СИНЕЕ ПЁРЫШКО
Я слушаю этот настоящий мужской бас, - словно рокочущий поток в горной теснине катит свои бесконечные камни-слова и гудит, гудит раскатисто меж вибрирующих лезвий синих гор, под пульсирующим упруго и сияющим бесконечностью небом.
Я смотрю на эти грубые, заскорузлые и подрагивающие пальцы, бережно держащие, словно хрупкий аленький цветочек, огонёк тлеющей сигареты. На эти поникшие от веса нелёгкой судьбы плечи. Вглядываюсь в удивительную русскую голубизну глаз и не просто верю этим уродливым шрамам лица, а заново сам переживаю судьбу, что неспешно, с раздумчивыми остановками, рассказывает собеседник.
Я – молодой лесник. За плечами оконченный лесохозяйственный техникум, служба в погранвойсках, на плечах второй заочный курс института и… предстоящая женитьба. Я совершаю плановый обход своего участка, который занимает долину ключа Шумный, что сбегает аж с самого хребта Сихоте-Алинь и шумит, не умолкая, даже в самое январское глухозимье.
Удивительная работа. Тысячи и сотни тысяч похожих деревьев, бесконечные одинаковые листья, но нет такого дня, чтоб не увиделось что-то такое разэтакое, необычное. Вот, как сейчас. Лежит на тропинке небольшое пёрышко: мало ли их в тайге попадается? А вот поди ж ты – необыкновенное. Пригляделся и ахнул: синее! Что за птица его обронила? Вроде, всех знаю, но с такими синими перьями не встречал. Неужели, синяя птица взаправду есть?
Налюбовавшись бесконечно синим сиянием пёрышка, что вспыхивает всякий раз, лишь только повернёшь к свету, кладу его в нагрудный карман и продолжаю путь.
Тропинка незатейливо тянется между деревьев, переходя то на левый берег, то на правый мшистого лесного ручья, словно выбирает места поровнее, склоны поположе, камни помельче. Уткнулась в огромный ствол поваленного кедра и, словно отпрянув от непреодолимого препятствия, потянулась дугою вокруг взметнувшихся в небо растерянно растопыренных корней и ещё не заросшего приямка, который сотни лет ещё будет указывать, что именно здесь рос великий кедр.
А к чему мне лишние шаги? Я лучше напрямки через ствол перелезу. Навалившись грудью на ствол, перекидываю ногу и наступаю на… живое! Шерстяная глыба выбрасывает ко мне когти, сгребает с хрустом и треском в охапку, давит, крутит, мнёт, обжигает голову, срывая кожу со лба и щеки…
Я много читал про встречи с медведями, поэтому почти сразу перестал сопротивляться, шевелиться, дышать…
Когти разжимаются, скребанув по рёбрам, переворачивают на спину. Сопливые ноздри дышат в глаза, в уши… Я – неживой! Всё плывущее моё сознание: я – неживой!
Больно ухватив клыками за локоть, медведь волочет меня по острым камням, скатывает в яму и заваливает листьями, сучьями, валунами. Валуны наваливаются на ноги, руки, живот, грудь, голову. Но я – неживой!
Стихли медвежьи шаги. Немного выждав, вытягиваю из под камней занемевшие руки и ноги, скатываю с груди и живота смертельные гири. Поворачиваюсь на живот, приподнимаюсь на четвереньки, встаю, иду и… падаю, сбитый ударом в спину!
Опять хруст, тяжесть, боль. Медведь, рассвирепев, кусает ноги, руки, плечи, два раза грызнул голову…
Свет меркнет и вспыхивает снова, меркнет и вспыхивает снова. Но не от боли и тяжести камней, а от… щекотки.
Что-то лёгкое и пушистое влетело в ноздрю и щекочет и щекочет до нестерпимого зуда не только в носу и глотке, а и в самой голове. Этот зуд разгорается красно-перечным и жжёт и жжёт, словно костровые угли, раздуваемые лёгким и весёлым ветерком жизни…
Но страх! Страх давит холодом, запрещает шевелиться: а если снова медведь, а если он опять не ушёл? Тогда… тогда не будет каменного льда, не будет углей, не будет ветерка, не будет ничего…
Но прошла эта такая болючая и тяжелейшая ночь. Тишина светлеет, звончеет, всё явственней проникают шорохи лесной мелкоты, незатейливые мелодии птиц. Птицы! Ни одной тревожной песенки, ни одного беспокойного писка. Птицы в присутствии медведя себя так не ведут! Нет медведя! А если бы был, то поползень обязательно возле него перепархивал бы и беспокойно бы свистел.
Как и вчера. На стволе. Через который я полез прямо к медведю, не обратив внимания на птичье беспокойство…
Как это беспредельно тяжко выбираться второй раз из могилы!
Прокушенные руки и ноги опухли, еле двигаются и болят, болят… Бесконечная чёрная боль. Она тянет вниз, опять под эти чёрные камни…
Но зуд, но эта щекотка всё будит и будит, и нет уже никакого терпения!
Усевшись поудобнее, непослушными пальцами нащупываю на губе приклеенный кровью листик не листик… пёрышко! Синее пёрышко! Так вот что щекотало и будило всю ночь напролёт!
…Сохранил я его. Лежит под образами в коробочке из-под фотоплёнки моё синее пёрышко. Все в округе знают про него. Семейная реликвия. Для детей моих. Для жены. Всё равно была свадьба! Всё равно было счастье!