Пусть жизнь твоя розой цветет

               
 Солнце решительно закатилось в горы и серебряные, мерцающие дорожки покрыли широкую гладь реки. Затихли моторные лодки и замигали огоньки деревеньки напротив. На пустынном берегу Илья Бакинцев сел на крепкий ящик у потухшего костра и закурил. Тело его все гудело после полива и прополки грядок.
Двенадцать соток – это все же перебор, да и двухэтажный особняк с текущим ремонтом на нем. Сам виноват, согласился, доверился школьному приятелю, фирмачу и перекупщику Ивану Филатову. А с другой стороны, место сказочное, самое лучшее на Волге – вокруг глубокого оврага и прудов - горы, пещеры, древние и девственные леса. Здесь, возможно, позабудется ему недавний развод с Василисой и ее измены, здесь он выдернет, наконец, из паспорта ее фотографию и порвет.
А то вообразила себя поэтессой-мессией, хотя удачные строчки есть. К примеру: и вспыхнут на щеках ее студеных игольчатые искорки дождя, или – и даже в морозную, лютую стужу, пусть жизнь твоя розой цветет. Главное, что в каждом ее стихотворении ему всегда слышалась музыка, которую он с ходу подбирал на гитаре. «Если бы еще нотную грамоту знал – цены бы тебе не было, - пилила его Василиса».
Крики со стороны пристани полоснули по тишине и прервали горькие воспоминания Бакинцева. Он нехотя поднялся в полный рост, потушил сигарету и побрел вдоль берега. Впереди маячил раздетый, мускулистый парень. Он пытался затащить на моторную лодку девушку. Она неистово сопротивлялась.
- Эй, с баржи! – выпалил Илья. – Стоять!
Напавший молниеносно сориентировался и отпустил свою жертву.
- Я тебе уши сейчас надеру!
Парень ловко запрыгнул на корму и дернул за веревочку - моторка будто возмутилась, взвизгнула, задрала нос и стала удаляться.
- Вот паскудник. Только сунься еще!
Бакинцев погрозил кулаком удирающему обидчику. А девушка сидела на песке, ее трясло, она испуганно смотрела на своего спасителя большими серыми, наивными глазами. Совсем юная, с кукольным личиком, в конопушках.
- Всё, успокойся. Ты чья будешь-то? Откуда? – спросил Илья.
Особа отвернулась.
- Говорить не хочешь? Ладно, ежик…доченька.
И почему он так назвал её? Бессознательно, по инерции…Возможно, потому, что всегда мечтал о ребенке. С Василисой только ничего не получилось. Она во всем его винила. Ладно, бог ей судья.
- Тебе есть где остановиться-то? – улыбнулся Бакинцев. - Так и будешь здесь сидеть?
Тяжелый случай. Илья уже в отчаянье махнул рукой и было направился обратно.
- Дяденька, постойте, подождите…
Она мигом ожила, оттаяла и так разговорилась, просто начала шпарить по нему репликами как из пулемета. Ей пятнадцать лет, живет Милана в детском доме, а сюда приехала к святому источнику в Каменной Чаше – лучшая ее подруга заболела. В общем, пока она набирала воды и, пораженная местными красотами, гуляла, ушел последний «омик». А потом наткнулась на этого озабоченного пирата - перевозчика.
- Вы меня так выручили, дяденька.
- Илья Ефимович - я.
Девушка просияла и рассмеялась:
- Извините, Репина так звали, он же написал здесь своих «Бурлаков». А я тоже обожаю рисовать.
- Да ну? А я и не знал.
Перед дубовыми, резными воротами и внушительным домом Милана оступилась и запнулась, даже как-то растерялась.
- Я всего лишь сторож тут. Ты проходи, не бойся, - задумчиво произнес Бакинцев, открывая калитку.
- Вот это да! Такие хоромы на одного! Сколько бы здесь наших ребят поместилось. Твой хозяин – паук, в этой жизни надо уметь быть пауком, иначе окажешься бабочкой, которая трепыхается в чужих сетях.
- Что, что? Откуда ты это услышала?
Впечатлил девушку и сверкающий во дворе катер на подводных крыльях. Завороженная она фланировала из комнаты в комнату, поднималась наверх по узкой лесенке, спускалась. А Илья, страдавший от одиночества, гостеприимный по своей натуре, распахнул все холодильники и накрывал широкий стол деликатесами.
- Вам помочь, Илья Ефимович?
- Ты моя гостья, отдыхай.
Зажегся экран телевизора и свечи, по дому разлились нежные звуки аккордеона…Милана оказалась в летнем сне. Пока Бакинцев суетился вокруг стола и говорил без умолку, девушка задремала в плетеном кресле-качалке. Потом Илья осторожно накрыл её пледом и сам прилег на диван.
Когда же Милана проснулась, то долго вспоминала, где она, испуганно озиралась вокруг. В это время Бакинцев врезался богатырским храпом в тиканье настенных часов. За окнами шумели тополя. Девушка выскользнула за околицу и оказалась в объятиях июльского утра. Волга улыбалась ей пушистыми барашками, а чайки лихо кружили над первыми яхтами. На берегу у «закидушек» на стульчике дежурил, возвышался бородатый мужичок в ковбойской шляпе и бирюзовом дождевике.
- Доброе утро, Миланочка! – услышала она за спиной.
- Здравствуйте.
- А я грешным делом подумал, что ты уже убежала, уехала, - взволнованно произнес Илья, закуривая.
- А что уже был «омик»?
- В шесть утра. Теперь только после обеда будет. Ой, гляди-ка, завхоз нашего клуба, массовик-затейник рыбалит, надо же. Здорово, Фролыч!
- Здоров, - отозвался мрачно «бородатый».
- С чем поздравить можно? Как рыбалка?
- Так себе, - откликнулся завхоз, - сначала не клевало, а потом перестало.
И тут бородач гордо приподнял из воды садок – в нем била хвостом огромная щука и сверкали подлещики.
- Ого! Вот Серафимушку - то свою обрадуешь.
- А ну её к лешему, Серафимушку, тут хотя бы отдохнуть от нее, от холеры, - отмахнулся рыболов. -  Лучше тебе подарю на уху. А кто это с тобой?
- Это дочка моя.
- Дочка?
- Да, похожа?
- Одно лицо. 
Милана густо покраснела.
- А когда её успел родить-то, Илюх?
- Вот тебя не спросили! – воскликнула девушка. – Старый мерин…
Ковбойская шляпа так и приподнялась, зависла в воздухе.
- Ух, ты, с характером доченька.
- Вся в меня. Огонь.
В этот момент перед домом как фантом из клубов дорожной пыли возник черный джип. Из него вывалился полный брюнет – хозяин дома Иван Филатов, с двумя жующими, фигуристыми девицами. Вид у брюнета был воинственный и очень важный.
- Вот принесла нелегкая, как черт из табакерки. Илюха, на дерево быстро! – съязвил Фролыч.
Бакинцев продолжал курить, как ни в чем не бывало.
- Я не понял, я звоню тебе как дурень, звоню по двум телефонам. Чего ты трубку не берешь? Министр, что ли? – в бешенстве рычал Иван.
- Я не слышал.
- Ни фига себе, не слышал он. А зачем мне такой сторож нужен, который ничего не слышит? Всё! Мне это надоело! То он на гитаре бренчит целыми днями, то в штольнях казну Стеньки Разина ищет, то по лугам шастает с коровами! Ты свободен, забирай свои манатки и гут бай.
Девицы сипло гоготнули.
- Почему же, Вань?
- Да всё потому же! Мне и банька сейчас вот требуется, и завтрак! А ничего не готово. Потому что ты – тормоз, у тебя же мышленье турецкой лошади. Через пять минут будет баня?
- Будет, сволочь! На, гаденыш! - воскликнула Милана и обрушила на голову Филатова попавшееся под руку полено. – И баня, и гроб тебе с музыкой будет.
Брюнет рухнул в репей как подкошенный. Девицы застыли в ужасе, а завхоза будто волной смыло.
- Что же ты наделала, - прошептал Илья, склоняясь над Филатовым.
- А по-другому с ним нельзя.
- Ой, слава богу, дышит. И черепушка цела.
- Живучий гад.
Бакинцев решительно взвалил на себя пострадавшего и потащил в дом, где уложил на широкий диван. От поднесенного к его носу нашатыря Филатов встрепенулся и распахнул свои мутные, нахальные глаза.
- Что это было со мной? Где я? – глухо произнес он.
- Вы в своей усадьбе, Иван Митрофанович, в Миряево.
- Да? А ты…кто?
- Раб ваш покорный, холоп Илья.
- Дурь какая-то. И голова болит.
- Еще бы, вы свалились с крыши.
- С крыши?
От пронзительного женского визга и рокота автомобиля в доме качнулась хрустальная люстра. Бакинцев метнулся назад, на улицу. Там, прижавшись к металлической ограде, дрожали от страха девицы. А тяжелый джип, виляя из стороны в сторону, удалялся.
- Эта ваша чокнутая чуть нас не переехала, - пролепетала крашеная блондинка.
- Ага, матом наорала и хотела задавить, - кивнула другая, с рыжей челкой.
Не помня себя, Илья припустился за джипом, но автомобиль прибавил скорости. У пристани Бакинцев почувствовал, что задыхается, защемило сердце, он остановился. «Это же безумие, её тормознут на первом же посту ГАИ», - мелькнуло у него.
- Бакинец, что стряслось-то? – окликнул его у старенького автобуса опухший местный экскурсовод-пчеловод Савелий.
- Ничего.
- Куда твой Филька-то сорвался?
- А я почём знаю.
Илья порывисто спустился к Волге, к матушке-богине – как он её называл. К его ногам приветливо катились перламутровые волны. Река дышала полной грудью и вечностью. Сердечная боль-тоска Бакинцева куда-то отступала...