Голландская корова

   
 

Голландская корова.


Я бежала вприпрыжку по перрону парижского

вокзала и как будто видела себя со стороны: короткие

черные сапожки, пошитые в России, но по немецким

лекалам, нежно обнимали мою маленькую ножку до

щиколотки, заканчивая объятия сверкающей брошью,

которая как бы посылала в окружающую среду сигналы

и которые незамедлительно возвращались хозяйке в

виде чиркающих мужских взглядов, а также и женских,

пожалуй, тоже. Молодцы немцы! Не подвели - умеют

расставить правильные акценты на женских сапогах!

Как и везде, впрочем.....

Далее, мысленно поднимаясь по моей миниатюрной

фигуре , видела укороченную светлую юбку, которая

так себе, конечно, но фишка заключалась в том, что

она заканчивалась именно там, где и было положено –

выше на 2 см после выпуклой коленки - это самая

оптимальная длина для моих коротких юбок. На самом

деле - это чисто женский прием, ввод в заблуждение

окружающих, обман в своем роде для тех, кто не


обладает пропорциональными конечностями. Будь юбка

чуть выше или ниже - чиркающих взглядов было бы

намного меньше. Ну почему я ТАК похожа ногами на

папу?? Завершала "ансамбль" розовая кофточка с

висюльками по горловине и низу. Это самое трудное.

Это не просто кофточка - это рубеж между прошлой

жизнью и настоящей: я ее купила, когда Алан-Алик мне

сказал, что не хочет больше жить со мной, потому что у

него любовь с соседкой, но денег на кофту дал.

Мужчины, мужчины, когда вы наконец перестанете

искать свой идеал и остановитесь просто на

обыкновенной, вменяемой, в меру привлекательной и

хозяйственной женщине? И пусть Алан не доказывает с

пеной на губах, что это чувство у него впервые: ха-ха,

я-то знаю, что у этой дамочки дома и бизнес в Испании,

а как говорила моя знакомая - мужик там, где слаще.

Ой, куда это меня несет, еще не хватало, чтобы мой

новый имидж испортила горячая слеза на щеке.


А почему новый имидж? Да потому, что я впервые в

жизни отправилась в поездку в таком игривом виде:

новая жизнь - новый имидж! Долой удобные джинсы,

черное и серое - даешь розовое и короткое (на 2 см

выше коленки)! В таком розовом настроении я бежала

на поезд, который отправлялся в Голландию. Я ехала к

своему великовозрастному отпрыску, который взял и

поступил не просто в институт, а в голландский! Ну

надо же! Я такого никак не ожидала от своего

троечника! Впрочем, у отпрыска всегда были задатки,

потенциал, которые достались от моего бывшего, (но

который так и не смог правильно ими распорядиться).

Правда, учителя утверждали, что этот потенциал у

него, Вадьки, слишком даже скрытый. Но я не

переживала за его высшее образование - на худой

конец всегда можно было всунуться в какой-нибудь

технический вуз в нашем провинциальном городке, но

чтобы в Голландию... Потенциалы и задатки заработали

вопреки прогнозам педагогов.


Вот он, мой тихушник, всегда так, огорошивает в

последний момент.




И вот через 4 часа должна состояться встреча в

Голландии с моим Вадькой, который будет ждать меня

на перроне, а потом мы пойдем в маленький

ресторанчик, где будем есть жареную рыбу, которая

самая вкусная в мире, и запивать ее розовым вином! И

так целых 3 дня... Как я счастлива - все-таки любовь к

ребенку и есть самая настоящая любовь и ни на каких

"аликов" я эту любовь не променяю...




Я влетела в вагон и плюхнулась в удобное кресло

рядом с крупной женщиной. Мы обменялись

фальшивыми улыбками, и между нами завибрировал

воздух, заметный только для нас, и сразу пролегла

невидимая граница нелюбви друг к другу. Я из тех,

которые безошибочно улавливают такие вибрирующие

границы между людьми, когда не знаешь за что, но ты

не нравишься человеку и он тебе тоже. Причин явных

может не быть, но твой мозг, кожа, говорят: "Этому

человеку ты не нравишься". Просто потому, что

дышишь. Это может быть не обязательно женщина,

может быть и мужчина или ребенок. У меня так было

несколько раз.





Мы немного поерзали каждая в своем кресле,

усаживаясь поудобнее и внутренне приготовились к

путешествию. Ерзать мне было легче - моя весовая

категория позволяла это делать легко, а вот барышня

еще какое-то время пыталась вместить свою огромную

заднюю часть в узковатое кресло. Есть такие женские

фигуры, где попа живет своей, отдельной жизнью, сама

по себе и не слушает сигналов, идущих из мозгового

центра. Фигура моей соседушки была именно из этой

оперы. Мы еще раз обменялись невидимыми для

окружающих сигналами нелюбви друг к другу, поезд

тронулся и... мы поехали.


Вагон был набит до отказа, преимущество составляли

молодые мужчины. Я оглядывала их сонными глазами и

думала об Алане-Алике с его мерзавкой - "внезапной и

последней любовью", Вадьке, жареной рыбе и

холодном розовом вине... Кажется я задремала, потому

что очнулась от внезапного толчка поезда и быстро

распространяющимся непонятно откуда запахом

расплавленной электрической проводки. Что это?

Катастрофа? Теперь я уже не просто очнулась, а

конкретно стукнулась лбом о спинку кресла


впередисидящего соседа. Мама дорогая... точно,

катастрофа! Теперь по сценарию Голливуда, мы

должны начать крутиться вокруг своей оси, быстро

сваливаясь в кювет, да? Вагон стало раскачивать из

стороны в сторону, запах усилился, заерзал уже весь

вагон, люди переглядывались, проводники-амбалы

испуганно забегали по вагону, я и соседка со своей

попой резво вцепились в подлокотники, и... И ничего

страшного не произошло, поезд стал резко тормозить.

Теперь я уже вдавилась в свое кресло, так как ехала

спиной по ходу поезда. Кресло просто всосало меня со

всем моим розовым имиджем и сапогами, сшитыми по

немецким лекалам. Кресло под соседкой издало

умирающий звук, мы переглянулись и наши волны

нелюбви друг к другу переплелись в своем общем

страхе перед неизвестностью.


Почему я не писатель Тургенев? Если бы была им, то

описала бы всклокоченное поле, посреди которого мы

встали, голландское солнце, лениво освещающее его и

свинцовые рваные голландские облака. Почему все

было голландское? Да потому что мы успели пересечь

границу между Бельгией и Голландией.





Поезд остановился. В вагоне наступила мертвая

тишина, и, как пишется в детективных романах, мы

оказались отрезанными от мира. И тут я поняла,

насколько я оказалась отрезанной от мира, - да,

именно я! Ведь у меня закончился заряд в моем

мобильном телефоне, и я не могла позвонить вообще

никому, чтобы всхлипнуть напоследок, включая моего

нововлюбленного, который, как мне рисовало

воображение, поглаживал в настоящее время коленки у

этой старой клячи в моей собственной кровати...


ЕЕЕЕЕЕЕЕППППППППРРРРРРРСССССССССТТТТТТТТ! –

сказала я про себя и медленно повернула голову в

сторону соседушки - вот кто мне поможет, и за это я ее

не просто полюблю, а может, стану даже взаимно

любимой подругой, которой она будет доверительно

рассказывать о своих немногих победах над

мужчинами. Итак, я повернула голову в сторону уже

любимой соседки и, набрав побольше воздуха в легкие,

проблеяла умирающим голосом на плохом

французском: "Нет ли у Вас, милая девушка,

телефончика позвонить мужу, предупредить о

непредвиденных обстоятельствах, т.к. у него больное...

больная... больные (тут я забуксовала) - воображение

предательски рисовало только " пивной живот" Алика,

так он был здоров как конь. Выручила логика: пивной

живот - значит, больная печень. Это же ясно - у него

больная печень. По ее реакции я сразу поняла, что

слово "муж" не надо было произносить. Лучше было бы

произнести "мать" или "брат", или на худой конец

"подруга". Я это поняла по ее сначала расширенным, а

потом резко суженным зрачкам, а потом и он, зрачок,

пропал - осталась темнота. Вот в эту темную бездну я и

заглянула, но, учитывая экстремальную обстановку,

решила держать удар сколько потребуется. И тут я

увидела в бездне бегущую строку, на которой было

написано красными буквами:  "А ПЛАТИТЬ, СВОЛОЧЬ,

КТО БУДЕТ???" Соседка, тряхнув головкой, тоже

проблеяла в моем же стиле, что кредит в ее телефоне

заканчивается и она не уверена, хватит ли времени на

разговор с моим больным на печень мужем. Я сказала,

что хватит и вынула из кошелька козырь - 10 евро.

Соседкина попа, ёрзнув, выдала смятение души ее

хозяйки. Но против такого козыря как 10 евро за

минуту-две, сердце уже любимой мною соседки не

устояло. Она молча, с застывшим лицом, не отводя

своей бездны от моих глаз, протянула мне свой

телефон. Капкан захлопнулся.


"Ммммммм... ", - промычал мой почти новобрачный в

трубку и я, всхлипнув, начала тараторить Алику о той

беде, что случилась со мной и о моей неизвестности в

будущем, и что я не собираюсь ночевать в поле и ему

надо что-то придумать на этот счет. "Мммммм, что я

могу для тебя сделать? ", - спросил он деревянным

голосом... Этого вопроса я и ждала, поэтому, дав

ценные указания о том, чтобы предупредить моего

несчастного Вадьку и чтобы он, Вадька, не спешил на

перрон встречать свою мамочку, а сделал бы это на

пару часов позже. Все тем же деревянным голосом Алик

обещал исполнить мое последнее желание. Я

отключила телефон и твердой рукой отдала его

соседке. Теперь можно было расслабиться и ждать, что

будет дальше. А дальше было вот что. Голос из

громкоговорителя объявил на трех языках, что рельсы

неожиданно пересекла отбившаяся от стада корова и,

не рассчитав путь, попала под колеса нашего поезда, а

попросту - взяла его на грудь. Я хорошо помнила тему

из школьной программы по географии о голландском

животноводстве. Уже тогда советские люди знали, что

самые упитанные и мускулистые коровы - голландские.

Но вот по надою и приплоду - на 2-м месте после

советских, естественно. Поэтому сломать "забрало" у

поезда и остановить грудью целый состав было делом

пары минут для голландской мясной породы.  Далее

голос успокоил, что волноваться не надо и скоро

прибудет группа спасателей, но они не только

прибудут, а еще подгонят другой поезд, который нас,

нервных, оттащит в нужном направлении. Через сорок

минут тревожного ожидания, действительно, появилась

группа спасателей, состоящая из крепких парней,

одетых как и положено - в защитные желтые

костюмчики (в таком не утонешь, не сгоришь) и стали

яростно помогать - протягивать руки помощи всем, кто

вываливался из вагонов. Необходимо было пересесть в

другой поезд, который уже ожидал на параллельных

рельсах. Да, именно вываливаться, потому что рельсы

нашего поезда также проходили по высокой насыпи.



Расстояние между выходом из поезда и землею было

довольно приличным и это грозило при

самостоятельном спрыгивании переломом ног в лучшем

и шеи - в худшем случае. Вот для того и нужны были

молодчики-спасатели, чтобы обеспечить плавный

переход пассажирам без вреда для здоровья. Мне для

плавного перехода достался коренастый, в теле,

спасатель, с висячими усами "а ля Дали". Оценив

молниеносным взглядом мою весовую категорию, он не

подал руки как всем остальным, а просто схватил и

приподняв над голландским полем, впечатал меня в

свое накаченное тело и немного размазав по нему,

наконец, поставил на землю. Мы встретились глазами.

Он все еще держал меня в объятьях и по его

поднявшимся кверху усам я поняла сразу, что мой

розовый имидж и обнаженные коленки сработали в

нужном направлении - его глаза говорили мне, что,

если б встреча произошла в другой обстановке, то нам

было бы о чем поговорить... Но на службе как на

службе и он, даже не оглянувшись в мою сторону, уже

тащил сверху пожилого мужчину, но при этом не брал

его в объятья и не размазывал по своему телу. Усы

спасателя заняли свое обычное место.


Здесь я хочу сделать отступление и немного

поговорить о мужчинах, хотя о них переговорено много

всякого и знаю я о них не по-наслышке - все таки 2

брака, не считая легких и тяжелых увлечений. Не буду

много останавливаться на философских,

социологических, медицинских, а также теологических

трудах, не буду анализировать эволюцию

мужественности, начиная с библейских времен. Я скажу

кратко. Каждый мужчина, ну просто любой, независимо

от возраста - это скрытый олимпийский чемпион по

бегу на короткие дистанции. Я это все видела своими

глазами и могу написать и защитить диссертацию под

названием  "Неизученный наукой потенциал мышц

мужчины в экстриме". К чему это все я? А к тому, что

второй поезд, на котором нам суждено было

продолжить путешествие, оказался на один вагон

короче того, травмированного коровой и сидячие места

должны были достаться исключительно чемпионам по

бегу на короткие дистанции. Я не побежала как все

стальные. Я медленно шла по насыпи в своих сапогах,

сшитых по немецким лекалам, мои волосы трепал ветер

от проносившихся мимо потенциальных олимпийских

чемпионов.


Теперь предстояло еще одно испытание - залезть в

поезд, укороченного на один вагон каким-то

вредителем. Тут мой розовый имидж явно подкачал,

потому что подавать руку, а тем более брать в

железные объятья меня никто не собирался, так как

спасатель, стоявший на входе в вагон был женщиной и

оглядев меня снизу доверху, она, спасатель,

предоставила мне право самой карабкаться в узкой

юбке по чугунной лестнице вагона, который также

стоял высоко на насыпи.


Я бы хотела опустить это место, но только хочу

сказать, что взобравшись наверх, я обнаружила две

огромные дыры на чулках в районе "папиных" коленок.

Розовая юбка была в черных масляных пятнах, к тому

же она, юбка, уже не была на моей любимой высоте - 2

см выше коленок, а горааааздо выше, но мне было на

все наплевать и я так и зашла в вагон - с задранной

юбкой в черных пятнах на розовом и драными

колготками, по бокам висели мятые сумки. Я

протиснулась с сумками в переполненный вагон и,

пробираясь меж тел несчастливцевых, которым не

достались сидячие места, остановилась где-то

посередине. Все места были заняты, как я уже сказала,

и заняты они были потенциальными олимпийскими

чемпионами по бегу на короткие дистанции, т.е.

мужчинами. Стояли исключительно женщины. Поискав

глазами мою бывшую соседку и не увидев ее, я

остановилась около сидящего красавца лет тридцати

пяти. В руках у него оказалась газета, которую он с

наслаждением читал. С наслаждением, потому что для

него уже все давно кончилось: стресс, гонка, взлет в

вагон и мягкая посадка в удобное кресло, и у него не

было главного - красивых сапог, сшитых по немецким

лекалам, со шпилькой в 10 см... Итак, мужчина читал.

Один раз он даже взглянул на меня и ободряюще

улыбнулся, мол, не горюй, еще 3 часа и ты с Вадькой

будешь есть жареную рыбу и запивать ее холодным

розовым вином. Я стояла навалившись на спинку его

кресла и гипнотизировала его розовый от бега,

подернутый нежным пухом висок. Гипноз подействовал

- он аккуратно сложив газету, смежил очи и заснул.

Кстати, заснули все, кто сидел. Разом. Не спали только

женщины - они, навалившись кто на что можно,

смотрели на виски сидящих соседей, гипнотизировали.

Но я-то знала, что напрасно - от этого только сон

делается глубже, дыхание ровнее, некоторые

захрапели. Мужчины спали и совесть их тоже.


Прошел час в мерном покачивании поезда, он шел

медленно, как будто бы боялся нарваться на уже

голландского быка. Мужчины продолжали спать,

женщины - стоять. Все уже свыклись, смирились и

притерлись друг к другу - места -то было мало и только

ждали одного- конца путешествия. Первой не

выдержала я - сняла свои сапоги, второй - англичанка –

она села на пол. За нами потянулись другие женщины.

Мы больше не были просто женщинами, мы были


сестрами и даже где-то амазонками - это я прочла у

некоторых по лицу. Тут я вспомнила, что страшно хочу

есть и, приземлившись рядом с англичанкой на пол

вагона, с ужасом уставилась на дырявые чулки и

черные пятна на юбке. Англичанка оказалась более

продвинутой, чем остальные, сдавленная ногами

стоящих соседок, она умудрилась достать из рюкзака

бутерброд и начала с аппетитом его есть. "Чем я хуже?"

- подумала я и тоже достала бутер с колбасой. В вагоне

запахло едой.



Женщины оживились и потянулись к сумкам. Вот уже

полвагона сидело на полу и жевало. Мой взгляд

упирался в колени сидящих напротив кресел. И тут

ужас пронзил мой мозг - тараканы! Представила, как

буду шарахаться, зажатая со всех сторон чужими

телами, в случае нападения тараканов. Так вот,

тараканов в поезде " Париж-Амстердам " нет –

проверено лично! Расслабилась.


Время, оставшееся в пути, прошло в мирном

постукивании колес. Вадька встречал меня на вокзале с

букетом роз. Увидев меня, он пробежал глазами по той

картине, которую я собой представляла - уже в далеко

не "розовом" имидже, озадаченно произнес: "Ты что,

маман, репетируешь халовин? - имея ввиду тот самый

праздник, когда все переодеваются в нечистую силу –

вроде до него еще месяц? Или это у вас, парижан,

новые тенденции в моде? Хиппуешь, маман, в натуре?"

Я, всхлипнув, уткнулась ему в грудь и, задрав голову,

посмотрела снизу вверх в голубые глаза моего сына.

Как он похож на своего отца! Но тут же одернула себя –

исключительно фигурой, а ум и красота - мои. Мой

материнский инстинкт не дремал - я быстро и

незаметно принюхалась, а вдруг Голландия развратила

его и он курит травку? Но от Вадьки пахло так же как и

в детстве - чистотой и молоком. Нет, еще не курит,

слава Богу... Заплакала. Ну ничего, ничего, погладил

сын меня по спине, я тебя отмою дома и причешу. Я

взяла цветы, понюхала, они не пахли. Вадька взял

сумки, и мы поплелись к автобусу. В автобусе

пересказав в лицах, что со мной произошло, я,

наконец, успокоилась. В первый же вечер сын повез

меня в ресторан на берег моря - есть мою так

долгожданную рыбу, запивая ее розовым вином, под

звуки джазового оркестра. Потом мы гуляли по берегу

северного моря. Если бы я была писателем М.Горьким,

то, описывая северное море, сказала бы, что оно

рыдало и смеялось одновременно. Оно было строгим,

это море, каждая тяжелая серая волна, которая била в

берег, как будто смеялась надо мной: ну как тебе,

мечтательница в розовом, заграничная жизнь?Что

будем делать?-, спрашивала волна .....А я знаю?


Три дня пронеслись быстро. Мы соскучились друг по

другу и кое-что поняли каждый для себя: я - что у меня

взрослый сын, а что понял сын обо мне, можно было

только читать по глазам, в которых была тревога по

своей, по-прежнему неустроенной "маман".


Настало время возвращаться в Париж. Вадька

провожал меня на вокзал. Я уже не была в сапогах,

сшитых по немецким лекалам и розовой юбке.У меня

был серый верх и черный низ, на ногах удобная обувь

без каблуков, чтобы можно было бежать на короткие и

длинные дистанции не хуже других, в случае чего. Я

чувствовала себя серым пятном, отличить меня от

асфальта было невозможно. Я обняла Вадьку на

прощание, не забыв дать строгое указание учиться,

учиться и учиться. Когда зашла в вагон, по щекам

обильно лилась влага, когда опять увидимся? Поезд

тронулся, последний раз махнула рукой в окно своей

единственной любви - сыну и мы поехали. Приехали. Я

вышла из поезда и    полной грудью вдохнула

вокзальный парижский воздух. Как я раньше любила

возвращаться из Европы на этот вокзал! Тогда я знала,

что меня будут встречать... Теперь же одиноко влилась

в серую толпу, не утомляя себя поиском глазами той,

знакомой фигуры. Это картина была из прошлого. Этот

старый роман с подобными картинками из прошлого

уже дописан, осталось расставить акценты и написать

заключительную часть.


Открывая ключом дверь квартиры, поймала себя на

мысли, что я не иду, а крадусь, как вор. А все потому

что меня никто не ждет и я захожу в чужое место,

возможно которое уже застолбила другая женщина, а я

тот вор, который крадет не тряпки, а время. И дело

только единственно в том времени, когда я передам с

рук на руки влюбленного Алика его богатой

"настоящей" любви. Алик сидел на диване и

сосредоточенно фокусировал глаза в телевизор - там

была его любимая передача - о новых марках машины –

стон и скрежет машин раздавался по всей квартире.

Увидев меня, он встал и, растянув губы в фальшивой

улыбке, подошел и чмокнул меня в лоб. Все- таки он

был француз и умел хорошо "гнать" картину. Еще рано,

зверея, подумала я про себя, целовать меня в лоб. Не

дождешься! Ну что там случилось в дороге, дорогая?

Какая еще корова? Ты сидела на полу? Ну нет, так не

пойдет, мы будем жаловаться! Мы будем писать, с этим

надо кончать! До чего докатилась старая бедная

Франция ! О чем они думают! Да я им, да мы им! Кто

были "мы" и "они", Алик не уточнял. Да я и не

спрашивала, а с удивлением смотрела на его вмиг

окривевшее от эмоций лицо и брызги слюны, который

он извергал. Неужели это был тот самый мужчина, с

которым я хотела прожить до "последней березы"! Нет.


Только не с ним. Давай пиши, качай права,

позволила я ему. Алик всегда любил деньги и

возможность их откуда бы ни было выколотить,

получить компенсацию за что бы то не было, он не

упускал никогда. Подпишись - сказал он мне на готовой

за 20 минут "телеге", которую он собирался отправить

администрации вокзала. Я не читая, подписала и устало

побрела на кухню. Вечером этого же дня, рассевшись в

разные углы комнаты, мы сухо обсудили все детали

развода. Алик был на высоте: он сказал спич о том, как

он любил и разлюбил, что так бывает со всеми, привел

в пример своих братьев и сестер, их и своих отцов и

матерей, которые тоже разводились всю жизнь и ничего

- живут счастливо в своих новых семьях. Он, как

джентльмен, пообещал, что не выгонит меня в течении

6 месяцев, а мог бы, потому что квартира его - он не

сволочь в конце концов и все понимает. За это время

мне надо найти новое жилье, сменить банк, привыкнуть

к тому, что Алик не муж, а брат, например. И что после

развода мы будем дружить, и он даже будет раз в

месяц меня приглашать в ресторан, чтобы обсудить мои

дела и вообще я могу им располагать во всех

отношениях. У меня не было сил говорить ответный

спич. Я согласилась на все условия и, сказав это,

пошла спать, попрощавшись с ним, как с братом.

Вечером следующего дня он с удовольствием объявил,

что мы идем обедать к его 80-летней родной тете. Я

была очень рада - это единственный человек, который

меня принял и полюбил в его семье. Тетя, не смотря на

возраст, была дамой приятной во всех отношениях: она

обладала ровным, доброжелательным характером,

пребывала в ясной памяти, мысли излагала кратко, но

ясно, била не бровь, а в глаз, так сказать, вся семья ее

уважала и где-то даже побаивалась. Порто оставалось

любимым ее напитком и совсем не портило ее здоровья,

как утверждают медики. Алик предупредил, что для его

семьи все остается в секрете и для всех вообще, вплоть

до дня развода, никто ничего не должен знать и мы

должны "гнать картину" до последнего. Почему? –

ехидно спросила я - пусть знают, что ты "влюбился" в

богатую старуху!! Но после того, как он намекнул, что

тогда мне придется немедленно покинуть квартиру, я

взяла себя в руки и обещала. В гостях у тети

приглашенными оказались не только мы, но еще и две

ее приятельницы - в том же возрасте. Они часто

устраивали вечеринки - с покером, ликером и

неизменным Порто, потом следовал сытный ужин и

дамы, которым под 80, разъезжались на такси по

домам. Вот и в этот раз были две ее пожилые

подружки. Мы пили шампанское, легкое вино, тяжелое

Порто. Так как я любила тетю, а она меня, то мне не

составляло труда быть приветливой и веселой,

естественной. Алик зорко следил за мой, не выкину ли

я "коленце" и не начну ли рассказ про нашу

совместную жизнь. Но нет, я щадила этого стареющего

клоуна, у которого на уме были только деньги, и весело

пересказывала все мои злоключения с поездкой в
Голландию. Когда я закончила рассказ, установилась

тишина. В тишине прозвучал тетин голос: я не

сомневаюсь, что эта была голландская корова,

французская бы себе этого не позволила, голландские

всегда были очень фамильярны. Старушки подтвердили

эту информацию кивком головы и подняли бокалы. За

французских коров! - провозгласила тост тетя. Все с

удовольствием выпили. Когда она провожала нас до

двери, то, положив мне свою руку на плечо, заглянула

в глаза и тихо сказала, что у меня все будет хорошо,

она верит в это, и улыбнулась загадочной улыбкой.

Старых людей не проведешь веселыми рассказами!

Через месяц пришло письмо из администрации вокзала,

с извинениями, а с ним и чек на 15 евро. Я тупо

смотрела на чек и думала, что мне делать с ним –

положить в банк или купить венок и послать его на

могилу несчастной корове? Алика возмутила сумма и он

стал опять орать, что "не позволит им". Что не

"позволит" и кто эти "им" - опять не уточнял. На что я

заорала не своим голосом, что обожаю сидеть на полу в

поездах и что мне нравится как сильные мужчины-

спасатели легко поднимают меня к небу, а потом

прижимают меня к своему сильному телу и что я это

хотела бы испытать это чувство опять и опять, что я

его, это чувство полета, буду испытывать регулярно

после развода! Алик как-то съежился, сдулся и с

изумлением смотрел на меня: за все наши 4 года

совместной жизни я еще ни разу не кричала. В этот миг

я поняла, что я была как та самая несчастная

голландская корова, которая отбившись от пастуха-

голландца вырвалась на свободу из стада, хлева, дойки

по часам и гормональным инъекциям, беременности и

родам по отмашке ветеринара, захотела зажить другой,

вольной жизнью, а вот тут то ее и поджидал на рельсах

поезд "Париж-Амстердам" и проехав по ее доброму

сердцу, прикончил. Алик не ожидал от своей

молчаливой, ровной, всегда "входящей в положение"

жены таких высоких нот. В этот же вечер я переехала к

своей подруге, а еще через две недели в новую

квартиру. Я часто езжу в поездом "Париж - Амстердам"

в Голландию к Вадьке и ничего не испытываю, кроме

тихого счастья. У меня всегда заряжен мой мобильный

телефон, правда, еще некому звонить по нему в случае

чего, кроме Вадьки, но я уверена, что скоро появится.

Алик часто звонит мне, чтобы пригласить в ресторан и

обсудить планы на совместное будущее - а в какой

семье не бывает размолвок? Но я не принимаю его

приглашений. Когда я пересекаю границу Бельгии, то

всегда с грустью вспоминаю бедное животное, которое

захотело призрачной свободы. И если вы тоже ехали в

том самом поезде и видели женщину в розовом,

сидящей на полу и поедающую бутерброд - это была я.