Пластуны. гл. 2

Игорь Срибный
2. АТАМАН ГНАТ ЗАРУБА

        Заруба, проводив взглядом удаляющуюся конницу полка, рассредоточил пластунов по углам кошары в готовности к бою. В лес ушли секреты – по два казака в каждом. Повозки быстро закатили под навес, замаскировав тюками сена, ветками и жердями. Пока еще было светло, раненных стащили в дальний угол кошары и укрыли охапками сена. От них не отходил   войсковой лекарь .
         Быстро смеркалось, а в горах ночь наступает так, как будто бурка падает с неба, накрывая все окрест своим черно-лиловым покрывалом.
         Вскоре установилась ночная тишь, разрываемая треском цикад, да филин ухнул раза три-четыре.
         Заруба, сидя на корточках у опушки леса, внимательно вслушивался в звуки ночи, ожидая прихода психадзов, а в том, что они явятся проверить кошару, Гнат нисколько не сомневался. Горцы же видели, что казаки уходили на рысях, не отягченные обозом с раненными. Но не видели, как  скрытые строениями кошары и скальным уступом, пластуны распрягали и расседлывали лошадей и отдавали их коноводам, чтобы лошади не выдали остающихся в кошаре казаков своим ржанием. Поскольку боевой конь чует приближение врага не хуже собаки и предупреждает об этом хозяина. Остался с пластунами только верный конь Зарубы – Янычар.
          Наверняка, исчезновение казачьего обоза не осталось не замеченным и встревожило горцев, и они придут проверить, куда делись повозки.
          К полуночи посвежело, с гор потянул легкий прохладный ветерок, разогнавший на небе невесомые тучи, и выпустив на волю ночное светило. Он то-то и донес до чуткого уха Зарубы едва различимый среди других звуков ночи шорох шагов по высокой траве. Гнат приник ухом к земле и скоро определил, что с ближайшего отрога спускается пять-шесть человек. А вскоре и запах появился – овчины, черемши и конского пота, коим насквозь пропитывалась одежда всадников - горцев.
         Гнат отполз к ближайшему дереву, и встал за его ствол, прислушиваясь и стараясь не пропустить ни одного звука. На несколько мгновений плотно зажмурив веки, он приготовил глаза к ночному зрению, и когда открыл их, окружающий мир предстал пред его взглядом в мерцающем серовато-желтом свете. Заруба бесшумно вынул из колчана, висящего за спиной на широком ремне, две найзы  и прислонил их к дереву. Два кинжала сдвинул на ремне так, чтобы можно было выхватить их одним движением. Одного-двух горцев он намеревался взять живыми, поэтому стал быстро-быстро разминать кисти, сцепив их пальцами.
         Вскоре горцы вышли из-под сени вековых буков и, присев на одно колено, стали вслушиваться в ночь. Не услышав ничего подозрительного, они растянулись цепью и, неслышно ступая, двинулись к кошаре.
        Заруба подпустил их вплотную. Обойдя дерево, за которым он хоронился, Гнат оказался за спиной противника, держа наготове найзы. Как только два крайних психадзе вошли в полосу тени, две найзы, словно молнии, пронзили пространство и вошли им между лопаток, круша позвоночные диски. В тот же миг полетели, кувыркаясь в воздухе, кинжалы, мягко пропоров тонкую кожу на шее еще двоих горцев. Оставшиеся в живых в недоумении остановились и, обернувшись, увидели горящие в ночной темени волчьи глаза, а затем раздался низкий утробный рык, парализовавший волю и вселивший ужас в непоколебимые сердца мужественных и дерзких психадзе. Как и все нормальные люди, храбрые в битве с равными, они панически боялись жестоких сил природы и преклонялись перед ними, считая зверя хозяином гор. К тому же волк был их тотемным зверем – почитался у горцев, как хозяин рода. Не в силах пошевелиться, они смотрели округлившимися глазами на приближающийся к ним силуэт огромного зверя, продолжавшего угрожающе рычать. Никто из них даже не сделал попытки взяться за оружие. Ноги стали ватными и приросли к земле. А зверь все приближался, и уже ясно виден был огромный волк, идущий почему-то вразвалку на задних ногах. Затем волк прыгнул…
         Приблизившись к кошаре, Заруба подал условный сигнал – трижды пролаял лисом, чтоб его ненароком не подстрелили свои. Увидев в свете луны атамана, обвешанного трофейным оружием и с пленными горцами на плечах, двое пластунов выбежали ему навстречу и приняли у него пленников, перекинув их  на свои плечи.
         - Где толмач Уляб? – спросил Гнат, устраиваясь в темном углу, куда снесли пленных.
Казаки разбудили адыга - переводчика, который знал почти все горские языки, и тот присоединился к  Гнату, чтобы сразу же начать допрос. Уляб уже несколько раз присутствовал при допросах пленных горцев, и каждый раз поражался, с какой легкостью Заруба добивался нужных ему сведений.
         Тихим свистом Гнат подозвал Янычара и, когда конь неслышно приблизился, снял с луки седла затертую холщовую котомку – спадщину  деда Мазура, отдавшего Богу душу три года назад. Но перед смертью дед научил Зарубу некоторым премудростям лечения и введения человека в языческое состояние общения с богами – «омману» или «морок».
         - Посмотри, кто это, - сказал Гнат Улябу, кивнув на пленных и развязывая котомку.
         Уляб низко склонился над пленниками и тут же отпрянул, словно змею увидел.   
         - Ты чего? – спросил Гнат.
        - Это братья Дауд и Кунта – хозяева Ичкерийского леса. Их шесть братьев – все славны своей жестокостью и беспощадностью. Сами горцы их боятся и ненавидят. У них кровники в горах повсюду, но во время войны – нет лучших хиджретов , чем они, а на время войны с общим врагом кровная месть отменяется.
        - Четверо из них, похоже, уже упокоились. Я их на опушке леса оставил. Надо тела убрать и следы уничтожить, - Заруба кивнул Лысогорке – лучшему стрелку пластунов, и тот, взяв еще пяток казаков с собой, отправился выполнять приказ атамана.
       - Который из них будет знать все о противнике? – спросил Гнат Уляба.
       - Старший – Кунта! Он амир психадзе, они все ему подчинены. Даже шамхал Тарковский его побаивается, а амир хиджретов Караташ считается его правой рукой.
       Заруба выудил из недр мазуровой котомки небольшую стеклянную бутылочку, и с трудом открыв плотно подогнанную деревянную пробку, выкатил на ладонь небольшой шарик серо-зеленого цвета. Заруба покатал шарик между ладонями, чтобы разогреть, и засунул его Кунте, который все еще был без сознания, под язык. Выждав некоторое время, Гнат приподнял голову Кунты и ладонями стал с силой растирать ему уши. Горец замычал и открыл глаза. Заруба усадил его, привалив спиной к стене кошары, и стал задавать вопросы, которые Уляд тут же переводил горцу. Выслушав вопросы, Кунта говорил так, как будто стремился выговориться на всю оставшуюся жизнь. Уляб едва успевал переводить, в который раз поражаясь легкости, с которой герой-горец выдает все секреты войска шамхала. Спустя несколько минут Заруба знал о противнике все – и состав войска, и наличие огнестрельного оружия и четырех горных орудий, и тайные тропы через перевал, и присутствие сотни сипаев – гвардии турецкого визиря, любезно выделенной шамхалу в помощь турецким султаном. Знал он теперь и самое главное – завал, закрывший вход в горловину ущелья, и заперший русских в каменном мешке, существовал только для русских. Соединившись с подходящими каждый день отрядами горцев, шамхал отправит часть воинов разбирать завал и отвлекать силы русских на перестрелку с ними. А основные силы проводник шамхала Аюб, который излазил эти горы вдоль и поперек, проведет по старому, давно высохшему руслу Аксая, под низко нависшими сводами скальных пород, и выведет во фланг русским прямо в селение. Хиджретам нужно будет скрытно преодолеть ореховую рощу и – они в селении, где их появления никто не ожидает…
         Выговорившись, Кунта вдруг закатил глаза под лоб, и сильно засучил ногами. Через несколько минут, он умер.
         Его брат Дауд скончался часом позже, так и не придя в сознание.
         Заруба стал готовить гонцов к полковнику Зырянскому, благо до рассвета оставалось еще более трех часов, но вдруг ночную тишину разорвал троекратный лай лиса…