воображении во всех яркости как художник. Он приятно поморщился и довольно крякнул, отпивая еще коктейля из банки.
Он уже уносился прочь с этой платформы - от всех этих людей, от обыденности, которая ждала каждый день его на заводе со своими деталями, типоразмера, диаметрами и втулками… он был уже далеко отсюда...
Он не заметил, как с грохотом подъехала электричка, и все люди, толкаясь перед дверями, стали спешно заходить в тамбур. Он слегка очнулся от своих мыслей как от чудесного сна и последовал за людьми. Когда он протиснулся в вагон, плотно набитый народом, занявшем все деревянные лавочки, и стал проходить мимо набившихся в проходе людей, то остановился между в рядами, и неудобно облокотился ладонью о металлическую ручку деревянной лавки.
- Ваши билеты! Уважаемые пассажиры, предъявляем все билеты! - вдруг услышал он недалеко от себя низкий громкий голос контролера, и, повернув голову, увидел совсем рядом с собой невысокую, полную, рыжую женщину в синей форме с золотистыми кокардами на плечах и сердитым, хмурым, не выспавшимся лицом.
- Ваш билет, мужчина! - сказала она, приблизившись вплотную к нему, и вперилась в него невозмутимым суровым взглядом.
Он основательно порылся в карманах, пытаясь найти хоть несколько червонцев, чтобы заплатить штраф ведь билет он не купил. Но, к своему огорчению, ничего не нашел…Он вспомнил как сегодня с утра купил на последние пятьдесят рублей банку «ягуара».
- Ну, будем платить? – прорычала грубоватым голосом контролерша, уставившись на него бычачьими глазами.
- Нету! – грустно сказал он, и посмотрел на нее таким стеснительным и забитым взглядом, что этот взгляд способен был растопить лед в душе самого холодного судьи, но контролерша была неумолима.
- Нету? – переспросила она возмущенно: - Тогда проходим вперед! – и со всего маху толкнула своей массивной рукой в его щуплое плечо.
Его худенькая малорослая фигура легко поддалась этому толчку, и он как мячик отлетел на стоящего сзади него здорового, высокого мужика с черными густыми усами и в кожаной куртке.
- Ты чего распрыгался тут кузнечик? – сказал сердито мужик с черными усами, посмотрев на него стальным взглядом, от которого у него внутри стало не по себе.
- Ишь денег нет у него! А сам с утра эту дурь хлещет! На что спрашивается? А ну марш, вперед! – сказала подоспевшая к нему контролерша, и снова пихнула его своей увесистой рукой.
Пришлось ему на ближайшей остановке перебегать в другой вагон по платформе вместе с другими зайцами. Когда открылись двери электрички, и многочисленная разношерстная толпа зайцев, в которой находился он сам, устремилась к дверям и стала перебегать, какой-то широкоплечий мужик в кепке толкнул его больно локтем, другой парень-студент наступил ему на ногу, замарав грязью его остроконечный ботинок, а старая бабуля, шедшая по платформе, въехала ему тележкой в левое колено.
С горем пополам он добрался до работы. Он прошмыгнул через проходную мимо зазевавшегося в своей будке Толика, который любил по утрам поднимать себе настроение колкими шуточками в его адрес.
Его модные синие джинсы были сильно помятыми, когда он зашел в раздевалку, ботинки совсем запылились и стали грязными, а куртка измазалась обо что-то черное, волосы на голове были мокрые от пота, который обильно стекал ему на лицо, которое сильно раскраснелось от дорожной спешки и банки выпитого коктейля.
- Опять пил! – сказал ему в раздевалке начальник цеха, приблизившись к нему вплотную: - Я же тебя предупреждал! Предупреждал?
- Но я один глоток всего! – начал оправдываться мужик.
- Я не знаю ничего. Ты слово мне давал? Давал!
- Но я же легонького! – возмутился, в конце концов, мужик.
- Ты знаешь, что это запрещено правилами внутреннего распорядка, которые висят вон там на стене… - и он показал пальцем на дверь раздевалки: - Так что уж необесуть… Ты уволен! Можешь быть свободен… Заявление директору на стол!
Все это прозвучало в его голове как сон. Произошедшее было настолько неожиданным, что он отказывался этому поверить.
- Но я, я – трезвый... Правда... Смотри! – убеждал он начальника цеха из последних сил и дотронулся в подтверждении своих слов пальцем до кончика своего носа.
- Я два раза не повторяю! – сказал он твердо ему и удалился из раздевалки.
Ничто не помогло нашему мужику смягчить крутой нрав начальника цеха, очень следившего за дисциплиной во вверенном ему токарном цехе.
Мужик, грустно опустив голову, снова поплелся к платформе, чтобы сесть в электричку и ехать домой. Сорок пять минут прождал он ее. Обратно, как вы уже догадались, он снова ехал без билета, и ему в свои пятьдесят семь лет опять пришлось убегать от контролеров, суетливо толкаясь в толпе зайцев, чтобы успеть перебежать другой в вагон до закрытия дверей.
Когда он приехал домой, то выглядел так, как будто его вымазали в саже, и чувствовал себя как кот, на которого вылили таз с водой. Весь взъерошенный, хмурый и злой представал он перед женой.
- Ты чего так рано? – спросила с удивлением жена.
Она была примерная домохозяйка и мать двоих замечательных детишек.
- Все… Я пришел… – ответил грустно он, и подумал про себя:
«Черт бы подрал этот ягуар. Да еще с утра. Сердце выпрыгивает из груди, в голове галлюцинации какие-то… Дом в Крыму, Шевроле, Толик, высокая блондинка из третьего подъезда и металлокерамика – все вранье. Полное вранье! Нет ничего. Все обман!»