1985 год и ещё два года
Предыдущий рассказ я завершил фразой: « Но до выдачи ордера оставалось ещё более двух месяцев». В ожидании вселения мы начали кое-что первостепенное, небольшое по объёму, покупать для новой квартиры, ведь такие покупки за один день после переезда не сделаешь.
Теперь по воскресеньям после завтрака, когда жена уходила на работу, а дети были заняты своими делами, я отправлялся девятым троллейбусом к 5-ой станции Большого фонтана. Сходил на остановке напротив почтового отделения на улице Черняховского и между домами, не спеша, пробирался к стройке. Я еженедельно прослеживал видимые мне изменения в моём будущем доме, стараясь примерно определить, когда будет закончено строительство. Потом продрогший возвращался домой, обедал и снова садился к письменному столу спиной к окну и зажигал чёрную «наркомовскую» настольную лампу. Надо было писать и писать или печатать на пишущей машинке.
Не знаю почему эти удобные пластмассовые устойчивые настольные лампы с вращавшимися на шарнирах вытянутой составной шеей и головой- абажуром, выкрашенным изнутри серебрином, называли наркомовскими. Но более удобной настольной лампы я по сей день не увидел. Такая лампа у нас в семье появилась ещё до войны. После войны их производство продолжалось много лет. Мне казалось, что стоило сесть за стол и включить лампу, как сразу, без раскачки у меня возникало рабочее настроение. Это был, наверное, по Павлову, выработавшийся с годами условный рефлекс.
Наступил, наконец, и такой день - 9 января 1985 года, когда следовало идти на Приморский бульвар в райисполком и получать ордер на вселение в квартиру. Мне об этом накануне сообщил Теплов. Утром я с женой отправились за ордером.. На улице в сером воздухе ощущался небольшой мороз, но дул неприятный ветер, на тротуарах поблескивала хрупкая наледь. Мы шли медленно, поддерживая друг друга, чтобы не подскользнуться. В Жовтневом райисполкоме в комнате инспекторов по жилищному учёту было тепло. Петр Кириллович Кудин вручил мне долгожданный ордер и вместе с помощником Деляну поздравили. Это было в моей жизни ещё одно «звёздное» мгновение, как поступление в институт, его окончание или женитьба.
По поводу получения квартиры я с женой устроили в помещении моей лаборатории небольшой сабантуй, Моя коллега Нина Лущан от своего имени и от имени сестры Гали Сенько, с которой я одновременно учился в институте на разных факультетах, а потом работал в порту, прочитала посвященные новоселью стихи собственного сочинения. За общим столом мой друг Саша произнёс небольшое поздравление и передал мне от имени сотрудников довольно солидную сумму денег. Оглядываясь на прошлое, мне кажется, что большинство моих коллег на протяжении всех лет нашей совместной работы тепло ко мне относилась, как и я к ним.
В середине января новосёлам раздали ключи от новых квартир. Первое, что следовало сделать, это поменять стандартный замок на свой, купленный в магазине. С этого я и начал, поскольку загодя подготовился к этому торжественному акту.
Мы в этот момент жили вместе с детьми и родителями на Греческой, благодаря тому, что наш энергичный зять «уболтал» третьего соседа по коммуналке обменять свою комнату на комнату с кухней родителей.. В этот год в условиях семейного обмена для трудящихся сделали некоторые послабления Дети и родители объединили лицевые счета в надежде, что папа в год сорокалетия великой Победы, наконец, тоже получит отдельную квартиру.
Кажется в начале февраля нашего дорогого зятя призвали на военные сборы, именуемые в народе, «скачками» в Ленинград. Он попросил меня, чтобы мы до его возвращения не переезжали в Экономический переулок. Поэтому мы продолжали жить на Греческой, Я по воскресеньям благоустраивал новую квартиру, а по вечерам, когда был свободен, на нашем «Запорожце» перевозил туда одежду, многочисленные книги и небольшие по размеру вещи.
Русская народная поговорка гласит: «Дарованному коню в зубы не смотрят». Однако качество малогабаритной новой квартиры было очень низкое: в полах между сосновыми досками повсеместно появились широкие щели, сдвоенные рамы были изготовлены из плохо обработанной сосны, неоцинкованным водопроводным трубам предстоял недолгий срок жизни, модерновые радиаторы парового отопления, слепленные из каких-то железных отходов, не внушали доверия, ограждение балкона не имели деревянных или пластмассовых перил. Перечень можно было продолжить, но более рациональнее было по мере возможности их исправлять, чем я и занимался. А о предстоящих в будущем ремонтах пока не стоило задумываться. Это была небольшая, но самостоятельная квартира с относительно длинным балконом, в курортном районе, который соединялся с центром города различными видами транспорта.
Перевезли кое-какую собственную мебель, главным образом мой письменный стол, стол-книжку, вертолётку, книжный шкаф сына. Докупипи книжные полки, стенку, диван, холодильник, столы в кухню. За диван, чтобы ежедневно не дежурить около магазина, и чтобы он тебе всё-таки достался, пришлось переплатить. Постепенно в новом доме стали подключать воду, тепло, лифт, газ.
В феврале неожиданно в Одессе настолько сильно похолодало, что в некоторых домах замёрзли водопроводные трубы. В Одессе и в хорошую погоду на ночь в городском водопроводе напор воды снижали, чтобы при уменьшении потребления не разорвало очень старые водопроводные трубы. Поэтому в большинстве домов уже на втором этаже подача воды до утра прекращалась. На улицах появились люди с вёдрами. И у нас на Греческой водопровод в доме замёрз. Благо, что воду пришлось ежедневно тащить вёдрами на второй этаж с дворовой водоразборной колонки, а не из другого двора. Около колонки выросли крутые ледяные скаты. Глядя на них так и хотелось процитировать поэта: «Садись на собственные ягодицы и катись», но вот как быть с полным ведром…
Настал март, по-весеннему потеплело, возвратился со «скачек» наш зять Саша, получивший звание капитана запаса. В конце марта мы окончательно переехали на новую квартиру, Празднование новоселья совместили с моим пятьдесят вторым днём рождения. Прожитые там почти шесть лет оставили неизгладимую по-весенне светлую память о жизни без соседей в коридоре, от ласковых лучей солнца, приходивших в комнаты и на кухню с раннего утра, от широкого окна перед моим письменным столом, через него было видно в просвете домов море, от балкона седьмого этажа, с которого звёздными вечерами мы наблюдали яркие огни проходящих мимо судов иди салюты в честь праздников, от тепла и уюта, от отражённого света стекол окон впереди стоящего дома, когда на закате комнаты снова освещались лучами заходящего родного одесского солнца.
Я вспоминал, что когда жил с родителями на Преображенской, это заходящее родное летнее солнце так жарило в наше огромное, почти во всю стену, окно, что усидеть в эти часы в комнате было физически невозможно. И поэтому замечательно, что теперь все окна нашей новой квартиры смотрели не на запад, а на восток .
В новой квартире я успел написать и издать учебник «Эксплуатация портового подъёмно-транспортного оборудования», учебное пособие «Двигатели внутреннего сгорания перегрузочных машин» и переиздать учебник «Автоматизация портовых перегрузочных работ» на испанском языке, написать какие-то, я сейчас не помню, статьи и учебные программы для пяти предметов новой специальности, которая, наконец-то, сменит предыдущую. , выпускавшая техников-механизаторов на базе восьмилетки. Новая специальность будет называться «Эксплуатация средств механизации и автоматизации перегрузочных работ в портах» и выпускать техников-электро-механиков.
Но это будет ещё нескоро. А пока дела квартирные в какой-то степени заслонили судьбоносные события, которые в это время переживала наша родина. В марте умер очередной верный ленинец, престарелый и очень больной генсек Константин Черненко и на его место взошёл молодой и говорливый Михаил Сергеевич Горбачёв. «Что день грядущий нам готовит?» Всем, по-моему, было интересно, как теперь изменится наша жизнь. Как пушечный выстрел прогремел новый его лозунг: «Гласность, ускорение и перестройка!». Потом слово «ускорение» из употребления исчезло, а «перестройка» застряла в связи с путчем ГКЧП.
Когда в конце 1982 года Андропов сменил Брежнева, то он, имея за спиной лишь Рыбинский речной техникум, сразу сделал заявку в марксистко-ленинской теории, опубликовав что-то популярно-теоретическое о Марксе. Брежнев с высшим техническим образованием позволял себе опубликовывать только свои воспоминания. Я избегаю глагола «написал», ограничиваясь достоверным «опубликовал».
Андропов за год правления успел насадить в городах с районным делением районные отделы КГБ, предоставив им соответствующие помещения. и внедрить поиски праздношатающихся на улицах в то время, когда они должны были быть на работе. При Юрии Владимировиче стали публиковать в газетах популисткие вопросы повестки дня заседаний Президиума цека КПСС. Помню, что на одном таком заседании на повестке дня стоял вопрос о выпуске в стране телевизоров. Неужели у этого ареопага не было более важных вопросов для обсуждения. Или целому союзному министерству радиопромышлености недостаточно было указания члена Президиума цека, председателя совета министров СССР престарелого товарища Тихонова. А ещё при Андропове был выпущен новый сорт отвратительной водки, которую в народе назвали «Андроповкой» или «Коленвал», потому что буквы на этикетке бутылки попеременно стояли одна выше, а следующая – ниже. Такое сочетание чем-то напоминая расположение колен на коленчатом вале паровой машины или двигателя внутреннего сгорания.
Если я вспоминаю о Черненко, то перед глазами возникает экран телевизора, на котором очередной верный ленинец задыхающийся Константинович Устинович с трудом от одышки опускает бюллетень в урну на выборах в какие-то советы. Такая великая страна и серия немощных мелких руководителей. Вспоминается крылатая фраза из талантливого советского боевика «Белое солнце пустыни» «За державу обидно!». Но что поделаешь? Государств в мире стало намного больше и талантливых руководителей на всех, прямо скажем, в мире не хватает.
Не мне судить о несомненных заслугах и несомненных ошибках Горбачёва, но он хоть прилично выглядел и бойко ходил. И снова очень хочется вспомнить крылатую фразу Виктора Степановича Черномырдина: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».
Сыну с нашим переездом на Фонтан, он учился уже в 7-ом классе, приходилось ежедневно добираться в школу двумя видами транспорта, но он, что меня радовало, не хныкал. В это лето на новой квартире нас навестило много гостей: мои ленинградские дядя и тётя, которые в прошлом году советовали брать квартиру, двоюродные братья Феликс и Миля, друзья-москвичи, одесские друзья.
Я продолжал благоустраивать квартиру. Заполнил щели между досками на полу и снова покрасил его, установил деревянные перила на балконе, переоборудовал стенной шкаф в коридоре под гардероб, стены в ванной двумя рабочими были красиво выложены белыми и тёмно-зелёными плитками. Оставшимися плитками я облицовал стены в туалете и в виде широкого пояса уложил на стенах в кухне, когда осенью привёз специальный клей из Минска. Сын мне помогал.
В один из майских дней, открыв почтовый ящик, сели газет я обнаружил приглашение городской телефонной станции оформить и оплатить установку индивидуального телефона. Сказать, что рядовые одесситы десятилетиями добивались установки телефона, ничего не сказать о их хрустальной мечте. На просьбу установить ответ Одесской ГТС станции был стандартным, что Вам будет установлен телефон согласно существующей очереди, но в настоящее время свободных номеров нет. В коммуналке на Греческой после многих лет ожидания нам установили коммунальный и к тому же спаренный (кажется одесское изобретение) телефон. Это означало, что номером пользовались мы и какая то ещё квартира в нашем дворе. Когда говорили мы, у них телефон автоматически отключался, и наоборот. А как быть, если в этот момент надо вызвать скорую помощь или срочный разговор? Но мы были довольны, что есть такой, у многих и такого не было.
А тут тебя приглашают… от неожиданности у меня перехватило дыхание. Я ёщё раз прочитал и нервно закурил, обдумывая, с чего бы это так?. Потом в третий раз прочитал и понял, что это мгновение, достойное «звёздной» значимости. Ну ,конечно, не такой большой, как, например, женитьба, но всё же для нашей семьи «звёздное». А ларчик, как говорится, просто открывался. В этом районе интенсивно строили дома и одновременно, как по-видимому положено, была построена и своевременно введена в строй районная АТС, в которой ещё были свободные номера. Подобные письма получили все жильцы трёх построенных институтом домов.
В училище осенью была организована коллективная экскурсия сотрудников туристическим поездом по маршруту Одесса –Минск –Вильнюс –Киев -Одесса. И в Вильнюсе, и Минске и Киеве до этого я бывал неоднократно. Но было приятно прокататься с родным коллективом по железной дороге. В Вильнюсе я спросил у одного прохожего, как пройти в хозяйственный магазин, и был поражён тем, что он не захотел ответить на мой вопрос по- русски, и, как мне показалось, сказал мне что-то нехорошее по-литовски.
В туристической поездке я оказался вдвоём с нашим методистом, армейским офицером-отставником, в четырёхместном купе. Одновременно он являлся секретарём парторганизации училища. Наступило время, когда быть секретарём парторганизации для рядового коммуниста стало непрестижным Чтобы заманить методиста на эту общественную должность, рассказывал он мне в поездке, руководство училища обещало ему дополнительные часы по русскому языку. Мой попутчик жаловался мне, беспартийному, что его обманули и дополнительных учебных часов за работу секретарём партбюро не дали. В это время у нас на специальности учились два иностранца из далекой африканской страны Мавритании. Им то и должен был он давать дополнительные уроки по русскому языку наш методист.
Эти два представителя Мавритании были из разноязычных этнических общин. Поэтому они общались между собой на языке бывших колонизаторов -французском. Один из них чернокожий, худощавый, с европейскими чертами лица серьёзно относился к учёбе. До одесской мореходки он учился во Франции. После получения диплома техника- механизатора он сказал мне, что хочет продолжить образование в СССР в области внешней торговли.
Другой был типичным африканцем. Более низкого роста, чем первый, плотного телосложения, более кучерявый. Он учился недобросовестно, часто пропускал занятия и к тому же пристрастился к выпивке. Не знаю, как по другим предметам, но по тем, что я вёл, он не успевал и имел задолжности. Когда учёба уже подходила к выпускным экзаменам, то пришлось «во избежание внешнеполитических осложнений» выставить ему, как говорят в таких случаях преподаватели, «два плюс сожаление получается три». Как рассказывал мне их куратор, преподаватель нашей специальности, Константин Иванович Пишенин, после получения диплома этого выпивоху невозможно было отправить на родину. Он намеренно терял то билеты на самолёт, то опаздывал на рейс. Ему нравилось в Одессе, здесь можно было напиться, а в мусульманской Мавритании -нет. Вновь и вновь возникала отсрочка отъезда. Наконец-то Пишенину удалось всё же его из Одессы отправить.
Мне никто не мог объяснить, во-первых, зачем надо было посылать этих парней учиться в далёкую от Мавритании Одессу на механизатора, а, во-вторых, как можно было посылать учиться в училище с такими ужасными бытовыми условиями в экипаже: с кубриками на 60 человек, с грязными и часто забитыми туалетами, коллективными походами раз в неделю в одну из городских бань.. Это была наглядная демонстрация достижений провозглашённого ортодоксом Сусловым «развитого» социализма к 70-летней годовщине существования советского государства.
Осенью при очередных выборах в местком мне дали возможность год передохнуть от общественной нагрузки, но в следующем году снова избрали и снова поручили руководство жилищной комиссией. Наверное, у меня это дело получалось лучше, чем у того, кто на год заменил меня.
Папа тоже с 1975 года, как я уже упоминал, стоял на очереди на получение самостоятельной квартиры. Мы уже знали, что её выделят родителям и детям на Балковской улице. В один из октябрьских дней 1985 года, когда мама гостила в Ленинграде, папа, я и Саша поехали на строительство вблизи Пересыпского моста и обнаружили, что ни в одном из строящихся там домов нет 4-к комнатных квартир. Таким образом вариант получения квартиры в городе автоматически отпал.
Через некоторое время папе предложили на выбор несколько только что построенных домов в жилмассиве или так называемом посёлке Котовского. Мы снова поехали втроём через всю Пересыпь и сразу попали в 16-ти этажный дом на Днепропетровской дороге. С другой стороны улицы домов не было, с высоты пятого этажа через дорогу в далеке можно было увидеть море в районе села Крыжановка. В Крыжановке у моря находился слегка оборудованный пляж.
В Крыжановке в !982 году, когда сыну было немного больше года, мы жили в доме одного старика-пенсионера, как бы на даче. Но недолго дети с тёщей дышали чистым воздухом. Началось строительство жилищного массива и через владение старика начали рыть широкую и глубокую траншею для подземных коммуникаций. Пришлось быстро ретироваться. Потом, когда родители и дети уже жили на Днепропетровской дороге, я как-то захотел определить место, где находился домик старика. Но ландшафт при строительстве был настолько изменён, что найти это место мне не удалось.
Предлагаемая отцу квартира находилась на пятом этаже в доме с двумя лифтами. Когда мы вошли в неё, то увидели широкий коридор со встроенными шкафами, четыре отдельные комнаты с большими лоджиями, небольшое помещение под кладовку. К сожалению, кухня для пяти жильцов была невелика по площади, как и ванная. Саше сразу же понравилась квартира, да и папе тоже. Решили в девятиэтажный дом даже не ходить, остановить свой выбор на этой.
Переезд родителей и детей начался в начале декабря, продолжался месяц и закончился вечером 6 января 1986 года, когда были сданы ключи от старой квартиры. Мы сели в загруженный до отказа «Запорожец» и в последний раз отправились с Греческой 50 на Днепропетровскую дорогу посёлка Котовского.
В декабре-январе я проходил очередную стажировку в Одесском порту. При свободном расписании в это время посещения порта я смог в какой-то мере помочь родителям и детям при переезде. Горбачёв был уже около 9-ти месяцев у власти, и предприятиям разрешили зарабатывать деньги на стороне. Это дало возможность с помощью моего друга Эрика Шмиловича воспользоваться портовой машиной с грузчиками. Машина сделала две ходки и в течение одного дня были перевезены почти все вещи. Но не обошлось без приключения, после второй разгрузки машина увезла с собой две продольные доски от маминой кровати. Только через несколько дней, в течение которых я беспокоился, чтобы их не использовали не по назначению, доски были нам возвращены. Лифты во время переезда будущих жильцов 16-ти этажного дома были отключены, как, впрочем, были они отключены и при вселении в наш 9-ти этажный дом, но в новом папином доме за особую плату какому-то ханыге лифт на некоторое время всё же включался.
Саша и я перетащили сгруженные в одну кучу многочисленные пожитки по лестнице на пятый этаж. Когда на час включили лифт, то оказалось, что 3-х створчатые шкафы по своим габаритам в кабину не входят. Пришлось нам на холодном сквозняке разбирать их на площадке первого этажа, а потом эти тяжеловесные шкафы снова собрать. Может быть тогда, а может быть, когда я благоустраивался в собственной новой квартире, я нажил пуповую грыжу, о существовании которой долго не догадовался. Наверное, в приобретении грыжи я среди новосёлов был не одинок. .
Саша очень много поработал по благоустройству новой квартиры. У него умелые руки и то, что он делал - делал отлично.. Особенно мне запомнился первый день переезда, когда установка нового дверного замка у меня затянулась до темноты, свет ещё не был подключён. А потом в кромешную темноту пришли в гости мой двоюродный брат с женой и сыном, и мы без воды в кранах отпраздновали вселение в новое жильё.
К 13 февраля, к восьмидесятилетнему юбилею со дня рождения папы, во всей квартире уже был наведён порядок, и мы, как всегда, отмечали его день рождения. Это было одновременно и официальное новоселье. Из Киева по этому поводу приехали друзья родителей Абраша с Майей. Мы вспомнили, что предыдущий папин день рождения мы тоже отмечали после переезда родителей с Преображенской на Греческую, но не в большой комнате, как теперь, а на бывшей коммунальной кухне, которая из коммунальной превратилась в семейную..
Я продолжал проходить стажировку в Одесском порту и одновременно писал отчёт. Снова встретился с Г. Л. Лычковским. Бывший начальник первого погрузо-разгрузочного района порта после перенесенного инфаркта работал начальником отдела АСУ-порт. Я хотел изучить работу этого отдела.и был восхищён познаниями Георгия Леоновича в этой области. Ведь ещё недавно, я уверен, он имел об автоматизированной системе управления портом весьма приблизительное представление. Однако, после инфаркта он продолжал интенсивно курить и через некоторое время этого неторопливого, умного, начитанного человека, который иногда любил подшутить над собеседником, к сожалению, не стало.
Изучал я также и работу учебно-курсового комбината порта.(УКК). Для него было построенного специальное здание на причале Военной гавани, хорошо оборудовали кабинеты.и смонтировали на причале учебный портальный кран. Руководил комбинатом Владимир Степанович Евтушенко. Он до этого назначения работал в отделе механизации порта на должности старшего инженера-электро-механика под руководством Турецкого, возглавлявшего этот отдел. Когда Турецкого «попросили» на пенсию, то он перешёл работать мастером производственного обучения в УККа под начало Евтушенко. Там же вахтёром работала вторая жена Турецкого Мария Фёдоровна, вдова крановщика 2-ого района порта Турленко. Когда я работал в порту сменным механиком Турленко был членом обкома партии, символически представляя для отчётности рабочий класс в руководящем партийном органе области.
В УКК Одесского порта собралось немало пенсионеров-инженеров, с которыми я начинал работать в порту: групповые механики Алексей Давыдович Чуев, Николай Иванович Козырь, Рая Либерман, мать Вики Моляренко, одноклассницы сына.. Рая. Она стала заведовать технической библиотекой, а до этого работала в библиотеке парткома порта. Работали там мастерами производственного обучения и наши выпускники. Мне понравилась организация обучения и оборудование УКК. Я тогда не предполагал, что через несколько лет буду претендовать на должность начальника УККа.
Стажировка заканчивалась и пора было приступать к работе в училище. Снова установилась размеренная жизнь.
По воскресеньям, как правило, мы навещали родителей, детей и внука. Путь к ним был неблизок. Сначала мы трамваем с 6-ой станции Большого Фонтана ехали до Куликова поля, затем пешком шли к остановке автобусов-экспрессов у железнодорожного вокзала. Народу на автобусной остановке было обычно много и часто приходилось всю поездку стоять. Такое путешествие от 6-ой станции до дома на Днепропетровской дороге при самом удачном стечении обстоятельств занимало 45 минут, а при неудачном- до 2-х часов.
Перед Первомаем, 26 апреля 1986 года произошла авария на Чернобольской атомной электростанции, в результате на тысячи километров распространилась смертельная радиация. Партийные руководители постарались не только скрыть от народа эту опасную для незащищённого человека аварию, но не отказались в Киеве от проведения первомайской демонстрации. . У друзей родителей в Киева родился долгожданный внук и, чтобы защитить его от радиации, отправили его вместе с мамой-Людой в Одессу. Квартира родителей и детей временно снова стала коммунальной с присущими ей взаимными недовольствиями, ухудшением взаимоотношений и прочими прелестями коллективного жилья.
Горбачёву не везло, крупные аварии следовали одна за другой. 2-го сентября при выходе из Новороссийска затонул огромный лайнер «Адмирал Нахимов». Из 800 пассажиров погибло более половины, в том числе юноша, который жил в нашем доме в Экономическом переулке на 5 этаже. Он учился в морском профессионально-техническом училище и проходил на «Нахимове» плавательную практику. Можно представить себе состояние родителей, когда они узнали об этом.
3 октября загорелась советская атомная подводная лодка в районе Бермудских островов. Происходили крупные аварии поездов, судов. Наверняка техногенные аварии происходили и раньше, но раньше не было гласности, провозглашённой М.С. Горбачёвым.
Не помню по какому поводу летом 1986 года в Черноморском пароходстве была организована трёхсуточная прогулка по морю сотрудников одесских морских организаций с членами семей на теплоходе «Леонид Собинов». Я взял с собой сына и мне было приятно, что он зарекомендовал себя в этой поездке перед моими коллегами с лучшей стороны. В морской прогулке участвовала также его одноклассница Вика Моляренко с мамой, директор Гошиной школы Быстрина с мужем (ответственным работником обкома партии). С помощью мужа или самостоятельно она стала одной из лучших директоров одной из лучших школ города 119. После безвременной кончины Быстриной 119 школе, теперь уже гимназии, присвоено её имя
В июне 1986 года Игорь закончил 8-ой класс русско-английской школы № 119. Свидетельство о неполном среднем образовании было относительно неплохое. Мы решили, что сын будет поступать на механизаторское отделение мореходки. 1-го сентября вечером он притащил домой свою рабочую форму. Я достал иголку и нитки и стал ушивать её, подгоняя по щуплой тогда фигуре нашего сына.
Начался 1986/87 учебный год. Я снова, в очередной раз, по совместительству исполнял обязанности начальника отделения и преподавал только на выпускном, четвёртом, курсе. Впереди уже маячили государственные экзамены. Так как младшие курсы, как обычно, ежегодно в сентябре -октябре убирали колхозный урожай, то я использовал уменьшение лекционной нагрузки, чтобы интенсивнее поработать над рукописями учебников и очередных методических указаний и контрольных заданий для заочников по предметам, которые я им читал. Этой осенью в нашем новом доме долго не включали отопление. И хотя на улице светило солнце холодные бетонные стены давили на психику, было тоскливо и уныло, и только любимая музыка согревала меня за письменным столом.
В 1985 году на прилавках книжных магазинов появилось в продаже второе издание учебника «Автоматизация портовых перегрузочных работ». Это было очень кстати, новая квартира требовала больших, по моим скромным понятиям, расходов. Объём книги редакция сократила на два печатных листа (это их прибыль, за это они получали премии). В переработке первого издания мой друг Саша не участвовал, и гонорар за второе издание книги мы распределили пропорционально проделанной работе.
Рецензентом первого издания «Автоматики» был Н.И. Ерофеев, он тогда заведовал созданной для него в институте, поскольку он стал доктором и профессором, новой кафедрой «Механизация и автоматизация портов». Одновременно эта кафедра занималась вопросами эксплуатации перегрузочного оборудования. Нами впервые был создан учебник по совершенно новому для мореходных училищ предмету. Я с опасением ждал рецензий , не зная, кто рецензенты. Их фамилии издательство от авторов скрывало, по-видимому, чтобы избежать их влияния. Рецензия Николая Ивановича, которую я получил из издательства, оказалась положительной.
После смерти Ерофеева заведующим кафедрой был избран молодой доцент Николай Фёдорович Зубко, который закончил наш институт через несколько лет после меня. Он рецензировал второе издание книги «Автоматика» и то, что рецензия уже от второго институтского рецензента была положительной, меня снова порадовало. Меня несколько удивляло отношение Николая Фёдоровича ко мне, как к старшему коллеге, хотя у меня не было ученого звания. Зубко в последствие уехал преподавать на Кубу. Редактором «Автоматизации» в издательстве «Транспорт» оказался А.А. Басенцян, с которым я познакомился в Москве только лишь 1989 году.
Московское издательство «Внешторгиздат» предложило нам с Сашей издать «Автоматизацию перегрузочных работ» на испанском языке для Кубы. Мы, конечно, согласились, и в 1987 году она вышла в коленкоровом коричневом переплёте. Фамилии авторов и название книги было выполнено золотым тиснением. Книга выглядела гораздо солиднее, чем её русский оригинал, но, к сожалению, ни Саша, ни я ни слова прочитать на испанском не могли.
Почти одновременно я с Турецким заключили договор с издательством «Транспорт» на четвёртое издание «Теплосилового оборудования», которое теперь называлось «Двигатели внутреннего сгорания перегрузочных машин». Турецкий несколько раз приехал к нам домой на Фонтан , но его физическое состояние было таковым, что он отказался от совместной работы. Я подготовил рукопись четвёртого издания самостоятельно, а он дал бумагу для напечатания на пишущей машинки. Писчая бумага в Союзе, богатом лесом, всегда при время советской власти почему-то была дефицитом. В писчебумажных магазинах купить без переплаты бумагу для пишущей машинки было невозможно..
Что касается очередного переиздания «Технической эксплуатации», то мои предыдущие соавторы видимо отказались от этой работы. Тогда я позвонил в Москву в методический кабинет УУЗа ММФ и договорился об издании книги. «Эксплуатация портового подъёмно-транспортного оборудования». я писал тоже один. Это было замечательно, потому что мог написать так, как считал нужным, исходя из собственного производственного и педагогического опыта. Это была моя давнишняя мечта. Но в предыдущем издании было 25 печатных листов, а этом издательство давало по непонятным причинам лишь 20. Конечно, меня бы больше устроило 25, но что поделаешь, в стране по словам одной из героинь кинофильма «Москва слезам не верит» с бумагой была напряжёнка.
Печатный лист в бывшем Союзе -это 40 тысяч знаков, включая пропуски, или 16 страниц книги стандартного размера или 22-23 листа машинописного текста, где на странице 28-30 строк, а в каждой строке 60 знаков, включая пропуски. На каждый печатный лист допускалось 6-8 иллюстраций. Но в целом иллюстрации и печатный текст ни в коем случае не должны были превышать так называемого договорного объёма.
22 апреля 1988 года, как обычно, мы собрались у наших многолетних друзей Покрасов на даче в Аркадии, чтобы отметить шестидесятилетие нашего друга Славика. Я, как назло, абсолютно потерял голос и ни слова не мог сказать. Такое у меня уже несколько раз наблюдалось и единственным лечением являлось полное молчание в течение нескольких дней. На именинах было, как всегда, очень весело и никто не мог предугадать, что это были последние именины Славика, которые готовила и присутствовала его жена Нора.
Я собирался, как потом оказалось, в последний раз отдыхать по профсоюзной путёвке, на этот раз в санатории «Карпаты». 10 июля вдруг позвонил Славик и сообщил о скоропостижной смерти Норы. Она, будучи уже пенсионеркой, после завтрака отправилась в комнату прилечь, и вдруг их сын Дима услышал, что что-то тяжёлое упало на пол. Когда он вошёл в комнату, мать лежала на полу уже без дыхания. Как было потом установлено -сорвался тромб.
Хоронили её 12 июля, но я не присутствовал так как в этот день утром уезжал львовским поездом в санаторий. Я сидел уже в вагоне, когда разразился страшный ливень. По возвращении я прочел в газете «Вечерняя Одесса», что «Такого ливня в Одессе давно не было. Даже тот, что принёс немало неприятностей нашему городу в 1984 году, не пойдёт ни в какое сравнение с нынешним. 12 июля только за два с половиной часа выпало 95 миллиметров осадков! В течение нескольких часов город буквально парализовало: остановился городской электротранспорт, во многих домах исчезло электричество, по улицам потекли не ручьи, а реки...С бурными потоками не справлялись ливне-приёмники».
Для Одессы это была очередная катастрофа: ряд улиц был затоплен и настолько, что на некоторых уровень воды достигал полутора метров. Отключились 50 электрических подстанций, а в одну трансформаторную будку ударила молния. 330 домов оказались затопленными, а три дома и вовсе рухнули.
До Львова я доехал благополучно, когда ещё не начало светать. Там я пересел на какой-то поезд, идущий в нужном направлении. Вагон был общий, переполненный пассажирами настолько, что почти пятичасовой путь простоял на площадке у туалета, зажатый со всех сторон людьми. Я ехал впервые без чемодана, а только с дорожной сумкой на плече. После появления у меня пупочной грыжы и вдобавок к ней грыжи так называемой белой линии таскать чемодан я пока избегал.
Санаторий «Карпаты» находился на железнодорожном полустанке, минут 20 езды от Свалявы. Там приехавших ждал старенький автобус, который доставил нас на гору. После присущих порядку приёма формальностей меня направили в двухместную палату в многоэтажном корпусе. На следующий день я начал принимать лечение, которое, в какой раз я надеялся, вылечит меня от моих хронических приступов болей. Это были тепловые процедуры: прогревания азекеритом, хвойные ванны и струйный душ, который как бы выполнял функции массажа.
В свободное от процедур время я посещал библиотеку, где запоем прочитывал газеты, особенно «Аргументы и факты», журнал «Огонёк» и другие. В них печаталось столько нового о нашем прошлом, что дух захватывало. Ездил я погулять в Сваляву, через Чинадиево в Мукачево, а один раз побывад даже в Ужгороде, областном центре Закарпатской области. Как-то раз я, возвращаясь из Мукаево, сел в Чинадиево не на тот автобус и, когда он повернул не в ту сторону, мне пришлось выйти и идти пешком километра два, пока меня не нагнала бричка, и возчик предложил подвезти.
Сидя на узкой бортовой стенке телеги, как птица на проводе, я обратил внимание на удивительную красоту замка на территории приближающегося санатория. Он внезапно предстал перед моими глазами, когда телега вдруг повернула на автотрассу. Остроконечные башни замка чётко выделялись на фоне зелёного леса. Изящные очертания их удивительно органично вписывались в местный пейзаж и колорит, создавая незабываемое впечатление, не даром кто-то очень точно, на мой взгляд, сказал, что архитектура это застывшая музыка..
Как потом я узнал, раньше на месте санатория, в котором я отдыхал и лечился, был охотничий замок. Он был построен в первой половине 18 века и носил название «Берегвар», что означает крепость Берегово. В конце 18 века по проекту архитектора Э. Грессерсона был возведён дворец, напоминающий своими башнями и общими очертаниями средневековый рыцарский замок, известный среди местных жителей как охотничий замок графа Шенборна.
Дворец расположен на высоком месте и поэтому так выделялся над окружающей местностью. Уже в санатории, рассматривая дворец, я увидел, что он состоит из северной и южной очень высоких двухэтажных частей, соединённых между собой часовней и четырехэтажной башней. В замке было более ста комнат, которые переоборудовали под санаторный корпус. И ещё я узнал, что в начале нашего века возле дворца в густом лесопарке было искусственное озеро. Но я застал только небольшой грязный пруд.
Кроме поездок, другими моими развлечениями были посещение кино и прогулки с моим соседом по палате и его женой. Она снимала койку в доме городского типа неподалёку от санатория. Сосед мой -одессит, такого же роста примерно такой же комплекции, как и я, но в отличие от меня, который покупал одежду обычно не по росту, какая была в магазине, на нём всё одетое было сшито по фигуре, и выглядел он очень аккуратненьким.
Недалеко от санатория располагалась естественная площадка, где проездом в Польшу останавливались иностранные туристы-поляки на автомобилях. Они тут же по прибытию начинали торговать различными импортными товарами. Я иногда ходил туда посмотреть и даже купил дочке ко дню рождения зонтик, жене маленькие электронные часики, а себе модную куртку, но тоже не по моему размеру..
Дни шли и пора было собираться домой. Я возвращался в Одессу с пожилым, как он мне представился, главным инженером Одесского оперного театра, Путь домой на этот раз был таков: сначала мы поездом Прага-Москва в отдельном купе добрались до Львова, погуляли по Львову до вечера, а вечером в плацкартном вагоне возвратились в Одессу. Это было моё последнее посещение Львова, красивого города. Но я тогда, конечно, не мог предугадать, что одна его молодая красивая жительница станет женой моего старшего внука.
Жизнь в Одессе, как и во всей стране ухудшалась, исчезали продукты питания, удлинялись очереди за ними. На 6-ой станции один за другим возводились дома, перекрывая собой перспективу моря из окон нашей квартиры, доставлявшую мне так много удовольствия. Росло население нашего района, маленький продуктовый магазин на первом этаже углового здания у трамвайной остановки уже не вмещал всех желающих его посетить.Было странным видеть, что бродячие кошки отворачивались от так называемой «Чайной» или «Отдельной»,или «К завтраку» колбас, которые мы покупали в многолюдных очередях, если доставалось. По-видимому. качество их было для кошки слишком синтетическим.
В 1987 году училище в последний раз при мне набрало восьмиклассников, мы снова, в какой раз, переходили на приём учащихся на базе средней школы. На нашу специальность было набрано две группы восьмиклассников, Я, исполняя обязанности начальника отделения, проводил собеседование с ними перед заседанием мандатной комиссии. Из 60-ти зачисленных осенью 1991 года закончило всего 14, остальных пришлось за четыре года обучения отчислить, как правило, за неуспеваемость. Ребята на словах хотели учиться, но трудиться по-настоящему не хотели, как Евгению Онегину, о котором А.С.Пушкин написал: «Упорный труд ему был тошен».Наши беседы с курсантами не давали должных результатов. Надо полагать, что влияние «перестройки» на 16-17 ти летних юношей сказывалось сильнее. Есть у меня грех на душе, одного курсанта отчислили за то, что будучи в отпуске, он продавал на базаре какие-то штаны. Я разъяснял ему, что не гоже будущему морскому офицеру, младшему лейтенанту запаса, торговать на базаре. Но мне извинительно, ведь я не знал тогда, что в стране грядёт «капитализьм», как говорил Хрущёв.
Атмосфера в городе стала заполняться разговорами евреев и не только об выезде из СССР в Израиль, Америку, Канаду. Ещё в санатории мой сопалатник с женой покупали в книжном киоске большие словари, уезжать собирались, как они говорили, их дети. А как-то, когда я сидел в очереди, чтобы принять хвойную ванну, один пожилой алкоголик спросил меня в упор, почему я не уезжаю. Откровенно говоря, я не собирался никуда уезжать, особенно, когда мы получили самостоятельную квартиру на Фонтане и дело шло к пенсии.
Неожиданно мне домой позвонил профессор Снеговский и отрекомендовался заведующим кафедрой «Механизация и автоматизация портов» водного института. «У меня, -сказал он- находится на рецензии рукопись Вашей книги «Эксплуатация портового подъёмно-транспортного оборудования». Не могли бы Вы в удобное для Вас время заглянуть в институт, на кафедру, и мы бы побеседовали».
Вообще то рецензенты, их, как правило трое, один от науки, второй от производства, третий внутрииздательский, я уже упоминал об этом, были для авторов засекречевы. . А это у меня был уже второй случай, когда рецензент делал замечания непосредственно автору до отправки рецензии в издательство. Первым был Илья Михайлович Рахлис, когда он рецензировал третье издание «Двигателей внутреннего сгорания перегрузочных машин».
Мы встретились на кафедре в назначенное время. Вместо молодого Коли Зубко меня приветливо встретил пожилой доктор технических наук Ф.П. Снеговский. Он в течении почти полуторачасовой беседы почему-то рассказывал мне о себе, демонстрируя мне свои книги, материалы конференций. До избрания его завкафедрой ОИИМФа Снеговский работал в Донецком политехническом институте. Как я понял, с морем он никогда не был связан и соответствующей морской подготовки для руководства кафедры эксплуатации средств портовой механизации и, автоматизации не имел.
Как производственник он был специалистом по химмотологии, науке о свойствах, качестве и рациональном использовании топлив, смазочных материалов и специальных жидкостей в технике. Снеговский это увязал с трением и износом и, как он мне рассказывал, в результате исследований получил полезные для техники результаты.
В конце встречи мы он посоветовал мне больше внимания в учебнике уделить вопросам химмотологии и передал мне упакованную вместе с .рецензией рукопись учебника « Эксплуатация» с просьбой отправить её в Москву, в издательство с написанной им сопроводиловкой. Мы расстались, как добрые коллеги, а причину, почему он сам не мог отправить пакет в издательство «Транспорт» через институтскую.канцелярию, не помню
Продолжение следует