«…Мусорный ветер, дым из трубы
Плач природы, смех Сатаны
А все оттого, что мы
Любили ловить ветра и разбрасывать камни
Песочный город, построенный мной
Давным-давно смыт волной
Мой взгляд похож на твой
В нем нет ничего кроме снов и забытого счастья…»
Группа «Крематорий». Песня «Мусорный ветер».
«… - Ну, что ж? – я улыбнулась, насколько могла широко. – Начнём вечер старых друзей? Кто здесь ещё хочет господствовать над миром?
Ближние ко мне мертвецы торопливо замотали головами. Несчастные безмолвные твари! Насколько же беспомощен становится человек в смерти! Многим стоило бы задуматься об этом при жизни.
Я подошла к тому, что скромно сидел на обломке колонны, сложив руки на коленях и сильно сутулясь. Я уже не могла молчать.
- Здравствуй, Ромочка, - пропела я нежно. – Ты узнаёшь меня? Это же я, твоя Ксю! Ах, какой мы были чудесной парой… Помнишь?
Скелет, обтянутый серой растрескавшейся кожей, судорожно дёрнул головой.
Я задрала балахон до самых бёдер и, широко расставив ноги, уселась поверх его колен, лицом к его лицу.
- Помнишь? – хитро подмигнула я. – Как всё начиналось? Всё было впервые и вновь!
Мимоходом скользнула взглядом по собственным ляжкам. Ни намёка на целлюлит! Полупрозрачная, пепельно-серая кожа идеально ровно обтягивает изысканные силуэты бедренных костей.
- Да, ты был моим первым мужчиной, - проворковала я ласково. – Ты даже говорил, что женился бы на мне. Если бы не одна загвоздка: ты уже был счастливо женат. Но зато я тоже была у тебя в чём-то первой. Первой постоянной любовницей! Как романтично, правда?
Мы понимали друг друга с полуслова. Ты научил меня искусству телесного соития. О, я благодарна тебе, ты многое делал чудесно! Далеко не каждой так повезло с первым наставником. Мы трахались, как кролики – и у тебя на работе, и у тебя на квартире, и даже несколько раз в гостиницах.
Очень своеобразно прозвучало твоё объяснение в чувствах ко мне. Ты сообщил: «Я, кажется, в тебя влюблён». Нестандартно, но хотя бы честно. Странно, я всегда ценила в людях честность по отношению к себе. Хотя частенько предпочла бы услышать лицеприятную ложь.
А далее возникла небольшая проблема: оказалось, что я слишком серьезно отношусь к своим любовным увлечениям. Ты предупреждал, что настанет момент, когда кто-то из нас начнёт тяготиться нашими отношениями, выходящими за рамки социально одобренных. Я, естественно, и вообразить не могла, как такое произойдёт. Ведь мы были созданы друг для друга!
Так вот, этот момент всё же наступил. И слишком неожиданно для меня. Ты оказался первым. Ну, естественно: ведь это у тебя был уютный семейный очаг, где ты всегда мог отогреться. А я выступала всего лишь как его бездарная разрушительница. Аморальная курва, покусившаяся на чужую святыню.
Однажды вдруг ты проинформировал меня, что наша великая любовь больше не живёт на белом свете.
Так появился первый гробик и первый трупик в моей душе…
Что за жестокая сила не позволяет тебе упокоиться до сих пор! Прошла вечность! Пятнадцать лет!!!
Я мягко провела ладонью по железной маске, намертво приваренной к лицу мертвеца.
- А ты всё ещё красив. Я очень долго помнила тебя. Я очень долго считала тебя лучшим и единственным.
Шепнула я. Напоследок.
Вслед за тем взмах косы рассёк мёртвое тело надвое по диагонали. Оно расползлось в прах гораздо быстрее, чем труп его предводителя.
Я скорбно склонила голову над покрывшей участок пола невесомой пылью. Совсем не страшной. Совсем не трагичной. В чём-то гораздо более совершенной и возвышенной, чем вся мирская суета. Я почтила память ушедшего от нас минутой молчания. Окружающие, казалось, тоже. По крайней мере, они не проронили ни звука.
А потом я снова внимательно осмотрелась.
- Витя! – я шагнула дальше. – Здравствуй, Витя. Вот уж кого действительно рада видеть! Вот это сюрприз!
Долговязый труп в обрывках тряпья, похожего на старые джинсы, поспешно зашевелился, норовя отодвинуться подальше. Прогнившие мышцы плохо слушались, его движения были слишком медленны. Тогда он суетливо зашарил костяными пальцами по голове, приглаживая лохмотья отстающего скальпа на макушке.
- Ты всегда сводил женщин с ума! - игриво мурлыкнула я. – Настоящий Дон Жуан! А где твоя донна Анна? Насколько я помню, донны Анны и Ассоли менялись пачками каждый месяц?
Скелет попытался протестующе поднять костяную ладошку.
- Неужто ты хоть кого-то из них любил? – притворно удивилась я. – Что, каждую??? Каждую – по целых полчаса? Что ж, им несказанно повезло. На меня всегда хватало максимум минут десять… Ну да ладно, что уж там… Я грезила о тебе, как о венце творения! Я жаждала стать единственной женщиной в твоей жизни. Но таких, как я, набралось ещё сотен пять. Ты же джентльмен: ты не мог лишить их всех смысла жизни, предпочтя им всем какую-то одну замухрышку. Как сказал кто-то из древних: искусство должно принадлежать народу. А ты ведь сам - подлинное произведение искусства, и не нужно лишней скромности! Не бойся: все эти сексуально озабоченные самки больше тебя не потревожат! Раньше тебе приходилось пытаться угодить каждой. А теперь ты снова волен стать самим собой!
Косой взмах косы. От плеча, сверху вниз. Половины мёртвого тела падают на пол. Из срезов сочится мутная зловонная жижа. В них нет даже крови. Лишь странная магия, придающая им бледное подобие жизни. Гадкую пародию на жизнь. Существование нежити.
Я поискала глазами в толпе. Вот оно: круглое лицо всё в той же стальной маске и лысый гладкий череп.
- Привет, Саш. Не хочется долго болтать. Ты же человек дела. Мы ведь оба никогда не любили друг друга. А встречались изредка только ради постели. Мы уже тогда оба были друг для друга такими же железными болванками. А все движения наших душ оставались за кадром, их не было в сюжете нашего любительского порнофильма. Но всё-таки… Всё-таки, мне стало обидно, когда, откатившись от меня на край дивана, после очередного бурного акта, ты заявил: «А знаешь, я женюсь!». Сначала я решила, что это дурацкая шутка. Оказалось, нет – и вправду женишься, и не на мне. Потом ты безмятежно уснул. А я не спала всю ночь, шаталась по квартире, выходила на балкон… А утром совсем ушла. Ты, кажется, так и не понял, что меня так задело. А задело примерно вот это…
Взмах косы. Гнилые мышцы киселём расползаются на полу. Из рассечённого брюха трупа тянет смрадом. Вываливаются фиолетовые жгуты кишок, из дыр в которых истекают перемешанные со слизью перебродившие фекалии. Увы, в смерти мало эстетики…
Где-то должны быть ещё двое. Двое, кому обязательно нужно сказать пару слов.
- Игорёк! – позвала я бывшего супруга. – Где ты, Гошенька?
Игорёк обнаружился в самом углу, позади распятия. Ошмётки его размочаленных губ слабо шевелились. Голоса не было. Откуда голос у полусгнившего трупа? Голосовые связки разложились одними из первых.
- А знаешь, - я присела на камень рядом, - вот тебя я, кажется, уже почти простила. Ты был чем-то похож на меня. Может быть, слишком похож, поэтому мы и разбежались, как одноимённо заряженные магниты. Ты много метался по жизни, всё искал высоких истин. Ну как, нашёл?
Остатки губ шелохнулись.
- Так я тебя и не понимаю, - качнула я головой. – Вот как при жизни не понимала, так и теперь. И всё-таки: не стоило тогда вышвыривать мои книги на лестничную клетку. Особенно книгу «Сын человеческий», написанную православным священником, которого ты обозвал еретиком. Как теперь считаешь?
Труп вскинул десницу в ограждающем жесте, а левой рукой судорожно сжал тесёмку на груди. Возможно, при его жизни на этой тесьме болтался некий культовый символ. Может даже крест.
- Да, и ещё, - продолжила я. – Не нужно было меня так откровенно посылать. Твои слова: «Убирайся, и чтоб духу твоего здесь не было!» я запомнила слишком хорошо. А ведь я их заработала не за то, за что обычно получают их мужние жёны. Ну, не за адюльтер, там, или растрату семейного бюджета на игру в казино… А за те же книги, что полетели вон из квартиры, да за мысли, в них прописанные. Мы оба искали истин, Игорёчек… Причём одних и тех же… Да знаешь, даже и не в книгах дело. А просто через пару лет нашего брака ты вдруг заявил, как о само собой разумеющемся: «Да, я тебя не люблю. Я тебя НЕ ЛЮБЛЮ! А что тебя удивляет? А чего ты хотела? Любовь, даже если и была – давно кончилась! Теперь надо ВЫЖИВАТЬ!». Ну, и кто из нас выжил? А?... А я вот сейчас подумала: как же выживать вообще, в принципе, если любовь – давно кончилась? Без неё ведь вообще не выживешь. Без неё верная смерть душе. Наверно. Я просто так думаю, но ты почти никогда не признавал, что я думаю правильно. Всё, что я помышляла, априорно объявлялось злокозненной бесовщиной. Истину мог глаголить только мужчина, и только облачённый в одежды служителя Господня. Даже если такой человек произносил ту же самую фразу, что и я: моя фраза считалась – от дьявола, а его – от Бога. Ну, так теперь Бог тебе и судья, муженёк. Тот самый Бог, под крылышко к слугам Которого ты поспешил сбежать. Сбежать, чтобы спастись от ужасной меня. Я была какая-то… неотформатированная, что ли? Ты же был сисадмином. Кому, как не тебе, разбираться в процессах придания формата? Ты и меня попытался отформатировать, как винчестер. Но винчестеры никогда не сопротивлялись, а я отчего-то воспротивилась… Странное и неудобное поведение со стороны ущербного существа, не так ли? Поначалу ты удивился, а потом разозлился. А дальше, кажется, испугался… и сбежал…
А хочешь, я ничего с тобой не сделаю? Ты же нашёл себе какой-то путь. Должно быть, он слишком узок, чтобы вместить двоих. Следуй… Я, пожалуй, и впрямь уберусь подальше…
Труп дёрнулся следом, когда я поднялась, чтобы уйти. Остатками пальцев он попытался рвануть на груди остатки одежды – полуистлевшие лоскуты ткани. Не знаю, было ли это жестом бравады или последней мольбой. Так рвут тельняшку перед дракой. Например, перепившие бывшие десантники в день десантника. Или юные комсомольцы перед расстрельным взводом эсэсовцев. Не знаю…
Я саданула косой, не глядя, даже не оборачиваясь. Не хотелось этого видеть. Но остриё легко, как в масло, скользнуло меж пятым и шестым рёбрами, по левую сторону его грудной клетки… Ужель полуживому сердцу было настолько тягостно в мёртвой оболочке?
Я так и не оглянулась. Выдернула инструмент и пошла прочь.
А дальше меня понесло. Не знаю, что накатило, только я металась по залу, как безумная… или впрямь сделалась таковой на время?... и размахивала своей бутафорской косой направо и налево, вслепую. Всё пространство очень быстро наполнилось взметнувшейся до потолка пылью. Прахом. Те, кто однажды из праха вышли, возвращались к первозданному состоянию. Прах забивал мне ноздри, обжигал глотку, слепил глаза.
Я чихала, отплёвывалась, жмурилась, размазывала рукавом слёзы и сопли. И продолжала крушить окружающую реальность с неведомым доселе остервенением.
Я остановилась внезапно для себя самой, как-то разом вдруг ощутив, что все последующие действия будут бессмысленны. Из-за пыли и тумана, висящих в воздухе, нельзя было бы разглядеть и руку, поднеси я её к самым глазам. Нужно было переждать. Я уселась прямо на землю, отыскала спиной вертикальную поверхность, к которой можно привалиться, вытянула ноги и закрыла глаза. Коса уютно лежала поперёк моих колен, словно кошка, и я придерживала её руками, что действовало успокаивающе.
Когда весь мусор осядет и воздух снова станет прозрачен, попробую найти обратную дорогу. Делать здесь больше нечего, да и не хочется уже ничего….».