начало:
Петрушка глава первая
http://proza.ru/2009/10/09/89
Петрушка глава вторая
http://proza.ru/2009/10/09/1340
1
- Сюда, пожалуй, стоило попасть, - проговорил Петров ошеломлённо, чуть шевеля разбитыми губами, распухшими весьма по-негритянски. - Воистину, чтоб видеть райский образ, так надобно чистилище пройти! А впрочем, этот грязный коридорчик лишён метафизических оттенков...
Блондинка покосилась на соседа, брезгливо морща бледный птичий нос.
- Твои ланиты нежные подобны двум половинкам спелого граната. Уста - кораллы, зубы - белый жемчуг!
Терзая свой браслетик на запястьи, она упрямо пялилась на стенд, обшарпанную стену украшавший. Он призван приглушать тупую скуку задержанных, свидетелей и ябед, однако - только множил это чувство чудовищно отксеренными фото, пятном, хранившим профиль легендарный (отклеившийся Ленин потерялся) и пламенным заклятьем "НА ЧЕКУ" с дубиной восклицательного знака.
- Ни струны чанга, ни калам поэтов, ни сказочные линии Мани, ни краски величайшего Бехзада не смогут передать твой дивный облик! Какие кудри!.. Где тот славный зодчий, что изваял сей образ без изъяна?.. Ответь же мне, о царственная дева!
Блондинка вдруг окрысилась. - Пошёл ты!.. (подробно варианты перечислив).
- Владычица красы и сладкой неги, твой гибкий стан стройнее кипариса! Все семь небесных сфер готовы рухнуть от ревности к такому совершенству!..
Девица нервно дёрнула щекой и покачала туфелькой на ножке.
- О, пламенный миндаль твоих очей!.. От них сейчас прикуривать нетрудно. - Петров слегка придвинулся к соседке (так, что скамья натужно заскрипела).
- Отлезь, урод!
- О да, с тобою рядом я безобразный див, кошмар пустыни, сегодня днём я в этом убедился... Но обуздать себя уж я не в силах, моя сладкоречивая Зухра!
- Родной!.. - она оскалилась в усмешке, смягчаясь от догадки запоздавшей. - Ты, что ли, с голой жопой вышивал сегодня где-то в центре на проспекте?
Петров зардел мальчишеским румянцем, прозрачные глазёнки потупив.
- Эх, ты, нудист! А роба-то откуда? В ментовке сэконд-хэнд уже открылся?
- О чудо-дева, этого не знаю, но вижу, что штаны мне коротки.
- А что ты там орал, когда вязали? Глаза всем надо выколоть, - горланит, - незрячим, дескать, зрение не нужно. - Блондинка покачала головой.
- Поверь мне, о царица всех красавиц, я уповать на большее не смею, - я грежу лишь о трапезе совместной.
- Тебя тут так накормят, ненормальный!
Петров поправил волос на макушке.
- Я укротил все шесть стихий природы, седьмую изыскал в ночных раденьях и о восьмой пишу девятитомник. Кто станет на дороге у меня?
- Ну ты, короче, круче Петросяна!
- Сейчас мы не об этом. Я - Петров.
- ПЕТРУШКА ты! - она расхохоталась и театрально глазки закатила. - Да ты хоть понимаешь где мы, клоун?
- О дивная Зухра, я так страдаю, мой слух не усладила ты ответом. Капуста есть. Провидчески припрятал. - Он ковырнул наручные часы, похожие, скорей, на детский компас, извлёк из них стодоллоровый жмутик.
- Ин год ви траст! И с каждым годом траще! Тут рядом забегаловка одна...
Блондинка посмотрела на Хромого и закусила розовую губку.
- Короче, я с ментами добазарюсь. Скажу, что ты больной... Тебя отпустят.
- А ты, о медногрудая богиня?
Девица ухмыльнулась.
- Я не крэйзи. Проблем не будет. Тут своя стихия.
Петров всплеснул массивными руками.
- Халва бокам!!! Ура! Из черни - к астрам! Как говорится, - скоро, бля, на бал!
Она слегка тряхнула волосами и прыснула в костлявый кулачок.
- Когда инспектор сумерек прохладных счета зари вечерней арестует, - затеял с книжным пафосом Хромой, - когда стада дневных автомобилей начнут редеть на пастбищах проспекта, гонимы волком полночи голодным, когда в саду затихших томных улиц распустятся нарциссы фонарей, когда кооператор летней ночи откроет мегамаркет небосвода и постовой луны взойдёт...
- Петров! -
сей лающий, вполне ментовский окрик прервал пролог рождающейся сказки.
- Сидеть! - она игриво-властным жестом Хромого удержала. - Жди, не ёрзай.
Изящно поднялась, оправив юбку в семнадцать сантиметров шириной, и вышла пошептаться с тем, с кем надо.
Петров сходил с ума от нетерпенья, и егозя тяжёлым крепким задом, рвал параллон, торчащий из скамьи...
- Ты что наделал, инвалид несчастный! - воскликнула девица, возвратившись. (Казалось, тут для птичек накрошили буханку хлеба. Нет, пожалуй, две.)
- Пойдём же!
Он охотно подчинился; запухший рот расстягивал в улыбке, по коридору волоком влекомый (телега дров за щупленькой лошадкой).
- Уйдём отсюда, сладкая Зухра, пустое место свято не бывает.
- Какая, блин, Зухра!.. Заткнись, дубина! - блондинка раздражённо прошипела. - Елизавета я! Запомни, дятел.
Дежурный за конторкой козырнул.
- Удачи, Лизка! Заходи почаще.
- Типун тебе!.. Отдай жене зарплату. - умело огрызнулась чудо-дева, Петровым протаранив турникет.
Дежурный хохотнул. "Тупая цапля... - (Вернулся к драгоценному "Плэй-бою".) - Пока ещё накрашена - годится, а смоет рожу - Господи спаси!.."
2
Косматый космос землю околпачил; сверчками спекулирует во мраке... Границу городскую миновав, сошли с дороги. Улей человечий, горя им вслед тоскливыми огнями, грядой домов ощерился. Над рощей зудят созвездий щедрые прыщи... И всюду льются запахи растений. Устав за день позировать позорно зело тридцатиградусному небу, они, дрожа блаженно, обнажились всецело, мудро, нынче - для себя лишь. Кто знает, каковы мы в темноте?..
Торжественные звёзды, ароматы, загадочные, вкрадчивые звуки... Пустыня внемлет. Богу ли? Едва ли. Но, внемля, отвечает... Отдаётся. Деревья, трасса, поле - всё священно. Всё молится - от звёзд до комаров.
- Как здесь балдёжно, мать твою налево! - блондинка расстегнула ворот блузки.
И вдруг, по небу чёрному скатился неслышимый плевок метеорита.
Девица резко взвизгнула.
- Звезда!!! Петрушка, загадай скорей желанье!
- Хотел бы я не знать того, что знаю, - пробормотал Хромой, кроваво сплюнув.
Они остановились на лужайке. Неровный редкий строй акаций стройных был, видно, децимации подвергнут за отступленье с призрачного поля, которое плыло за их стволами.
- Ты что молчишь? - спросила чудо-дева, пытаясь разглядеть его лицо.
Петров вдохнул степной стеклянный воздух, смахнув со лба букашку. Или мысли.
- Здесь, под открытым небом, на природе ему и ей так просто притвориться не лучшими, но первыми людьми, - сказал Хромой, и вдруг, смешно и грузно, как цирковой слонёнок закружился.
- Пустила благовонье мандрагора! В ущелье скал, под кровлею утёса дай мне услышать голос твой, голубка!
Девица рассмеялась.
- Мама мия! Ты гонишь, чудик!.. Как ты клёво гонишь!
Весь мир, казалось, звал, - настырно, нудно, - обрушиться друг в друга с облегченьем и разогнать скучающую кровь.
- Не ты меня избрала, Суламита, а я тебя избрал... - Хромой заплакал. А может, засмеялся. В полном мраке не слишком различаем смех и плач.
Они, обнявшись, грянулись о землю и обернулись предками людей, и покатились покотом по кочкам, теряя мелочь, зеркальце, блокнотик, ключи, презервативы и расчёски.
- О Суламита, ложе наше - зелень, а наши стены - кедры-великаны, а кровля - кипарисы... Чёрт, застряла, - шептал Петров, девицу раздевая.
- Потише!.. Аккуратнее, родной.
- Живот твой - чаша круглая с вином, пшеницы ворох...
- Тише, мой Петрушка!..
- Пустила благовонье мандрагора!
Вор-ветер пробежал по сонным кронам. Кусты зааплодировали шумно невидимой, но явной наготе. Звенел комар унылым муэдзином. Весьма развеселился соловей. В густых кустах в незримых недрах рощи протискивался кто-то неуклюже, кряхтя, хрипя, выхаркивая старость и суковатой палкой беспокоя чуть чутко задремавшую сирень.
- Ты что, давно ни с кем не занимался -?
- Не делай так!..
- А как?
- Замри.
- Ты странный.
- Молчи, я просто выбрал окончанье...
- Ты так дрожишь! Дай я тебя утешу...
И хрустнула сосна суставом ветви, и комары поют на ноту выше, и бегают ежи в траве упругой, и пальцы копошатся в волосах, и мерзко колет глупая серёжка...
Предутренний туман струистой мглою излился на заросшую тропинку. Ах, лето, тело... Всё оно одно.
------------------------------------------
Я нынче на ужин с подружкой
купил фаршированный смысл.
Он был с чесноком и петрушкой,
но всё-таки горек и кисл.
И повар бранил поварёнка...
Занудно бубня "не реви",
он дёргал за ухо ребёнка
рукою по локоть в крови.
А мы, не доевши гарнира,
забравшись по горло в постель,
под соусом скисшего мира
нашарили новую цель.
Грааль в оцинкованной кружке,
надкушенный глаз на ноже...
И влажные губы подружки
шептали: мы сыты уже...
----------------------------------------
(Олег Ткаченко. "Скопище скопцов". Днепропетровск. Издательство "Просвіта". Архив Петрова. В книге две закладки.)
3
Над мраком вдруг расклеившихся век как зонтик раскрывается квартира, отбросив ливень тёплых сновидений. Опять проснулся... Не хочу! Не надо! Я больше не могу терпеть такое, не выдержу, - едва шептал Петров.
- Ведь я нашёл! Я, наконец, исполнил... О, как она красива! Как красива! Она - одна. Но разве нужно больше? Для красоты количество не важно.
Удушливая тьма опять вращалась, невнятно, но упрямо возражая.
- Я больше не могу... Я умираю! – Хромой заплакал в жаркую подушку, без слёз, гоняя в горле иссушённом горбатый, постаревший, тихий спазм.
- Я утоплюсь! Сейчас наполню ванну... вдохну воды, - пусть лёгкие взорвуться.
Послышался какой-то странный шум... Далёкий мерный грохот водопада. Паркет заколыхался бледной дымкой. Бесшумно продираясь сквозь рыданья, скопления прозрачных пузырьков из мшистых бездн стремились вверх, наружу... Там, в выси, на поверхности кошмара миниатюрный шторм разбушевался.
- Да, да, я знаю, - всхлипывал Петров. - Не выход это. Чёрт возьми, не выход!.. Не буду я играть по их законам. С их мертвецами рядом я не лягу. Но что ТЕПЕРЬ мне делать? Что мне делать!? Я так мечтал немного отдохнуть! Она ведь ЕСТЬ! Ей лет едва ли двадцать...
И снова чьи-то вкрадчивые мышцы вздуваются под кожицей обоев. На полках неразборчивые комья, проклёвываясь рожицами с треском, о чём-то убедительно толкуют. Трясясь в ознобе, паникой охвачен, Хромой опять спасается в словах...
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
умереть - вумеуметь
Хромой с трудом вздохнул.
- Я понял, понял. Всё это был пролог. Теперь я должен... О, наконец-то сладостный финал! Поставить точку! Как же это сладко!
Тихонько осторожно выдыхает и стискивает руки между бёдер. "Надеюсь, что она поймёт. Надеюсь..."
Комар плутает... Чешутся часы. Звенит тоска. И чешуится время...
Петров лежал с закрытыми глазами, губастый рот разинув как ребёнок. Чудовища и призраки с боков его стращали, гукая беззвучно. Тряс за плечо древнейший из древнейших. Но бесполезно - он не шевелился.
...Ещё дрожа как мокрая собака, сжав кулаки и челюсти сцепив, и даже пальцы ног до боли скрючив, он кожей видел: ужасы уходят, фаллические сабли волоча.
И даже сон, холёный, деловитый, ниспосланный сюда в командировку из рая специально для Хромого, смутился, не решаясь начинаться. А слева вкрался вожделенный блик казалось бы утраченного утра.
-----------------------------------------
Мир впопыхах рождает счастье
и распадается на части,
роняя рыхлые куски
томленья, скуки и тоски.
И на шершавой шкуре мира
мозаикой зияют дыры;
ты запрокидываешь взгляд
и сонно впитываешь яд.
В пустой стеклянной колбе взора -
ажурность жуткого узора,
крадётся свет далёких фар,
и тишина душна, как пар,
и грузно с потолка свисает
очаровательный sweecide.
--------------------------------------------
(Лист из блокнота в клетку. Саша К. Не включено в архив; висит на стенке. Пометка на полях: "Самоубийца. Безграмотный поклонник Саши Блока.")
Окончание:
Петрушка глава четвёртая and end
http://proza.ru/2009/10/13/1305