Ведьма.
Искусство долго
Жизнь кратка
1
Леночка вот уже вторую неделю мучилась от жесточайшего насморка, вернее это уже был и не насморк, так как из носа не текло, - а нечто ужасное, отчего она не могла дышать: гайморит. К врачу идти было страшно: многомудрая Галина Степанна, у которой Леночка вот уже второй месяц снимала комнату, пугала проколами, которые – судя по ужасу в ее выцветших карих глазах – местные эскулапы делали мастерски. И Леночка предпочитала мучиться.
Она приехала в Мирное в начале лета, выбрав это место на карте России из-за названия. Приехала из города, обустроенного донельзя: казалось, там даже думали и чувствовали за людей автоматы, евро-санузлы и посудомоечные машины.
Cидя вечером на рыжих бревнах, покрытых старым тулупом, хозяйка рассказывала соседкам, что Леночка где-то училась и где-то работала, что на ее столе лежит кипа газет и в той, что находится сверху, Галина Степанна видела Леночкину фамилию под небольшим рассказом. Говоря об этом, старуха делала значительное лицо: опускала вниз кончики изжеванных временем губ и поднимала с близкопосаженных глаз грязно-седые мохнатые брови, так что лоб, собираясь гармошкой, слегка отодвигал старую соломенную шляпку на затылок.
Все удивлялись, отчего же Леночка не ходит в парк и на танцы в клуб – общеизвестные молодежные места, ведь ей от силы лет девятнадцать-двадцать. Когда Леночка все же выходила и армия соседок замечала ее синие джинсы и защитного цвета рубашку в саду, сплетни смолкали и только недоверчивое «Здрасьте...» слышалось с этой линии фронта на тихое Леночкино «Добрый вечер». Ей еще долго смотрели вслед, обсуждая ее хрупкую фигуру, и то один, то другой голос сетовал: «И что ж ты ее, Степанна, не кормишь?». На что Степанна только качала головой.
Куда ходила Леночка, никто не знал. Возвращалась она затемно, молча выпивала кружку парного молока и исчезала в своей комнате, в которой еще долго после этого горел свет.
Однажды Петрович, принимая Рыжую в мычащее стадо, сказал Галине Степанне, что видел Леночку у Старой церкви и еще раз – на реке возле кладбища. После этого известия старуха при виде квартирантки стала еще больше прикрывать глаза седыми бровями и строго поджимать измятые губы, сдерживая слова неодобрения. Леночка, казалось, ничего не замечала, ее тонкое миловидное лицо в обрамлении коричневых кудряшек всегда было задумчивым, с печатью той глубокой тишины, которая сначала настораживает людей, а после вызывает в них необъяснимую жалость. А о том, что объяснить нельзя, вовсе не хочется думать, поэтому скоро в селе были даже рады Леночкиной замкнутости и вскоре о ней забыли бы, если бы не напавшая на коров хворь, которую ни объяснить, ни вылечить не могли, а поэтому – как положено на Руси – стали искать крайнего. Тут и вспомнили о Леночке и о ее привычке гулять возле кладбища и Старой церкви, обреченно глядящей своими проемами на ползущую внизу реку и распластанное между ней и лесом село. «Ведьма! Ведьма!» – тут же подхватили мальчишки оброненное взрослыми слово, и страшным шлейфом потянулось за Леночкой проклятье «Ведьма!», полетели из-за заборов мелкие камушки со звонким ребячьим сопровождением: «Бей ведьму!».
Галина Степанна не удивилась, однажды утром не обнаружив свою квартирантку в комнате: Леночка исчезла. «И в самом деле, - рассуждала старуха, приподнимая и вновь опуская на глаза седые брови, - кто это выдержит». И только тот факт, что все небольшие Леночкины пожитки остались на местах, даже аккуратная стопка газет на столе – уже пожелтевших на солнце, - вызывал недоумение. Хозяйка решила, что Леночка за вещами вернется позже, и все решила сохранить нетронутым. Она только заходила каждое утро и вечер, чтобы вытереть пыль и иногда вымыть пол. Бывало, захватывала с собой по привычке кружку парного молока для Леночки и, удивившись своей забывчивости, охала, проливая его на пол.
Однажды она решила выбить матрацы и, приподняв Леночкин, обнаружила там письмо и телеграмму, сильно измятые и местами расплывчатые. Почувствовав здесь какую-то тайну, Галина Степанна отправилась за очками.
2
«...Ты думаешь, что от непонимания можно сбежать? Думаешь, в деревне люди лучше, «природнее», «истиннее»? А я думаю, деревня – замкнутый круг. Это предмет в предмете, она самодостаточна и чтобы жить там, тебе придется стать частью этого статичного образования, не иначе.
В городе люди чужие друг другу, в деревне они ближе, но разве есть там возможность самореализоваться? Если да, отчего же все умные талантливые люди бегут прочь? Отчего же, кто остается, спивается?
Помню, ты часто говорила, что «задыхаешься в городе», что у тебя «психологический гайморит», но разве в деревне ты не задыхаешься еще больше (при постоянном проживании)? Ты раньше видела в ней гармонию. Гармония – самодостаточность. Достаточно ли ты самодостаточна, чтобы войти в их мир? А если нет, имеешь ли ты право вклиниться в него и разрушить круг, воздушный шарик: хватит сил его проткнуть – он лопнет и со свистом сдуется, не хватит – сломаешь свое острие. Думаю, ты и сама пришла уже к этим выводам.
...Ты права: литераторы – грязные люди, они безбожники и в собственной жизни, и в собственном творчестве. Они путают свою жизнь с творчеством и наоборот, пьянея от своего греха. И забывают о живом, подлинном, которое уходит из их творчества, как и из их жизни. А их «огромная пустота, до краев заполненная эрудицией», выплеснутая на бумагу и размноженная в типографии, разве не есть самый великий грех, самая большая и ужасная ложь? Именно поэтому – теперь я понимаю – ты уехала отсюда. Но разве не ошибка искать живое, подлинное в другом городе или стране, в других людях, которые – как ни бейся – всего лишь люди, вместо того, чтобы найти это в себе?..
Я жду тебя, Леночка. Возвращайся.
Ты же знаешь, кроме тебя у меня никого нет.
Твоя сестренка Алина».
Телеграмма.
«Леночка ЗПТ Крепись ТЧК Аля погибла аварии ТЧК Скорбим помним ТЧК Друзья».
Телеграмма была получена одновременно с письмом, Галина Степанна это заметила, так как даты были подчеркнуты красной ручкой, и покачала головой. Теперь Леночка предстала перед ней в еще более жалком, трагическом свете. Но появились какие-то догадки: возможно, Леночка уехала на похороны?
3
Прошел почти год. Снег истончился и исчез вовсе, оголив зеленые иголки травы. Уже и выросла она, и в силу вошла, налилась соками земли и солнца. Возле Старой церкви в ветках тополей и лип шумели непоседливые воробьи и мрачные вороны летали над кладбищем, высматривая пропитание своим птенцам.
Ватага мальчишек приближалась к церкви, оживленно обсуждая правила вновь придуманной игры: «Поиски клада». Они разделились на группы и стали искать в земле среди прошлогодних листьев и травы «сокровища»: ржавые гвозди, медные пуговицы, обломки красных кирпичей.
- Ой! Что это?! – восхищенно воскликнул один из них, выковыривая из земли блестящую пряжку. Она не поддавалась. Когда же вся ребятня пришла на помощь и разрыла землю, они увидели туфли и джинсы и нечто такое страшное, что в ужасе разбежались, крича: «Ведьма! Ведьма! Мы нашли Ведьму!!». Ведьму, которую с аппетитом пожирали черви.
Уже через двадцать минут к месту подъехала милиция и провела опознание личности: это, действительно, была Леночка. Вернее, то, что от нее осталось: коричневые кудряшки на уже обнажившемся, покрытом слизью черепе и одежда, та самая, в которой она ходила гулять.
В ходе расследования выяснилось, что по недосмотру Петровича прошлым летом стадо коров наелось люцерны, растущей рядом с только что обработанным химикатами полем, отчего и напала на коров хворь, приведшая к вымиранию практически всего стада. Леночка, часто гулявшая вдали от села, видела происшедшее и, как выразился Петрович, «могла заложить и привлечь к ответственности». Петрович думал недолго: увидев вечером гуляющую возле реки Леночку, он решил с ней поговорить, припугнуть. "Всего-то пару раз ударил, - оправдывался Петрович перед судом, - да она хлипкая была – померла... Я и зарыл возле церкви».
На вопрос, почему никому не сказал о случившемся, Петрович ответил с мудростью истинно «природного» человека: «Так... ведь никто ж не спрашивал...». И развел руками. На лице его было написано искреннее недоумение.
На этом историю про «Ведьму» можно было бы и закончить, так как о мертвых помнят недолго. Галина Степанна уже направлялась в Леночкину комнату, чтобы наконец-то – спустя почти год - освободить ее от никому не нужных вещей, как в дверь постучали, и высокий парень с выразительными ореховыми глазами на асимметричном лице попросил разрешения забрать Леночкины вещи и протянул хозяйке свежий номер столичной газеты. Старуха немного приподняла свои грязно-седые мохнатые брови с глаз и, ничего не спросив, указала на комнату.
Через несколько минут Степанна уже стояла на пороге, провожая взглядом стройную фигуру в черном, направляющуюся на автостанцию. И когда та скрылась за густыми кустами сирени, росшей на повороте, опустила глаза вниз: в пахнущей свежей краской газете красным фломастером был обведен рассказик под жирным заглавием «Ведьма» и подпись внизу резанула неожиданно и больно – «Леночка N...ва», - так что Степанна подняла к глазам край передника, вытирая скупые прохладные слезы, скользнувшие по измятым щекам, - слезы о непостижимом.