Тень.
Я говорила с оборотнем своего
безумия. Он приходит в человеческом
обличье в зеркале.
Они шептали. Вы не поверите! Они говорили со мной. Касались нежными пальчиками, гладили бедра, колени и руки.
- Что ты?
Ничего. Мои глаза всего лишь жуки-навозники, катают шарики зрачков.
- Есть хочешь?
Есть. Быть. Стать… Встать? Зачем?
Они шептали, гладили собравшиеся гармошкой от напряжения нервы:
- Что ты?
Ничего. Оно катается само по себе. С востока на запад. И опять с востока на запад. Всегда с востока на запад!.. Так тысячи раз… они поднимаются слева и справа. Из-под меня выползают. Тени. Синие и розовые. Пусть.
За-кат-ны-ы-е-е!
Тогда я жила. Окруженная ими ходила в закат. С травой перешептывалась. Потом я сошла с ума.
В комнате были розовые стены, розовые занавески и потолок. Это – чтобы меня не было заметно. Почему? Потому что я розовая тень. Тень сумасшедшей девушки.
- Заходи! – ко мне всегда приходит один и тот же гость. Кто он? Какая разница. Я его не люблю. Но он любит сумасшедшую девушку и мне ничего не остается, как впускать его и поить чаем. Заваренным из остатков заварки и собственных мыслей. Мыслей сумасшедшей девушки. Гость мучает ее. А она отравляет его. Я же хочу его убить.
- Ты куришь?
- Так, балуюсь.
- А я вот хочу бросить. И не только курить.
- Наркотики?
Он выдохнул дымом. На фоне солнечного утра наш разговор казался просто шуткой, и синий сладковатый дым “Captain Black” джином из сказки собирался к потолку, и утро было сказочное, и мысли светлые, и очень хотелось жить.
- Ты знаешь, это ведь вредно.
- Разумеется! Поэтому я с химией больше не связываюсь. Да и с иглы слез.
- Тогда что?
- Грибы.
- Мухоморы, что ли? – улыбнулась я.
- Зря смеешься. Эти грибочки дают такую свободу! Сквозь стены слышать можно, и видеть, и проходить, и летать сможешь, и все что захочешь!
- Их как, сырыми что ли едят, или суп грибной варят?
- Сырыми. Чем они хороши: к ним не привыкаешь. Это, в общем-то, не наркотик. Его нам дает сама природа. Мы сами – часть природы. И все это создано Богом. А разве созданное Богом может быть плохо? К тому же в древности жрецы и шаманы самых разных народов использовали природные галлюциногены (?) для расщепления сознания и выхода в подсознание.
- Так прямо и никакой зависимости?
- Разве что моральная. Это так потрясающе, что захочется еще. А так – никакой ломки. Мы в субботу к бабушкам на Лубянку. Ты с нами?
С потолка опять капало. В потолке было много дыр. Живой потолок и не может быть монолитом. Капало на затылок и плечи и стекало в ложбинку между грудей. Было холодно и соски начинали торчать. Не в том смысле, что им это нравилось, просто они твердели… Какая хрен разница!
Говорят, с милым рай в шалаше. Я дружила с деревом. Оно меня понимало. Когда мне становилось грустно, я прижималась щекой к его коре, и так замирала. Я смотрела вниз и видела его корни, они словно щупальца гигантского осьминога шевелились под землей, вбирая в себя воду и минеральные вещества. Нити грибницы оплетали корень и даже проникали внутрь его, устанавливая тесную взаимовыгодную связь-симбиоз, заменяли дереву корневые волоски, тонкими в один ряд расположенными клеточками поглощали из почвы влагу. Грибы не могут образовывать органические вещества из неорганических и потому, оплетая грибницей корни, получают из них вещества, необходимые для жизнедеятельности. И я иногда чувствовала себя грибом.
Дерево обнимало меня, когда я плакала. Оно умело жалеть. Мне так казалось долгое время. И я приходила к нему каждый день – светило ли солнце или шел дождь. Там был мой настоящий дом. И там мне было хорошо и спокойно. Я смотрела как ползают по измятой коре муравьи и иногда спускаются с листьев на ниточках из собственной слюны гусеницы. Мне казалось все это родным и спокойным, картинкой из детства, по какой-то счастливой случайности не потерявшей яркость. Иногда, когда солнце нагревало землю и запах теплой земляники и зверобоя достигал ноздрей, я ложилась на траву и согреваемая со всех сторон, любила весь мир. Тот мир. Но он исчез.
- Почему ты так думаешь?
- Что?
- Что я мучаю ее? – спросил он.
Гость пил чай из моих мыслей.
- Добавь лучше сахару.
- ОК.
Над чашечкой чая поднимался пар и розовыми шариками конденсировался под потолком. Когда их становилось слишком много, они сливались в одну большую каплю и капали обратно в чашку.
- Сублимация… что такое сублимация?
- Ты пишешь рассказы? И я пишу. Это – результат сублимации. Любое творчество – что-то вроде сексуального извращения.
- Как много у нас общего! Оказывается.
Я розовая тень. Я тень сумасшедшей девушки. Гость любит ее. Он мучает ее. И потому я хочу его убить.
Он исчезал постепенно. Мне казалось, что он просто бледнеет – но он исчезал. Мир. Иногда раздваиваясь, растраиваясь и расчетверяясь. Я не знала, что со мной происходит. Просто я начала общаться с людьми и мир стал другим. Я стала терять себя в нем. Дело не в людях, которые обманывали и предавали меня (это был просто болезненный опыт). Я разочаровывалась в самой себе и желала содрать с себя кожу, сделав меткие надрезы на запястьях. Но даже сделав это, нельзя было выскоблить свою душу. Я тоже лгала и предавала, вместе со всеми бегая по кругу сансары, теряя, теряя себя… теряя себя мимо вечности. Мимо…
Мимозы уже продавали в метро. Желтые пушистые шарики чьих-то сконцентрированных мыслей. Их использовали. Их дарили. Их упаковывали в целлофан и продавали в метро, как будто это нормально – продавать чьи-то мысли.
Я ездила в институт. Примерно полчаса под землей и пять минут по серой улице. Бред. Все тот же бред с серьезными лицами обсуждался на семинарах. А я говорила: «Бред!». И больше ничего. Мне нечего было сказать. Разве только, что это «бред сумасшедшего». Но зачем говорить то, что и без меня ясно всем. Сюда других не берут. Только подающих надежды. Только развивающихся. Схемы, схемы… все те же схемы, что и в Политехе, но спрятанные в системе слов. И лжи, ложной уверенности в собственной гениальности. Аномальности. Генитальности… тьфу, чушь какая! Вот так и играем словами. А все ложь. Есть только одно слово. И кто-то пытается его найти – есть такие Дон-Кихоты. А не надо его искать. Зачем? Оно уже есть. И слово то – Бог. Его чувствовать надо, а не называть, по-моему.
Потом, когда с этим миром все ясно, что он дерьмо и люди в нем актеры, самопроизвольно (как на эскалаторе) поднимаешься выше. Грибы… Натурпродукт! Новое поколение выбирает… Три десятка Подмосковных грибов – и получи новую возможность познавать мир. Никакой химии! Дары природы! И последующая депрессия, из которой не каждому по силам выбраться. Теряешь, теряешь себя мимо Вечности, мимо… опять мимо…
- Вы слышали легенду про дерево? Я тоже. Но откуда-то я ее знаю. И это нельзя объяснить.
- Жило-было дерево. Нет, оно не сразу было деревом. Когда-то оно было человеком, юношей. Но таким молчаливым и тихим, что его никто не замечал. В него по удивительной случайности влюбилась девушка. Они часто гуляли вечерами, она рассказывала ему свои мысли… короче, он в дерево превратился в наказание за свою холодность к ней. А девушка по-прежнему приходила к нему по вечерам и, прижавшись щекой к шершавой коре, шептала о любви и о ветре и солнце. Так долго было… пока не наступила нелепая пора сухих листьев и холодных ветров. «Ты умираешь…» – плакала девушка. «Ты умираешь, любимый…» Она бесконца повторяла это… Короче, умерла она от горя и отчаяния, крепко прижавшись к черному стволу. С тех пор и растет с одной стороны на дереве зеленый мох. Почему зеленый? Ну, так я же говорю: плакала она много, сопливая была…
- Ха-ха-ха! – смеялся гость, допивая чай. А я надеялась, что он захлебнется. Чтобы освободиться, нужно принести жертву. Я – розовая тень. Тень сумасшедшей девушки. Гость любит ее. Он мучает ее. А я хочу его убить.