Унылое утро ткнулось в окно.
Сырость окутала серый подъезд.
На работу проспал, но мне все равно.
Мелочь ищу на рогатый проезд.
Кутаюсь в плащ, шарфик и шапку.
Дверь не спеша, закрываю на ключ.
Под мышкой, зажав потертую папку,
шагаю под сводом чернеющих туч.
Лужи и грязь, ветер и шняга,
какие-то силы враждебной среды.
Выдержит осень, в папке бумага?
Или останутся влаги следы?
За пазуху папку бережно спрятал.
Теперь недоступны природе стихи.
Слякотью брюки и туфли обляпал!
Они-то уж точно не будут сухи!
Вот остановка, ржавою сеткой,
окутала, ехать, хотящих людей.
Я поздоровался с бывшей соседкой,
в гуще замерзших, хмурых людей.
Вот и троллейбус, ублюдочно медлен.
Фарой разбитой убого светя,
как умирающий, болезненно бледен,
зрит своим оком в упор на тебя.
С усталым укором, и скрипом противным,
он медленно станет, открыв свою дверь.
А кто-то, ракетой, на порше спортивном,
и звуком похожим на мощную дрель,
проносится мигом, водой обливая,
унылых, ничтожных и бедных людей.
Его провожают глаза не мигая,
желая мажору тяжелых смертей.
Двери закрылись. Дернулся тралик.
Люди посыпались на грязный пол.
Видно водитель решил что на ралли,
и как Шумахер троллейбус он вел.
Мимо минуло семь остановок.
Я же, понятно, проехал свою.
И для меня это, как-то не ново.
Попробуй с прохода сдвинуть свинью!
Пьяная падаль, дверь подпирая,
дыша перегаром и матерясь,
блокирует выход, желчью рыгая,
и, бурой слизью, в массы плюясь.
– «Деньги гоните на опохмелку!
Плохо мне твари! Плохо, ****ец!»
Какая-то бабка сказала что белку,
не вылечит водкой пьяный подлец.
– «Дайте хоть рубль! Надо мне выпить!
Дайте же деньги, скупые козлы!»
- «Простите, мужчина, мне нужно выйти!»
- «Бесплатно не выйдешь! Деньги гони!»
Дверь приоткрылась и пьяница выпал.
Кровью залив безразличный бордюр,
и в судоргах смертных ногами он дрыгал,
так и не став владельцем купюр.
Я обошел затихшее тело.
Мерзкий осадок, в глубинах души.
Вот и для ручки появится дело.
Знай, на бумаге, про утро пиши.