Сестренка, будет новое лето.
«…Киты продолжают выбрасываться на берег. За последний месяц уже два кита найдены на побережье Атлантики. Почему они это делают, не знают ни одни ученые мира…
Кит – самое крупное животное на нашей планете. Длина его достигает 33 метров. Вес такого исполина свыше 150 тонн. Один кит может весить больше, чем 50 африканских слонов.
Кит похож на рыбу лишь формой тела. Во всем остальном он от нее сильно отличается. Животные из отряда китообразных не имеют чешуи, которая есть у рыб. Толстый подкожный слой жира защищает кита от охлаждения в арктических водах и на глубине. Постоянная же температура тела необходима киту, поскольку он – теплокровное существо. У рыбы температура может меняться, не принося тем самым никакого для нее вреда. А у китов есть «терморегулятор». Это плавники. С их помощью киты отдают воде лишнее тепло при перегреве тела…»
Телефонный звонок раздался, когда Леночка еще спала. Она приподнялась в постели, еще не понимая, что ее разбудило. Потом выскользнула из-под пухового одеяла и зашлепала босыми ногами по линолеуму. Ковров у них не было. Муж категорически был против «пылесборников», как он их называл. И Леночка не спорила. Нет, так нет. Мыла каждый день холодные гладкие поверхности, особенно стараясь на кухне – ее любимом месте в квартире. Делать ей все равно было нечего.
Телефон все еще звенел в темной прихожей. И кто звонит в такую рань?
- Ало, - Лена зевнула. – Кто это?
- Сколько можно спать?! – закричали из трубки. – Я прогуливаю школу, сейчас приеду к тебе! И не вздумай читать мне мораль, не поможет! Я решила – я сделала.
Да, Машку сложно переубедить. Она баран из баранов. Начнешь ее учить жизни – она лоб сморщит, уставится в пол и молчит. Только сделаешь паузу, чтобы перевести дыхание, – вскакивает, орет «Сухарь! Сухарем и помрешь!» и бежит на кухню ставить чайник. Или еще куда-нибудь, лишь бы прекратить неприятный ей разговор. Бешеная она, Машутка, с самого детства они были разные.
Лена (старшая) всегда была послушной, исполнительной, тихой девочкой. Не огорчала родителей, училась на одни пятерки, писала лучшие сочинения в школе. Потом институт, диплом инженера с отличием, интеллигентный молодой человек с квартирой, приличная свадьба. Все, как хотели родители, как внушали с самого детства. Лена жила, по общим нормам, правильно. Но, кстати, весьма от этого скучала.
Мария же (младшенькая) училась неровно: то тройка, то пятерка. «По настроению», как говорили о ней учителя. После школы она спешила на шейпинг. Боже мой, зачем он только ей нужен, этакой худышке?! «Для общего развития», - отвечала Машка. И неслась в кружок любителей гитарной игры, заучивала немыслимые аккорды и по вечерам, закрывшись в своей комнате, громко пела песни или плакала, уткнувшись в подушку. Когда родители видели ее заплаканные глаза, они почему-то злились и начинали читать мораль на тему «у тебя все есть – так радуйся жизни!». Машутка слушала, глядя в пол, и светлые кончики ее ресниц дрожали. Родители не понимали ее частой грусти, сменяющейся вдруг приступами дикой веселости, одно время даже подозревали в употреблении наркотиков, но потом успокоились, списав все на переходный возраст.
Теперь же вот Машутка решила прогулять школу. Одиннадцатый класс! Серьезнее надо быть! А она – прогуливает. Леночка покачала головой и пошла умываться.
- Привет! – Мария была в хорошем настроении, двигалась быстро, порывисто, в каждом жесте – сдерживаемая радость, рот кривит, пытается не смеяться, но у нее ничего не получается с этим, и вот уже она отпускает себя, сияют темные оливковые глаза. – Я до ушей уляпалась! – смеется. – Такая грязь! А к вам на район можно добраться только на тракторе, его пачкать не жалко, кошмар! Ты посмотри на мои джинсы: до попы грязные капли.
- Ты просто неаккуратно ходишь, - возразила сестра, - Я так сильно не пачкаюсь.
- Просто ты святая матрона, а святые по земле не ходят, они летают! Ха-ха-ха!
Маша смеялась звонко, блестели задорные глаза. Сбросила куртку на диван и пробежалась по квартире, высматривая что-нибудь новенькое, чего она еще не видела. На кухне задержалась дольше, залезла в холодильник, но разочарованно захлопнула его: ничего интересного.
- Ты голодная? – спросила Лена. – У меня суп есть…
- Фу-у, гадость какая! Меня мама этим добром накормит. Нет бы пиццы дала или кусок торта.
- Пиццу можем сделать, если будешь мне помогать.
На это предложение Машка сморщила нос, за секунду ее глаза отразили лень, голод и победу последнего. Она склонила голову на бок, приняла позу умирающего лебедя и прогнусавила: - Ну, ладно.
Через несколько минут Маша уже проливала крокодильи слезы над луком, а старшая сестра напевала:
Небесные киты свободы
Вы плывете по небу
От берега к берегу
Я обниму землю в последний раз
И стану одним из вас.
- И чем тебе эта песня нравится? По-моему, глупая. Давай лучше общаться…
- Ладно. Ты слышала в новостях: еще два кита выбросились на берег…
- Не интересно про китов, лучше я расскажу, - предложила младшая сестра и, не дожидаясь ответа, затараторила: - А у нас новый предмет в школе ввели: христианство. Так, приходит раз в неделю скучная тетка из института и что-то картавит себе под нос. Должно быть, у них прекрасная беседа получается, потому что смотрит она в основном на кончик все того же носа, поправляет очки на нем, вздыхает и вновь буробит что-то невнятное про веру, Иисуса и что все происходит с дозволения божьего… Лен, а, по-твоему, Бог есть? – вдруг подняла она заплаканные глаза на сестру.
Лена увидела, как Машины глаза набухают слезами, на мгновение взгляд становится беспомощным, и вдруг зрачки соскальзывают по щекам вниз… Нет, иллюзия, с глазами все в порядке. Маша смотрит напряженно, вцепилась в сестру своими глазищами, словно и не ответ ей важен, а то, как отреагирует на ее вопрос собеседник, как посмотрит, как повернет голову.
Леночка посмотрела сначала в сторону, потом вверх, потом вниз, на сестру, снова вниз. Марии было интересно наблюдать и ждать ответа.
- Думаю, он скорее есть, чем нет. Хотя… Знаешь, я… - она говорила медленно, подбирая слова, - я не задумываюсь над этим. Позже я найду больше подтверждений его существования. Скажем так: я еще не пришла к Богу, но знаю, что когда-то приду. Это как в дальних странствиях. Можешь мотаться по всей планете, жить в разных городах, общаться с новыми людьми, но всегда знать, что где-то у тебя есть дом. И тебе есть, куда вернуться. Тебя ждут. Но ты еще не готов к возвращению. Чего-то не понял. Может, не принял. Но когда-нибудь ты вернешься…
- Лен, а откуда бы человек знал, что можно делать, а чего нет, если бы Бога не было. Ведь если нет Бога, то нет и греха, так? Вот ты такая правильная, родители тобой гордятся, ты должна это знать.
Говоря это, Маша хитро сощурилась, даже немного с обидой. Леночка устало улыбнулась. Сколько раз она говорила родителям не попрекать Машу, ставя ей в пример старшую сестру. У Машки совсем другой характер, она непоседа, но что в этом плохого. Конечно, после послушной Елены родители ждали уважения и покорности и от младшенькой. Та же семья, то же строгое воспитание, но совсем другая жизнь и другие скандалы. Маша вносила в размеренную семейную жизнь ненужную суету, она спорила, всем своим поведением показывая отсталость родителей от прогресса. Она бунтовала даже по мелочам: мама просила вымыть посуду до сериала, Маша ее мыла, но ПОСЛЕ сериала. В этом она видела свою свободу. И очень ею гордилась. Сестре же она удивлялась, любила ее, но в глубине души считала занудой.
- Я думаю, что бог тут ни при чем, - Леночка поправила выбившуюся из прически прядь. – Мораль может быть и без бога. Просто в каждом человеке от рождения, от воспитания сидит свой маленький божок – совесть. У кого-то он весел и пьян и позволяет своему хозяину вольности, а у кого-то – очень строг, вот как у меня. Если я совершаю ошибку, то он сразу же бьет своей плеткой по нервам, и я мучаюсь. Но все равно я ТОЖЕ совершаю ошибки. Я вовсе не такая правильная, как говорит тебе мама, - и она мягко улыбнулась любознательной бунтовщице.
Но та уже не обращала на нее внимания, она терла сыр с таким усердием, словно пытала вражьего лазутчика: говори, есть бог или нет?
Мария заговорила через несколько минут.
- О чем ты думаешь?
- Ни о чем. Просто делаю пиццу.
- Ну, ведь ты что-то чувствуешь сейчас?
- Да. Чувствую, что серый день, что слякоть. Земля просыпается. Это и чувствую.
- Больше ничего?
- Нет. Почему ты спросила?
- Мне интересно, - Маша повернулась к раковине, включила воду и принялась мыть гору грязной посуды, которая накопилась у сестры. – Почему ты не моешь посуду?
- Славка моет вечером. После работы. Я не люблю в воде возиться, - пожала плечами Лена.
Она вспомнила недавнюю жизнь с родителями. Тогда у них был установлен график: день моет Маша, другой – Лена. И никаких отступлений. Спорить с мамой она не решалась, но иногда выкупала свой день у сестренки за пакетик чипсов или за шоколадку. Машка могла слушать шум воды целый час, возить тряпкой по тарелке и о чем-то думать. А потом бежала в свою комнату, орала: «Мне не мешать!», и выходила через какое-то время счастливая или грустная, в зависимости от того, стоящую, на ее взгляд, вещь она написала или нет.
- Как твои рассказы? – поинтересовалась Леночка у сестры. – Написала что-нибудь новое?
- Нет, - вздохнула Маша. – Ничего не приходит в голову. Одни эмоции, а сюжета хорошего нет. Жизнь однообразная. Школа и прочее. Надоело! Хочется каких-нибудь событий, чтоб интересно, чтобы дух захватило!
- Скоро праздники, - напомнила Лена. – Ты уже придумала, что кому подарить?
- Я еще летом подарки купила.
- Ну, ты даешь! – старшая сестра раскладывала на тесто кольца лука. – А как у тебя дела с мальчиками? Чтобы дух захватило, надо влюбиться.
- Не-ет! – Мария сделала вид, что съела кислый лимон. Причем целиком и со шкуркой. – Я не хочу ни с кем встречаться. Это же тоска смертная: ходи с кем-то из них в обнимку, целуйся в подъездах, томно заглядывай в глаза и слушай всяческую муру о любви! По-моему, они и любить-то еще не умеют. По крайней мере, те, кого я знаю.
- А как твои подружки? Они с мальчиками встречаются?
- Да. Юлька Манаенкова с двенадцати лет спит с парнями.
- С двенадцати?! Она же такая маленькая, хрупкая, просто ангелочек…
- Да, ангелочек. Нравится она до безобразия. Сладкий-гадкий ангелочек.
- Зачем же ты с ней дружишь? – удивилась Елена.
- Я у нее учусь, - Машка посмотрела, насколько градусов нагрелась духовка. - У нее талант привлекать к себе штаны всех возрастов. Талант общаться с ними. Конечно, по-своему, по-кукольному. Но она мастер своего дела! Пока я за ней наблюдаю. Где-нибудь в рассказе опишу ее тип.
- Ты ей завидуешь? – пицца наконец отправилась в духовку, и сестры сели за стол. Маша как обычно залезла с ногами на табуретку, села в позу лотоса, благо мамы не было рядом, а Ленка за это не ругала.
- Немножко, - неуверенно ответила начинающая йога. Потом подумав добавила: - Завидую. У нее такое пропорциональное тело и уже красивая грудь. Она умеет пользоваться косметикой и здорово танцует. Она ведет себя как взрослая девушка, а я от зависти, кажется, еще больше впадаю в детство.
- Ну, научиться пользоваться косметикой – дело десятое…
- А исправить кривые ноги – невозможное! – закончила Машка и засмеялась, но как-то не радостно. - Знаешь, она чертовски обаятельна!
- Ангельски, - тут же поправила она себя и с тоской посмотрела на духовку. Минут двадцать по любому ждать. Закон природы: пицца не приготовится быстрей, даже если ты этого хочешь всем желудком. Значит, придется дальше развлекаться разговором. – Лен, а вы со Славкой до свадьбы… ну, спали?
- … Да! Но мы ведь так долго встречались, понимаешь?
- Да, понимаю, - вздохнул любопытный лотос. – Дело ведь не в родителях, правда? Не в том, что они говорят «нельзя»? Я бы не смогла, потому что во мне что-то сломалось бы. И я была бы уже не я, понимаешь, а кто-то другой, мне чуждый и непонятный. Я бы наверно умерла от грязи внутри. И не смогла бы писать, не смогла бы донести до людей чистоту, красоту и целостность мира, которые ощущаю сейчас. Дыхание закатов, шепот трав. Сейчас я чувствую суть и смысл бытия. Просто еще не подобрала слов, чтобы объяснить это другим. Это какие-то простые и понятные слова, но такие, чтобы каждый мог понять и отвергнуть от себя ненужную суету, растерянность и тоску, и любить жизнь, как люблю ее я. Нужно показать людям главное – и мир станет лучше. Это моя цель и мечта. Самая главная мечта, и я хочу осуществить ее через слова. Так, как могу. Через книгу. Хочу написать одну хорошую книгу, но чтобы в ней сказать все сокровенное о мире. Смогу ли?.. Не знаю.
Мария замолчала, но глаза ее еще лучились восторгом, словно все, что она говорила сейчас, стало энергией света и выплеснулось в серый день, отразило закат, и свежий ветер, и надежду.
Леночка любовалась сестрой. Она любила, когда Маша преображалась от вдохновения, когда слова лились из нее легко, увлекая за собой слушателя в синий океан свободы.
- Ленка, свари мне кофе, - попросила Маша.
И был запах кофе, и был его вкус, и было послевкусие, напоминающее вкус сигарет. И была наконец готова пицца.
- А сколько времени? – поинтересовалась Мария. – Не пойму…
- Опять остановились! – воскликнула Лена, взглянув на часы.
Это были третьи по счету кухонные часы, ни с того ни с сего взбесившиеся: секундная стрелка в ускоренном темпе скользила по кругу, а часовая гордо застыла - уже навсегда. Смена батарей, походы к часовщику не давали никакого результата. В ремонте разводили руками и говорили, что поломки нет. А часы тем не менее отказывались работать.
Все в семье давно знали эту Ленину особенность: когда она жила с родителями, часы ломались только в ее комнате, а когда переехала, то увезла дивный дар с собой. Когда Леночка общалась с каким-либо человеком длительное время, часы его останавливались, но к счастью, стрелки вновь начинали двигаться при расставании.
Тяжелее всех приходилось Лениному мужу, проводившему с чудесной девушкой много времени: его отличные позолоченные часы отказывались ходить уже не только в ее присутствии, но и вообще по жизни. К счастью, проблемы не возникали с электронными часами, иначе бы молодую семью по праву можно было бы назвать самой счастливой на свете, следуя известной поговорке.
Так и не узнав, который час, сестренки перебрались в зал, и Маша предложила погадать на книге, как они часто делали раньше, в ту недавнюю совместную жизнь под родительским кровом, когда старшее поколение отправлялось на боковую, а младшее запиралось в комнате, болтало и при свете фонарика пыталось отгадать свое будущее.
- Третья книга справа, страница триста первая, последнее предложение! – загадала Маша.
Лена достала третью книгу с полки. Это был Ницше. Страница триста первая из труда «Так говорил Заратустра», который Леночка купила еще на первом курсе института, но так и не собралась прочитать.
«Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски», - вот что сказала книга. Вот что сказал Заратустра. Что он имел в виду?
Леночка сидела дома вот уже полгода, то есть с тех пор, как закончила институт. Нет, она, конечно, выходила на улицу: в магазин, к родителям. Но это было ничтожно мало! Большую же часть времени она проводила за приготовлением пищи или чтением книг. Лене катастрофически не хватало общения.
Ее подруги, некогда такие близкие, теперь были замужем и работали. Времени на Леночку у них не оставалось.
Лена же никак не могла устроиться на работу, несмотря на большое желание и наличие красного диплома. Много раз за эти полгода она складывала в сумку документы, изображала уверенность на лице и отправлялась на очередной завод.
- А вы к кому? – спрашивали ее на проходных охранники, в роли которых чаще всего были толстые тетки в ватниках.
- Я в отдел кадров, можно?
- По знакомству? – продолжали допрос тетеньки.
- Нет, просто… Я специалист, у меня красный диплом, понимаете…
- Да хоть синий! – восклицали вершители судеб и закрывали дверь.
Лена в растерянности стояла перед заветными вратами, и разные философские мысли лезли ей в голову.
- Да ты пойми, - высунулась вдруг голова охранницы, - мы не злые. Работа такая! Профессия у тебя хорошая, и на заводе вакансии есть, скажу по секрету. Только без знакомства не выйдет, связи ищи!
И мудрая вещательница исчезла, как ее и не бывало.
Леночка пыталась устроиться продавцом в отдел стройматериалов, увидела в газете объявление о собеседовании. Проводила его милая девушка, примерно того же возраста. На вопрос об образовании Лена ответила подробно: оператор-программист, секретарь-референт, диплом инженера.
- Значит, вы не смогли определиться в жизни? – сделала вывод милая девушка.
Лена была поражена такой проницательностью, граничащей с ясновидением.
На работу ее не взяли.
Времена года сменяли друг друга. В шоколадной грязи улиц плавала медь фонарей, окосевших от ветра; кружились снежные хлопья; изменялась продолжительность светового дня; падала Леночкина самооценка.
Найти работу в их маленьком городе ей представлялось все менее вероятным. Волшебных «связей» у родителей не было, а надеяться на себя получалось все хуже. Когда же Лена вдруг прошла собеседование в фирме, организующей концерты, она была счастлива. Менеджер по рекламе! С низкой зарплатой! Вы можете представить себе что-нибудь лучше?!
У Машки были другие проблемы. Она читала Библию. Ничего не понимала, но продолжала читать. Подруга, Юлька Манаенкова, возмущалась ее упорством и советовала переключиться на любовные романы.
- Тебе больше пользы будет! – заявила она красивыми губами и показала засос на шее. Маша поморщилась, ее окатила волна зависти.
- А я рассказ написала, - сообщила она.
- Надеюсь, про любовь? – простонала Юлька и поправила обесцвеченные локоны.
- Нет, про аквариум, - сердито сказала Маша. – В нем жила золотая рыбка по имени Юлька, но она была неволшебная и однажды сдохла.
- Что?! – возмутилась подруга. И больше с ней не разговаривала.
Она ходила и рассказывала, какая Маша злая, что у нее козлиный вес, что она смешно глотает, пишет странные рассказы, что у нее кривые ноги и, в конце концов, добилась того, что все в классе стали смотреть на худенькую Машу как на вместилище греха.
На классном часе играли в ассоциации. Все смеялись, а Мария молчала: она не умела болтать ни о чем и кокетничать. Она заметила, что ее избегают, что ей не смотрят в глаза; слышала обрывки фраз «Смотри, смотри! У нее юбка вся в волосах…», «Она по-дурацки красит глаза!» и прочее. А когда очередь дошла до нее, она узнала страшную вещь: что она – дистиллированная вода. Это то же самое, что сказать «Ты ничто. Пустое место». Ни горько, ни сладко. Ни чисто, ни грязно. Никак. Она – ничто.
Тогда Машка подумала, что ненавидит людей, что она обманывала себя все это время, целую свою маленькую жизнь, думая, что любить мир, радоваться солнцу и улыбаться – это и есть доброта. Она давала списывать домашние задания, когда ее просили, утешала тех, кому плохо, но оказалось, щедрость – еще не доброта. Она раскрывала свои мысли с зудящим желанием пообщаться. Они глотали ее слова, как корм для рыб и молчали. Статика, ступор, ледяное царство. Герда ищет своего Кая. А Кай давно уехал на юг и ест бананы под пальмами. Маша поняла, что теперь доброта – никого не обременять своим присутствием.
К ней подкралось одиночество, холодными лапками вытерло слезы. Она шла домой, вся – одно пульсирующее сердце. А дома были родители как всегда со своей фразой «У тебя все есть – радуйся жизни!» и второй, не менее емкой, «Ешь суп – это полезно!». Машка кое-как запихнула в себя суп, в тарелку падали слезы. «Это еще не страшно, думала она, - страшно будет, когда Юлька расскажет мою тайну…». И содрогалась при мысли об этом. Тайна была в следующем.
На первое сентября Машу вырвало. Прямо на белую кофточку подруги. Этого никто из класса не видел, девочки сходили переодеться, однако страх, что это повториться, стал преследовать Машу повсюду, где было скопление народа: в школе, на концерте, на дискотеке. Маша активно боролась с собой, внушая себе, что это психологический комплекс и его надо преодолеть. Однако на всякий случай перед школой ничего не ела. В районе второго урока ее начинало мутить, возможно, что и от голода, однако мысль, что … нечем, Марию успокаивала. Страх позора отступал, и где-то на пятом уроке ей становилось лучше.
Дискотеки проходили в кошмаре, в адовой пытке преодоления себя. Мелькали огни, от слабости подгибались колени, но Маша упорно ходила на культурно-массовые мероприятия и перед этим ничего не ела.
- Ты не танцуешь, а дёргаешься! – сказала ей однажды Юлька Манаенкова, полная дружеских побуждений. Так стали расти комплексы.
Сестра советовала не преодолевать свой страх, раз это все равно не получается, а расслабиться, позволить себе выглядеть смешно, глупо. «Поверь, ничего не будет, - говорила она, - это только твое воображение. А если и будет, то завтра уже никто об этом не вспомнит, так стоит ли из-за этого переживать?». Маша понимала, что не стоит. Но переживала. Страх разрастался, и теперь был сильнее от возможного Юлькиного предательства.
Нужно было отвлечься, какое-то время не думать ни о чем, хотя бы кроме тошноты, раз не думать о ней невозможно. И тут как раз дискотека для старшеклассников в одном из лучших клубов города.
- Ленка, мне не с кем идти! – жаловалась Мария.
- А Юля?
- Мы не разговариваем. И вообще она мне надоела! Надоело, что я не устраиваю ее такая, какая есть. Вечно она мне навязывает свой стиль поведения, говорит, что нужно быть общительнее, чаще улыбаться, смеяться и красить губы. Но это не я! – разводила руками, смотрела беспомощно. - А я хочу быть собой! И вообще мне все надоело: надоело быть правильной, но быть неправильной у меня не получается. Когда девчонки на дискотеке идут пить водку, я не иду не потому, что не зовут, а потому что просто не могу ее пить, понимаешь! Мне от себя тошно, я не могу быть ни хорошей, ни плохой, я - правда – дистиллированная вода!
Это отчаяние утомляло даже сестру.
- Не придумывай. У тебя просто сложный возраст. Хочешь, дам тебе надеть свой новый топик?
- Может, не идти? – с надеждой спросила дистиллированная Машутка. – Опять будет мутить.
- Иди! – твердо сказала сестра. – И поменьше думай. Просто живи и, как ни банально, радуйся!
И Машка решила радоваться. По полной.
Вряд ли в старшем возрасте можно испытывать те томительно-прекрасные эмоции, которые знакомы всем юным и неопытным, еще верящим в «раз и навсегда». Вряд ли мир бывает так ярок и удивителен, как в первые годы после получения паспорта.
Мария, несмотря на приближающуюся тошноту, испытывала радость. Сестра накрасила ее и завила волосы, помогла подобрать одежду, и теперь она была ничуть не хуже (в душе таилась надежда, что и лучше) Юльки Манаенковой. Идти по-прежнему было не с кем. Маша пошла одна.
«Ну и что! - думала она про себя. – Мне никто не нужен. Я самодостаточна!». Она старалась преодолеть себя, но не так, как раньше, а расслабившись. На дискотеке она танцевала, закрыв глаза, словно никого вокруг нет, а только она и музыка. Тело слушалось и, видимо, совершало вполне сносные движения, потому что на медленный танец Машу пригласили первой. На второй танец ее тоже пригласили. Она заметила недобрые Юлькины взгляды и поняла, что ее второй кавалер – тот самый «принц», о котором Юлька ей поведала, будучи еще подругами. Принц на ангелоподобную Юльку даже не смотрел, зато от Маши
не отходил и даже пошел провожать. Это была победа, в душе пели арфы и ангелы водили хоровод.
Принца, как оказалось, звали Сашей. Сначала Маша толком даже не рассмотрела его, ей был важен сам факт победы над вредной подружкой. Позже, когда он встретил ее из школы, и вся параллель видела это, а Юлька чуть не пожелтела от злости, Маша посмотрела ему в глаза. Глаза для нее всегда были важны. Человек мог иметь атлетическое сложение, пропорциональную фигуру, приятный голос и сказочное обаяние, но если его глаза не нравились – значит не нравился он сам. Без компромиссов.
Сашины глаза её поразили сразу. И даже не они сами – насыщенно-серые, а взгляд, прямой, открытый и лучистый. Из глаз словно струился свет, и сразу наступила весна, небо утонуло в земных озерах, вокруг затанцевали звуки, и это была песня радости. Время остановилось, на какой-то короткий, оглушительный миг. И побежало вновь, уже другое, апельсиново-яркое. И куда-то ушла тошнота.
Откуда берется это предательское ощущение, что человек знаком тебе целую жизнь? Откуда берется это доверие и нежность, и тишина городских улиц, почему-то именно тишина. И поля, просыпающиеся после зимы, уже живые, жирные от грязи, в зеленых побегах озимой пшеницы. И птицы, гарланящие на проводах и крышах домов. Их сумасшедшую песню не замечают, люди стоят на остановке и идут по улицам, а ты вдруг – бац! – улыбаешься этим птицам и слушаешь их какофонию, как небесную музыку. «Небесную» в смысле «сказочную». Откуда?..
Саша учился на первом курсе института. Это льстило Маше, но было совсем не главным, не важным. Какая разница, кто он. Он друг. С ним легко. Упоительно легко. И вместе с тем так наполненно, что говорить «люблю» оказывается мало и ненужно, и нет слов, способных выразить их чувство, нет даже звуков, и оттого мучительно, что их нет, а выдумать невозможно.
Маша знала одно: что это чистота. Она не хотела проводить параллели и думать о будущем. Это была чистота уже весенних закатов, это был новый для нее мир, открытие, откровение. Из всего, сказанного родителями, вспоминалась лишь фраза: «У тебя все есть – радуйся жизни!». Маша следовала этому завету. Она была счастлива.
Счастье длилось полтора месяца.
…Это была ранняя весна. Деревья стояли голые и царапали животы туч, извергающих вниз, на людей, на землю мокрый тяжелый снег. Он смешивался с грязью, таял под колесами машин и ногами людей, образуя чавкающее месиво, это гноилась больная земля. Влажная тишина висела в воздухе между двумя стихиями и впитывала все редкие звуки, собирая их в капли тумана. Можно было подумать, что стоит поздняя осень – так тоскливо и серо было вокруг, но какая-то солнечная нота, вплетающаяся в мелодию мира, меняла восприятие, и тогда казалось, что ранняя весна – это та же осень, но с апельсиновым вкусом.
Лена шла между старых домов с облупившейся на стенах краской. В окнах терялся дневной свет, создавая унылое впечатление пустоты. На заборах, словно прошлогодние листья, трепетали объявления и рекламы. Скоро показались училища – ряд мрачных зданий из бурого, словно покрытого ржавчиной кирпича. В парадных стоял острый запах мочи и сырости, две ступени вели вверх, к нервной двери, старающейся прихлопнуть входящего насмерть. В холле (они все были похожи один на другой, независимо от номера училища) темно-синяя краска подавляла вошедшего, а кривое зеркало отражало непропорционально-большие глаза, философски вопрошающие «За что?». Ответ возникал незамедлительно из темного коридора слева в виде грустного: «Чего тут прётеся? Только всё вымыла. И ходют, и ходют!» Сама доброта, уборщица баба Маша отвечала за небо, обрубая всю философию на корню.
- Да я … плакат повесить… афишу… можно? – пролепетала Леночка и на всякий случай спрятала голову в плечи.
Баба Маша выглянула из темноты и надолго задумалась. Потом сказала смягчившимся, но все-таки печальным голосом:
- Чё вешать-то? Нет никого. Отопление поломалось, вот и не учутся. Нет никого, - повторила она и исчезла в темноте.
Все стихло. Даже шороха не было слышно. Девушка заметила, что от ее дыхания идет пар, и вышла на улицу, в вязкую грязь, к следующему ржавому пристанищу науки.
Ей неясно было, что особенного в этом грязном мартовском дне, отчего детское чувство новизны проснулось в ней. На ногах от долгого хождения по городу жгли мозоли, усталость сидела на плечах, но чувство радости расцвечивало серый день. Леночка нашла работу в фирме, организующей концерты. Она была девочкой на побегушках и получала немного, но это был ее труд и ее деньги. Она чувствовала себя гораздо более полноценным человеком, нежели находясь в рядах домохозяек.
Девушке хотелось присесть и отдохнуть, но она не делала этого, желая поскорее закончить работу и уже дома расслабиться и уснуть.
Она мечтала, как перед сном будет не читать – смаковать Хемингуэя, каждую строчку, и некоторые подчеркивать карандашом и заучивать наизусть. Она думала о том, с чем ассоциируется у нее этот автор. С мускатным вином, если через него смотреть на солнце. Тогда в бокале будет плавать апельсин весны и чувство свободы озарит душу на несколько мгновений.
А пока было холодно, ветер проникал сквозь пальто, задувал в рукава. Царапало горло и щекотало в носу, словно земля заразила ее своей простудой.
На кухне работал телевизор:
- И снова кит выбросился на берег! На этот раз…
- …Это новое, удивительное для меня чувство неги, - говорила Мария, перебивая диктора новостей, - я хочу этого ребенка, хочу, чтобы Сашка смотрел на него и улыбался, и его родители тоже. Хочу, чтобы любили его, как я люблю. Ничего прекраснее нет на свете!.. Когда я смотрю на Сашку – без преувеличений! – пространство меняется, оно волнами расходится от его глаз, как от двух брошенных в воду камней, а между нами оно сжимается, и мы находимся рядом, даже если стоим по разные стороны пропасти.
Время остановилось. Леночка сняла очередные сломанные часы и спрятала их в карман. В окно дул теплый ветер, и Лена смотрела на раненое небо, и ей было не по себе, потому что казалось, что это тепло изрезанной плоти.
На кухню зашла мама и весело спросила:
- О чем секретничаете?
Она достала из морозилки кусок мяса, положила в кастрюлю и залила теплой водой.
- Ма, а что ты чувствовала, когда была беременна? – поинтересовалась младшая дочь.
- Сначала ничего, потом тошнило, потом хотелось хлеба с молоком… А что?
- …
Машка покраснела и отвела взгляд.
- Не поняла, - строго сказала мама.
Машка вздохнула.
- Что-о-о?!
…Телефонный звонок ворвался в семейный разговор и смял его. Лена взяла трубку.
- Маш, тебя…
Мария шмыгнула носом, схватила трубку и выскочила из комнаты. Родители кинулись за ней, словно охотники за своей жертвой.
- Я тебя люблю! – рыдала Машка в трубку. – Они…
Но тут «они» отобрали предмет связи, и мама строгим голосом спросила:
- Ало, кто это говорит?
Видимо, это был тот, кто нужен, потому что мамин голос окрасился всеми оттенками эмоций, основная суть ее речи сводилась к фразе:
- Я вам яйца оторву!!
Мама повторила это несколько раз, видимо сомневаясь в сообразительных способностях собеседника. Далее шла речь о «бесчестных соблазнителях» и «наивных девах», которую мы не будем приводить здесь по причине ее экспрессивной окрашенности.
Надо сказать, что семья не подозревала в маме такого запаса красноречия и разнообразия лексикона, что, несомненно, делало ей честь, так как любые скрытые способности дают человеку возможность развития.
- Мама, не надо! – рыдала Машка. – Пожалуйста, не надо!
- Молчи, бл&дь, иди в свою комнату! – вмешался в происходящее папа, впервые обратившись к дочери не по имени.
Маша беспомощно поглядела на сестру, цепляясь за нее взглядом, как за последний выступ над пропастью, но Лена на нее не смотрела. Она стояла, сжав губы, и рассматривала соринки на ковре.
У Марии закружилась голова, она ушла в свою комнату и долго стояла у окна, бессмысленно глядя на внезапно пошедший снег, который пролетал мимо окна, беззаботно кружился, но не останавливался, чтобы побыть с ней. Мимо шли люди, каждый в свою жизнь, в свой мир, в свое окно, чтобы смотреть из него, как из аквариума на снег.
…В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И, чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю…
Батареи начинали жечь ноги, но Маша не отходила. Прислонилась лбом к стеклу. Звон в ушах. В голове звон. Задрожал и колокольчик в груди, но погас. Глаза остались сухими.
«Я даже не могу плакать», - подумала она, выдохнула на стекло, оно помутнело. Провела по нему пальцем черту. «Вот так все бывает: что-то происходит – и ты по одну сторону пропасти, а они по другую. И нет моста через эту пропасть, только тонкая нить боли». «И стрела тоски», - вспомнила она Заратустру.
Снег на земле начинал таять.
Из телефонного разговора с Сашей родители поняли главное: жениться он не собирался.
- Салага! – гневно сказал папа. – Еще сами дети, а туда же. Мозгов нет.
Больше Саша не звонил. Хотя, возможно, когда пару раз кто-то молчал в трубку, это был он. Но какое это имеет значение? Какое это имеет значение после?..
«Я не знаю, где живут бабочки; уходят ли они в рассвет. Я не знаю, куда исчезает дружба, хотя мне известны причины ее смерти. Я не знаю, где находит свой приют любовь, но одно точно: не в моем сердце.
Предательство друзей, мужей, любовников, мужчин и женщин так же, как простатит и кариес – явление повсеместное в современном мире. Это аксиома, не требующая доказательства.
Мы боимся быть нежными – это слабость; мы боимся быть искренними – это уязвимость; мы боимся быть любящими – это трагедия».
- Он просто оказался слабым, - говорила Маша сестре. У нее были погасшие глаза на серьезном лице.
- Знаешь, со стороны можно подумать, что я должна биться в истерике, желать ему заболеть куриным гриппом и лишаем, а я вот рассуждаю… Но на самом деле, когда что-то происходит С ТОБОЙ - нет сил на истерику. Не могу плакать. Понимаешь? - Мария посмотрела на свое кривое отражение в Леночкиных глазах. Та не знала, что сказать. Нужно что-то, но что. Она молча слушала.
- Родителей я, конечно, знать не хочу. Опять же не ненавижу – просто не хочу…
Маша лежала в своей комнате, еще слабая после маленькой операции, маленького убийства.
- Никто не виноват, - попыталась ее утешить Лена. – Так получилось. И, наверное, так будет лучше.
- Кому? – скривила Маша бледные губы.
- Избежать позора? – рассуждала она вслух. – Убрать помеху в жизни? А попросту убить… Ведь их было двое, ты знаешь? – словно вспомнила она, и снова глаза потеряли смысл. – Я не виню… он оказался слабым… Просто не хочу… Тошно…
Кровотечение еще не прекратилось.
- Почему они такие черствые? – кричала она позже. - Словно ходячие куклы, глупые куклы. И кто придумал любовь? Кто придумал все эти лживые слова, и эту сказку, в которую все поверили? Я жила маленьким огурцом в теплице, и верила в вещи, которые не имеют ничего общего с действительностью. – Мария обняла свои худые колени. - Знаешь, в книгах должны писать правду, чтобы люди с самого детства готовились к реальной жизни, а не к чьей-то ненормальной фантазии, разукрашенной синими бабочками и облаками. А правда страшна. Она размывает границы привычного мира, разверзает пропасть, и люди падают пачками – и разбиваются. Хищные птицы клюют неожиданную добычу… Нужно быть хищной птицей, просто птицей, чтобы не разбиться, а взлететь над этими острыми камнями, и парить в воздухе, любуясь чужими раскрошенными черепами и кишками с белыми вкраплениями глистов… У меня нет сил летать и любоваться. Мне тошно. Мою кожу тошнит от моего мяса. Каждая клеточка наполнена блевотиной. Я даже еще не разбилась, нет. Я лечу, и меня укачивает. И внизу острые клыки камней готовы вгрызться в мое тело.
- Но как же бог? Он послал тебе испытание, и ты должна…
- Не должна. Я презираю бога! Ненавижу его законы. Я ненавижу всех, кому сейчас хорошо в иллюзорном мире. Спокойные лица, довольные хари. Толстые тетки покупают тепличные огурцы…
- Ты вовсе не отвергаешь бога, ты протестуешь.
- Да! Протестую. И не хочу никакого рая. Кто-то выдумал разделение на добро и зло. «Ад и рай – это две половины души», - красивая фраза Омара Хайяма… Наглядно выражаясь, если у человека глисты, он, по крайней мере, не одинок! – у Машки неестественно блестели глаза, она дышала часто и глухо, словно больная астмой, и когда говорила, раскачивалась из стороны в сторону – маленький цветок лотоса на ветру.
- Я не понимаю, - вдруг начинала она плакать, и тут же улыбалась. – Смотри, я могу плакать! Как хорошо, когда можешь плакать! – и вытирала рукавом халата слезы, и снова говорила: - Не понимаю мужчин! Эти странные бесчувственные создания. Они играют в чувства, как в кегли – с упоением, но когда кончается оплаченное время, спокойно идут пить пиво. Они думают, что сделать аборт не страшнее чем выдавить чирьи! Они настолько примитивны, что «я люблю тебя» понимают как «мне с тобой хорошо», любить для них – не значит жениться, а секс – развлечение. Они не ищут, а пользуются тем, что плывет в руки. И вместе с тем, они яснее всего видят реальность, потому что она им соответствует. Они стоят друг друга. И я ненавижу их так же, как бога, который тоже – заметь – мужского рода!
- Мне страшно: ты сейчас намного старше меня, ты говоришь вещи, которые мне непонятны, и я за тебя боюсь! – сказала Леночка, все это время рыдавшая навзрыд.
- Страшнее правды ничего нет, - сказала сестра и, скривив губы в улыбку, добавила: - Пожалуй, только один мужчина понимал, что такое женщина – Поль Элюар:
Море молвит: «Ты выше меня», небо молвит: «Ты выше меня»…
Я воспеваю великую радость тебя воспевать,
Великую радость тобой обладать или не обладать тобою…
Ты чиста, ты еще чище, чем я.
Когда афиши были расклеены, а простуда грозила свалить с ног, Леночке поручили продажу билетов на концерт. В крытом павильоне рынка для нее поставили стол и стул, прямо у входа, чтобы покупатели могли сразу видеть ее. Сквозняк заходил вместе с ними. И Лена куталась в пальто и поджимала под стул ноги, пытаясь хоть как-то согреться, но это ей не удавалось. Люди шли мимо, такие разные, кто-то в модной дубленке с неровными краями, кто-то в старом стеганом плаще с пакетом, полном продуктов. Когда надоедало мелькание любопытных глаз, девушка бралась за ручку и, как советовали в женских журналах психологи, писала плюсы и минусы жизни, а люди шли и думали: «Что она пишет, эта глупенькая продавщица билетов?» Ей предстояло сидеть еще девять часов сегодня. И завтра, и послезавтра. И также будет дуть ветер в двери, и также будут идти люди, и также через пару-тройку часов Лена сможет думать только о холоде и о своих негнущихся пальцах и капающем носе. И о том, что скорее бы пришла весна и выздоровела сестра. Скорей бы забыла и выздоровела.
А пока было мелькание людей перед глазами, постоянный шум кондиционеров, взрывы рекламы, закоченевшие пальцы… Под конец дня под черепной коробкой создавалось избыточное давление, становилось трудно смотреть на покупателей, приходилось опускать голову на руки, холодными пальцами накрывать пламенеющие глаза и жалеть об отсутствии второй пары рук, чтобы закрыть уши.
Рядом продавали цветы: белые розы, пестролистые бегонии. Продавщицы переминались с ноги на ногу, у них были безразличные лица. И Леночка удивлялась их способности выстоять целый день и не умереть от скуки. Цветы, конечно, радовали глаз, но не способствовали размышлениям.
Еще час, полчаса, десять минут до освобождения… Наконец, рабочий день закончен, и усталая девушка вышла в черноту города, изъеденную огнями фонарей. На заледенелой остановке грустные люди кутались в пальто, прятались от ветра, а Лена смотрела на них свысока: ей не страшен был холод, она привыкла к нему, как к среде обитания. В голове возникла странная пустота – ни мыслей, ни желаний.
Девушка ждала автобус в вечерней тишине, просто стояла и ждала, не испытывая острого желания ни попасть домой, ни остаться стоять вот так, на кусачем морозе. Безразличие усталости окутывало ее и делало бесчувственной и тихой. Люди больше не бежали мимо, не мелькали их попы на уровне ее глаз, не звучал надоевший рекламный ролик про колбасу и возможность выиграть телевизор, - и уже это было хорошо. Возникало сухое, искрящееся чувство свободы. На эту ночь, до утра – но свободы. И Лене хотелось закурить, чтобы закрепить его в своих пальцах, но сигаретный киоск был закрыт, и уже подошел ее автобус. она подумала, что ночь ускользает от нее, она будет сыпаться, как песок, и утром вся земля будет покрыта им, и снова начнется суетный день. Но это будет потом, а пока что ночь, город, скрипучий автобус.
Мама очень любила папу. И эта любовь – надо отметить, взаимная – изумляла знакомых, ибо длилась без малого двадцать пять лет. Когда-то давно, в их молодости, когда Лены и Маши не было в помине, они учились в разных городах и писали друг другу письма. Плодом трехлетней романтической переписки был большой кожаный чемодан, спрятанный на антресолях от любопытных дочерей, неоднократно пытавшихся запустить руки в его полные писем недра. «Незачем!» - говорила мама. «Это наша личная переписка, вам она ни к чему!» - поддерживал ее папа. Однако выбросить пожелтевшие конверты родители не решались. «Когда нас не будет, вы сможете их прочесть, - говорили они дочерям. – Пусть это будет память о нас». И чемодан годами лежал на антресолях под толстым слоем пыли.
Мама очень любила папу. Вдобавок к этому, у нее был ровный характер, и, как следствие, скандалы в доме были редки. Однако когда папа пришел с работы с растерянным видом и о чем-то шепотом поведал маме, она вылила ему на голову куриный суп (к счастью, еле теплый), оделась и ушла к подруге.
Машка в это время лежала в своей комнате и слушала «Аквариум». С родителями она в последнее время не разговаривала. «Странно», - подумала она, когда папа зашел к ней, снимая с ушей лапшу.
- Прибери там! – буркнул ей папа.
Это были первые за две недели слова, обращенные к младшей дочери.
«Ненавижу», - устало подумала Мария и отвернулась к стене. В школу она не ходила, целыми днями лежала и слушала музыку.
Папа больше не заходил, и через некоторое время Маша все-таки отправилась убирать на кухне. В зале работал телевизор, и синий свет от экрана наполнял комнату. Папа с отрешенным видом сидел в этой синеве и, казалось, ничего не слышал. Шла передача о животных, и ведущий рассказывал: «Дитя голубого кита считается самым быстрорастущим. Через 22 месяца и 3 недели его вес достигает 26 тонн… Если из наземных животных самый сильный голос у лающих обезьян, то из водоплавающих этим качеством обладают синие киты. Их голос…»
«Что-то еще случилось», - подумала хрупкая девочка, глядя на ушедшего в себя отца, и направилась в свою комнату.
В области груди вило гнезда страшное чувство. Ему не было названия, потому что «разочарование» - банально, а «обида» - обычно. Маша и не пыталась его назвать. Она чувствовала. И в отличие от любви-открытия, когда в мире рождалась тишина, вокруг толпились звуки, они сплетались, создавая мелодию распада, но вдруг истончались, уступая ведущую роль оглушительно-звонкой боли. Каждая клеточка была пропитана ненавистью, было противно все: от серого неба до обоев в цветочек. Машка боялась думать о том, что происходит, никакие образы не лезли ей в голову, строчки не складывались в стихи, только обрывки чувств, опустошенность и тошнотворная слабость внутри.
Мама пришла вечером, и Мария слышала, как папа говорил ей:
- У нее больше нет родственников. Дорогая, мы справимся…
Мама плакала и что-то отвечала, но что именно, не было слышно. А следующим утром родители отпросились с работы, куда-то ушли и вернулись с грустной тоненькой девочкой в красном платье.
- Это Дарья, она будет жить с нами, - представили ее Машке.
- Почему это? – удивилась та.
- Потому что она твоя сестра, - отрывисто сказала мама, глядя в пол.
- Вы что индийских фильмов насмотрелись?! – Маша сложила на груди руки и с интересом стала рассматривать девочку, крепко обнимавшую розового зайца. Она молча нюхала заячью голову и тоже смотрела в пол. Платье ее было не глажено, а на руке краснела свежая ссадина.
- У нее, - мама быстро взглянула на Дарью, - больше нет мамы. Она будет жить с отцом.
- Так значит, у папы рыльце в пушку! – истерично хохотнула дочь. – Сколько ей: восемь, десять лет? Уже были мы с Ленкой, и вдруг эта Даша! «Знакомься, это Даша!» - передразнила она, повышая голос. – И ты смел называть меня бл&дью!.. – по ее щекам покатились слезы. – Ты! Смел! Меня!.. – Мария хлопнула за собой дверью и включила на всю громкость музыку.
«И сегодня ночью комната-клетка, в которой нет тебя…» - надрывно пел Гребенщиков.
- Какая тетя Галя? – спросила Леночка в телефонную трубку, продолжая чистить картошку.
На другом конце провода мама теребила пояс халата и тяжело вздыхала.
- Что еще случилось?
- Старая история, - наконец сказала мама. – Думала, что забуду ее и все на этом. Но шило, как говорится, не утаишь. Натворил наш отец делов. С этой самой Галкой. Мы с ней подруги были одно время. Отца я потом простила, а ее – нет. Больше мы не виделись.
- Почему же сейчас ты об этом вспомнила?
- Да умерла она, с собой покончила, - устало сказала мама. – И дочка у нее, Даша, осталась сиротой. Родственников, кроме отца-то и нет. Вот так-то. Вот и пришлось вспомнить.
Лена молчала. Про картошку она и думать забыла. Подошла к окну, посмотрела на мелкий дождь, на редких озябших прохожих. Начинало темнеть, и в доме напротив зажигались огни. Но время неслось мимо, в этой кухне, в этой голове, с поднесенной к уху телефонной трубкой секунды остановились. И на другом конце тоже молчали, оглушенные, обессиленные жизнью.
- А почему она с собой покончила? – наконец спросила Лена, когда реальность начала возвращаться.
- Видимо, с ума сошла.
- Почему?
- Ну почему люди с ума сходят?! Что-то в жизни не ладилось, - мама вздохнула. – Я ей добра не желала, но и такого… Дарью жалко. Она, знаешь, добрая девочка, на отца похожа. Привычка у нее дурная: ресницы дергает. Почти все выщипала. А новые растут и загибаются вниз, - мамин голос окрасился теплотой и жалостью.
- Дурдом, - подвела итог дочь. – А как отец?
- Что отец? Ходит тише воды, ниже травы. Я его сначала придушить хотела, потом, думаю, что на старости лет такой грех на душу брать. А девочку жалко… Да! Еще Машка чудит, прямо и не знаем, что с ней делать! Уже сил никаких, одно за другим, одно за другим!
- Что еще? Грубит, что ли?
- Если бы. А то сама с собой разговаривает, на зов не откликается, не ест ничего.
- Что за игру она придумала? – удивилась Лена, накручивая на палец телефонный провод. – Я завтра приду с ней поговорить. Ей трудно сейчас.
- Я знаю, - вздохнула мама. – Но в жизни и не такое случается, пора бы ей уже в себя прийти, так и с ума сойти можно, если зацикливаться.
- Мам, - Лена постаралась говорить ласково и убедительно. – Я с ней поговорю, и все будет хорошо. Еще этим голову себе не забивай. Просто Машка - ребенок, к тому же восприимчивый. И такое испытание в жизни. Ей тяжело.
Лена на следующий день взяла отгул и пришла к родителям. Была пятница, и родителей не было дома. В доме гуляли сквозняки, а Мария сидела на подоконнике, свесив босые ноги на улицу. Ее хрупкий силуэт темнел на фоне ярко-синего неба. Еще прохладный, но уже весенний ветер врывался в комнату, играл Машкиными волосами, скидывал со стола и с полки обрывки исписанных стихами бумаг. А Машка сидела и смотрела в небо, что-то шепча себе под нос.
Лена тихо вошла в комнату, боясь вспугнуть сестру, и позвала:
- Маша!
Но та не откликнулась, только быстрее зашептала свои странные молитвы. И тут Леночка поняла, что сестра говорит не на русском языке. Это скорее всего была латынь.
- Маша! – позвала она громче. – Маша! Эй!
Но сестра даже не обернулась. Она медленно поднялась на подоконник, запрокинула на несколько мгновений голову и сделала шаг… Почти сделала. Она только занесла ногу, когда Лена дернула ее за халат, схватила за руки, обняла, рыдая.
- Ты что, с ума сошла? – кричала она. – Ты дура! Дура безмозглая! Ты разбиться решила? А ты о нас подумала, идиотка маленькая? О маме подумала? Ты ей уже все нервы вымотала! – Лена еще долго говорила, трясла сестру, пока наконец Маша не посмотрела на нее осознанно и не спросила спокойно:
- Что ты делаешь?
Леночка застыла. Она вдруг осознала, что «идиотка» ничего не понимает.
- Ленка, ты чего? – улыбнулась та и, освободившись от жестких объятий, закрыла окно. Машка вела себя так, словно ничего не случилось, и Лена даже усомнилась в здравости своего рассудка: уж не пригрезилось ли ей все? Но нет, такое не придумаешь.
- Эй! – растерянно сказала она, все еще сидя на полу. – Ты хотела выпрыгнуть! – она обняла себя за плечи, ее знобило. – Какого черта?
Машка посмотрела на окно и тут, словно от вспышки воспоминания, ее лицо просветлело:
- Разве ты не видишь, там море! И киты!
- Зашибись! – сказала старшая. – Машка, ты точно с шарниров съехала! Ты сейчас чуть в окно не вышла, и это с седьмого этажа! Я, конечно, когда-то советовала тебе сойти с небес на землю, но не в буквальном же смысле.
- Но там море… - попыталась вставить Маша.
- Жопа там, жопа, а не море! – Лена, схватившись за голову, сделала два круга по комнате, потом остановилась, подошла к сестре и посмотрела ей в глаза.
- Слушай, я не знаю, кто из нас сблындил, но я знаю точно: моря там нет.
- Разве? – не поверила юная особа и выглянула в окно. – Ведь было… - И процитировала из Элюара:
- «В окно не в дверь отсюда можно выйти
Конечно арестант через окно
Добраться можно до другого мира…
А у тебя желанья цвета ветра».
- Та-ак, - Лена повела ее на кухню, усадила на стул и предложила:
- Сейчас мы будем пить чай, и ты все мне расскажешь и про море, и про чаек по имени Джонатан, и – если хочешь – про желанья цвета ветра. Но больше всего я хочу знать, как ты до такой жизни докатилась.
Машка с ногами забралась на стул, села в свою любимую позу лотоса, сделала первый обжигающий глоток, набрала воздуха в легкие и начала свою повесть.
- Мне невыносимо плохо, ты знаешь. Ныть не буду, расскажу самую суть. По крайней мере, постараюсь, - хрупкая девочка глубоко вздохнула. – Мне не спалось которую ночь. Состояние невыразимое: нервный озноб, сердцебиение, воздуха не хватает, тошно и жить не хочется. Чтобы скоротать время, включила компьютер, залезла в интернет… Тут и загрузилась страничка «Познай самого себя!». От нечего делать вошла в этот сайт. Реклама призывала: «Узнай причину своих проблем! Познай самого себя - следуй девизу Сократа!». Я подумала, почему бы и нет. Глупо, конечно, что они могут знать? Но Сократ – хороший философ, и вообще интересно. Что за махинацию придумали? Просто игра, думаю, но делать-то все равно нечего, можно и поиграть. Мне нужна была помощь, я сама не справлялась со своим горем, но к психологу идти надо, а тут прямо дома тебе помогут разобраться… Меня спросили, что меня беспокоит. Я ответила. Потом пришла анкета. Ну, самая обыкновенная: сколько лет, в каком городе живу, подвергалась ли гипнозу, обращалась ли к психиатру и прочее. Я ответила. Потом они прислали договор. Это так называлось. Требовалось капнуть кровью на компьютерную мышку, просто дьявольщина какая-то! Но это была игра, и я решила продолжить. Капнула. Больше ничего не присылали, и я легла спать.
Мария замолчала, обняла острые коленки и посмотрела на сестру взглядом щенка, нечаянно погрызшего новые туфли.
- И что дальше? – не выдержала Лена.
- Все началось утром. Наверно, я слишком часто спрашивала: «За что мне это?» Дьявол услышал меня, и ответил. Но от этого мне не стало лучше. Я проснулась и увидела за окном море. Потом видение исчезло, но через некоторое время вернулось. Знаешь, я… как бы это сказать, - Маша бросила на сестру быстрый взгляд и смущенно улыбнулась. – Я вспомнила свою прошлую жизнь.
Лена по-прежнему молча пила чай, с тревогой поглядывая на рассказчицу.
- Я была весталкой.
Леночка напрягла память: что-то было об этом в истории Древнего мира. Кажется, весталки – это служительницы богини Весты во времена Римской империи. Они обязаны были хранить свою девственность, поддерживая огонь в круглых храмах великой богини.
- И что? – глухим голосом спросила Лена, почти уверенная в сумасшествии сестры. – Что же ты видела?
Мария рассказала, что видела себя на черной скале перед бушующим морем, что огромная волна собиралась слизнуть ее с этого природного алтаря, и что огромные киты извергали фонтаны и издавали звуки, похожие то на стон, то на звуки флейты. Она рассказала, что в прошлой жизни полюбила и нарушила обет чистоты, и что богиня покарала ее, отдав морю; и что она наконец поняла причину своих страданий.
- И в чем же она? – осторожно спросила Лена.
- Однажды нарушив клятву, я дала жизнь силам, которые влияют и на мое настоящее. Я думаю, что вселенная живет по определенным законам, и тот, кто нарушает их, должен ответить за свой проступок, неважно, сколько жизней пройдет до того момента. Не бог наказывает меня, я сама себя наказала. Вот что я поняла.
- Почему тебе обязательно нужно наказание? Скажи, - мелькнула у Лены догадка, - ведь ты придумала все ради одной этой мысли о наказании! Я понимаю, тебе тяжело…
- Нет, не придумала! – Маша опустила ноги и выпрямилась. Она гневно смотрела на сестру, раздувая ноздри. – Я не придумала, - упрямо повторила она и замолчала, снова вскарабкавшись на табуретку.
Лене потребовалось немало времени, чтобы разговорить медитирующий, ушедший в себя лотос. Но наконец он заговорил.
- Самое страшное наказание – это отсутствие наказания. В чем-то ты права: я ищу его как очищения. Многие в моем положении ТАК не переживали бы. А я измучалась. И дело не в Боге, неспособном наказать просто потому, что он есть любовь. Мы сами наказываем себя, нарушая законы, по которым существует вселенная. Вот это я поняла, и все бы было хорошо, исчезни видения моря, поющих китов и огня в круглом храме Весты. Но они не уходят, они забирают мою реальность. Я ничего не придумала!
- Ну, хорошо, ты поняла причину. Это здорово, лучше, чем психолог. Но зачем ты полезла в окно?!
- Да елки-палки! – изящный лотос посмотрел на нее, как на глиняного человечка. – Я же сказала тебе: там было море, понимаешь меня? Я стала путать реальность с прошлой жизнью!
- И что же теперь делать? – Леночка и верила, и не верила сестре.
- Не знаю. Таких, как я, много. И они тоже не знают…
- Каких таких?
Но Маша не ответила. Взгляд ее стал бессмысленным, она словно увидела то, чего не видела Лена, - и зашептала себе под нос на чужом языке, видимо, молитвы Великой богине. Перед Леночкой сидела весталка.
…После работы родители забрали Дарью из продленки и пришли домой. Они увидели Лену с пустой чашкой в руках и отрешенную от всего мирского Машку.
- Как мама, - тихо сказала девочка с выщипанными ресницами и крепче обняла розового зайца, с которым не расставалась.
Леночка быстро поставила чашку, присела перед Дашей на корточки.
- Что, что ты сейчас сказала? Твоя мама вела себя так же, как Машка? Да? А за компьютером она часто сидела?
Девочка кивнула, и заяц качнул розовыми ушами.
Лена быстро выпрямилась, посмотрела на родителей.
- За Машкой следите: она может что-нибудь с собой сделать.
- Может, к врачу обратиться? – спросила мама.
- Успеем. Пока подождем. Даша, как твоя фамилия? – спросила она новоиспеченную сестру.
Лена пришла на кладбище, точно не зная зачем. Она ни о чем не думала. Просто нашла среди множества могил свежую, с деревянным крестом, на котором была фотография красивой женщины с детским выражением лица. Галина – мать Даши, любовница отца, самоубийца. Лена долго стояла и смотрела в ее задорные глаза. Потом по грязи стала пробираться к выходу, но передумала и пошла к белой кладбищенской церкви. У входа никого не было, тишину нарушал только ветер, шуршащий бумажными цветами на могилках. В церкви тоже, казалось, никого не было. Столы, на которых в праздники для продажи раскладывали свечи, иконы и богословские книги, были пусты. Перед темными ликами святых потрескивали свечи. Святые молчали и о чем-то думали, и свет свечей отражался от их лиц.
- Здравствуйте! – громко обратилась к ним девушка. – Мне нужен святой отец!
Послышалось шарканье, и из ризницы вышел батюшка, еще молодой, с жиденькой бородкой на худом лице. Неприятное впечатление производили его глаза, маленькие, близко посаженные, с белыми ресницами.
- Здравствуй, дочь моя, - сказал он высоким голосом. – Ты пришла исповедаться?
- Нет, нет. Мне нужно кое-что спросить, можно?
- Конечно, если это касается веры, я постараюсь помочь советом.
Леночка вздохнула, ей было не по себе, мысли путались.
- В твоей душе смятение, дочь моя? – спросил поп.
- Да, батюшка. Я хочу знать, можно ли предсказать будущее или увидеть прошлое?
Поп потер бороденку и ответил: - Все в руках божьих и святом писании: и прошлое, и будущее. И в помощь человеку дана молитва…
Лена поняла, что сейчас начнется самая настоящая лекция по богословию, и поспешно сказала:
- Отец, я имею в виду не святое писание, а реальное предсказание. Может ли человек видеть запредельное и от бога ли это?
Батюшка улыбнулся, обнажив здоровые, удивительно белые зубы.
- Приказание – не с богом общение, а с пленным духом, который и нам не может дать свободы. Бога нельзя схватить за бороду и сказать: «А ну-ка, ответь, что будет с Иван Иванычем завтра!» Только вера, сила молитвы и праведная жизнь могут открыть запредельное, дочь моя. Ты веруешь?
- Сомневаюсь, - опустила девушка голову.
- Молитвы читаешь ли?
- Нет, отец.
- «Отче наш» читай, когда душу смятение наполнит. А сомневаться не грешно. Только сомнение преодолеть надо, пройти сквозь него. Это путь от слепой веры к истинной. Но если не преодолеть сомнение, то душа повергнется в хаос. Это как восхождение на гору: чтобы достичь вершины, надо преодолеть трудности. Читай святое писание, дочь моя, – и батюшка трижды перекрестил девушку.
Из церкви Леночка вышла обновленная. Она не нашла ответов на свои вопросы, но мысли больше не давили на нее свинцовым грузом. Что-то светлое наполняло душу, и небо, уже апельсиновое от заката, дышало теплом.
Кладбище с одной стороны было окаймлено лесом, и черные от прошлогоднего пожара березы были похожи на иероглифы, начертанные гигантской кистью. Что они означали? О чем хотело сказать небо? Этого не знал никто. Только стройная молодая женщина стояла возле кладбища и смотрела на них, пока не начало темнеть.
Как разобраться в случившемся? Как помочь сестре? И говорит ли она правду? Нет, не может быть! Это ее больное воображение! Может быть, это просто психологический прием? Может, Машка придумывает все это, чтобы избежать душевной боли?
Много вопросов волновало Леночку. Когда она пришла хмурая и озабоченная домой, муж обнял ее и предложил пойти погулять, развеяться. Погода была хорошая, а отвлечься от забот было и впрямь необходимо. Лена согласилась.
По дороге в парк они зашли в магазин и купили мускатное вино и стали пить его прямо из бутылки. Был удивительно теплый вечер, но он не вызывал уверенности в том, что пришла весна. Скачки погоды приучили не верить в ее доброе расположение. Если сегодня было тепло, этим нужно было воспользоваться, не надеясь на такой же день завтра: весна может опять отступить, и мокрый снег накроет едва проклюнувшуюся траву, небо снова станет серым, прижмется косматой грудью к земле, и снова будет холодно и тоскливо. А сейчас тепло, и это воспринимается с острой радостью даже сквозь груз проблем.
Леночка рассказала о своей сестре, о ее странном поведении и спросила:
- По-твоему, переселение душ возможно?
- Не знаю, - честно ответил муж. – Я вообще не уверен, есть ли жизнь после смерти, и поэтому предпочитаю жить настоящим, тем, что ты сейчас рядом.
Лена подумала, что иногда, когда делаешь что-то неправильно, непривычно, к примеру, пьешь вино из бутылки, а не из бокала, или идешь пешком по городу, когда нет денег на транспорт, - ярче ощущаешь свободу, хотя кажется, что должно быть наоборот: деньги дают большую свободу. Но это правда лишь наполовину. Это другая свобода, достаточно эгоистическая: можешь купить себе что-то новое из одежды или вкусную еду. Но при всем этом чувствуется некая зависимость и боязнь все потерять, потерять средства к существованию. И это уже не свобода, свобода – это прежде всего отсутствие страха.
Здесь можно было скучно рассуждать о золотой середине и умеренности, но ей не хотелось. Она просто хотела иногда пить вино прямо из горлышка, сидя на лавочке в парке, смотреть на первую яркую звезду и на черные ветви деревьев с крупными, готовыми распуститься почками, и чтобы родной человек был рядом, и они любили друг друга, и иногда делали что-нибудь неправильно, чтобы ярче ощутить свободу.
Дома Леночка взяла в руки «Праздник, который всегда с тобой». Муж скоро уснул, а она еще долго читала, тревога за сестру не давала ей спать. От Хемингуэя наступало легкое опьянение, мысли текли плавно, и гармония казалась так достижима. Но ответа не приходило, как не появлялось уверенности в словах сестры. Узнать все можно было только одним способом. И Леночка включила компьютер. Нашла по Рамблеру «Познай самого себя!» и заполнила присланную анкету.
«Я (такой-то) поручаю свою душу заботам великих сил в надежде познать себя, увидеть свое прошлое и понять причину своих страданий. Сие подтверждаю сейчас и навечно.
Подпись: капните кровью на компьютерную мышку».
Это был тот самый договор, о котором рассказывала Машка. Пока все сходилось. И Лене стало страшно: а вдруг все это правда? Она задумалась, но любопытство пересилило, к тому же договор был очень похож на шутку, и она совершила требуемое: капнула кровью на мышку.
Леночка еще долго сидела в темной комнате перед экраном компьютера и ждала каких-нибудь видений, но они не приходили. В доме было тихо, соседи спали, журчала вода в канализации, капал кран на кухне, муж перевернулся на другой бок – ничего необычного. Наконец, и полуночница пошла спать.
На следующее утро она снова не заметила никаких изменений. Солнце заглядывало в окно, ласкало листья комнатных растений. Леночка включила компьютер, посмотрела, нет ли для нее почты. Было одно письмо от некой Музы Павловны из «Познай самого себя!», в котором Леночке предлагалось придти сегодня в шесть часов вечера на пустырь за парком. Машка не рассказывала про встречу! Она говорила, что у нее следующим же утром начались видения. А тут какая-то Муза Пална! Кто это? Леночка решила довести свое расследование до конца, сказала мужу, куда идет, чтобы в случае ее долгого отсутствия он звонил в милицию и кричал «караул», и в шесть вечера была на пустыре.
Там никого не было. Девушка присела на корточки и стала рассматривать первую нежную травку и божью коровку в ней. Через несколько минут к ней подошла женщина и тоже присела на корточки.
- Добрый вечер, вы Елена? – спросила она.
- Да, - Леночка удивилась ее глазам, они были красивой миндалевидной формы, чуть раскосые, ярко-голубые, окаймленные длинными ресницами.
Только глаза она потом и могла вспомнить в этой женщине. Ни ее возраст, ни цвет волос, ни одежда не отпечатались в памяти, только глаза, притягивающие, глубокие.
- Почему вы решили со мной встретиться? – спросила девушка.
Женщина улыбнулась.
- Потому что ты одна из нас.
- Простите, не поняла… Мне же обещали, что я познаю себя, вспомню прошлое. Это все шутка?
- Нет. Прошлое ты действительно вспомнишь. Другие вспоминают на следующий же день.
- Почему же я не вспомнила? – перебила Лена.
- …Потому что ты одна из нас, - спокойно повторила Муза Пална. – У тебя есть дар, ведь не зря же рядом с тобой часы перестают ходить? – женщина приятно улыбнулась.
- Откуда вы знаете про часы? – удивилась девушка.
- Ты тоже многое будешь знать, если дашь развиться своему дару, в этом помогу тебе я. Но ты должна дать свое согласие, иначе ничего не получится.
- Но кто вы? Вы работаете в фирме «Познай себя»?
- Примерно так. Мы – ясновидящие, экстрасенсы, колдуны, если хочешь. Именно о таком даре и идет речь. В каждом городе есть свое подразделение «Познай себя», никто не знает об этом, но мы рядом, мы – проводники высшей воли. Мы открываем тем, кто подписал договор, их прошлое, они узнают причину своих проблем.
- Но это оборачивается злом, - возразила Леночка, - они перестают понимать, где настоящая, а где прошлая жизнь, они могут погибнуть!
- Они и гибнут, - спокойно подтвердила Муза Пална и встала. Девушка тоже поднялась и встряхнула головой.
- Вы мне что предлагаете, стать убийцей?! – крикнула она.
- Не волнуйся, я все объясню. У каждого своя роль во вселенной. Мы – призваны уравновешивать баланс добра и зла на земле. Мы, как волки, производим чистку: слабые особи должны погибнуть. Раньше все было проще, действовал естественный отбор, но с техническим прогрессом все нарушилось. Антибиотики, новейшая аппаратура, зачатие в пробирке… Под видом добра сохраняют слабость. То, что должно было погибнуть, продолжает жить. Но слабое тело – это ерунда. Слабый дух - куда больший вред. Слабость – первый грех, который не дает развития, порождает трусость, неадекватное восприятие мира и прочее, и мы, именно мы избавляем от него землю. Мы действуем во благо!
Леночка была просто в шоке от такой лекции. Считать эту женщину сумасшедшей ей просто не приходило на ум. Слишком логично она говорит, она знает про часы…
- Но кто вам дал право способствовать гибели людей? – тихо спросила она.
- Мы созданы с этой силой, значит – ОН! И ты не противься своему дару. Каждый человек должен реализовать свои способности. Это его предназначение на земле, тот самый смысл жизни, который ищут и – глупые! – не могут найти. Доверься мне! Ради равновесия во вселенной!
- Но зачем толкать людей на самоубийство? Ведь считается, что самоубийцы прямиком попадают в ад.
- Это сильно упрощенная схема! – Муза Пална продолжала улыбаться ей, как несмышленому ребенку, которого уговаривают пойти на прогулку. – Слабым не хватает смелости, чтобы совершить роковой шаг. Мы помогаем им. К тому же они практически ничего не чувствуют, погибая. Раз – и привет! Самоубийство самый простой и законный путь в так называемый ад. Вот так.
- Но это против Бога! Религии учат…
- Какая наивность! – женщина рассмеялась, и ее прекрасные глаза сузились. – Все религии стремятся посадить бога на поводок, словно пса, чтобы натравливать его на неугодных.
Лена подумала, что если согласиться, то будет способствовать смерти своей сестры.
Она вспомнила, как летом они сидели в лодке, привязанной к старому ясеню, как солнце прокрадывалось между зыбкой листвой и погружало яркие пальцы в воду. В лодке было сыро и сестры ставили ступни на бортик. Они по очереди забрасывали тонкую удочку с хлебным мякишем на крючке, и маленькие серебристые рыбки сновали вокруг него, а солнце гладило их чешуйчатые бока…
- Ты должна! – слова странной женщины вернули Лену в реальность.
- Кому должна? – возмутилась она, подняв правую бровь. – Это мой выбор, и не надо на меня давить. Я этого не люблю!
- Хорошо, хорошо! – поспешно согласилась «познайсебяшница». – Я вас не тороплю, просто подсказываю верный путь.
- А если я не соглашусь, - задала Лена важный вопрос, - программа не будет работать?
- Почему же – будет! – недобро усмехнулась Муза Пална. – Просто ты потеряешь свой дар, не реализуешь себя, умрешь для жизни вечной!.. И в этой жизни не сможешь спокойно жить, если попробуешь нам мешать…
- А моя сестра?..
- С ней все решено: она погибнет.
- М-м… А Галина, мать моей сводной сестры, тоже обращалась в «Познай себя»?
Женщина кивнула – качнулась синева ее глаз.
- А вы знаете, что у нее дочь маленькая осталась?! – не сдержала себя Лена.
Муза Пална подняла подбородок и холодно поглядела на начинающую ведьму.
- Одно пойми, - сказала она строго, - мы – санитары вселенной, и самим нам не позволительна слабость. Никакой жалости. Сначала, конечно, тебе будет морально тяжело, но потом привыкнешь, - утешила она Леночку и тепло улыбнулась.
- И еще меня волнует, - девушка решила выяснить все до конца, - все ли, кто залез в сайт, погибают.
- Нет, только слабые. Человек пишет нам о себе, своих проблемах, мы получаем сигнал свыше: если человек здоров, он не получает предложение подписать договор, с ним ничего не происходит, и он, скорее всего, принимает все за шутку.
«Шуточки!», - подумала Леночка, а вслух сказала:
- А все ли ненужные люди сбрасываются с высоты?
- Чаще именно так.
- С чем это связано?
- С первой жизнью души. Цивилизация возникла у моря. Но некоторые души впервые обрели тело позже, когда люди расселились вглубь материков. Такие не сбрасываются... Но их единицы.
- А что происходит с этими… опоздавшими?
- Разное, - уклонилась от ответа Муза Пална. – Их обычно не находят.
Леночке стало зябко. Это все меньше и меньше походило на шутку.
- Я так поняла, что большого выбора у меня нет: хочешь – в колхоз вступай, не хочешь – корову отберут.
- …
- Хорошая перспективка, есть о чем подумать перед сном!
- Подумай, - согласилась женщина с прекрасными глазами.
- А вы могли бы притормозить процесс с моей сестрой, - осторожно попросила Лена. – Понимаете, меня это будет отвлекать от дум… Вы же хотите, чтобы я приняла верное решение?
Муза Пална задумалась, наконец отрывисто сказала:
- Хорошо. Три дня. Больше не могу.
И ушла.
Весна словно и не собиралась наступать. Опять пошел снег. Каждый раз люди считали его последним в этом году, но он снова засыпал ледяным пшеном траву и стрелки нарциссов.
Вернувшись домой, Леночка рассказала сестре о своем разговоре с ведьмой, о том, что у них есть три дня, как в сказке, и Машка грустно сказала:
- Хотела бы я знать свое предназначение! Думала – рожать детей…
- А может, написать ту самую-самую книгу, о которой ты мечтаешь? – Леночка увела разговор из опасного русла. - Сейчас нам нужно думать о другом!
Мария улыбнулась.
- Но почему ты говоришь о нас? Тебе не грозит смерть.
- Я могу тебя потерять! Но я не потеряю. Против нечисти должна помогать молитва. Ты же читала Библию!
- Читала.
- Так читай дальше! И пусть вместо слез и причитаний будут молитвы. В церковь пойдем… - Лена взглянула на календарь. – Завтра вербное! Пойдем на службу. Будем пить литрами святую воду и раздавать милостыню.
- Думаешь, поможет? – Маша сидела ссутулившись и вздыхала.
- Вера творит чудеса! Ну же, взбодрись. Не время сдаваться!
Мария раскрыла Библию. Давно она не брала в руки эту книгу.
«…И повелел Господь большому киту поглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи.
И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита
И сказал: «к Господу воззвал я в скорби моей, - и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, - и Ты услышал голос мой…
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святого Твоего.
Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердного своего,
А я гласом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню. У Господа спасение!»
И сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу».
(Здесь будет вставка: церковнослужение, сестры едут на четвертый день в лес за подснежниками).
- Смотри, как море! – и Машка смеясь сделала шаг в синие волны цветов.
Ветер трогал их нежные лепестки и острые листья. Мария шла, по щиколотку погруженная в синеву. В этом море нельзя было утонуть и здесь не водились киты, только медлительные, еще сонные после зимы пчелы летали у самой земли, и был тонкий аромат подснежников, и стук дятла, и стройные березовые стволы в зеленой дымке распускающейся листвы… И весна.
Леночка случайно взглянула на левую руку: недавно мертвые часы ожили, стражи времени побежали по кругу; и она поняла, что потеряла свой дар и вместе с ним возможность реализоваться и вечную жизнь. Ей стало легко: вечность ничего не стоила без близких людей. Главное, что сестренку покинули призраки прошлого!
Машку переполняла радость: наконец-то, наконец-то прошли видения, они никогда не вернутся, пройдет весна, наступит лето, и в деревне они будут ловить рыбу, сидя в старой худой лодке, и ноги будут обсыпаны янтарем…
Но тут она услышала звук флейты. И стон. И увидела китов.
Маша присела, делая вид, что собирает подснежники, зажмурилась, задыхаясь от слез. Не прошло! Молитвы не помогли. В чем их ошибка? Мария обняла острые коленки и прислонилась к ним лбом. Она поняла, что все бесполезно, видения не пройдут, даже если она будет жить в монастыре. Но вместо слабости и безысходности, в ней проснулось желание жить. «Я буду жить!» - шептала она сквозь зубы. – «Буду, сволочи колдовские!»
Через пару минут звуки исчезли, и хрупкая девушка открыла глаза.
- Небесные киты свободы
Вы плывете по небу
От берега к берегу
Я уже высоко над землей
Возьмите меня с собой! – пела сестра и рвала подснежники.
«Ничего, - сказала вполголоса Маша, - люди и без ног живут. И я смогу с поющими китами жить. Смогу жить…»
И, вытря слезы, пошла к сестре.
- А знаешь, почему киты выбрасываются на берег? – крикнула она ей. – Потому что помнят, что там было море!