Она кокетливо потрогала соски указательными пальцами, будто что-то там проверяя (упругость?):
- Тюремщики? – усмехнулась, - да нет, какие тюремщики. Скорее наблюдатели. Или, нет, скорее так – ты вроде как спортсмен, ну атлет, там дискобол, скажем, или копьеносец... нет, чёрт, как его – метатель... А мы, - она выпятила грудь, - мы твои ассистенты. Палыч – он вроде как тренер. Типа. Ну а я, - она хихикнула, - врач-массажист. Сечёшь момент? Да, насчёт станции. Называется она Марсадорра.
2
В голову натолкали ваты и долго били о стенку.
Сверху ухнуло, да так, что затрещали перепонки. Оглох – звук вдруг выключили, тупая тишина: миг, два, три... даже приятно, тихо... Тихо-то как... Что за песня в ватном мозгу нудит: ворон-ворон что-то ворон.
Тут же сбоку страшно грохнуло, треснуло, будто небо по шву разодрали. И ад включился по новой.
Берег отлогий, песок, наш транспорт накрыло у самого берега, не думаю, что прямым, просто очень близко. Меня выкинуло взрывной волной. Хорошо, что неглубоко. Во рту солёный вкус, в голове – ворон-ворон. Какой ворон?
Вжался в мокрый песок, зажигалка низко прошелестела, соря вниз искрами. Осветила всё оранжевым, погасла. Пространство вокруг (особенно сверху, над самой головой) нашпиговано острыми кусочками железа, молниеносными, быстрыми. Жужжащим, колючим железом разнообразного достоинства, визжащим и свистящим на все лады. Атака? Какая к чёрту атака? Какая сволочь вобще всё это придумала?
Вверх по берегу, на дюнах, всего в каких-то ста ланах от воды стоят тяжёлые Люмерсы-17, серии Панцер-Эйч. Гвардия. Матёрые профессионалы из «Ваффен-Элит», герои Грюнвальда и Сарралонга. Отборные части. Врылись в песок и утюжат нас из всех орудий и личного стрелкового оружия. Утюжат не спеша, с удовольствием гурмана растягивая удовольствие.
- Господин капрал!
- Что? – справа кто-то горбато чернел, ворочался и чавкал в полосе прибоя, я включил «сову» - один чёрт не видно, - Литвяк, ты что ли?
- Я, господин капрал.
- Где остальные?
- Каюк, господин капитан, прямое попадание... С концами, видать...
Какое прямое, рядом легло, хотя какая к чёрту разница, я спросил:
- Не ранен?
- Не, так в башке звенит только...
- Это ничего, ничего, Литвяк, у тебя «сова» работает?
- Ага, радио вот гавкнулось.
- Они магнитой шарахнули, у меня тоже – я зачем-то постучал по шлему, - тоже не того... Ладно, слушай: курс прямо, двенадцать трицать, используя рельеф, короткими и пластун, огонь не открывать... – я нарубил ещё военных фраз, куцых и бессмысленных, лица Литвяка я не видел – темень, слава богу и моего тоже не видать, что за чушь я несу? - два контуженных придурка против дюжины Люмерсов.
3
Литвяку оторвало руку.
Он полз справа, шагах в десяти правей и чуть впереди. Прямо над нами прошла зажигалка и сразу грохнуло разрывным. Я вжался в песок, а у Литвяка странно вывернулось плечо и я вдруг понял, что там ничего нет, чёрные клочья, мокрые и белое торчит что-то. Он медленно поджал ноги и как-то устало, покачиваясь встал на колени, будто молился. После разогнулся, тоже неспеша, выпрямился и страшно, по-звериному завыл. Тут снайпер его и добил – один выстрел, я слышал как жестяным щелчком пуля пробила шлем, крик оборвался и гренадёр третьего класса Литвяк лениво завалясь на спину, нелепо вывернул колени и выставил в небо острый кадык.
Вот, собственно, и всё. Остались мы вдвоём – я и приказ, приказ тупой и абсолютно невыполнимый, сиплый бред, что вытек из толстого полковничьего рта и втёк в наши лопоухие головы, одна из них сейчас здесь (набита тугой ватой), на ней грязный шлем и рация не работает. Другие головы набиты скорее всего солёной мутью поплам с водорослями, мелкими рыбками – снетками, остренькие такие - как стальные гвоздики, донные крабы, те что поменьше тоже могут вползти, милости просим.
У Литвяка всего этого нет, ещё, кажется, нет руки... зато у него там, в голове, кусочек сплющенного свинца, называется пуля.
У меня пока только вата – ни пули, ни снетков нет, пока нет. Всё впереди, похоже. Впрочем, как всегда. Прямо со школы так и повелось, и чем дальше, тем всё больше и всё впередее.
Сейчас у меня впереди недобрым силуэтом чернел Люмерс и я по совершенно необъяснимой причине продолжал ползти к нему, да-да, именно! - не от него, что было бы логично и совершенно понятно, а именно к нему. Да и как вобще я здесь оказался – медленно ползущая мишень на фоне воды?
Никогда не любил армию.
Считал их дубьём, мясники и стадо - в зависимости от чина. Сам теперь такой, в соответствии с малым чином принадлежу к стаду, выполняю функцию потенциального фарша.
Да, сам теперь такой и даже хуже – они-то хоть верят в «ратные подвиги» и «воинские доблести», а мне на это всё плевать, всегда было плевать. И патриотизма во мне ни на грош, ну, может, на грош... гимны-флаги это ведь для дураков, именно так я и считал, но считал про тех, про других – безмозглых баранов и одураченных простофиль. И вот на тебе! - один из них (баранов-простофиль) здесь как раз и корячится под пулями, прошу любить и жаловать. Ещё чуть-чуть и сольётся с песком и ночью, стечёт-растворится в шутливом прибое, отразит в стеклянеющем глазу остывающее мирозданье.
На левом фланге задолбил крупнокалиберный, шваркнули парой ракет, заходясь длинными очередями застрекотали эрпеэшки – похоже, кто-то всё же из наших уцелел. Уцелел и прорвался. Вернее, пытается прорваться. Люмерсы тут же оживились и перевели огонь на левый фланг.
4
Мой Эйч-17 был прямо по курсу, до него оставалось всего ничего - ланов тридцать, я скатился в воронку, мелкую. Так - ямка неглубокая, да слава богу, хоть такая – задница не высовывается и на том отдельное всем спасибо.
Расстегнул чехол, вытащил панцер-нейл. Прицел разбит, я потыкал пальцем в пульт – дохлый номер, не работает. Осторожно снял с предохранителя, кнопка пуска зажглась красным. Так-так-так. С этим малиновым огоньком в меня вошло какое-то бесовское возбуждение, бесшабашная дурь – теперь-то ясно, что умирать придётся здесь.
Так-так-так: умирать придётся здесь.
Я вдруг вспомнил, вспомнил с кристальной чёткостью, что это уже было, именно это и именно со мной, может не здесь, где-то там, где-то ещё – да и какая разница: умирать придётся здесь. Здесь и сейчас. Всё не так замечательно, как могло бы быть – так скажете вы. Не буду спорить, какой смысл. Скорее всего, вы правы.
Я привстал и навёл панцер-нейл на мой Эйч-17. Нажал пуск. Промахнуться с такого расстояния было почти невозможно. Я, собственно, и не промахнулся. Ракета вошла аккурат под башню (глаз-алмаз!), я коленями ощутил тугой мощный толчок, грунт будто чуть дёрнули, как ковёр.
В следующий миг Люмерс превратился в огненный шар, в ослепительное солце, ещё мгновенье и бешенный фейерверк выплюнул многотонную башню танка свечой прямо вверх.
Упругий жар опрокинул меня навзничь.
Я упал на спину совершенно оглохший (вата и ещё раз вата) и видел как в этой божественной тишине надо мной гаснут золотые искры моего блистательного фейерверка. Башня танка, чёрной тенью на вельветовом фиолете бездны, замерла на мгновенье в высшей точке своего последнего и единственного полёта, сделала ленивый кульбит и стремглав понеслась вниз. Вот оно – ворон! Какой ворон? Чёрный, чёрный, чёрт побери, ворон!
Жирная вонь горящей нефти накрыла меня.
продолжение http://proza.ru/2009/10/09/1371