История его борьбы
Вот уж месяц, как Иван Иванов не ходил на службу. Несколько лет он проработал следователем прокуратуры и, наконец, понял, что его призвание – писательство. В оставленной профессии его больше всего убивали мелочи – каждый его шаг был детально регламентирован множеством статей уголовно-процессуального кодекса. Так нельзя, эдак не смей, а только так и вот так! А ещё всякие сроки, подсчёты – он просто счетоводом себя чувствовал, когда высчитывал, погашена ли у обвиняемых судимость, сколько месяцев они уже под стражей, через какое количество дней необходимо обращаться к прокурору с ходатайством о продлении сроков следствия, содержания под стражей и так далее и так далее… Прямо нарукавники одевай и бери бухгалтерские счёты!
Все эти последние дни он ходил кругами по комнате вокруг стола, на котором лежала раскрытая толстая тетрадь, с исписанными первыми страницами и горделиво возвышалась бутылка дешёвого коньяка. Душевное возбуждение от смелого решения изменить свою судьбу вызвало у него потребность в спиртном.
Сейчас он, кажется, осознал, в чём его, да и не только его, беда. В трусости. В малодушии. И, наверное, в безверии. Да, человек утилитарен. За кусок хлеба он будет послушно, как пёс, ходить на какую-то службу, смысл которой ему, по большому счету, не ясен. И тем самым преступно будет сохранять этот давно отживший своё, мир. А ведь мир потому и не меняется, что мы трусливо за него цепляемся. И прячем, как страусы в песок, свои головы в него. И самое главное, подумал он, мы преступно не верим в себя, мы не верим в Бога, в конце концов.
Он снова сходил в киоск. А затем ещё и ещё раз. Засыпал, просыпался. И снова ходил за спиртным и куревом. Что-то пытался писать. Но больше думал. Он ходил по комнате и думал.
– Надо выскочить из этого мира! – сказал он себе. И записал эти слова на бумагу.
***
Ночью – Иван чуть не слетел с кровати – раздался пронзительный звонок. Сердце у него бешено колотилось. Кто-то звонит в прихожей? Иван глянул на будильник – три часа. Самое время вызывать его на место происшествия. "Но я уже месяц не выезжаю на трупы", – подумал он и прислушался. Не повторится ли звонок? Сердце продолжало колотиться в груди. Звонок не повторился. Иван ощутил непонятный страх. Он снова прислушался и вдруг почувствовал, как холод стал охватывать сразу и его спину, и ноги, и руки, и кожу на голове.
"Кто пьет, кто курит – у того чёрт сидит на плечах", – всплыли вдруг в его сознании слова сестры, сказанные как-то ему не то в шутку, не то всерьёз. Иван мысленно перекрестился, а затем перекрестился несколько раз по-настоящему и, как мог, помолился.
И вдруг он услышал: «Беги!». Это прозвучало в его голове, но так явственно, что Иван тут же вскочил, и, чувствуя, что холодеет всё больше и больше, выскочил из квартиры, едва успев одеться. И побежал.
Он бежал, бежал и бежал. Пока на каком-то участке дороги нога не попала в ямку, и он не растянулся, больно ушибив при этом колено. Сердце колотилось, рубашка взмокла от пота. Иван продолжал лежать на дороге, тяжело и часто дыша, раскрыв рот, как лохматая собака в сорокоградусную жару.
Затем, придя в себя, он поплёлся в сторону видневшегося впереди единственно освещённого здесь здания железнодорожной станции.
Преодолевая сопротивление мощной пружины, он едва открыл дверь вокзала и прошёл в небольшой, по-настоящему провинциальный, пустой зал ожидания.
Усевшись в углу на довольно анатомичную, хотя и полувековой давности, не меньше, жёлтую фанерную скамью, Иван поёжился от утренней свежести. Подняв воротник кожаной куртки, он осторожно поводил пальцами по ушибленному колену. Ничего страшного.
Сколько дней длился у него этот пьяный угар? С чего это вдруг он столько выпил? А ведь вроде бы он только работал над своей книгой, что-то писал, думал.
"Почему нас все время что-то уводит в сторону? От главного, от нашего пути, которому мы предназначены своей судьбой, Богом? И почему нас так легко сбить с толку, обмануть, запутать? Погубить? Ведь сейчас, я чувствую это, я как никогда был на правильном пути, которой мне предначертан, я писал книгу, я был воодушевлён. И чёрт мне подсунул коньяк!" – сокрушался Иван.
Затем он поднялся, колено уже не болело; стал прохаживаться по пустому залу. "А ведь, не исключено, что я вот так бы и умер ночью, с перепою. И на этом закончился бы мой земной путь",– думал он. Иван подошёл к вывешенному на стене расписанию движения поездов. "Ну и что, если бы и закончился?" – спросил он себя. Рано или поздно это все равно произойдёт. "Но не сейчас. Точно не сейчас",– сказал он себе: "Я чувствую, что в моей душе, готово что-то родиться, что-то такое, ради чего и стоило жить. Готово родиться, но еще не родилось". Ивана вдруг охватила невыразимая радость. Он вышел на улицу. "А ведь я на правильном пути! Я знаю, что я должен делать дальше!"
Книга, которую он хотел написать, относилась, в общем-то, к тому же ряду, что и его предшествующая, следственная деятельность. И та, и другая деятельности, преследуя разные цели, направлены на одно – на выражение себя, своего «Я». Но он-то, Иван это понял окончательно, стремится как раз уйти от своего «Я». Иван задумался: "Уйти от своего «Я» к чему? К Вечности? Пожалуй. Уйти от этого глупого здравого смысла, преследующего мелкие, утилитарные цели, ради которых и рождаться-то не стоило и прикоснуться к Вечной Тайне!"
К вокзалу стали подтягиваться редкие пассажиры. Электричка до Екатеринбурга гостеприимно раскрыла свои двери.
***
На вокзале в Екатеринбурге Иван прожил около месяца. Собирал в округе пустые бутылки, алюминиевые банки из-под пива, воды и сдавал их в ближайшем приёмном пункте.
"Что-то мешает моей мысли объять жизнь целиком, выкристаллизоваться",– думал Иван, прохаживаясь в привокзальном сквере с пластиковым пакетом, куда он складывал найденное вторсырье. "Если бы это произошло, я стал бы великаном. Я это чувствую. Но что-то во мне такое скукоженное, сморщенное, как спущенный футбольный мяч. Что же мне мешает? Теперь-то я точно могу сказать – что не каждодневная суета и неизбывная забота о семье или хлебе насущном. Хлеб мне Бог подает на каждый день. Природная ограниченность? Или маска бомжа? Может быть, может быть. Раньше мне мешала маска следователя. Помимо того, что она сама по себе была тесной и давящей, она еще несла с собой в нагрузку кучу проблем. Сейчас проблем нет, но есть моя слабость. Я живу среди мусора, в грязи и моя слабая натура не может полностью абстрагироваться от этого и сконцентрироваться на главном – на Вечном в своей душе".
Взгляд Ивана остановился на валявшейся в зелёном газоне сигарете. Надломленная, но покурить можно. Иван, погладив ладонью отросшую за месяц рыжую бородёнку, грустно улыбнулся и поднял сигарету. Спички у него были. Он закурил.
"Возможно, всё дело в силе души",– подумал он:– "Да, в силе души. Насколько твоя сила сможет противостоять внешнему давлению. Раньше на меня давила Необходимость. В силу служебного положения, каких-то других, взятых на себя обязательств, необходимо сделать то-то и то-то. Ну а сейчас что?"
Иван повёл взглядом по аллее. Довольно смело подрезанные в своё время тополя, ощетинились в разные стороны густой порослью веток. Усыпанные жёлтой листвой дорожки говорили о том, что лето уже на исходе. Недалеко, на скамейке отдыхали два бомжа – ожившие персонажи с картин Иеронима Босха. Опухшие, грязные физиономии. Одежда – если про неё сказать, что она поношенная, значит, ничего не сказать. Бродяги бросали в сторону Ивана сердитые взгляды.
Иван отвернулся и зашагал в сторону вокзала. "Я всегда считал, что мне не хватает свободы,– думал он: – Свободы от каких-либо давящих, принижающих тебя связей, социальных, личных. Они, эти связи, мешали мне почувствовать себя Человеком. Но я, избавившись от одних связей, тут же получаю другие, в которых я выступаю бомжем, бродягой с одной стороны, а остальное общество, как бы благополучное – выступает другой стороной. Душа же моя не настолько сильна, чтобы игнорировать эти взаимоотношения. Я не могу не замечать людей, которые рядом со мной. Смотрят на меня, обращаются как-то ко мне. Состояние моей сосредоточенности тут же пропадает. И я не могу сконцентрироваться на Вечном".
Иван миновал вокзальную арку и свернул в пустынный, прохладный тоннель.
– Эй, друг! – услышал он вдруг рядом с собой. Два героя Иеронима Босха из привокзального сквера догоняли его с намерениями явно недружественными. Не успел Иван ответить на обращение, как тут же получил сильный удар палкой по голове. Однако удар оказался не настолько сильным, чтобы мог сломить волю Ивана к сопротивлению. Иван отбросил свой пакет и, отскочив в сторону, выхватил из кармана куртки перочинный нож, не так давно найденный им в окрестностях вокзала.
– Разойдёмся по-хорошему,– предложил обидчик Ивана, продолжая вертеть в руках палку, примериваясь для повторного удара. – Отдавай нам свою куртку и проваливай с нашей территории.
– Ты тут уже целый месяц пасёшься как у себя дома! – предъявил счёт и второй бродяга и так же достал нож. –Пора платить.
Иван снял с себя куртку и отошёл к стене, продолжая держать нож в вытянутой руке. Курткой он решил отмахиваться от разбойников.
– Ну, что ж, попробуйте, заберите её у меня,– произнес Иван с дрожью в голосе, но достаточно спокойно и зло, чтобы показать свою решимость биться до конца.
С минуту первый бродяга прицеливался к Ивану, заходя то с одной стороны, то с другой. Наконец, он опустил палку.
– Ну, ладно-ладно,– произнёс он примиряюще. – Будем считать, что ты уже заплатил.
И уже жестче добавил:
– И чтобы больше мы тебя здесь не видели. Договорились?
Иван опустил нож: – Договорились.
С минуту они ещё оценивали друг друга. Затем бродяга бросил палку и повернулся к выходу из тоннеля, увлекая за собой своего товарища.
– Ступай с Богом,– посоветовал он Ивану.
Иван надел куртку и спрятал нож. Унимая противную дрожь в коленках, он направился на перрон. С этими недоумками он, скорее всего, справился бы. Правда, не исключено, что при этом и убил бы кого-то из них. Надо ли ему это? Оставаться человеком и при этом не думать всю оставшуюся жизнь о другом человеке, которого ты порешил – разве это возможно? Иван потрогал голову. В месте удара вскочила большущая шишка. "Да я и сам уже хотел отсюда съезжать", – успокоил он себя, гася обиду и злость в своей душе.
Он сел в первую, готовую к отправлению электричку. И когда поезд тронулся, подумал, а ведь всё неспроста! "Я уже шёл к этому. Понимал, что выбрал неправильный путь. И, тем не менее, зная, что на неправильном пути, медлил с принятием решения. Ленился, чего-то боялся. И вот Бог, видя мою слабость, мои колебания, вынужден был подтолкнуть меня!"– Иван потрогал шишку на голове: "Вроде бы ничего страшного",– успокоился он и стал глядеть в окно, на пробегающий мимо лес. Поезд следовал в Каменск-Уральский, расположенный на юге Свердловской области. Сосны сменялись берёзками, больше характерными для соседней, более тёплой Челябинской области. Многочисленные по пути следования поезда станции и площадки были наводнены грибниками и дачниками; люди, уставшие, но довольные, с полными корзинами и коробами, ожидали свой поезд. Рыжики, судя всему, в этот сезон уродились на славу.
"Самое интересное и может быть, страшное, в том, что человек, как расстроенный, разбалансированный агрегат. Он не знает, чего он хочет. Не знает, в чем его благо",– подумал Иван, провожая взглядом удачливых грибников: " Человек ленится узнавать, не стремится к познанию. Не может уйти от штампов в своей жизни. Самое главное – надо понять, что абсолютно не имеет значения, занимаешь ли ты должность или нет. Имеешь ли ты квартиру, богат ты или беден. Имеет значение только одно – ощущение, понимание, сознание того, что ты, как и все остальные люди с неизбежностью идешь к тому «игольному ушку», где абсолютно не имеет значения ни твоя должность, ни материальное значение, а имеет значение только одно – свобода, прозрачность души. Свобода от злобы, страхов, дурных помыслов. Человек должен быть свободным, а не рабом низменных страстей, чтобы встретить свой конец с незамутненным осадком грязных дел душой. Не для того, чтобы рассчитывать на какое-то вознаграждение в какой-то второй жизни, после своей смерти – в этом расчёте обычная корысть. А для того, чтобы почувствовать себя человеком. И понять, что же такое – Человек. Наверное, в этом весь смысл нашего появления на этом свете. Для чего же мы появляемся здесь, как не для того, чтобы почувствовать себя человеком?"
Удовлетворенный ходом своих рассуждений, Иван благосклонно посматривал на соседей по вагону.
На станции со странным названием «Марамзино» Иван встретился взглядом с седобородым стариком. Одетый, как и полагается грибнику – в лёгкую штормовку защитного цвета, в такого же цвета брюки, заправленные в сапоги, пожилой человек опирался на палку. Рядом с ним на перроне стояла большая корзина, доверху наполненная рыжиками. Старик сразу же выделил взглядом Ивана из всех остальных любопытствующих пассажиров. Он внимательно, как-то по-особому, посмотрел на Ивана. Словно апостол, выбирающий себе учеников. И тут что-то подтолкнуло Ивана встать и покинуть вагон, сойти на перрон. Он пошёл по натоптанной дорожке от станции прямо в лес.
Глотнув густого, насыщенного хвоёй лесного воздуха, Иван углубился в лес под гул удаляющейся электрички.
"Птицы! Вот без кого мир был бы пуст!"– воскликнул он мысленно, с ликованием вслушиваясь в лесные звуки.
" И как это я мог столько времени жить на этом вонючем вокзале?"– спрашивал он себя удивлённо, свободно вышагивая по довольно широкой, хорошо утоптанной лесной тропе.
Две недели Иван Иванов прожил в лесу. Выбрав глухой уголок в лесу, он соорудил шалаш. Изобилие грибов и ленивых горожан, снующих в электричках из Каменск-Уральского в Екатеринбург и обратно, позволяло ему довольно легко заработать на продаже грибов. В первую очередь он купил в станционном магазинчике средство от комаров и клещей, а также телогрейку. По ночам уже было довольно прохладно; приближалась осень.
Как-то в один из ясных, последних летних деньков Иван в поисках рыжиков раздвинул пожухлую листву и обнаружил под молоденькой сосной ржавую лопату с обломанным у самого основания черенком.
– Вот что мне надо! – воскликнул он.
К черту шалаш! В нём он сможет только лето продержаться. Ему нужна землянка! Да, именно землянка. В ней-то он точно сможет прожить достаточно большее время, чем одно лето. Побродив по лесу, Иван выбрал место. Небольшую горку. Приделав к лопате черенок из сухой, но крепкой ещё березы, он принялся ожесточённо копать. В его голове вырисовался план предстоящего жилища. Он уложит в землянке пол из деревьев, сделает лежак, двери. Обязательно соорудит из глины очаг и дымоход и будет в предстоящую осень продавать грибы с тем, чтобы закупить продукты на предстоящую зимовку. Можно подсчитать, сколько чего понадобится. Иван взволновался от вдруг возникшей в его сознании параллели с житием великих отшельников.
Если предположить, что в день ему надо примерно 500 грамм гречки или другой крупы, ну скажем, перловки, то на год понадобится где-то...Так, 360 дней умножить на 500 грамм... – Иван отставил лопату, производя в уме расчёты. Это примерно 180 килограмм. Сколько стоит килограмм крупы? Ну, рублей 20. Умножим 180 на 20, получим где-то 4000 рублей. Ивану удалось срезать весь спутанный корнями дерн, дальше копать стало легче.
Соль. Обязательно надо запастись солью. Если считать, что в день уйдет грамм 10, то за год – примерно 3600 грамм, то есть около 4 килограмм. Килограмм соли стоит примерно 10 рублей. Итого, на соль понадобится 40 рублей. 4000 плюс 40 получится 4040 рублей. Это база. Основное. Теперь спички. Без спичек не обойтись...
От интенсивной работы лопатой Иван взмок, сердцу стало тесно в грудной клетке.
"В день надо будет спичек 10. Ну, если погода сырая – 20. Ладно, возьмём с запасом – 30", – продолжал Иван подсчеты. – Ну, если всё-таки, спички экономить, то в среднем – 20. В коробке примерно 50 спичек. Значит, одного коробка мне хватит примерно на 3 дня. 360 дней делим на 3, получим где-то 120 коробков. Так, их умножаем на 50 копеек, получаем где-то 60 рублей. 4040 плюс 60 равно 4100 рублей".
Иван уже углубился в сырую землю по колено. Лопата звякнула о камень.
– Дайте мне точку опоры и я переверну этот мир!– пробормотал он, откидывая лопатой в сторону подвернувшуюся крупную гальку.