Доблесть – всегда сознавать последствия наших поступков,
Доблесть – всегда разбирать, где честь, где право, где польза,
Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно.
Доблесть – предел полагать и меру нашим желаньям,
Доблесть – способность познать настоящую цену богатства,
Доблесть – то почитать, что действительно чести достойно.
Луцилий Гай
ХРОНИКИ НИКТЫ ИЗ АВАЛОРА
ЧАСТЬ 1
ПАУК
Глава 1
Второе рождение
Каково это, если ты вдруг проснешься и почувствуешь себя пауком? И не просто пауком, а гигантским мохнатым, крылатым пауком! Ты очутишься где-то в непроходимом лесу, твои восемь длинных лап с непривычки будут путаться одна о другую, твои восемь сферических глаз будут смотреть в разные стороны и друг на друга, потому что ты не будешь знать, как всем этим пользоваться и как всем этим управлять. Потому что до этого ты был человеком. Всё это тебе не было нужно. Всего этого у тебя не было. Да ты никогда и не думал, каково это – быть пауком.
Дорэн Айлен тоже об этом не задумывался, как и всякий нормальный человек. А до последнего времени и он считал себя нормальным, пока не проснулся однажды утром на заросшей лесной дороге среди поломанных веток и прелых листьев. Над головой были деревья, по деревьям сновали белки, над белками было небо. Он видел то, что спереди, он видел то, что сзади, он долго не мог понять как это, он долго не мог встать – земля шаталась под ногами, или шатался он сам. Мохнатые членистые лапы вибрировали и прогибались, не зная куда ступить. Прозрачные радужные крылья качались и путались, покрывая чешуйчатое тело, он не мог поверить, что всё это – его. Он не мог поверить, что это он сам. Он думал, что он спит.
В конце концов тело поднялось, судорожно вздрогнув, и стряхнуло с себя листья. Спустя некоторое время тело научилось ходить. Оно бродило по заросшей кустами старой лесной дороге, грузно переваливаясь через гниющие коряги и трухлявые пни, оно заходило в чащу леса, пугая медведей, храпящих в малиннике, оно иногда пыталось взлететь.
Дорэн Айлен думал, что он спит. Но невозможно спать днями и неделями и спящему не хочется есть.
Он научился бегать очень быстро, он научился смотреть восемью глазами, он научился ловить дичь.
Тело паука с огромными радужными крыльями огромной стрекозы поймало бегущего оленя, оно видело сковавший его страх в этих карих бархатных глазах. Оно разорвало оленя на части своими гигантскими челюстями и маленькими передними лапами-руками, обагрив коричневую шкуру жертвы свежей кровью. Кровью жертвы. Куски сырого мяса тело отправило в рот, клацая жвалами-зубами.
Мяса хватило на три дня. Паук насытился.
Дорэн Айлен понял, что он сходит с ума. Ему хотелось кричать, но он не мог. Только уродливые челюсти беспомощно клацали.
Он не знал , кто теперь он. Он не знал, где он. Он не знал как, зачем и за что. Вопрос «Почему?» сливался с вопросом: «Правда ли это?». И он отвечал себе: «Нет». Но когда ему хотелось есть и он ловил кабанов и оленей, он понимал, что это: «Да». И ел их сырыми. И сходил с ума и говорил себе: «Нет». Но это было неубедительно.
Так продолжалось до зимы. Мороз, сковавший серое небо и черные, как уголь, ветви деревьев, сковал и его тело пронзительным холодом. Он не мог больше шевелиться. Даже вращать глазами. Он думал, что умирает и был этому рад.
Но он не умер. Это была лишь его первая зима. Потом их было еще восемь.
Весной он оттаял и ожил, как сотни других насекомых, и убедить себя в том, что это сон, было уже невозможно.
Он снова бродил по дремучему лесу, ловил исхудавших за долгую зиму кабанов и давил ногами подснежники, ненавидя их за красоту. А однажды он убил медведя. Просто так, чтобы посмотреть, получится ли. Потом пришлось его съесть. Медвежатина оказалась невкусной, а шкура слишком крепкой. Хотя ему в общем-то было все равно, что еть и где спать, и он никогда не задумывался, что можно плести паутину. Потому что он не был настоящим пауком и все еще помнил, что был человеком…
Судя по растительности, была уже середина мая, когда он вдруг вышел на берег лесного озера, тихого и спокойного, как ночное небо. И в этом озере, среди кувшинок и ряски он увидел свое отражение, впервые с тех пор, как он понял, что он больше не Дорэн Айлен.
И ему в очередной раз захотелось умереть.
На темной глади отчетливо отражалась, будто глядящая из глубины, мохнатая, страшно уродливая, вытянутая вверх морда восьмиглазого чудовища с ужасными насекомовидными челюстями. Где-то позади торчало 8 мохнатых изогнутых лап.
Дорэн закричал от обиды и испуга. Закричал так, что, казалось, деревья должно было вывернуть с корнем, а по воде пойти штормовые волны. Но ничего не случилось. Только челюсти задвигались и мелкая дрожь побежала по паучьему телу.
Напрягшись, он подскочил вверх и с шумом прыгнул в гладкое озеро, дробя на тысячи осколков свое собственное отражение, разрушая спокойствие, поднимая со дна ил и выплескивая зеленую ряску.
Он бил по воде лапами, ломая стебли кувшинок вместе с крупными, неестественно красивыми цветами и кричал, кричал, кричал так, что, казалось, сам скоро оглохнет от собственного крика. Но постороннее ухо могло услышать только плеск воды. Впрочем, тут не было посторонних.
Он захлебывался не водой, а безысходностью, он не мог даже утонуть, как гигантская водомерка, как много того, что не тонет.
И, наверное, со стороны это было страшно смешно. Или просто страшно.
Вдруг в его воспаленном мозгу отчетливо раздался голос: «Наплескался? Перестань орать и вылезай из воды!». Дорэн опешил от удивления и стал искать обладателя голоса. Нашел быстро: на берегу злополучного озера стоял, уставившись на него немигающими красными глазами и слегка наклонив вытянутую голову, такой же безобразный паук, как и он сам. «Ты кто?» - спросил тот же голос, но челюсти чудовища не двигались, а в том, что говорило оно, Дорэн не сомневался. Больше здесь никого не было.
«Дорэн Айлен.»
«Приятно познакомиться, Айлен. Можешь не шевелить челюстями. Это ни к чему. Мы слушаем не ушами – у нас их просто нет.»
«Разве?» - Подумал Дорэн.
«Вот молодец, быстро учишься.»
И Дорэн понял, что он просто ловит мысли. Громкие мысли, если можно так сказать.
«Совершено верно. И ты тут недавно так орал, что я думал – оглохну на старости лет то. Если так можно выразиться. Но и в этом есть свои плюсы: если бы ты не кричал, я бы тебя не нашел, а вдвоем гораздо веселее.»
«Веселее? Веселее??! - Возмутился Дорэн. – Тебя это забавляет? Может тебе даже нравиться быть таким уродом? Таким насекомым!? Мерзость! Мрак! Ужас!»
«Да не ори ты. Что, в первый раз себя видишь?»
«…»
Пустота.
«Неужели в первый? Ну, тогда ясно. В первый раз все в шок приходят.»
«Все?! И сколько нас?»
«Сейчас – двое. Ты и я. А пару зим назад был еще один. Но он умер.»
«Как умер?»
Дорэн наконец отделался от изумления и вылез из воды.
«Как, как – от старости. Мы как пауки, не можем прожить дольше, чем нам, как человекам, людям, то есть, отмерено. Мне вот уже шестьдесят. Как паук живу уже зим двадцать, может дольше. И всё с Эрихом, пока тот не умер, он ведь совсем старый был. До девяноста семи прожил. Не мало, правда? Меня, кстати, Кользен зовут. Кользен Ван Брахен. Пошли в мой дом.»
Дом Кользена представлял собой просторную и светлую пещеру (это не правда, что пауки любят тьму, по крайней мере большие точно не любят). Свет проникал сквозь трещину в потолке шириной в пол человеческого роста и через входное отверстие.
«Располагайся. Вместе жить веселее. – Повторил он. – Мы тут с Эрихом жили. Я говорил, да? Ну, ладно. Это просто я рад тебе. Одному скучно. Скучно, правда? Что? «Скучно» - не то слово? А как по твоему?»
«Отвратительно! Тоскливо. Гадко. Ужасно… Продолжать?»
«Не надо, я понял. Да ты, парень, совсем мрачный какой-то. Что так?»
«А с чего ты взял, что я – парень? Может, я – прекрасная девушка?»
«Парень, ты рехнулся?»
«Я – паук!»
«Не ори. Не психуй. Привыкай, от этого не избавишься.»
«Почему?!?»
«Что, не знаешь? Колдовство. Почему – непонятно.»
«Как?! За что?!! Что я сделал? Почему я?»
«Ой, ну, не ори, а? Я тебе что – доктор, чтобы все ответы знать? Я такой же паук, как и ты. Только не паникую.»
«Колдовство. Ты сказал, что это – колдовство… Значит, все это мне не снится. Но кто мог это сделать? Кто и зачем?»
«Что , неужели не знаешь? Похоже и в правду – нет. Ну, так подумай! Ты колдунов никогда не обижал?»
«Нет.»
«Быть не может. Может, разозлил кого? Поругался?»
«Я их и не видел никогда. Уж так в семье повелось, что с ними никто никогда не связывался, общего иметь не хотел, не знакомился, дел не имел и другим не советовал. И я это с детства свято чтил и впоследствии с ними не сталкивался.»
«Ну, прям молодец. Ну, прям золотой мальчик. А сколько тебе лет то, а?»
«Двадцать восемь. Было.»
«Ну, не совсем мальчик, а наивен, как ребенок. Может, у тебя и врагов не было?»
«Старался их не иметь.»
«Правильно, хе-хе. Кто же их имеет? Вот и друзей тоже не имеют, с ними дружат, хе-хе.»
«Сударь, вы пошляк.»
«»Сударь»? Может, ты еще и из благородных? Я вот тоже – краем уха благородный, по прабабке , значит, граф. Во! А вообще-то я - Кользен Ван Брахен, почетный гражданин имперского города Бюрмерга и кандидат в его пуркмистры. За это и поплатился. Старый засранец Хольвур Эспин тоже хотел в пуркмистры выбиться, он то меня и подставил, сукин сын! Нежится теперь небось в пуркмистрском кресле, брюхо у камина греет, если не выгнали еще!»
«Бюрмерг это возле Скорула, где в нее Монтак впадает?»
«Да, именно там. Что бывал у нас?»
«И не раз. Хольвур твой уже пять лет как преставился. Причем, перед смертью был смещен с должности пуркмистра за разные злоупотребления, судим и штрафован одной третью нажитого во время его пуркмистрства имущества.»
«Вот это да! Ну, святые небеса, вот это новость, а! Подумать только! Судим и штрафован! И кто? Пуркмистр! Лет сто назад о таком и подумать не могли. Ну, вот и хорошо! Вот и замечательно! Надо было разве что на все его имущество оштрафовать. Вот тогда бы он от жадности повесился. Ох, туда ему и дорога.»
Паук Кользен аж пританцовывал от радости. Но Дорэна это не забавляло.
«Я разделяю твою радость, но позволь спросить, разве ты никогда не хотел отомстить Хольвуру?»
«Что? Отомстить? Ну, хотел, конечно, первое время. А толку? Превращал-то не он. Старый Марак превращал, я уверен. Они с ним давно дружбу тайную водили. Ну, а что я против колдуна? Ничего. Ему, колдуну поганому, только и надо, что убить меня, но только если я первым нападу, тогда он, видите ли, меня уложит и силу всю волшебную (мы ж с тобой, друг, волшебные пауки, магические, то есть, а не какие-нибудь там паутиноплеты простые), ну, так вот, силу мою волшебную себе заберет. А ее то у меня немерено. И у тебя тоже.»
«Ну, почему бы тогда ее против Марака не применить!»
«А вот в этом то загвоздка и заключается. Видишь ли, силой своей мы пользоваться не можем. Не просто не умеем, как все люди, а не можем, - как пауки крылатые, как продукты колдовства.»
«Продукты колдовства…Кользен, это ужасно. Это противоестественно! Должен же быть какой-то способ…Просто должен быть! Физическая сила, например.»
«Дорэн, друг, ты же не безмозглый. Я тебе еще раз объясняю: если на колдуна простой силой идти, то это занятие бессмысленное, заведомо бесполезное и для нас с тобой вредное. Победив нас (при условии, что мы первые на него нападем, а не он или его люди), колдун забирает всю нашу силу и становится раз в десять могущественнее. А тебе это надо? Врагу своему подарки делать. Не надо. Вот и я поэтому Мараку мстить не собираюсь. И вообще, я насекомых всегда любил, зверушек всяких там, птичек…И лесником больше быть хотел, чем пуркмистром.»
«И всю жизнь мечтал быть пауком.»
«Ой, Дорэн, не расстраивайся. Понимаю, сначала это трудно, тоскливо. Но потом привыкнешь. Смирись. Подумай лучше, какие у тебя красивые крылья!»
»А всё остальное?»
«Хм…Для паука – тоже ничего.»
Дорэн горько вздохнул.
«Ну-ну, не расстраивайся, мы же теперь вместе. Я тебе столько интересного расскажу. И покажу даже. Ты научишься и такую жизнь любить. Это как второе рождение.»
«Нет, спасибо, мне хватало и первого, хватало с головой. И любить такую жизнь я вряд-ли стану.»
«Ну, с такими мыслями – помереть и вся недолга. А помереть, так это тебе странствующие рыцари устроить могут…. Если только сразу не побегут, в брэ нагадив.»
«И что, часто бегают?»
«Конечно. И вопрос даже не в том, бегут или не бегут, а бегут сразу, или после того, как обгадятся.»
Дорэн не мог не рассмеяться, представив себе закованного в доспехи рыцаря, испражнившегося на собственную лошадь.
«Вот видишь, смеешься. Значит, не всё так плохо. И, ручаюсь, ты еще не раз такую картину здесь вживую увидишь. Это тебе я, Кользен Ван Брахен, говорю.»
После парочки лет (или зим, как считал по-паучьему Ван Брахен) такой жизни Дорэн Айлен, кажется, смирился со своей участью, или, по крайней мере, стал к ней привыкать. Его новый и единственный теперь друг оказался большим болтуном (если это слово применимо к ситуации), но, в принципе, очень добродушным. Он рассказал и показал Дорэну множество особенностей паучьего существования и даже научил его летать. По большому счету Кользен не много, не мало спас Дорэна от самоубийства или сумасшествия, но молодой паук еще не определился с тем, быть ли благодарным несложившемуся пуркмистру или ненавидеть его. И, честно говоря, в зависимости от обстоятельств, склонялся то к одному, то к другому состоянию. Как бы то ни было, Кользен Ван Брахен скоро стал ему как отец, а отцов, как известно, мы тоже любим или ненавидим в зависимости от обстоятельств.
Кользен рассказал, что сам многое узнал от старого паука Эриха, который когда-то подобрал и его в ситуации как две капли воды напоминающей дорэнову. Только Кользен стоял тогда на краю обрыва – пропасти, ведущей, казалось, к самому центру земли. Летать он тогда еще не умел, и радужные крылья только путались между лапами, мялись и мешали передвигаться. Эрих выдернул его оттуда , прочитал лекцию о красоте жизни и привел в эту пещеру, в которой жил уже более пятидесяти зим. Да, да, пятьдесят шесть паучьих зим. А сколько ему до «пауковства» было, он не рассказывал, так как плохо помнил, ведь сам старый Эрих был волшебником. Колдуном. И превратил его в паука такой же колдун. И произошло это вовсе не по злому умыслу или чьей-то просьбе, а почти нечаянно, по пьяной лавочке и на спор. Просто сидели как-то два старых закадычных друга (два старых мага) за бутылкой-другой (десятой-пятнадцатой) хорошего монастырского красного вина и разговаривали о смысле жизни и сути колдовства. А потом, как водится, зацепились и поспорили. Поругались и решили выяснить, кто – настоящий маг, а кто – … собачье. Образ, рожденный их затуманенным белой горячкой мозгом, был крылатый паук гигантских размеров. Созданье нереальное, совершенное и полностью неволшебное, то есть блокирующее собой всякое колдовство. В общем, верх сложности и извращенья. Вариант создать такое как иллюзию высшей пробы отпал сразу, как недостаточно сложный. Оставалось только одно: превратить в ЭТО кого-нибудь. Но так как Эрих и его друг Монтин были маги честные и правильные, экспериментировать они взялись не на ком-нибудь постороннем, а друг на друге. Вот так то. Итог: Монтин оказался искуснее. Правда, когда он протрезвел и вышел из состояния постколдовской комы (эксперимент потребовал огромного количества энергии), он искренне раскаялся в содеянном. Просил у Эрих прощения, слёзно просил. Пытался расколдовать. Но тщетно. Ведь сам паук, как продукт колдовства задумывался как существо совершенное, не поддающееся расколдовыванию и переколдовыванию, блокирующее магию, направленную на него. Так оно и получилось.
Результат: Эрих простил Монтина (ведь окажись шустрее он сам, в роли паука оказался бы его друг) и ушел в дремучий лес, прозванный впоследствии Зловещим, доживать свои последние лета (а их оказалось 97) в образе насекомого. А Монтин поклялся всю свою жизнь посвятить изысканиям способа, могущего вернуть другу прежнее человекообразное состояние.
Так два мага стали отшельниками. Причем один из них мучился угрызениями совести до конца своих дней, а другой принял своё новое состояние с истинно философским спокойствием, открывая в себе всё новые и новые возможности и развлекаясь общением со странствующими рыцарями и регулярно посылаемыми ему в жертву принцессами близлежащих местностей (если те не умирали от страха раньше времени).
Монтин же, удалившись от света, отстранил от себя всех своих учеников и целиком отдался исполнению собственной клятвы. День за днем, год за годом он неустанно работал, пытаясь выявить формулу, заклинание, метод, способные помочь. Пока не пришел к выводу, что это невозможно. Уж слишком хорошим волшебником он был. Можно сказать – лучшим, если не считать Эриха. Но теперь последний перестал быть магом.
Единственное, что удалось выяснить Монтину в процессе изучения феномена крылатого паука, так это то, что свою первоначальную форму (то есть человеческую) чудовище принимает сразу после смерти. Вернее, даже в процессе перехода к ней. Вот только тогда можно попытаться вернуть паука к человеческой жизни. Да и то, если рядом будет могучий колдун, или лучше два (чтоб проколов не было).
Но осуществить задуманное Монтину не удалось, он умер раньше, чем Эрих. Отравился ядовитыми газами, выделившимися при распаде вещества, которое он ошибочно считал способным возвращать любому заколдованному предмету его первоначальный облик.
Все опыты Великого Монтина легли в основу его трактата «ОШИБКА И ПОКАЯНИЕ ИЛИ ЖИЗНЬ КРЫЛАТОГО ПАУКА», который после смерти автора поступил на хранение в библиотеку Всемирного Общества Волшебников, где и лежал до тех пор, пока не попался на глаза одному из членов этого общества – Мараку – другу покойного Хольвура Эспина, бывшего пуркмистра города Бюрмерга. Этот Марак, взявший книгу исключительно из любопытства (так как в ее названии не стояло приставки типа «руководство по…» или «Рекомендации к…»), впоследствии весьма заинтересовался ею. Особенно его увлекла глава ХXVIII и страница 346, где острыми готическими буквами было выведено, что «…по смерти паука крылатого и по истечении девяти дней после нее колдун, оного паука сотворивший, может телом его мёртвым воспользоваться, дабы извлечь силу в нём заключенную и присовокупить её к силе своей. Умножится она тогда десятикратно, како невозможно при контакте с другими существами, живыми или мертвыми…»
Можно себе представить, что значит для мага возможность увеличить свою силу в 10 раз! Конечно, опыт такого рода был сложен и, более того, опасен, но играла стоила свеч. Оставалось только найти себе подходящего подопытного. Понятное дело, по доброй воле ни один человек не захотел бы стать объектом исследования. Что делать? Взять для этих целей первого встречного-поперечного? Марак посчитал это слишком циничным. Избавиться таким образом от врага? Мысль неплохая, но проблема в том, что практически все враги Марака были магами того или иного ранга и пытаться превратить их во что бы то ни было – чревато последствиями. Ну что делать?
И тут, словно на счастье и главное вовремя, к Мараку с просьбой, хорошо подкрепленной материально, обратился его старый знакомый (не друг – особых друзей у колдуна не было) Хольвур Эспин. Суть просьбы заключалась в том, что Эспин передаст в распоряжение Марака 4 сотни золотых ульденов, если тот навсегда избавит его от некоего Кользена Ван Брахена – основного конкурента Хольвура на предстоящих осенью пуркмистрских выборах . Конечно, дешевле было бы нанять убийцу, этакого ассасина, крадущегося в ночи, но Хольвур не пошел на это по двум причинам: во-первых , обнаружив труп Кользена незадолго до выборов, все, конечно, справедливо рассудят, что это его рук дело; во-вторых, он просто не хотел чувствовать себя причастным, пусть косвенно, к смертоубийству. Потому он и попросил Марака оставить бедняге жизнь. Пусть он исчезнет (не важно как и куда), якобы уедет, бежит из Бюрмерга.
Марак, услышав такое, чуть не скончался от радости, но виду не подал. Даже запросил 600 ульденов, вместо 400 и дал возможность Хольвуру вдоволь себя поуговаривать. Выбора у последнего не было, но он был жаден… В итоге сошлись на пятистах ульденах. И невозможно сказать, кто из них был счастливее. Каждый считал, что обхитрил другого.
Таким образом несчастный Кользен Ван Брахен был обречен. И однажды утром обнаружил себя пауком в холодном осеннем лесу. Это было за день до того, как он должен был узнать, что все таки выиграл выборы пуркмистра Бюрмерга.
Глава 2
Смерть
- Марак-ог-Вобил, долго ты еще будешь пользовать эту книгу?! - Резкий пронзительный голос исходил из алых подкрашенных губок черноволосой девушки невысокого роста. Она стояла посреди широкой комнаты, наполненной пылью, книгами и столами с колбами, чашами, чучелами и прочими непременными атрибутами колдовства, включая хрустальный шар. Хозяин всего этого богатства – сутулый старик в черной хламиде – сидел напротив девушки в кресле с высокой спинкой, нервно перебирая пальцами четки из турмалина.
- Какую книгу, Ирна, деточка? – Его кустистые брови удивленно поднялись вверх.
- Я тебе не деточка! – Злилась юная ведьма. – И ты прекрасно знаешь, о какой книге идет речь. Можно подумать, только ты способен творить пауков с крыльями.
Ирна была была подающей большие надежды колдуньей и, возможно, что уже тогда сделать паука было ей по силам.
- Так. Ты уже и про это знаешь?
- Да! Я всё знаю, - с вызовом крикнула она, вздернув подбородок и топнув ножкой, обутой в туфельку из змеиной кожи. – И ты не имеешь права держать эту книгу только для себя.
- Кто еще знает?
- Тебе то что?
-Говори! – В конец разозленный поведением девчонки Марак одним движением пальца разнес в щепки стоявший перед Ирной тяжелый дубовый стол. Волной девушку отбросило к противоположной стене, она не успела даже чиркнуть в воздухе руну-защиту. Ей показалось, что кости ее сейчас рассыпятся. И когда е ноги коснулись каменного пола, на лице был уже не вызов, а неподдельный страх.
- Никто не знает, только я. – Пролепетала она. Но тут же справилась с собою. Но ведь ты же не убьешь меня: это вызовет пересуды и гнев Синклита.
- Я беру тебя ученицей, - ответил Марак.
…Спустя двадцать пять лет в Зловещем лесу появился еще один паук…
…………………………………………………………………………………………………….
- О, да-а…!..
…Двое сплелись в страстном объятии в полутемной маленькой комнате, наполненной запахом вина, пота и увядших цветов. Комната располагалась на втором этаже прокуренного насквозь трактира с протекающей крышей и, будь сейчас осень, влюбленных бы залило дождевой водой. Но пока на дворе было лето. Беззаботное. Безмятежное. Юное.
Цветы в комнату носил он, но они быстро вяли, потому что она забывала менять им воду, а то и вообще – ставить букеты в кувшины или лепные горшки. Просто кидала их на стол, табурет, подоконник. И смеялась. И целовала его, когда он приходил. И любила. Целовала, когда он уходил. И целовала, когда они встречались на улице, под укоризненные взгляды прохожих. Тогда он отстранял ее и говорил: «Не надо».
- Чего ты боишься? Стесняешься? – Смеялась она.
Не то, чтобы он стеснялся, скорее – боялся. Боялся, что его отец и друзья будут против, когда узнают, боялся, что люди будут показывать пальцем и шептаться у него за спиной.
Сперва он не знал, что делать, сперва он смущался. А потом понял, что ему всё равно. Он любил ее. Очень любил. И однажды сказал: «Завтра я преподнесу тебе сюрприз», От радости она по-детски захлопала в ладоши, улыбнулась и закрыла глаза, представляя подарок – что-то дорогое и блестящее. Она была местной танцовщицей и любила все блестящее. А дорогое у нее бывало редко. И подарила ему еще одну незабываемую ночь.
Он ушел от нее счастливым и полным решимости. Глаза его горели…
Возвратился поздним вечером и по лицу было видно – устал. Дела ли? Тяжелый разговор? Она не спрашивала об этом. Встретила с улыбкой и обняла. Ее глаза были черные, зубы – жемчужные, губы и грудь восхитительны, и золотистая, гладкая как бархат кожа. Ее танцы были как огонь, такой же она была и на ложе. Профессиональная наложница. В ушах – малахитовые сережки. Ее браслеты мелодично звенели, когда она обвивала руками его шею.
- Сюрприз… Где же сюрприз?
И поцеловала глубоко и страстно, почти больно. Он обвил руками ее тонкий тан и еще раз поцеловал в сочные карминовые губы. От нее пахло сандалом и потом, но ему нравилось это даже больше, чем искусственное благоухание хрустальных напудренных дам, которых пророчили ему в невесты. И сегодня он покончил и с ними и с замком.
- Любимая, - сказал он, целуя ее руки, - я хочу жениться на тебе и ты давно это знаешь…
- И давно согласна, любимый…
-…Но нам мешали запреты моих предков. Сегодня я избавился от них: я отрекся от наследства. Я бросил замок моего отца. Я буду жить с тобой. Работать, как все люди. Мы поженимся. Теперь мы наконец поженимся. Ты рада?
- Это и был твой сюрприз? – Улыбка сошла с ее красивого лица. Она отодвинулась и убрала руки. – Зачем ты это сделал?
- Милая, чтобы быть вместе. Разве не ясно? Я люблю тебя. И хочу быть с тобой навсегда. Мне теперь все равно, что скажут другие. Я свободен. Я люблю тебя. Мы поженимся. Мы будем счастливы.
- Мы были бы счастливы в твоем замке. Зачем ты оставил его?
- Ради тебя. Ради нас обоих. Только так мы можем пожениться. Ведь мы этого хотели.
- Зачем? Зачем?!
- Не переживай, милая. Я знаю, ты беспокоишься обо мне. Но все будет хорошо.
Назад дороги нет.
Его поступок выводил ее из себя. Его наивность ее просто бесила. Она не верила, что такое возможно. И как таких дурней носит земля?
- Норэн д Айле, возвращайся в свой замок и извинись перед отцом.
- Нет, это невозможно. Да и зачем, Феонола? Теперь мы навсегда вместе и нам уже ничего не помешает. – Он попытался обнять ее, но девушка резко отодвинулась, скинув с себя его руки. В ее глазах горела злость.
- Вернись, я сказала, вернись к отцу!
- Зачем? Это не нужно.
- Замоли свои грехи! Верни его доверие и наследство.
Он подумал, что ослышался. Эти красивые губы не могли издать столь циничной фразы. Этот ангел не мог быть столь расчетливым.
- Я тебя не понимаю. Разве мы не любим друг друга? Разве не свадьбы мы хотели?
«Баран! Идиот!! Тупица!!! – Взрывалось в мозгу Феонолы. – Я знала, что он дурак, но не до такой же степени?»
- Норэн д Айле, без титула и денег, без замка и поместья вы мне совершенно не нужны.
-?!?
- Что, не понимаешь? Я не пойду замуж за нищего: мне хватает собственной бедности.
Он стоял и молчал. Только смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
- НУ, что ты стоишь? Что смотришь? Убирайся отсюда! Да, да , я сказала убирайся. Со своим лицом и телом я найду кого побогаче, а ты пополнишь городское дно. Помнишь где дверь?
Он молча повернулся, как во сне.
- Правильно, там. Прощай, Норэн д Айле, больше ты меня не увидишь.
Он тихо вышел, не оборачиваясь, и не закрыл за собой дверь.
На улице капал дождь.
Больше он ничего не помнил. Только темноту. Она не бархатная, как говорят, а мокрая и холодная.
Когда он очнулся, было уже светло. Какой день – следующий, третий или четвертый, он тоже не помнил. Он лежал в грязи под каким то забором и даже не был пьян. Рядом сидел нищий с оловянной кружкой для монет. Грязь была липкой. У нищего не хватало половины зубов, одного глаза и трех пальцев на левой руке, нога была покрыта кровоточащими язвами, над ними роились мухи. Норэна тошнило. Он с трудом встал, пытаясь не терять равновесия. Мир плыл перед глазами.
- Пода-а-айте! – Блеял нищий, подставляя кружку редким прохожим. Иногда они кидали в нее медные монеты.
Прошлого не было, будущего тоже. Норэн д Айле понял, что он умер для всех живых.
Глава 3
Enigma
Ей все время снился один и тот же сон. Нет, конечно не каждую ночь подряд, но с определенной частотой и уже на протяжении нескольких лет. Может быть десяти, может, чуть меньше. От этого нельзя было сойти с ума, но она не видела в нем смысла… Сначала было темно, будто в сумерках. Ощущение реальности пропадало. Она как будто падала куда-то, тело охватывала прохлада, как погружение в стоячие темно-зеленые воды заросшего ряской пруда. Падение было мягким, как бы замедленным, и тут она начинала понимать, что не тонет, а всплывает, не двигаясь, будто наоборот. Сквозь толщу воды начинало просвечивать небо. Тёмно-зелёная, словно бутылочное стекло вода. Водоросли, тянущиеся канатами стеблей к свету. Пузырьки воздуха, россыпью стремящиеся на поверхность. Солнце где-то далеко. Видели ли вы солнце из-под воды? Глазами утопленника, когда листья водорослей просвечиваются, ведь ты смотришь на них снизу.
До поверхности всего пара футов, ее вдруг просто выталкивает из воды. Распахнутыми глазами она пьёт солнце, жадно вдыхая влажный воздух, мокрые волосы липнут к лицу. Вместо воды над головой деревья. Огромные, старые, замшелые. Их ветви переплетаются меду собой, образуя сплошной шатер, только над центром пруда есть еще немного яркого солнца.
Ее ноги чувствуют мягкий ил. Совершенно обнаженная она выходит на берег, вода ручьями стекает с волос, струится по телу, с кончиков пальцев падает вниз осколками изумрудов.
Что-то настораживает ее, даже слегка пугает. Вскоре она понимает, что. Лес тих. Абсолютно тих. Не слышно ни пения птиц, ни шелеста листвы, ни жужжания пчел. Мертвая тишина. Вслушиваясь изо всех сил, она пытается уловить хотя бы звук, но слышит только собственные шаги. Останавливается. Смиряет дыхание. Слышит биение сердца. Своего? Чужого. Она чувствует кого-то еще. Оборачивается в страхе, взмахнув мокрыми волосами, и слышит как с них слетают тяжелые капли, разбиваясь о траву и падают на паутину. Никого. Ощущение слежки пропадает, когда, нечаянно, ногой она цепляет легкую паутину, усыпанную мелкими капельками росы. Ей кажется, что они звенят.
Она спотыкается о что-то мягкое. В траве лежит человеческая рука. Отрублена выше локтя. С засохшей кровью на ужасном срубе.
Ее крик пробуждает лес.
Последнее, что она помнит – бледное лицо человека: глаза закрыты, губы плотно сжаты, на скулах – синеватая печать смерти, темно-русые волосы переплелись с зеленой травой. По лицу ползают маленькие черные пауки…
Она просыпается в холодном поту. Иногда с криком. И первое время не может понять, где она. Что это было? Сон? Явь?
Когда понимает – засыпает снова. Но иногда только утро вносит ясность.
Бывает, сон видится не весь: порой это только погружение, иногда только рука, но чаще всего лицо. Лицо и пауки. Они ползают по нему, ползают, ползают…
Проснувшись, она не может собрать его точный облик. Каждое утро превращает точеное лицо в расплывчатое пятно, обрамленное пепельно-русыми волосами и зеленой травой.
Она уже привыкла к этому сну. У нее было время привыкнуть. Она теперь даже не всегда кричит. И в прохожих, из любопытства, а , может, по какой другой причине, пытается отыскать знакомые черты. В надежде, что когда-нибудь найдет и сон исчезнет.
К паукам она совершенно равнодушна.
…………………………………………………………………………………………………….
- А ты кто такой?
- А это так важно?
Город Бюрмерг поблескивал издалека верхушками остроконечных башен где-то на другом берегу реки. А на этом, высоком, из красноватого ракушечника расположилась на привал группа бродячих артистов – жонглеров, акробатов, глотателей огня. Их предводитель – Вильс – человек огромного роста, походил скорее на разбойника, чем на обладателя столь мирной …специальности. Сидя у потухшего костра и неторопливо переворачивая тлеющие угли, он беседовал с неведомо как пробравшимся сюда молодым человеком, худым и в залатанном костюме.
- Важно, если хочешь здесь работать.
- Я думал, жонглеры о таком не спрашивают.
- С чего ты взял?
- Ну, людям свободных профессий разве это нужно? Я же не клерком в торговую компанию нанимаюсь. И не нянькой в семью, где тоже рекомендации нужны.
- У тебя-то, небось , нянька была.
- Может, и была.
- Ой, он у нас из «чистеньких»! А по виду не скажешь.
- Вильс, разуй глаза. Ну, какой он «чистенький». – Вмешалась в разговор стройная как тростник, акробатка, вдруг появившаяся из повозки. – Ты на его руки посмотри: то ли землю копал, то ли бревна таскал.
Парень не обратил на нее никакого внимания, хотя последнее замечание было верно: несколько месяцев до этого он действительно работал лесорубом, и продолжил, обращаясь к бородачу:
- Берешь или нет?
- Ты сначала покажи, что умеешь, а потом я решу, нужен ли нам еще один жонглер.
Парень отошел в сторону, молча закатил рукава, обнажив мускулистые руки:
- Ножи? Бутылки?
Бородач усмехнулся:
- Марта, принеси ему апельсины.
Зеленоглазая снова скрылась в повозке и через минуту вернулась с корзиной ярко-оранжевых апельсинов.
- Сколько?
- Для начала – три. Да не кривись ты так. Лови! Он поймал их по одному и начал играть. С легкостью.
- Лови! – Вильс кинул четвертый апельсин. Юноша поймал его , не упустив трех предыдущих. Пятый Марта бросила уже без предупреждения; «экзаменуемый» остановил полет на лету, продолжая жонглировать, и также быстро включил в игру шестой, образуя огненное кольцо.
- Хорошо. – Похвалил бородатый.
Парень остановился, бросив апельсины в корзину.
- Я мог бы поймать и еще, но больше восьми не пробовал, - честно признался он.
- А что еще умеешь?
- Стрелять. Из лука и арбалета.
- Ну и что? Марта, вон, тоже учет. Правда , Марта?
Девушка захихикала, бронзовые сережки в ее ушах мелодично зазвенели. Парень опять не бросил в ее сторону ни взгляда.
- Могу сбить яблоко с головы человека с расстояния… С какого поставишь.
- Чудак! Кто ж тебе свою голову подставит?
Марта громко рассмеялась, при этом ее мониста на тонкой шее зазвенела в такт сережкам.
Теперь он на нее посмотрел. Она показалась ему слишком тощей: руки и загорелые икры, видневшиеся из под цветастой юбки, слишком мускулисты, лицо слишком скуласто, глаза слишком накрашены. На его вкус – недостатков в избытке. Впрочем, всё это он оценил мимоходом, не заостряя внимания ни на чем.
Вильс снова обратился к нему:
- Там, на дубе, видишь, ветка сухая без листьев?
«Там» виднелось весьма смутно ( у Вильса, как и у большинства людей его возраста, была дальнозоркость), а дуб рос на другом берегу, примерно на одном расстоянии между рекой и городом.
- Нужен арбалет.
- Э-э! Я же пошутил!
- Арбалет есть?
- Валялся где-то…
- Марта, принеси.
- Что? Да кто ты такой, чтоб мной командовать!
Зная ее скверный характер, предводитель вежливо произнес:
- Пожалуйста.
- О! Другое дело.
- Пойди поищи, ради любопытства.
Девушка снова скрылась за пологом.
- Надеюсь, он в пригодном состоянии?
- А щаз увидишь.
Простонародное произношение все еще продолжало резать его слух, хотя уже давно пора было привыкнуть и он сам уже почти привык говорить так…
Небольшой арбалет на удивление оказался в превосходном состоянии.
- Это Марта из него стреляет. И ловко. А из лука она не умеет, представляешь?
Он не представлял. Настроил. Вложил короткий болт, нацелился (не сразу , но и не слишком долго). Выстрелил. Ветка, подломанная у основания, хрустнув, упала вниз. Но хруста никто не слышал.
- Вот это да! – Вильс не смог сдержать эмоций, его широкий рот расплылся в улыбке, обнажив ослепительно белые от контраста с черной бородой зубы. – Решено, мы тебя берем. Не знаю, какой из тебя получится артист, но стрелок ты отменный: если нападут (не дай бог) твари какие, толк от тебя будет.
- Только арбалет другой есть?
- Зачем?
- Марта свой не даст.
- Сам догадался? – Вставила Марта.
- Я бы свой не дал.
- Найдем и второй… Тебя хот как звать то?
- Дорэн Айлен.
- А ну, напиши здесь, коли писать умеешь. – Вильс протянул ему вынутую из кармана восковую табличку и стило.
- Зачем? – Удивился Дорэн Айлен, открывая половинки таблички.
- А память у меня плохая. Что важно – записываю, запомнив – стираю. – Задумчиво протянул предводитель, внимательно наблюдая как новы член группы быстрым росчерком стила начертил в книжечке буквы. – А почему «Дорэн» пишется с «Н»?
Дорэн быстро стёр и написал снова.
- Извини, ошибся. У меня всегда были проблемы с орфографией.
- С кем?
- Не важно.
- Нет, ну кто это?
Дорэн усмехнулся:
- Это в прошлом.
………………………………………………………………………………………………………
- В прошлом два мальчика лет семи-девяти играли на берегу реки под присмотром няньки Отталины, выкормившей их обоих. Но родным ей был только один – Омелотто – тот, что повыше ростом и пошире в кости, хотя, в общем, не намного. Прохожий бы заметил, что мальчики очень похожи друг на друга – оба светловолосы, голубоглазы – как братья. Только одеты по разному: один – в кафтан серо-синего шелка, другой – в обычную суконную куртку и штаны, какие носят крестьяне. Своим сходством дети пользовались не раз: Омелотто испытывал истинное блаженство, когда вокруг него суетились десятки слуг, принимая за сына Дюка д Айле, ну а последнему массу удовольствия доставляла уже сама возможность обвести вокруг пальца подслеповатого отца и учителей, не слишком им интересовавшихся. Впрочем, в уборке малины в приусадебном саду он тоже находил свою прелесть.
Различала их только Отталина (жена Дюка д Айле умерла, когда сыну было всего три года). Учителя же частенько приходили в шок от того, что ребенок мог напрочь забыть вчерашний урок, но поражал точным знанием позавчерашнего. А на следующий день повторялось то же самое, то есть программа усвоена вроде бы целиком, но память какая то избирательная.
Они копировали даже манеры друг друга. (Непроизвольно , скорее всего просто от долгого общения.) А старый д Айле отличался близорукостью. Норэн был поздним ребенком.
Глава 4
Неудачница
- Ты меня стесняешься, да? Стесняешься?
- Да нет же, нет! Успокойся.
- Ну, почему? Почему? Я что – уродливая, или дура? Ну, в чем я виновата? Почему все меня не любят?
- Успокойся. Успокойся. Ну? С чего ты взяла, что не любят? Глупости все это.
- Глупости? Да! Конечно! Мама с папой всё время ругаются. Братьям я не нужна. Всем на меня наплевать. И тебе тоже!
- Это неправда. Мы тебя любим.
- Да? Как же! Когда ты в последний раз была дома?
Высокая, красивая девушка промолчала, словно пристыженная.
- Не помнишь? Значит, откуда знать можешь?
- Я знаю.
- Да? Ошвен – пьяница. Он бьет свою жену. Тул – у него свой дом, жена и трое детей, они работают на его поле. Отец и мать вечно ссорятся. Хорошо хоть не дерутся. Правда меня бьют иногда. Отец меня ненавидит, он говорит, что я на него не похожа, говорит, мама меня нагуляла. Но я знаю, она не нагуляла. Они ссорятся из-за этого. И из-за денег. Денег всегда нет. Я их ненавижу! Ненавижу за это! А они – меня… И тебя я тоже ненавижу!!
Девочка-подросток билась в истерике. Парк на горе, вдали белеет странный замок. Скамья из мрамора. Яблоня. Незабудки. Синее платье старшей сестры, которая пытается погладить ее по растрепанной голове.
- Не говори так. Прекрати. Успокойся.
- Не буду! – Она занесла кулак, чтобы ударить сестру, но в последний момент развернулась и ударила яблоню. С ни в чем не повинного дерева упал лист. Кулак она разбила до крови. Сестра охнула.
- Сделай и меня ведьмой! – прокричала девочка.
- Не могу, - проговорила сестра, беря ее за руку. Два легких поглаживающих движения и кровь перестала сочиться.
- Ты не можешь, другие смогут! Кто-то же учил тебя. Я тоже так хочу. – Сказала она, успокоившись и кося глазами на руку.
- Не смогут они научить тебя.
- Не смогут или не станут? – Вдруг совершенно серьезно спросила девочка, внимательными серо-зелеными глазами глядя в карие глаза сестры.
- Не смогут. У тебя нет задатков. – Но, не выдержав взгляда, Иоланта смотрела в землю.
- Это неправда. Они есть у каждого человека. Только спрятанные.
У волшебницы глаза округлились:
- Откуда ты это знаешь?! Вернее… С чего ты это взяла?
- Знаю я… Тебе учить просто лень. Ты просто не хочешь. И стесняешься. Верно? Тогда мне и здесь делать нечего. И идти некуда. Верно? Вот пойду и со скалы сброшусь.
- Что? Что за чушь ты мелешь?! – Рассердилась колдунья. Поведение вредного ребенка начинало выводить ее из себя. – Не смей мне угрожать таким образом!
- А я и не угрожаю. – Девочка просто встала со скамьи, подошла к обрыву и прыгнула вниз.
Не ожидавшая такого Иоланта вмиг очутилась у края обрыва, непонимающе глядя вслед падающему телу.
- Не-ет!! – Закричала она, в ужасе растопырив руки. На кончиках пальцев играли фиолетовые огоньки.
Стоп. Падение замедлилось. Через миг обе девушки лежали рядом возле той же мраморной скамьи.
Первой пришла в себя Иоланта… и тут же накинулась на сестру:
- Ты! … Ты! … Ты хоть понимаешь, что только что тут совершила?! Понимаешь, чего мне это стоило?!
Пришла очередь подростка:
- А ты понимаешь, чего мне стоило прийти сюда?
Только тут Иоланта задумалась, что пришлось преодолеть тринадцатилетней девчонке, чтобы одной добраться сюда, в Место, где Небыль, ( в просторечии - на Гору Колдунов).
- Я сбежала из дома, бродяжничала, на одной из дорог меня поймали торговцы , хотели продать, но я ночью сбежала. Заблудилась в лесу. Там были волки… Но я нашла дорогу… А здесь у вас какие-то ямы, колья и камни.
Иоланта с ужасом подумала о ловушках для простых смертные, ограждающих подступы к Горе. Как только девочка смогла пройти их?
- Ты действительно хочешь быть одной из нас?
- Я не хочу возвращаться домой.
…………………………………………………………………………………………………….
Учиться магии у нее получалось плохо. Многие более удачливые сверстники смеялись над ней. Она обижалась. Дралась. Плакала когда была одна. Старалась снова. Но результаты всё равно были не из лучших. Многие выбывали сразу. Она держалась довольно долго: почти три года. Ни разу не жаловалась (ведь сама напросилась). Но колдовство давалось с трудом и болью, а многое оставалось непостижимым. «Ну, не могу я! Не могу!» - И пыталась снова и снова. Видно, Сила была запрятана в ней слишком глубоко. И не мудрено, ведь из ее сестры она просто била наружу. А в мире все уравновешено.
- Ты действительно этого хочешь? – Спросила однажды Иоланта. – Стать колдуньей?
- Не знаю. Теперь уже не знаю.
- Это не каждому дано.
- Каждому. В большей или в меньшей степени. Надо только освободить и научиться управлять этим.
- А ты этого хочешь?
- Не знаю.
- А чего ты хочешь?
-…Поубивать всех этих кукол! Они даже имя мое передразнивают: «Никта! Никта! – Никто! Никто!» Дуры! Что из них будет, когда колдовать научатся?
Никта чувствовала себя чужой, лишней и здесь, среди этих более умелых, дольше нее здесь находящихся учениц, которые в свой «клан» новенькую пускать не хотели. Да и учителя взяли ее только после длительных раздумий и настойчивых просьб Иоланты. Теперь же ни учиться не хотелось, ни жить в этом круглом мраморном дворце, окруженном кольцом колонн и холеным садом с кучей ловушек для любопытствующих; ни позорить сестру, уговорившую взять ее сюда. Положению не позавидуешь. Никта месяцами ломала себе голову над извечным вопросом: «Что делать?». Проклинала себя, весь белый свет, дур – одноклассниц конкретно и свою никчемную жизнь. А еще она исследовала весь сад и гору (на предмет ловушек), спуск с обрыва (который невозможен) и дворец (с огромной библиотекой , где перечитала кучу книг).
И однажды ночью исчезла, прихватив с собой плащ, кошелек и золоченый кинжал Иоланты, оставив на столе записку: « Я не украла. Я верну потом. Прощай. Никта».
Ее никто не искал. Видимо, считали, что сбежать с Горы не так то просто. И рано или поздно она вернется. А не вернется, так невелика потеря. Сама виновата.
Но попасть сюда было куда как сложней.
……………………………………………………………………………………………………
Вдоволь побродив по лесным дорогам, минуя каким-то чудом всех разбойников и работорговцев, шаставших там же, она прибилась к торговому каравану, следовавшему на юг. Но здесь, похоже, чудеса закончились. Сперва она подверглась грязным домогательствам жирного желтолицего человека, брызжущего слюной и затянутого в черный кожаный костюм. (Не с такими телесами носить такие вещи: шнуровки куртки расползались, выпуская складки тела, тесные штаны трещали по швам.) Только когда ее кинжал коснулся его толстой и вонючей шеи, он убрал свои руки с ее бедер. Никта убежала и спряталась среди повозок и верблюдов. Она успокоилась, но толстяк, похоже, обиделся. Он пошел и нажаловался наемной охране каравана на «какую-то девку, судя по всему - воровку, снующую тут, пока вы пьянствуете». Последнее он зря добавил, ибо теперь обиделся охранник и, оглянувшись, чтобы хозяин каравана не видел, дал толстяку кулаком в челюсть. Но искать девушку все таки пошел, вместе с двумя другими (не зря же им деньги платят). А толстяк, исходя жиром и желчью, плюнул ударившему его солдату в след. Сделать больше он не мог, так как был всего лишь мелким торговцем со скрабом в одну повозку, решившим воспользоваться милостью Эстнаха из Онера и его эскорта, присоединившись, задаром, к его каравану.
Наемники быстро нашли Никту и выяснять кто она и что здесь делает не стали. Потому что не хотели. Хотели они совершенно другого – ее. Трое мужчин внезапно окружили девушку. Она почувствовала чью-то сильную руку на шее, потная ладонь зажала ей рот. Она кусалась, пыталась достать стоявшего сзади кинжалом, но второй перехватил ее руку. Третий, схватив ее за ноги, помог закинуть тело в крытую повозку.
Она отбивалась как могла, изо всех сил. Но сто может пятнадцатилетняя девушка против троих мужчин?
- Сука, кусается! – Он убрал руку, сжимавшую ей рот. Никта закричала. Солдат ударил девушку наотмашь по лицу.
- Вот тварь! – Прохрипел он злостно и добавил с разочарованием:
- Ни начать, ни кончить! Сейчас Эстнах со своей моралью припрется.
- А ты побыстрей ! – Начал расстегивать штаны другой.
Но тут полог повозки раздвинулся и появился человек. На вид ему было около пятидесяти лет. При его появлении один из солдат сплюнул на пол, но так, чтоб вошедший не увидел. Другой подумал: «Мать его! Как он успел здесь очутиться!»
- Что здесь происходит? – Флегматично поинтересовался Эстнах из Онера, окидывая взглядом повозку, тюки и находящихся в ней людей. Впрочем, флегматичность была наиграна, ответ на вопрос для него абсолютно ясен.
- Да вот, воровку поймали, господин Эстнах, - произнес стражник, застегивая штаны.
- И?
- Сознаваться, что воровка – не хочет, чего украла – не говорит.
- Я не воровка!
- Вот, видите.
- Я не воровка! Он хотел… Они хотели…
- Я понял, чего они хотели.
«А чего еще от бабы хотеть можно?» - Поморщился допрашиваемый.
- Я вам плачу не за то, чтоб вы девок насиловали, а чтоб товар охраняли.
- Так мы и охраняем. Она ж воровка! Мы ее тут выловили. Возле повозок ошивалась.. . И раздели, чтобы…это…обыскать, не прихватила ли чего.
- Ну и как, нашли?
- Э-э…
- Кажется я просил докладывать о любых подозрительных?
- Э-э…
- Чтоб в первый и в последний раз здесь творилось такое. Увижу – уволю. Услышу – тоже. Ясно?
- Вполне.
- Иди сюда, девочка. Они тебя больше не тронут. Ты под моей защитой. Я – Эстнах из Онера, купец первой гильдии. А тебя как зовут?
- Никта. Никта из Авалора.
- Авалор? Никогда не слышал.
- Не удивительно.
……………………………………………………………………………………………………..
- Нет, ты знаешь, что она сделала? Ты представляешь?! – У Маркуса Оникуса не было тайн от своей жены. И именной ей сейчас он, полный бешенства, изливал происшедшее за день в фактории. Офалия на пару секунд оторвалась от вышивания и с интересом взглянула на раскрасневшееся лицо мужа. Их глаза встретились. Она была ему и терпеливой слушательницей и мудрой советчицей, без нее Маркус вряд ли бы достиг таких высот в фактории Эстнаха из Онера. – Она купила школу фехтования! Ох, зря Эстнах приучил ее к мечу.
- Зря он вообще ее нашел. Тогда бы всё уже было нашим.
- Вот, вот, дорогая. Вечно эта тварь портит мои планы! Ну почему, почему она уже совершеннолетняя? Скопыться Эстнах год назад, ну хотя бы полгода, когда ей еще двадцати одного не было… Тогда б вот что она у меня получила, - продолжал бушевать, образовав из пяти пальцев неприличную комбинацию (то самое, что бы Никта получила, будь на то его воля). – Прости, дорогая. Но он помер всего четыре месяца назад. Это специально! Это мне назло! Я пахал на него последние 20 лет как проклятый, а он завещал половину всего этой девчонке, делая нас компаньонами! И ладно если б эта тварь совсем ничего не смыслила, так нет! Опять мне на зло: Эстнах таскал ее по всем нашим заморским представительствам последние лет шесть, и теперь она знает едва ли не больше меня.
- Ты у меня умница, больше тебя ей все равно не знать. Мы с тобой всю подноготную этого дела знаем. Всех чиновников, всех кому сколько дать, у кого какие слабости, как с бумагами обращаться… У нас , Маркус, масса возможностей.
Но Маркус еще не понимал, куда клонит его жена.
- Убить ее мало! Давно я хотел это сделать, но вы с эстнахом словно сговорились!
- Милый, так только хуже будет.
- Во, во! А мне что делать? Она сегодня кучу денег потратила, долги этой чертовой школы фехтовальной, будь она трижды неладна, заплатив! И таким образом сделалась ее владельцем. Тьфу, владелицей! А школа-то никакой прибыли не принесет – одни убытки. А деньги-то мои! Мои! Мои!! Потом и кровью заработанные!
У Маркуса была мания: он нередко выдавал желаемое за действительное и , более того, сам начинал верить в это.
- Не переживай, дорогой, фактория все равно будет нашей. Целиком. Рано или поздно.
У Офалии был холодный, спокойный голос. И она всегда добивалась всего, чего хотела.
…………………………………………………………………………………………………….
- Зачем тебе учиться, если ты и так все знаешь?.. Выпад! … Замечательно!
- Я знаю не все. И даже не половину.
- О! Легче! Легче!.. Не прибедняйся. Так. Так! Еще так.
Никта фехтовала в просторной зале той самой школы, владелицей которой она недавно стала. Ее партнером был один из трех здешних учителей. Самый молодой: ему не было и тридцати. Высокий, светловолосый, с фигурой атлета. Никта прямо таки представляла как на него вешаются женщины – пачками, толпами, оптом… Вот же как за шесть с половиной лет в нее въелась торговая терминология. Этакий купеческий жаргон... Учителя звали Моррис.
- Ну! Ну! Еще пара ударов и я буду разбит наголову, - парировал он, усмехаясь.
- Можно подумать, ты мне это позволишь. Мы же не в поддавки играем. – Она сделала ложный выпад, выпрямилась и… лезвие его меча коснулось ее шеи.
- Не в поддавки.
- Круто. Впрочем, я изначала знала, чем это закончится: у тебя превосходство в силе.
- Знаешь, если заранее будешь настраивать себя на проигрыш, неприменно проиграешь.
- Но и одного желания победить тоже недостаточно.
- Иногда достаточно только этого.
Она изумленно уставилась на него:
- Знаешь, не думаю… По крайней мере никогда не встречала.
- А я видел… Но ты права, многое зависит и от умения. Хотя в данном случае (я имею в виду наш с тобой поединок) у тебя были реальные шансы победить, но ты заранее настроилась на проигрыш.
- Это что, по мне видно?
- По тебе видно – у тебя был хороший учитель.
- Это при том что я тебе опять проиграла?
- Это неважно… Просто ты недоучилась.
- Ага. Когда я проиграю в настоящем бою и меня убьют, это тоже будет неважно.
- Я не это имел ввиду… Твой язык острее твоего меча.
- Это плохо.
- Не всегда… Ладно. Меня интересуют две вещи (вру, меня иетересует гораздо больше, но чисто профессионально – только эти две): первое, кто был твоим учителем, и второе, почему ты бросила тренировки? Если не секрет, конечно.
- Не секрет. Эстнах из Онера. Второе понятно: он умер несколько месяцев назад.
- Да-а… Я чувствовал, в тебе сквозит настоящее мастерство.
- Спасибо за комплимент. Мне покраснеть, как краснеют барышни, когда слышат приятную лесть: «Сударыня, вы прекрасны!»?
- Фехтуешь языком?
Никта покраснела.
- Тут мы не соперники…А я между прочим серьезно. Эстнах был настоящим мастером. И многое тебе передал. Только с чего бы это? Учительствовать он никогда не хотел, всем отказывал… В свое время он был гладиатором. Одним из лучших. Может даже лучшим из лучших. Он тебе не рассказывал?
По лицу Никты было видно, что нет.
- Да. Да. Слава его гремела еще до нашего рождения, - продолжил Моррис. – Понять не могу, зачем он впоследствии это скрывал? Я бы не стал.
Это была наглая ложь. Моррис привык жить на широкую ногу, а зарплаты учителя в школе, открытой для всех сословий, ему, конечно, не хватало. К тому же он любил рисковать. А свободным гладиаторам хорошо платили. Особенно за удачные поединки. Особенно, если дерутся насмерть. Хотя, в общем то, последнее было строжайше запрещено законом. Ибо в цивилизованных странах суть гладиаторского боя – сама его красота, правильность и отточенность движений, то есть то, на что приятно смотреть. Красивый спорт – не больше и не меньше.
Но в некоторых замках, в тайне, хозяева-любители острых ощущений всё еще устраивали смертельные битвы гладиаторов. Чаще всего специально обученных рабов. Впрочем, в условиях, когда рабство уже почти стало реликтом прошлого, этаким пережитком, нередки были случаи, когда в смертельных поединках участвовали варвары, наемники, бывшие солдаты и им подобный сброд. Тогда, конечно, эстетики и красоты было маловато, но зато крови вдоволь. И платили им меньше, чем профессиональным гладиаторам за ту же работу. Да те и не всегда соглашались. Хотя, если соглашались, брали втридорога, но «зрелище» того стоило. Такие бои были основным конкурентом рыцарских турниров, происходивших, однако, теперь все реже и реже, не то, что в былые времена... И Моррис иногда соглашался на это, особенно если деньги были очень нужны. А разве они бывают не нужны? Он ведь любил тратить их с шиком. А еще он любил окружать себя ореолом таинственности и поэтому никогда не снимал шлема перед публикой, даже когда принимал награды. Это порождало массу слухов и легенд о его персон. Например, что он не снимает шлем, потому что ужасно уродлив; или , наоборот, слишком красив и не хочет портить лицо; говорили также, что он очень знатен и потому не хочет, чтоб его узнали и т.п.. Конечно же Моррису это нравилось. Своей таинственностью он доводил девушек до исступления, и любая из его поклонниц была готова последовать за ним куда угодно, отдаться где угодно, лишь бы он снял свой шлем и показал лицо… Ну, может, чуть больше. И когда, наконец, он уступал ее мольбам (предварительно рассказав какую-нибудь душещипательную историю и упросив держать ее в тайне) и обнажал…э-э… лицо, девушки не оставались разочарованными. В общем, все были счастливы.
Такая жизнь ему нравилась.
-…Открою тебе секрет: я когда-то тоже хотел учиться у Эстнаха, но он мне отказал. Как и многим до меня и после. Так что тебе крупно повезло. Может, он все таки понял, что знания не должны исчезать бесследно? Я же нашел себе другого учителя – Коннектас Аутен. Слышала о таком?
Она не могла не слышать. Коннектас Аутен был автором собственной школы в фехтовании мечом, отличавшейся множеством отвлекающих внимание приемов. Эта же методика позволяла распознать, соответственно, практически все ложные выпады противника. (Классический пример – бой Мориса и Никты, он просто предугадал ее решающее движение.)
Глава 5
Жертва
«Мама! Мамочка! Мама!! Я же не хочу умирать! Не хочу! Не хочу. Ну, зачем я? Ну почему? Ну, неужели мне никто не поможет?» - Принцессе Рэйльвэйльской было всего шестнадцать лет и умирать ей совсем не хотелось. Возраст не подходящий. Она еще и замужем не была. Да что уж там! Она даже плотской любви еще не знала. Правда была уже помолвка с принцем Ровенским, но надеяться на то, что он приедет и спасет ее было бессмысленно, так как принцу было всего 12 лет, и он все еще играл в солдатики.
«ОЙ, мама! Ну, почему я? Ну почему не Мариелена? Не Коэла, например? Чертов жребий! Ну, почему я?! Ну почему папа не пойдет войной на этот чертов Злобный лес и не сожжет его ко всем чертям?!» - Она ругалась только мысленно, но очень часто, так как вслух так выражаться особам королевского рода было запрещено этикетом. Этикетом же было запрещено идти к папе и слезно умолять его не отправлять ее монстрам, а спалить лес вместе с его мерзкими обитателями. Толпы камеристок, фрейлин и прочих нянек денно и нощно следили за тем, чтобы она , не дай бог, не выразилась, не села неправильно, не надела не те драгоценности и т.д. и т.п.. Она их просто ненавидела, а они , наверное, в отместку, не давали ей читать любовные романы и встречаться с графом Варликом не только в саду, но и на приемах! Графу Варлику был 21 год и никакого влияния при дворе он не имел. И спасти ее тоже не мог: его графство на карте можно было разглядеть только через лупу. Размеру поместья соответствовало и войско. Ну что за жизнь, а!?
Лонна-Валентина не выдержала и разрыдалась. И плевать ей было на этикет.
А плакала принцесса потому, что ее проиграли. Да, да, проиграли. Ее! Принцессу крови! Ну, как они могли?!
Но на самом деле это была слепая игра судьбы: на ее месте могла оказаться любая из пятнадцати принцесс Семикоролевья. Этот Проклятый Лес (или Злобный, или Страшный, или Ужасный – в зависимости от того, в какой местности о нем говорили) касался своими окраинами территорий каждого королевства. Как черная клякса, растекшаяся по карте, или как огромный осьминог, разбросавший щупальца, чтобы захватить добычу. И уже неизвестно, кому и когда именно пришла в голову не совсем трезвая мысль, что умилостивить монстров, живущих там, можно только «молодой королевской кровью» и причем, только девической. Ну, почему, например , не кровью принцев? Об этом летописи умалчивают. Как бы то ни было, раз в десять лет все незамужние принцессы Семикоролевья обязаны были тянуть жребий – хрустальные шары – в одном из которых, в самой середине, застыл пузырек в форме слезы… И вытянувшая Слезу Скорби приносилась в жертву Великому Пауку. Ее отвозили в лес со всевозможными почестями и привязывали к дереву (любому, лишь бы подальше от края леса). Некоторые сходили с ума еще до того, как попадали туда. Что происходило с девушками потом, никто не знал и не видел. Да и знать не хотел. Зачем? Ведь главное, чтосредство работало! Ужасный паук, живущий там уже больше сотни лет, не выползает, никому не вредит. А раньше, бывало, выползал. Или вылетал даже, он ведь крылатый! Каких только тварей на земле не бывает! Тогда приходилось в срочном порядке собирать войско и готовить катапульты. И тогда паук улетал, обычно после первых же выстрелов. Но радоваться раньше времени запрещалось: а вдруг еще вернется? Или ночью прилетит, порушит что-нибудь, кого-нибудь утащит? Мало ли, что ему, чудищу, в голову взбредет?
Ведь люди всегда думают, что если страшный, значит злой. А значит нужно держаться от него подальше, раз уничтожить сразу невозможно. (Или, если возможно, его подальше держать.) Оградить себя, обезопасить.
Вот и придумали трюк с принцессами. Сказок, наверное, начитались.
В комнату принцессы вошли 12 девушек самых знатных родов королевства. И началось ритуальное оплакивание. Дворец наполнился женским воем. (Впрочем, у некоторых слезы были настоящие.) Почти как проводы невесты. Для полного сходства ее еще и нарядили в белое, как символ непорочности. Но песни пелись другие. Не свадебные. Одна из девушек распустила Лоне-Валентине волосы – медно-рыжие волны легли на тонкий шелк. С нее сняли все украшения и черноволосая девушка в красном бархатном платье с широкими рукавами принесла ей жемчужную диадему – символ чистоты и печали. Когда она одевала ее на голову принцессы, их лица на минуту оказались очень близко.
- Инесса, я хочу убежать, - прошептали царственные губки.
- Два часа назад у меня были готовы конь и пажеские одежды, но кто-то узнал об этом и меня выпустили из комнаты только сейчас. Теперь вся надежда на Варлика. Он обещал что-то придумать.
Утопающий хватается и за соломинку.
Инесса еще раз поправила диадему и, поклонившись в церемониальном поклоне, отошла, уступив место другой девушке, принесшей золоченые туфли на огромном каблуке. Обувь неудобная, но очень красивая. «Ну зачем она мне?» - Подумала Лона-Валентина и снова заплакала. На плечи ей накинули длинный, вышитый золотыми птицами плащ и повели из дворца. Во дворце стояла королевская карета, к ней прямо со ступенек вел пурпурный ковер, по обе стороны которого стояли толпы людей, в основном, пестро разодетая знать. Третье сословие даже в такой день пропускать за ворота замка никто не собирался. Из простых здесь только дворцовые слуги: толстая повариха утирала фартуком слезы. То тут, то там сновали разноцветные пажи, господа их нещадно пинали. Многие дамы плакали, две даже упали в обморок (скорее всего от чрезмерно тугих корсетов).
Лонна-Валентина, медленно переставляя ноги в тяжелых узких туфлях, подошла к обитой красно-золотым бархатом карете. Дюк Белонский помог ей войти. Со всех сторон подъехали рыцари, человек двадцать, выстроились в две линии, и кортеж тронулся.
Лонна-Валентина по-прежнему надеялась на графа Варлика, нежно и горячо любимого. Но последний отличался еще и умом, хотя по лицу и не было видно, и наживать себе неприятностей не хотел. Поэтому на конфликт с королевской властью не пошел и уже, используя свое обаяние на полную катушку, заигрывал с младшей сестрой Лонны-Валентины – четырнадцатилетней Люнеттой. Впрочем, та еще играла в куклы…
Выехав за ворота замка по тяжелому навесному мосту, кортеж оказался на широкой дороге, плавно сбегавшей по зеленым холмам к видневшемуся далеко на горизонте лесу. Здесь к ним присоединилось еще 30 рыцарей. А по обе стороны дороги, почти по всей ее длине, стояли толпы народа. Они выглядели серо-коричневой массой в сравнении с блестящим шествием. В основном это были простые крестьяне, их жены, дети. Они пришли сами, чтобы попрощаться с принцессой. Ведь не только детям знати рассказывали на ночь сказку о том, как принцессу ведут на съеденье дракону. Тогда дети пугались и плакали, прячась под одеяло. Сейчас многие считали ее спасительницей и искренне сочувствовали ей.
Только по сюжету сказки был дракон, а по-настоящему – паук. В принципе, тоже крылатое чудовище. И какая разница кем быть съеденной? Все равно противно. Лонна-Валентина хорошо знала сказку: там девушку спасал красавец-принц, и дело заканчивалось свадьбой. Но из настоящих принцесс за сто лет ни одна не вернулась.
Принцем своей мечты она давно считала не ребенка Ровенского, а Варлика. Но, судя по тому, что она видела в толпе (попытки убедить себя, что силуэт графа лишь примерещился ей рядом с ее сестрой, оказались тщетны), спасать ее он не собирался. Но, может быть это все специально? Может, для отвода глаз, а там, за холмом укрылся его вооруженный отряд, который только и ждет, чтобы вступить в бой и освободить ее?
Холм проехали, за ним другой. Там тоже оказалось пусто.
Ну что ж, этого следовало ожидать. Ну зачем ему рисковать своей жизнью ? Как зачем? А ради меня?! А я? Я?! Разве я не стою того, чтобы ради меня свернуть шею какой-то мерзкой мохнатой твари? Сволочь! Скотина! Эгоист! Варлик, я тебе никогда этого не прощу!!
«И где она только этих слов нахваталась?» - Подумал кучер. Ему было ее жаль: молодая, красивая – умирать так рано.
- Выпустите меня! Выпустите! Я не хочу! Я не хочу!! – Позабыв о королевском достоинстве, маленькая принцесса тарабанила кулачком в золоченые стенки кареты. Она хотела жить.
Рыцари молчали, они ехали медленно и склонив головы, будто чувствовали себя виноватыми…
У края леса они остановились. Прямо в тени заросших мхом деревьев. Дорога здесь заканчивалась. Вернее, когда-то она вела и через весь лес, но с тех пор, как здесь завелись пауки, она вся заросла – все шли в обход - и мало кто решался здесь ездить.
Дюк Белонский слез с белой лошади и , звеня доспехами , подошел к повозке. Почтительно преклонил колено и тихо произнес:
- Ваше высочество, пора выходить.
- Не буду. Не выйду!
- Но…
Дюк Годефруа Белонский и окружающие его рыцари оказались в полной растерянности. Применять насилие в отношении особы королевской крови было невозможно, а уговаривать добровольно выйти было не совсем умно и, в общем то не совсем честно. Это понимал каждый. Что делать?
- Ваше высочество, - начал было Дюк Белонский, стоять на одном колене, да еще и в доспехе ему явно надоело.
- НЕ выйду. Не пойду. Не буду!
Принцесса была близка к истерике.
«Черт побери!» - Выругался Дюк, поднимаясь с колен. Правая нога затекла, и это выводило его из себя еще больше. Меж тем впереди человек семь рыцарей, из самых молодых, о чем-то оживленно переговаривались. Договорившись, кивнули, при этом разноцветные плюмажи их шлемов, начищенных до блеска, плавно закачались. Один из рыцарей, судя по гербу – Август Саронский, отделился от остальных и приблизился к Дюку. При ходьбе его плащ подметал фестонами траву. Август был изрядным франтом – немереная длина плаща – дань господствующей в верхах моде. Годефруа подумал, что это должно быть очень неудобно.
- Ваша светлость…
Дюк посмотрел на него сверху вниз: он на полголовы был выше любого из собравшихся здесь, несмотря на их плюмажи и клейноды, а этот юнец, должно быть, был самым маленьким в войске.
- Я слушаю.
- Мы тут посовещались и решили, а не подкараулить ли тут нам того самого паука? Нас почти пятьдесят человек, разве мы его не завалим?
Мысль была неплохой. Но и не новой: сам Дюк задумывался об этом, вот только подбивать людей на такое – равносильно мятежу, ведь они также присягали Рэйльвэйльскому королю Оттэну. Но теперь инициатива исходила так сказать от масс. Это было хорошо.
- Сколько еще человек согласны на это?
У Саронского аж глаза на лоб полезли от удивления, правда Дюк этого не видел, так как согласно ритуалу, все рыцари не снимали шлемов и не поднимали забрала. Он то думал, что его светлость, известный своей преданностью короне и четким следованием букве Кодекса, не согласится ни в какую! Он даже целую речь придумал по такому поводу, думал воззвать к его чувствам, которые еще не совсем умерли, презреть долг вассала во имя служения даме…. А тут всё так легко оказалось. И если честно, Август надеялся, что Дюк ему откажет.
- Я спрашиваю, сколько человек согласны защищать принцессу, сражаясь с Великим Пауком? – Повторил Годефруа.
Август понял, что влип, но отступать было уже поздно.
- Я говорил с десятью.
У Годефруа руки опустились:
- И всё?
- Ну, а они с остальными.
Дюк Белонский обвел глазами поляну. Оказалось, что пока они разговаривали, весь отряд обступил их и карету полукругом. И теперь все ожидали его решения.
- Ладно. – Сказал Годефруа. Он не любил длинные речи.
По отряду пронесся вздох не то облегчения, не то предвкушения битвы, подвига.
Меж тем всхлипывания из повозки доноситься перестали, похоже, принцесса вслушивалась в разговор.
Дюк Белонский это понял, но всё же опять преклонил колено и произнес:
- Ваше Высочество, вам всё же придётся выйти.
Из-за тяжелых занавесей появилась очаровательная головка в обрамлении золотисто-рыжих кудрей. Девушка даже не успела напустить на себя маску королевского достоинства, так неожиданно было то, что здесь сейчас происходило, и от этого выглядела еще милее, несмотря на заплаканные глаза.
- Ваше высочество, мы решили, - похоже, Дюк тщательно подбирал слова, - не подвергать вас…э…э..
- Растерзанию. – Вставила обрадованная принцесса.
- Да. Но чтобы убить паука нам необходимо углубиться в лес, так сам он здесь вряд ли появится.
Честно говоря, ее бы вполне устроило, если бы они никуда не углублялись. Дюк же продолжал:
- Для этого надо спешиться: ни лошади, ни, тем более, карета тут не пройдут. Предупреждаю, будет опасно, но мы вынуждены подвергнуть вас этому, чтобы избавить от более страшной опасности. Вас будут охранять неотлучно, на расстоянии шага Август Саронский, Мэг Виронская, Ольвур д Асти и Унт ди Бриньи.
Четверо названных рыцарей тут же подошли и окружили девушку, причем Август постоянно путался в собственном плаще, пока не догадался намотать его на левую руку, щит то он все равно оставил дома. Его просто распирало от гордости. Дюк на это и рассчитывал: он не случайно поставил вокруг Лонны-Валентины эту четверку, надеясь, что осознание того, что они охраняют принцессу как личные телохранители (а это большая честь), придаст им сил и смелости в трудную минуту.
Дюк дал команду спешиться и продолжил инструктаж:
- Рассредоточьтесь. Мечи наготове. Ступайте осторожно. Не теряйте меня из виду. Принцесса с охраной в центре. Смотрите в оба, примечайте малейшие движения. Здесь мало места – это лишит преимущества и паука, судя по рассказам, он немалых размеров. Всё ясно? За мной!
Они двинулись в чащу леса. Лонна-Валентина в очередной раз пожалела, что родилась принцессой… И что на ней такие ужасные туфли…
Спустя час, может меньше, уже каждый из рыцарей пожалел об этой нелепой затее. Идти летом через дремучий лес в цельнометаллическом доспехе при полном вооружении – удовольствие небольшое, почти равное удовольствию идти через тот же лес на каблуках и в юбке со шлейфом. Вернее, шлейфа уже не было: запыхавшийся Унт ди Бриньи наступил на него и, как и следовало ожидать, оторвал. За это, впрочем, принцесса на него вовсе не рассердилась.
Особого духа опасности, как ни странно, никто не чувствовал. Да, мрачноватое место, но в остальном – лес как лес – сплошное неудобство. Многие тихо переругивались.
Первым паука увидел, конечно Годефруа Белонский (по долгу службы полагается), отреагировал как обычно, холодно и спокойно, только меч сжал крепче, да глаза сузились.
- Тихо, - скомандовал он. – Рассредоточьтесь полукругом. Не нападать без команды. Дождитесь, пока выползет.
Только теперь его заметили остальные. Мохнатое чудовище наполовину скрытое густым слоем темно-зеленой листвы, сидело на поваленном бурей дереве. Отсюда казалось, что и оно и ствол покрыты толстым слоем мха. Его крылья были сложены, восемью ногами оно вцепилось в трухлявую кору, глаза матово поблескивали, челюсти не шевелились. Агрессивным оно не казалось (по крайней мере дюку). Не отличавшиеся особой дисциплиной рыцари готовы были броситься на паука, размером с повозку пилигрима, прямо сейчас, не хватало только знака. Таким знаком послужил…нет, не сигнал Белонского, а крик Лонны-Валентины, заметившей монстра последней.
Вопль принцессы и движение рыцарей было неожиданностью не только для дюка, но и для паука, который вздрогнул всеми ногами и чуть не свалился со своей коряги.
Но ни один удар не успел достигнуть хозяина этого леса. Внезапно на несколько мгновений стало темно, будто невидимой рукой потушили солнце. Гигантская тень легла на землю, с столетних дубов посыпались желуди, листья и ветки.
С неба спускался паук, казалось, в два раза больше предыдущего, его четыре пары глаз горели холодным серым светом, а за спиной переливались радужные крылья. Кто-то из рыцарей закричал, кто-то стал молиться, принцесса упала в обморок на руки оторопевшего Ольвура д Асти. Через пару секунд все побежали. Сломя голову, напролом, через кусты.
Дюк Белонский понял, что остался один. Только под синей елью белело платье принцессы, Ольвур бросил ее, чтобы удобнее было бежать. Сверху на него глядел огромный крылатый паук. Великий Хозяин Злого Леса.
- Ха-а! – С криком Дюк бросился в бой. Он знал, что живым не выберется: его меч перерубал железо, но панцирь паука, похоже, был крепче. Дюк проделывал чудеса силы и ловкости, чтобы не попасться под ноги паука, уйти от этих лап и челюстей и сыпал, сыпал, сыпал удары.
Его меч покрылся иззубринами, он чувствовал, как крадется усталость, он стал пропускать движенья паука, он знал, что это плохо. Последний удар пришелся по голове, шлем разлетелся по швам, как пробковый, тело захлестнула боль, перед глазами засияли звезды. Он упал на траву, тряхнул головой, пытаясь выкинуть звездопад, но разбрызгал лишь капли крови. Доспех мешал быстро встать, давил теперь , как мельничный жернов. К нему приближалось чудовище, он вскинул зазубренный меч… И тут кто-то схватил его за покрытое сталью запястье.
- Вставай! Бежим отсюда! – Прокричала в лицо принцесса, изо всех сил помогая ему подняться.
Он посмотрел на нее оторопело: «Откуда она взялась?». Тряхнул головой еще раз. Прояснилось.
- Ну, бежим же! Ну, поднимайся!
Чтобы встать ему понадобилось неимоверное усилие, и он не постеснялся при этом опереться на плечо девушки, так, что у нее ноги едва не подкосились.
- Бежим отсюда! – Повторила она, не отпуская его руку, в другой он по-прежнему сжимал меч.
Дюк посмотрел на не как всегда сверху вниз и проговорил, теперь отбросив условности:
- Девочка, неужели ты не понимаешь, я не могу просто так убежать.
- Можешь! Почему тебе обязательно надо умереть?!
- Это мой долг. Отойди.
- О, господи! – Она не отпускала его. – смотри! Он стоит, он не нападает, мы можем убежать.
Дюк поразился ее смелости. Он стал, закрывая собой принцессу, но она увернулась и опять стала перед ним.
- Ну почему никто не думает обо мне? Ну, что я здесь буду делать?! Брось его! Брось все! Бежим! Бежим, пока он стоит.
Она все еще держала его за руку и тянула в лес. Годефруа еще раз взглянул на паука, спокойно смотревшего на них холодными серыми глазами, и стал медленно отходить в чащу.
Лицо принцессы вспыхнуло: радость. Наконец то! Свершилось.
Паук по-прежнему смотрел на них, сложив на спине крылья. К нему медленно подползал другой, свалившийся с коряги во время боя. И дюку показалось, что он смотрит на него с укором.
На какой-то поляне он свалился без чувств, а принцесса оторвала кусок своего многострадального платья, пытаясь остановить кровь, сочившуюся из раны на его лице, и всё шептала:
- Ты только не умирай! Знаешь, мы выйдем из этого леса и поймаем лошадь. Белую, твою она такая красивая… Очнись! И мы поедем в твой замок. Там я спрячусь, пусть все думают – умерла. Потом забудут. Ты будешь героем. Нет, что я говорю, ты уже давно герой. Ты всегда был таким. Почему я тебя не видела?... Не умирай только. Ты – лучший из лучших. Я буду жить в твоем замке. Я покрашу волосы – меня никто не узнает. Мы поженимся и будем жить долго и счастливо.
Похоже, последние слова он слышал. На губах появилась улыбка.
- В уме ли ты, девочка? Думаешь ли о чем говоришь? Для брака нужна любовь.
- А я люблю тебя! – Её лицо сияло почти детской радостью, она обняла рыцаря, распластавшись на его панцире.
- А как же граф Варлик? – Ему было смешно и жарко.
- Не напоминай о нем. Он – трус и дурак. Он ничего не сделал ради меня, а ты готов был умереть.
- Я служу королю и его роду.
Холодная фраза омрачила ее лицо лишь на минуту.
- Если бы ты служил королю, ты бы оставил меня пауку на съедение. Ты этого не сделал. Значит ты…ты меня любишь!
- О, господи! Конечно люблю. Разве можно тебя не любить. – И говорил он совершенно серьезно.
- Вот! Я тебя тоже! Всем сердцем. Мы поженимся и будем всегда вместе.
- О, девочка, ну что ты говоришь? Тебе шестнадцать, а мне тридцать восемь… И разве можно первой делать предложение?
- Я всегда думала, что тебе двадцать девять, - ее голубые глаза от удивления стали почти круглыми.
Он засмеялся.
- Я думаю это неважно.
………………………………………………………………………………………………………
Через год в Белонии Дюк Годефруа отпраздновал свою свадьбу, совершенно неожиданно для всех. И никто точно не знал, откуда взялась эта маленькая черноволосая девушка, которую Дюк Белонский, лучший рыцарь королевства, отныне стал называть своей супругой.
Глава 6
Метаморфозы
Костер догорал. Огонь , еще четверть часа назад вздымавшийся едва ли не выше деревьев, теперь уменьшился на две трети, и края огромной поляны опять затопила темнота.
Дорэн с некоторых пор ненавидел темноту, особенно дождливую. Слава богам, в эту ночь дождя не было. Но легче от этого ему не стало.
Крылатые пауки умные, если надо, они могут добыть огонь. Правда обычно им это не требуется. Но сегодня был особый случай. О, лучше б этот случай вообще никогда не наступал!
Сегодня утром умер Кользен Ван Брахен – несложившийся пуркмистр славного города Бюрмерга, бывший паук и единственный друг Дорэна Айлена на протяжении долгих и долгих лет. Сейчас Дорэн исполнял его последнюю волю: «Сожги моё тело в первый же день после моей смерти, как только сможешь разжечь костер…». Он не хотел, чтобы первым до его тела добрался старый Марак и использовал его останки в качестве приумножающей к своей силе. Дорэн поклялся выполнить его просьбу. И если бы в этом обличье он умел плакать, он наверное, плакал бы, потому что остался один.
Опять совсем один.
Убедиться в том, что Кользен действительно мертв, было легко – в момент смерти летучие пауки принимают свой первоначальный облик. И Айлен видел этот момент. И никогда он не видел ничего страшнее.
Постепенно, очень медленно, но жутко и необратимо паук менялся. Лишние лапы исчезали, втягиваясь внутрь, тело уменьшалось и вытягивалось, короткие передние лапки становились человеческими руками. Восемь чудовищных глаз сливались в голову человека, сначала гигантскую, потом – нормальных размеров; крылья втягивались; осыпалась чешуя… Зрелище завораживало и ужасало. Это был момент смерти.
Наверное, только теперь Дорэн по-настоящему понял, что все, случившееся с ним – не бред.
………………………………………………………………………………………………………
- Ты действительно этого хочешь?
- Я уже сказала и скажу еще раз – хочу.
Она уже давно знала, что Моррис был гладиатором и неплохо на этом зарабатывал Она была уверена, что сможет тоже. Надо было лишь решиться, перебороть страх перед ареной и скоплением людей. И чтобы кто-нибудь выдвинул ее. Этим «кем-то» должен был стать Моррис, известный как Неснимающий Шлема (иногда – Железная Голова, но первое прозвище ему почему-то больше нравилось).
- Это опасно.
- Я знаю. – В качестве зрителя она уже успела побывать на поединке. – Впрочем, не слишком… К тому же ты прекрасно знаешь, что теперь я бьюсь не хуже тебя.
Он знал, что она дерется лучше. Только себе не хотел признаваться в этом. У девушки определено был талант.
- Зачем тебе это надо?
- Только не говори, что не знаешь. Кажется, это уже известно половине Онера! Мои дела из рук вон плохи. Маркус и Офалия каким-то образом подмяли под себя всю компанию. Я в долгах, как в шелках. Если не расплачусь, то лишусь последнего, что имею – дома в лесу и этой школы. Я не могу этого допустить. Понимаешь, не могу! Я и так кинулась, когда было уже поздно. Слишком поздно. Компанию уже не вернуть… Беда в том, что Эстнах научил меня всего двум вещам – работать честно и фехтовать. Первое не сработало, осталось второе.
Таким образом путь на арену для Никты не был ни трудным, ни долгим. Хорошие рекомендации, хорошее умение, нужда и горячее желание – все это сработало. И почти сразу же пришла слава. Немалую роль при этом сыграла и ее чисто внешняя привлекательность, непривычная для этих игр женственность. Нет, женщины-гладиаторы не были такой уж редкостью, но они обычно принадлежали к двум типам – либо мускулистая тяжеловесная атлетка, этакая «мужебаба», либо тонкая как хлыст, узкобедрая девочка-мальчик-эльф. Никта из Авалора была противоположностью им обоим. Красивые руки, грудь, тонкая талия, рельефный пресс, полные бедра, стройные ноги. Прибавьте к этому длинные светло-русые волосы и серо-зеленые, почти эльфьи глаза и сможете понять половину ее успеха. Другая половина – по крайней мере три разных школы фехтования и ее страсть к красоте, не без некоторой доли позерства.
Через некоторое время она выкупила дом, в очередной раз школу, где уже стала одним из учителей фехтования, расплатилась с долгами и даже получила некоторую прибыль (не сразу, конечно). Но Моррис сказал ей однажды: « «Спорт» может затянуть». И оказался прав: ее «затянуло». Прошла всего пара-тройка лет, а Никта из Авалора стала известной и одной из самых высокооплачиваемых женщин-бойцов. Зэль – самый старший из четырех учителей в ее школе не раз советовал ей остановиться. Но ей нравилось, что хоть чего-то в жизни она смогла добиться. Сама. И сестре незачем ее больше стыдиться. Впрочем, Иоланта никогда ее не стыдилась, просто особенно теплых отношений между ними не сложилось – они были слишком разные: и внешне, и по характеру, и по роду деятельности. Одна- рассудительна, решительная, холоднокровная, самодостаточноя, другая – порывистая, решительность сочетающая с неуверенностью, риск со страхом, красоту и вызов с надеждой на одобрение. Они не виделись уже больше десяти лет, и детский комплекс ненужности Никта так и не изжила. Единственную весть о себе она подала Иоланте в виде посылки с почтовым курьером, в которой лежали старый кошелек (удивительно, что он не потерялся за столь долгое время), полный золотых монет и красивый кинжал, тот, что она когда-то взяла у сестры, когда бежала с Горы Колдунов и новый, подбитый мехом плащ. Иоланта же вообще не сочла нужным ответить Никте. Причины такого поступка так и остались неизвестными. Но это еще более укрепило ее комплекс и нежелание общаться с сестрой.
А между тем сон продолжал ей сниться…
……………………………………………………………………………………………………
Марак умер от злости, когда узнал, что тело Кользена Ван Брахена уничтожено. Причем, умер в прямом смысле. Дело всей его жизни (по крайней мере, ее остатка) сгорело. И у него уже не было сил, чтобы повторить что-либо подобное. Поэтому он умер. Ирна стала единственной полновластной хозяйкой книги и владелицей последнего летучего паука. О, как она желала, чтобы и он умер! Но для этого нужно было время или случай.
Жаль, что нельзя убить его сей же час, собственноручно, или руками тех, кому бы она за это заплатила…
Но Ирна умела ждать. В этом у магов значительное преимущество: они живут дольше. А пока нужно иметь терпение. Ну, а когда звезды подадут знак, она не упустит свой шанс, как старый Марак или маразматик Монтин, она будет готова…
Глава 7
Первая кровь
Никта из Авалора никогда не участвовала в смертельных поединках, даже когда отчаянно нуждалась в деньгах (тогда она предпочитала сокращать расходы). Это происходило отчасти потому, что она считала подобные бои слишком бессмысленными, а отчасти потому, что когда-то дала Моррису клятву не делать этого ( в тот момент у Морриса был приступ нежности, и он заявил, что не хотел бы ее – Никту – потерять (или потерять какую-нибудь часть ее тела), тогда и потребовал поклясться, а клятвы, даже необдуманные, она привыкла выполнять.
Сам же Моррис подобного обещания не давал.
И в один «прекрасный» день это случилось.
А день был действительно прекрасен: летнее солнце, безоблачное аквамариновое небо, запах травы и беззаботный щебет птиц. Нет ничего глупее смерти в такой день, когда все рады, улыбаются, чувствуют и живут.
Замок стоял на крутом берегу реки… Потом туда сбросят его тело, а Никта будет, словно в трансе, нырять туда несколько раз подряд, но так и не найдет; обезображенное, оно всплывет только через неделю ниже по течению… Но всё это будет потом, а пока над зыбкой поверхностью реки звенели цикады, и толпа гостей восторженными криками приветствовала выход на арену своего любимца – Неснимающего шлема. Его противником была Муа из Хемы, на ее счету уже было немало побед.
Смешанный поединок – не редкость среди гладиаторов, в мире, где женщины борются за равные права.
…И стало ясно, что она не уступит. Публика смотрела, разинув рты. И бой был жаркий отнюдь не от того, что так яростно палило солнце.
Боже! Ну почему он не успел парировать? Он, который обычно просто предугадывал удары?! Почему раскрылся в самый неподходящий момент? И почему этот двуручник теперь так нелепо торчит из его спины?
Удар был страшен. Между шеей и правым плечом, наискосок, он почти отрубила ему руку. После такого не выживают. Фонтаном брызнула кровь, Муа издала победный клич.
Моррис еще две секунды стоял, уставившись изумленными глазами из под узких прорезей шлема на свою отрубленную руку. Потом покачнулся и рухнул на песок. Молча.
Следующим криком, прорезавшем тишину прежде, чем ее заглушили вопли восторженных зрителей, был крик Никты. В три прыжка она очутилась на арене. Без доспеха. В руках облегченный полуторный меч.
- Защищайся! Я, Никта из Авалора, вызываю тебя на бой!
Публика онемела. Это было не по правилам: во-первых, у нее нет доспеха; во-вторых, она вышла из амфитеатра; в-третьих, она не зарегистрирована как участник; в-четвертых, слишком неравными казались силы. Но остановить ее никто не посмел. Публика предвкушала интересное зрелище (если, конечно, Муа из Хемы не уложит ее с первого удара своим огромным мечом).
Муа не заставила упрашивать себя долго, с криком она бросилась на такую беззащитную с виду жертву.
Но бой не оказался легким.
Никтой овладела ярость . Ярость трансформировалась в расчет, расчет сливался с жаждой мести.
Жажда мести – в ненависть и злость.
Одних подобные чувства делают слепыми, другим помогают. Никта была из последних.
А потом она поняла, почему Моррис совершил такую фатальную ошибку: всему виной солнце. Ослепительно яркое. И широкий , зеркальный меч Муа.
…Но он должен, должен был предугадать!..
Скоро хемке надоело так играть, она начала уставать. Уставать от сумасшедших, гибких и быстрых движений Никты, которую одним ударом могла бы разрубить пополам. Но почему-то не получалось. Эта девка из Авалора даже ни разу толком не парировала ее удар, все время уходит, уходит. Уже три раза Муа не успела заметить куда и как… А на четвертый…
Меч Никты остался торчать у Муа в шее, там, где между шлемом и кирасой на мгновение остался широкий просвет.
- Мама…,- шепнула Никта, глядя расширенными от ужаса глазами на стекающую по лезвию кровь. За ее спиной шумно хлопнулся о песок тяжелый меч хемки. Нелепо взмахнув руками, Муа повалилась на спину. На ее лице застыло навсегда выражение безмерного удивления, изо рта шла кровь.
Мгновение спустя ее короткие пальцы несколько раз сжались и разжались.
Агония.
Толпа ревела. Им понравилось.
Никта упала на колени рядом с двумя трупами, ее совершенно некрасиво вырвало на золотистый песок.
………………………………………………………………………………………………….
- Повезло.
- Какое там! Она – мастер.
- Да ну, просто повезло. Хемка то ого-го была, еще та штучка! Вон как парня разделала. А эта…
- Эта – Никта из Авалора. Я ее пару раз в других поединках видел. Всегда выигрывает… И рожей тоже ничего.
- И задницей…
- Тьфу на вас! Видали, как она мечом махает? Тьфу! Машет, то есть.
- А по-моему она кое-чем другим машет.
- Хе-хе!
- Да ну вас!
- Ой, чей-то ты краснеешь, как девка на выданье? Небось, тоже засмотрелся…
………………………………………………………………………………………………………
- Ты как думаешь, ей заплатят или нет? Она ведь не регистрировалась.
- А, не важно. Я думаю, заплатят; игра ведь была что надо… Если не считать финала – непростительная слабость.
- Что за выражение «что надо»? Вульгарно как то. Скажи лучше – неплохая.
- Восхитительная! Признаю, мой муж был прав, когда привел меня сюда. Великолепное зрелище! А как натурально! Знаешь, а я поначалу сопротивлялась, думала, будет неинтересно, лучше в театр.
- Чем здесь не театр?
- Вот и я о том же… Увидимся у нас за ужином в пятницу, графиня…
………………………………………………………………………………………………………
Ей действительно заплатили. И даже предложили забрать доспех и оружие побежденной, как предписывают правила. Но она отказалась. Попросила лишь разрешение забрать тело Морриса Железной Головы. Просьба вызвала удивление. Ей отказали. Это не по правилам. Такое правило, как уничтожение тела погибшего в запрещенном поединке гладиатора диктовалось соображениями безопасности; обязанность осуществлять безопасность лежала на плечах устроителей состязания. Безопасность осуществили, выбросив тело в реку.
Это желание, последующие действия Никты, да и весь предыдущий поединок, сложенные вместе почитателями Железной головы и теперь уже самой Никты, образовали сплетню-легенду об их прошлых отношениях. Впрочем, доля правды там была.
Ореол таинственности лег на них обоих.
……………………………………………………………………………………………………..
С тех пор Никта из Авалора не раз участвовала в смертельных поединках. И от вознаграждения больше не отказывалась.
………………………………………………………………………………………………………
Тело Морриса несколько дней спустя выловили жители какой-то деревеньки вниз по течению реки. Его закопали за оградой местного кладбища, там, где хоронят «заложенных» покойников. Но Никта об этом никогда не узнала. В земли барона Фалька она больше никогда не приезжала.
Глава 8
Встреча
За холмами была равнина, абсолютно плоская, до самого горизонта. На равнине лежала ночь, фиолетово-черная, с множеством звезд, щедро разбросанных по куполу неба, и совершенно без луны.
Между равниной и куполом висела башня. В башне было подземелье. Между зубцами башни, на ее крыше, был установлен телескоп. У телескопа стояла женщина в черно-желтом платье. Почти три тысячи ночей подряд она поднималась по каменным ступеням на это место. Она ждала знак. Звезды и судьбы связаны.
Судьбы и судьбы тоже.
Сегодня она дождалась.
………………………………………………………………………………………………………
Если что-нибудь случается, то, конечно, в самый неподходящий момент. Целых четыре дня Никта потеряла практически не вылезая из не очень-то чистого номера в придорожной гостинице. А вообще-то она собиралась на турнир в Гренополе – участие в нем весьма почетно. Платят тоже хорошо. Опаздывать она не собиралась, но теперь, чтобы успеть, необходимо было наверстывать упущенное, двигаясь напрямик через лес по старой дороге. Изначально это не входило в ее планы. Хорошо утоптанная широкая проселочная дорога шла в обход этого леса: три дня в пути – и ты уже в Гренополе. По старой дороге можно было добраться за день. Когда-то давно. Теперь через этот лес предпочитали не хаживать. Лес назывался Зловещим.
Говорят, в нем обитали ужасные крылатые пауки гигантских размеров. Мало кто из отправившихся туда возвращался живым. Впрочем, желающих с ними встречаться тоже было не много. Но у Никты из Авалора не было другого выхода.
Она выехала рано утром, предварительно подробно расспросив обо всем хозяина гостиницы. Тот воззрился на нее как на сумасшедшую и из искренних побуждений попытался отговорить от столь опасного предприятия. Но блестящая тирада не принесла должного результата. Единственное, что ему удалось сделать – это уговорить ее надеть доспех и не снимать его, пока она не выберется из леса. Никта хотела ограничиться только тонкой кольчугой (ужасно дорогая вещица – произведение мастеров востока), но трактирщик заставил ее «упаковаться» полностью: и кираса, и наплечники и поножи.
Наконец, расплатившись, Никта покинула заботливого хозяина. И тогда и потом она не могла понять, что заставило ее подчиниться этим настойчивым просьбам. Но впоследствии она была благодарна за это.( Хотя сначала, как только трактир скрылся из виду, она сняла с себя шлем и приторочила его к седлу, так как ехать в нем было душно.)
Всю дорогу она чувствовала себя несколько глуповато: путешествовать в полном боевом доспехе ей еще не выдавалось. И теперь, хотя доспех был ее, он чувствовала себя в чужой шкуре, этаким странствующим рыцарем. Это сравнение вызывало у нее нездоровый смех. Нездоровый потому, что дорога через лес к такому не располагала. Места были какие-то мрачные, недобрые. За несколько лет хорошо наезженный путь зарос почти целиком. В голову приходили нехорошие мысли о том, что такими темпами она за день вряд ли доберется до окраин Гренополя. Лес был густым, дремучим, влажно-холодным и , казалось, бесконечным. В нем с легкостью можно было не то, что заблудиться, просто раствориться, пропасть. И, главное, искать никто не кинется. Идеальное место для отшельника. Или для разбойника.
Слушай, почему здесь так тихо?
И темно.
Своды деревьев смыкались где-то над головой, не оставляя прохода лучам солнца.
…Где-то это уже было…
Вот только где?
Великие боги, неужели во сне?!
Нет. Не может быть.
Потом ей показалось, что за ней следят. Сначала она попыталась отбросить и эту мысль, приписав ее разыгравшемуся воображению, что неудивительно в таком месте. Но это не сработало. Ощущение было таким сильным, что она невольно оглянулась. И никого не увидела: «Логично. Этого следовало ожидать. Ну, кто еще может здесь быть…». Довести мысль до логического завершения сама она не успела, потому что, развернувшись обратно, столкнулась с ответом.
Лошадь внезапно заупрямилась, отказываясь идти, испуганно фыркнула и тряхнула гривой. Никта в изумлении уставилась прямо перед собой. Потом медленно вытащила меч.
- Вперед! – Лошадь с видимой неохотой подчинилась приказу хозяйки.
Шагах в десяти-пятнадцати от них, прямо посреди старой дороги стояло мохнато-чешуйчатое восьмиглазое чудовище размером с телегу, груженную сеном. За спиной у него поблескивали сложенные прозрачные крылья.
Все равно догонит: бессмысленно убегать. А сражаться? Может, менее бессмысленно. Может, маленький шанс все-таки есть… «Настраиваясь на бой, никогда заранее не думай о проигрыше…» Я всё помню, Моррис. Всё!
Черт с тобой, мерзкая тварь! Ты все равно уберешься с моей дороги!
Уверенность не исчезла даже когда обнаружилось, что его панцирь гораздо крепче, чем она ожидала.
Что ж , надо найти место, где он наиболее уязвим. Где?
Удар.
Ну, так значит здесь! … А так?
Как тебе это?
Чудовище , наверное, усмехнулось в ответ: «А тебе как?» И достало ее своей колючей лапой по защищенной доспехом спине. Вот когда она возблагодарила трактирщика за заботу. Теперь на панцире будет вмятина, а на спине здоровенный синяк. Но в седле она удержалась. Каким-то чудом. Уклонилась и нанесла еще удар. И нашла его слабое место – маленькие передние руки под челюстями. Здесь броня была гораздо мягче. Вообще-то ей хотелось срубить ему крылья, такие светящиеся, радужные, божественно-красивые. Или пронзить сердце. Оно , наверное, холодное и злое и из него потечет зеленая кровь. Но до этого было не достать.
Паук отбивался довольно слабо, будто его застали врасплох или на него нашла какая-то оторопь.
Теперь же, когда она была так близко, почти под ним, и остервенело рубила ему правую переднюю клешню-руку, ему стало вообще неудобно ее достать. Его членистые ноги путались, пружинили, он топтался на месте и не мог взлететь из-за низко нависших веток.
Может, ему было больно?
Пару раз она даже достала его прозрачные крылья. И на секунду ей показалось, что его глаза глядят обижено. Но ею овладел азарт. Азарт охотника: «Не будет больше поедать несчастных принцесс и пугать местное население. Интересно, мне кто-нибудь за это заплатит? Или хотя бы выразит благодарность? .. Ох! Тварь! Попал! Рано радуюсь.» В отместку удар и еще.
А потом маленькая передняя лапа отвалилась.
У него была красная кровь. Совсем как человеческая.
Паук попятился. Вздрогнул. Его оставшиеся лапы путались, одно крыло безвольно волочилось.
Четыре пары обиженных серых глаз.
Ему было больно.
Он вздрогнул еще раз и упал. А затем произошло что-то невероятное: тело паука стало уменьшаться. И меняться, превращаясь в человека.
…В детстве она очень любила сказку про красавицу и чудовище…
Это было ужасно.
- И-о-л-а-н-т-а-а!!!
Колдовство! Кругом колдовство! Я не хотела…
Никта спрыгнула с лошади, выбросила меч, подбежала к человеку… И наступила на что-то, укрытое в траве. Ей почему-то не хотелось опускать глаза, чтобы разглядеть это… Что-то оказалось рукаою. Человеческой, с длинными аристократическими пальцами, последним движеньем вцепившимися в нефритовую траву. Рука была отрублена выше локтя.
Никта упала на колени. Она дорого отдала бы, чтобы вернуть всё это обратно – в сон.
Под заросшим мхом столетним дубом внезапно материализовалась фигура женщины в длинном бордовом платье. У нее были платиновые волосы, на лице отражалось некоторое недовольство, будто ее не вовремя оторвали от какого-то другого дела. Впрочем, именно так оно и было.
- Что, пытаешься приставить это обратно? – С насмешкой произнесла она, глядя на коленопреклоненную сестру, сжимающую в руках окровавленный обрубок руки.
- Да, хочу. – Без удивления и обычной язвительности ответила Никта. – Иоланта, помоги.
В зеленых эльфьих глазах была мольба.
- Но что?
- Я знаю, ты можешь.
- Я не всемогуща. Оживлять мертвых – не мое призвание. Попроси некроманта. – Она издевалась.
_ Он не мертв. Еще. Пока… Ты же видишь, он умирает… Ты же знаешь, я все сделаю для тебя. В любой момент, если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь.
- Такого я от тебя не потребую. – Она сделала ударение на первом слове, еще раз окинув многозначительным взглядом происходящее.
- Я знаю, ты можешь. Это не невозможно… Он же умирает. Я не хочу… Пожалуйста, помоги. Скорее…
- Ладно. – Решившись в полсекунды, она вытянула руки ладонями вперед, закрыла глаза. На кончиках пальцев опять заиграли фиолетовые огоньки. – Отойди, ты мне мешаешь.
Глаза она не открывала. Никта чувствовала как воздух в лесу начинает густеть. Тело человека окуталось туманом, лежавшая рядом рука – тоже. Искры на пальцах Иоланты стали трещать и тускнеть, ее лоб покрылся испариной.
Два тумана соединились.
- Стань, стань со мной рядом, - прошептала сквозь стиснутые зубы колдунья. – Мне без тебя не справиться.
Никта послушно подошла.
- Коснись меня. – Шепот был едва различим.
Никта дотронулась до ее плеча и ее вдруг будто обдало огнем, ударило молнией, подбросило вверх и разбило о землю.
- Ах-х…
Она приказала себе стоять. Откуда-то изнутри бралась неведомая сила.
- Раз, два, три…
Сила росла.
- Пять, семь…десять…
Росла, росла, сочилась сквозь пальцы, наполняла пространство, щипала кожу, терзала тело и уходила.
- Двенадцать.
Она не знала, зачем считает.
Сила уходила медленно, но неотвратимо. Иоланту начинала бить дрожь. У Никты ком подкатил к горлу, мозг заполнил колючий зеленый туман, перед глазами заплясали желто-красные искры…
Всё.
Она рухнула в какую-то темноту. Пропала и растворилась в ней.
………………………………………………………………………………………………………
Лежать так было хорошо. Немного густо и, кажется, пыльно, но хорошо. Никто тебя не трогает, ты никому ничего не должен, никто ничего не должен тебе. Замечательно… Конечно, когда-нибудь это должно закончиться, но об этом лучше не думать. Такое замечательное состояние придавленной свободы, когда ничего не надо делать и ни о чем не надо думать. Будто тебя прихлопнули крышкой в деревянном гробу, старом, пустом и пыльном, но в склепе почему-то тепло. И нет запаха. И нет вкуса, и нет тесноты. Все просто замечательно. Долгожданный отдых и покой.
Я хочу, чтобы это длилось вечно.
Пока я не отдохну.
Вечность в гробу. Заживо. Звучит как проклятие. Но иногда это просто необходимо.
Я хочу спать.
……………………………………………………………………………………………………..
Сна она больше не видела. Хватило реальности. С какой-то болезненной четкостью в ее мозгу отпечатались все события последнего дня. И капли крови и еще не успевшая раствориться роса жемчужинами застывали на листьях и в паутине.
Она не помнила только как оказалась в этой комнате, в этой постели и сколько часов 9или дней?) прошло с момента ее падения в пустоту.
И где Иоланта?
И где Он?
И закрыта ли с той стороны тяжелым засовом эта почерневшая от времени дверь?
Кровать была старинной, с изъеденным молью балдахином когда-то зеленого цвета. В камине – столетняя зола, на стенах – потрепанные гобелены, сюжет обычен: вот рыцарь собрался воевать, вот дракон, вот замок, вот девица…
Неужели она в каком-то замке? Нет: слишком широкие окна. Замок предполагает бойницы. Да и деревья слишком близко. Это охотничий дом. «Домик» какого-нибудь герцога. Почему-то заброшенный… Ах, да! Лес то Проклятый. Потому и дом заброшен. К досаде прошлого владельца. Даже вещи вынести не успели. Подсвечники на столе позолоченные. Даже не потускнели. А в них заплывшие желтые свечи. Старые.
И крыша протекает в дождь. А от ветра по грязному окну стучат ветки. Удивительно, как стекло еще не разбилось. Впрочем, раньше их делали не такими тонкими, как сейчас.
Здесь как-то грустно. Еще более одиноко, чем в ее собственном Лесном доме.
Кстати, там тоже кровать под зеленым балдахином. Только более чистым даже почти новым. Бархатным.
Нет, надо всё-таки проверить, закрыта ли снаружи эта дверь!
Она встала с кровати в рубашке и штанах, окончательно запыленных. Влезла в свои сапоги, подошла к серебристой груде в углу – ее небрежно сваленному доспеху – вытащила оттуда меч. Он показался ей тяжелым. Голова слегка кружилась – последствия постмагического шока. Хорошо еще, что отделалась только этим!
Дверь оказалась незапертой. Она выходила на ограниченную резными перилами галерею, идущую по периметру стены. Справа – лестница, ведущая вниз. Здесь всего два этажа. От каждой стены – по двери. Интересная планировка, не замысловатая. Дом не такой уж большой, но и не маленький.
Она пошла налево. Первая комната оказалась пустой. Пыльной и увешанной трофеями – кабаньими и лосиными головами, рогами, шкурами, рогатинами и копьями. Этакий зал охотничьей славы, несколько потускневший от времени. Она закрыла дверь.
Следующая комната оказалась спальней. Более темной, чем ее, и не пустой. В гробовой тишине она слышала его дыхание.
Окна были увиты хмелем, одно стекло давно треснуло, сквозь него налетела сухая листва, устлавшая подоконник.
Ноги бесшумно ступали по покрытой пылью медвежьей шкуре. Возле кровати она опустилась на колени, положив рядом меч. Зачем она всегда его с собой таскает? Выкинуть бы и уйти! В никуда. Некуда… Это так ужасно, быть Никем. Не приносить ни добра, ни пользы, ни какого-либо особенно губительного зла. Нет, почему же, причинять зло она умеет, ведь что есть чужая кровь, если не зло? И своя тоже – не добро. И ничего после нее в мире не останется – ни хорошего, ни плохого. В лучшем случае – тень воспоминаний. И то не на долго. В худшем – абсолютно ничего. . . Второй вариант более вероятен…
Она по-прежнему не хотела заглядывать человеку в лицо. Не могла. Не имела права. Боялась.
И посмотрела. Он сам к ней повернулся. Во сне. Его глаза были закрыты. Лицо белое. Лицо мертвеца. Пепельно-русые волосы спадали на влажный лоб. Высокие скулы, прямой нос, от носа к губам – две глубокие морщины, губы плотно сжаты. Черты лица тонкие, будто вырезанные. В белом мраморе. На надгробии. Да, он красив, но как-то странно, будто красоту аристократа что-то нарушило и исказило. Когда-то давно. Лишили слащавости и праздности? Изменили линию рта…
Откуда она это взяла? В конце концов, он был пауком, это они могли что-то не доделать. Как это дико звучит: не доделать, словно не убрать детские игрушки перед обедом. Так просто убить и снова вернуть к жизни? Сотворить и уничтожить? Так ли просто? Никта посмотрела на свое отражение в мутном зеркале напротив кровати: грязные длинные волосы, усталые глаза, лицо почти серое, распахнутая на груди когда-то белая рубашка. И все плывет и кружится…. Пожалуй, не так уж и просто. И мало кому удается. Особенно выжить.
Грудь и правое плечо человека были перебинтованы. Дышал он ровно.
Неужели им удалось? … Вернее, Иоланте, ее вклада тут мало.
Никта опять опустила глаза, посмотрела на меч: да, у нее талант разрушать, а не строить. Она грустно усмехнулась. Вздохнула и встала с колен. Еще раз взглянула на человека.
- Прости. Прости меня.
Отвернулась и направилась к выходу.
У двери стояла сестра.
- Надо же, как трогательно! А теперь поцелуй своего принца. В детстве тебе всегда нравилась сказка о Спящей Красавице.
- О Красавице и Чудовище, - поправила Никта. – Доброе утро, Иоланта.
И, сделав два шага ей на встречу, упала в обморок.
«Е-единорог! Наверное я перестаралась», - подумала Иоланта, разглядывая распростертое тело Никты.
Да, она не раздумывая пришла на зов сестры. Потому что это их обоюдный долг – помогать друг другу. Она даже помогла. Даже удачно (кто бы мог подумать, что у девочки такой потенциал!). Но теперь, чтобы скорее восстановиться, она, не сильно смущаясь, заимствовала часть жизненной силы у Никты. Маги иногда могут позволить себе такое в отношении «простых смертных», обычно связанных с ними. Конечно, это было не честно. Напоминало вампиризм. Но, в конце концов, кому нужен был этот недобитый красавчик!?
И теперь позывы совести разыгрались сильней.
«Ладно, больше не буду. Честное слово», - заверила себя Иоланта, движением руки переместила Никту в постель и отправилась вниз, на кухню, готовить травяной чай.
Ее силы теперь были почти восстановлены.
………………………………………………………………………………………………………
Его сознание летало где-то по комнате совершенно отдельно от тела и пока не могло вернуться обратно. Оно видело его, спящего на кровати, оно еще не чувствовало, как ужасно болит правая рука, но оно уже знало, что теперь будет человеком… Если на протяжении девяти дней не появится тот, кому нужно его тело… Сознание не могло уйти из этой комнаты, оно все помнило и хотело знать больше.
Сознание хотело жить человеком и было благодарно этой странной девушке с эльфьими глазами, поднявшей на него меч. Когда она убивала его, он был почти согласен. На дне ее души он видел такое же одиночество. Ему надоело быть пауком уже давно.
Когда она хотела вернуть ему жизнь, он не верил. Он был рад уже тому, что перед смертью вновь ощущает себя человеком…
И почему сознание не может сейчас сказать ей, как он благодарен?! Боги, почему она считает себя виноватой? Почему у нее такое лицо? Зачем она страдает за то, что на самом деле есть благо?
О, как трудно было заставить себя повернуться. Но он смог.
Боги! Почему она просит прощения? Это же смешно – извиняться за подаренную жизнь. Даже больше, чем жизнь - за избавление.
Ты только не уходи, пожалуйста.
Что?! Как?
Ее душа была свечкой. Свечка смогла зажечь костер. Теперь на нее подули, а другие свечки горят.
Почему я не могу покинуть этой комнаты?
Пожалуйста, не дайте ей потухнуть!
Глава 9
Пересечение путей
Она попала на место так быстро, как только могла: в течение суток. За пять минут до начала следующего дня.
Место смерти было пусто.
- Где тело?!! Где?!!
Было эхо и уханье совы. Лес задёргался, но промолчал.
Они были связаны, как творец и творение. Поэтому она всегда знала, где он, пока он был пауком. Теперь от него осталось человеческое тело. Его не могли уничтожить, она бы почувствовала.
Может, он жив? Нет… Какая разница! Еще восемь дней между ними будет связь Творца и Творенья. Правда, уже не такая сильная. Но она его найдет.
- Норэн д Айле! Слышишь, ты – мой!! Я не полоумный Марак, я не упущу свой шанс.
Искать одной и ночью в лесу было бесполезно. Она переместилась снова, в дом, который снимала в ближайшем городе – Гренополе – для своей здешней пятерки всадников. Пятерка сменялась каждые полгода. Она исправно им платила, они пропивали и проигрывали в карты полученные деньги, радуясь ненапряжной службе и с опаской ожидая, когда их позовут в Лес. За прошлые годы их услуги еще ни разу не понадобились.
До сегодняшнего дня.
………………………………………………………………………………………………………
Желание уйти отсюда боролось с таким же сильным желанием остаться... Вдалеке слышался шум ручья…
Она собрала вещи, вывела лошадь и пошла в сторону звука.
Ручей оказался большим. Скорее даже маленькой быстрой речкой, правда глубина в ее середине едва доходила Никте до груди. Вода была холодная и прозрачная, упавшие листья течение сносило в тихий пруд. Тот самый пруд с кувшинками, глубокий и темный, который так долго снился ей по ночам. В кошмарах.
Но вода ручья дышала свежестью, этой свежестью наполнилось и ее тело. А еще – удовольствием и легкостью. Она вышла из воды необыкновенно бодрой, отжала волосы, достала из сумки сменную рубаху. Батистовую. Этот материал нравился ей даже больше шелка. А потом принялась чистить кое-где слегка заржавший доспех. Песком, как кухарка чистит старую кастрюлю. Это сравнение заставило ее улыбнуться. Тем более, что все необходимое для этих целей лежало тут же, в большой дорожной сумке из коричневой замши, там же где рубаха, гребень и кое-что еще.
Через некоторое время кираса, шлем, поножи – всё заблистало, как новое, настолько приятно, что захотелось одеть. Она не стала противиться желанию.
А потом вдруг поняла, что исчезать вот так сразу нечестно. Бросать сестру, так много для нее сделавшую и Человека, беспомощного и покинутого, перед которым она виновата, с которым нужно было поговорить, извиниться, объяснить и узнать.
Не говоря уже о том, что уходить не попрощавшись – невежливо.
Она повернула лошадь обратно, к охотничьему дому.
……………………………………………………………………………………………………..
Внезапное появление в их логове госпожи Ирны той же ночью мгновенно отрезвило всю пятерку. Колдунья была явно не в духе.
- Что, не ждали?
Ее действительно не ждали. Видно было по испито-испуганным лицам.
- А надо было! – Ее глаза пылали огнем. – Я вам не за пьянство плачу!
К ногам громилы в черной бригантине упал тугой кошелек, он вожделенно уставился на него, перестав удивляться.
- Наймешь к утру десяток людей и отправишься с ними в лес, в сторону пещер. Немедленно. Ищите тело человека. Мертвое голое тело в этом лесу. Это должен быть мужчина. Найдете – укажешь перстнем. Надеюсь, ты не пропил мой перстень? Вижу, что не пропил. Хорошо… Так вот, когда укажешь, услышишь мои дальнейшие приказания. Ступай.
Черная бригантина кивнул, подобрал с пола кошелек, развернулся и вышел. Они все знали, кому служили, знали, как надо выполнять.
- Ты! – Она посмотрела на длинного узколицего человека в чёрно-жёлтом юкке поверх кольчуги, вооруженного фальшионом. – Держи!
Он поймал кошелек на лету.
- Наймешь пять человек. Пойдешь с ними к хижине лесника. Задание то же. Перчатки сними, я буду наблюдать. Приступай, свободен.
Длинный , поклонившись, вышел.
Карту леса им было приказано заучить наизусть, как только они приступили здесь к службе. Правда, идти в этот лес мало кому хотелось и почти каждый в тайне надеялся, что его минует чаша сия. Но все же эти пятеро за время своего пребывания здесь были хотя бы морально готовы к возможному походу, но найти еще желающих за несколько часов даже за золото было не так то легко.
Но приказы не обсуждаются.
Они выполняются с большей или меньшей степенью точности. Здесь точность спотыкалась о суеверие, время и величину леса.
- Ты наберешь еще пятерых и пойдешь вдоль реки, а ты – еще пять и по старой дороге. Ясно?
Еще двое поклонились и вышли, прихватив деньги.
- А ты, - обратилась она к последнему наемнику, лицо которого перепахала целая дюжина шрамов, - приведи ко мне еще троих понадежнее. С лошадьми (одну – для меня). Завтра со мною идете к дому герцога Жю. Это всё.
Солдат кивнул и отправился выполнять приказания. Ирна прилегла отдохнуть, но знала – заснуть не сможет.
……………………………………………………………………………………………………..
Никта поняла, что ее появление как нельзя кстати, увидев, как в сонме осколков из окна второго этажа охотничьего дома герцога Жю вылетела ее сестра. Спиной вперед, нелепо растопырив руки.
И падает вниз под звон стекла.
Она пришпорила лошадь и на скаку вытащила меч, нагнулась, оказавшись у входа, и одним четким ударом сбила стоящего на крыльце человека. Он даже не успел вынуть свой палаш, настолько неожиданным было ее появление из-за ближайших елей. К тому же он был слишком занят наблюдением падающего тела колдуньи, вместо того, чтобы как полагается выполнять долг стражника. Эта нерадивость его и сгубила.
К перилам было привязано четыре лошади. Отлично. Значит теперь гостей только трое. И один из них – маг и весьма сильный, раз посмел так обращаться с Иолантой. Впрочем, та успела оправиться от вынужденного полета. По крайней мере уже стояла, опираясь рукой о стену, на лице и шее алело несколько царапин. Никта знала – пара-тройка минут и Иоланта соберется с силами – не так-то просто с ней совладать. Но ей нужны эти две минуты, а там наверху – беспомощный человек.
Никта спрыгнула с лошади и бросилась в дом, вверх по лестнице. Здесь ее уже ждали. Правда меч нападавшего был короче на две пяди и ему не помогло даже то, что он стоял на несколько ступеней выше: хрипя, он покатился вниз, Никта, сжимая окровавленный меч, отступила к перилам, освобождая ему дорогу.
На втором этаже в щепки разлетались одна за другой дубовые двери. Вообще-то, их можно было просто открыть.
В окне появилась зависшая в воздухе Иоланта. Выглядела старшая сестра весьма эффектно: развевающиеся длинные волосы, на лбу и щеке – тонкой полоской кровь, мягкие складки платья плавно овивают все изгибы идеально-женственного тела... Выхватив из ниоткуда мерцающий зеленый шар, она запустила им в стоящую напротив черно-желтую, словно шахматную фигуру. Выпростав белоснежные руки из-под плаща, фигура сделала ими крест, зеленый шар ударился о него, мгновенно отскочил назад и разлетелся о вскрикнувшую Иоланту. От удара ее опять вынесло в то же окно, бордовое платье ушуршало вниз. И в это самое мгновение меч Никты впился колдунье в бок. Она не ждала. Она была уже так близко… желто-карие глаза излучали ненависть. Ненависть к этому рыцарю в сияющих латах. Из алых губ колдуньи вырвался стон… И она исчезла.
У самой шеи Никты вдруг прожужжала стрела и сзади с мычанием покатился вниз коренастый наемник в кожаном доспехе с испещренным шрамами лицом. Его руки выпустили боевой топор. Если бы удар достиг цели, шлем бы ее не спас. Никта повернулась в ту сторону, откуда вылетела стрела.
В проеме двери, освещенный золотистым светом, стоял человек в старомодном зеленом костюме. В левой руке он держал арбалет.
Никта подумала, что это видение, сняла шлем и тряхнула головой. Видение не исчезло, оно лишь прислонилось спиной к дверному косяку и опустило арбалет.
Они смотрели друг на друга еще некоторое время – Никта с удивлением, он – с полуулыбкой, но оба оценивающе. И с долей восхищения.
- У тебя на мече кровь.
- Кто ты?
- Как тебя зовут?
- Да, может засохнуть…
- Это герб герцога Жю…
- Немного пыльно…
- В оружейной много всего…
- Стоп! Надо перестать говорить одновременно…. Эй-эй-эй! Что с тобой? – Она в два прыжка оказалось рядом и обеими руками прижала его обратно к стене.
- Очевидно, закон земного притяжения, - пояснил он, глядя ей в глаза. У него глаза были серые. – Ты не представляешь, как это ужасно, когда тебя будят криком: «Где тело?!!». И ты знаешь, что это говорят о тебе.
У Никты тоже мысли слегка путались.
- И не представляла, что во мне столько злости… - Раздалось снизу недовольное ворчание Иоланты, которая медленно поднималась вверх по лестнице, крепко цепляясь за перила и смотря себе под ноги. – И что она такая зеленая… целый шар!... И хорошо, хоть моя, а то если бы ее… Но всё-таки разбилась. Значит , добра все же больше… Но, судя по всему – ненамного, раз мне сейчас так де… О!
Она застыла, добравшись до второго этажа.
- Милый костюмчик. Это ведь герб герцога Жю?
- В шкафу лежал.
- Никта, может быть ты нас познакомишь?
- Э-э…
- Дорэн Айлен, к вашим услугам, сударыня, - он отвесил ей изящный поклон. Не без тени иронии.
- А голова не кружится? – В тон поинтересовалась Иоланта.
- Почти.
- Иоланта ди Шейраль…
- Я могу уйти прежде, чем вы рассыплетесь в комплиментах окончательно. – Ледяным голосом произнесла Никта.
- Ну, конечно, можешь, - обернулась к ней сестра, поправляя роскошные волосы.
«Больше поможет пара пластырей на лоб», - хмуро подумала Никта, а вслух произнесла всё тем же тоном:
- Благодарю покорно.
Ей вдруг стало невыносимо противно и слегка (или не слегка) обидно. Она развернулась и направилась к лестнице.
Дорэн Айлен с шумом уронил на пол арбалет.
- Может хватит? Маскарада… И можно, я сяду, в последнее время мне как то не очень хорошо.
«Растяпы мы и неумехи», - подумала Никта и пошла назад.
- Да, пожалуй. – Согласилась Иоланта.
Дорэн опустился в кресло, подняв тучи пыли:
- Может, мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?
- Или ты нам. – Иоланта села на кровать.
Никта отошла к окну и стала расстегивать пряжки доспеха:
- Я жду.
- А, вы, между прочим, еще не представились, сударыня.
Никта оторвала взгляд от пряжек и перевела глаза на изволящего насмешничать (или просто хорошо воспитанного) человека:
-Никта из Авалора…сударь. Мне показалось, сестра упомянула мое имя в разговоре. – Она стянула с себя кирасу и поставила в угол. Оставшись в тонкой кольчуге , села на широкий подоконник и занялась поножами.
- Так вы сёстры?
- Да. – Произнесла Иоланта, как показалось Никте, с неохотой. – Перейдем к делу, сударь.
- Можно просто – Дорэн.
- Хорошо, Дорэн.
- Мне кажется, кто-то предлагал прекратить маскарад, - напомнила Никта, избавляясь от поножей.
- Именно. Итак, зачем сюда заявилась Ирна Шем и во весь голос требовала какое-то тело? Полагаю, ваше…
- Так это была Ирна Шем?
Теперь сидящий перед ними человек уже не улыбался, даже вымучено. Никта заметила, что он слегка вздрогнул, хотя, возможно, ей показалось.
_ Можно подумать, вы не знаете.
- Представьте себе, нет.
- И это имя вам ничего не говорит?
- Только то, что она - колдунья.
- Ага, конечно. – голос Иоланты выражал презрительное недоверие. – И вы не подозреваете, почему она домогалась вашего тела?
- Почему же? Здесь я вполне могу догадаться… Вы читали когда-нибудь «Ошибку и покаяние. Или жизнь крылатого паука»?
Никта наблюдала внимательно: теперь вздрогнули только уголки его губ.
Но Иоланта, похоже, не поняла.
- С какой то радости?
- Но вы же – волшебница.
- Это не значит, что я читала все книги библиотеки Всемирного Общества Волшебников. Почему вы, сударь, пытаетесь уйти от темы?
Глаза Дорэна стали почти квадратными от удивления.
- Иола, он не уходит. Это имеет прямое отношение… Когда ты пришла, ты уже не видела. Он был пауком. Крылатым.
Пальцы Айлена впились в подлокотники резного кресла. Пальцы левой руки, правая не двигалась.
Никта вновь испытала чувство вины. И отвела глаза.
- что?! Почему ты мне не сказала?
- А ты спрашивала? Да и не успела я в общем то.
- Да-а…
- Вы не читали этой книги? – Устало проговорил Дорэн. – Что ж, прекрасно, я – тоже. Но знаю ее содержание близко к тексту… На две трети. Большей частью по практическим занятиям.
Он говорил с горькой усмешкой, но так, что Никте захотелось стать маленькой-маленькой и незаметной.
- Ну, прости, прости, я не хотела! Будь проклят этот день!
- Не говорит так! – Их глаза встретились. – Ты даже не представляешь, какое благодеяние ты для меня сделала.
- Благодеяние для тебя сделала Иоланта. Я же тебя чуть не убила. – Безжалостно отрезала Никта. Она не собиралась искать себе оправданий. И напрасно.
-В этом «чуть» заключается весь смысл. Это «чуть» нужно было Ирне, чтобы десятикратно увеличить свою силу. Это «чуть» дало мне возможность вновь ощутить себя человеком, это помогло Иоланте практически оживить меня!
- Стыдно признать, но в этом я тоже без нее бы не справилась. – Сказала Иоланта. – Ну, что, детка, мы излечили твой комплекс неполноценности?
- Наполовину. Он на самом деле глубже, чем кажется.
- Встает вопрос о том, кто кому должен говорить «спасибо».
- Давайте отложим слова благодарности на потом.
- Сколько времени прошло с тех пор … как произошел инцидент? – Вдруг спросил Айлен.
- Это может знать только Иоланта.
- Э-э…не совсем. Дня три или четыре, дело в том, что поначалу у меня тоже была … дезориентация.
- Это значит, что у Ирны есть еще пять или шесть дней, чтобы до меня добраться.
- Зачем?
- Разве тебе не хотелось бы в десять раз увеличить свои магические способности? По истечении девяти дней я в этих целях буду для нее бесполезен.
- Маги – тоже люди. – Сказала Никта. – Они тоже могут умереть от простого меяа. Другое дело, что у них больше возможностей до себя этот меч не допустить. У Ирны серьезная рана в боку. Ей придется немало потрудиться, чтобы ее залечить. А потом – чтобы восстановить силы. Даже моих слабых познаний в колдовстве хватит на то, чтобы констатировать: за пять-шесть дней ей это сделать не удастся. Даже за месяц.
- Это радует.
- И что теперь?
- Теперь мне хочется уйти отсюда. – Призналась Никта. – Я не люблю ночевать с трупами.
- Мне тоже хочется уйти, - добавила Иоланта, - но этот денек вымотал меня основательно. И мне понадобится как минимум неделя для восстановительного процесса. И первую пару ночей я готова провести даже в соседстве с трупами.
- Ну уж нет, - возразила Никта. – Там внизу четыре лошади, не считая моей. Можно ехать хоть сейчас.
- Вообще-то трупы можно закопать. – Подал голос Дорэн Айлен.
- Лучше лошади. – Возразила Иоланта. Потом, подумав, добавила:
- К тому же сюда в любой момент могут нагрянуть прихвостни Ирны. Что-то мне не верится, что она собралась в лес при таком небольшом эскорте.
И они покинули это место, забрав с собой всех лошадей.
Чтобы никогда больше не вернуться.
Конец первой части
………………………………………………………………………………………………………
Стрюкова Н. А.
1999 (?) – 2001 (?) гг.
Редактировано в 2006 г.
Иллюстрации автора:
Графика -2000-2001 гг.,
фото -2006 г.
ХРОНИКИ НИКТЫ ИЗ АВАЛОРА
ЧАСТЬ 2
ГЕРБ
Глава 10
Скверный характер
Дорэн вывел их к окраинам Гренополя паучьей тропой. Им повезло, они ни разу не столкнулись ни с одним из отрядов Ирны Шем, хотя и ехали очень медленно. Дорэн совершенно без сожаления покидал эти места, не позволяя себе лишних мыслей и не оглядываясь. Его слегка удивляло то, насколько быстро он освоился в своем новом (вернее – старом) теле, как будто долгие восемь лет его паучьего существования – всего лишь сон. А может это и вправду был сон? Вернее, кошмар. Нет. К сожалению, нет. Иначе, что он здесь делает и почему так хорошо знает этот лес?
Деревья закончились на краю обрыва. Вдалеке виднелись возделанные поля и белые стены Гренополя.
- Ну, и как мы спустимся?
- Об этом я как-то не подумал. – Смутился Дорэн. Для паука-него это трудностей не представляло, он здесь пользовался крыльями. – Да… Мыслить по-человечески, похоже, придется учиться заново.
Они пошли вдоль обрыва, в тени деревьев, выискивая место, где можно было спуститься. Такое место нашлось нескоро, и Иоланте представилась благоприятная возможность неблагопристойно отозваться о мыслительных способностях Дорэна Айлена. Он выслушивал тираду долго и терпеливо, пока Иоланте самой не надоело.
- Если мы не спустимся прямо сейчас, в город до темна не успеем. – Произнесла Никта, глянув на клонящееся к закату солнце.
- А кто тебе мешает спускаться? Прыгай! – Съёрничала Иоланта. – Лично мне всё это надоело окончательно. Вы – как хотите, а я – остаюсь. Я буду ночевать прямо здесь. Под этими деревьями. Всё.
С этими словами она и вправду слезла с лошади.
- Кажется, нам дают понять, что необходим привал. – Будто ни к кому не обращаясь, молвила Никта. – Ладно. Но давай не здесь. Или тебе приятны эти колючки? Еще было бы желательно, чтобы огонь костра никто не заметил. Я бы зашла чуть глубже.
- Чуть дальше! Чуть глубже! Как мне это надоело! И ты мне надоела! Я, между прочим, сейчас должна быть на приеме в честь Дня Основания Всемирного Общества. Ты представляешь, что это такое? Ты представляешь, как это важно?
- Как это красиво, как это великолепно, как грандиозно-монументально!.. Нет , не представляю. Мне жал, что пришлось оторвать тебя от столь занимательного и важного занятия. Честное слово, жаль. Спасибо за помощь. В Гренополе есть филиал вашего Общества. Они телепортируют тебя на твой праздник. Ты будешь там уже завтра… Ты же сама знаешь. В Гренополе наши пути опять разойдутся. И я больше ни о чём тебя не попрошу.
Это было сказано спокойным немного грустным, но вполне решительным, слегка виноватым и усталым тоном.
– Договорились?
- Не волнуйся. Я просто устала.
Всё это время Дорэн просто молчал, наблюдая. А потом вдруг свалился с лошади.
- Кажется, нам всё-таки придётся заночевать в этом терновнике. – Констатировала Никта. Иоланта уселась на траву.
- У него обморок. Иола, почему мы с тобой такие неумехи?
Иоланта посмотрела на неё, потом на него.
- Да всё нормально, это пройдёт. Через пару месяцев он даже правой рукой овладеет почти полностью.
- Полностью или почти? – Хмуро посмотрела Никта.
- Полностью – через полгода. Тогда даже болеть перестанет. Не волнуйся, это вполне чистая работа. (Учитывая все сложности.) Нет, надо действительно прочитать эту книгу. Как там её называют? «Преступление и наказание»?
- «Ошибка и покаяние». Но ты вряд ли найдешь ее в вашей библиотеке. Боюсь, что она у Ирны.
- Это хуже. Мало ли что взбредет ей в голову. Она особа весьма неуравновешенная.
- Не думаю, что она вздумает делать второго паука, – Никта уже собрала для костра хворост. – По крайней мере, в ближайшее время.
- Кстати, лихо ты её. А главное – вовремя. Она опасный противник. Спасибо.
- Не за что. Лично я не горжусь ударом сзади. Мне прямо-таки стыдно.
- Удивительно.
- Не смейся. Если бы я не увидела, как она второй раз выбрасывает тебя в окно, я бы не ударила.
- И напрасно. Тогда неизвестно, чем бы это закончилось… Там внизу под окном удивительные кусты.
- Прямо-таки спасительные.
- Бывший цветник. И я даже благодарна длительному отсутствию садовника.
- И твоему дару. Я ему тоже благодарна.
- Вот и хорошо. – Они уже сидели у костра, лошади были привязаны тут же.
- Мне действительно надо на гору. Завтра разойдёмся. Мне действительно надо на Гору. Оставляю тебе твоего свежеиспеченного человека. Он – ничего, даже симпатичный. Нет, не то слово… Хотелось бы, конечно, послушать его историю полностью, но у меня есть дела и поважнее. А он тебе раскроется рано или поздно. По идее должен рано, учитывая долгое отсутствие человеческого общения. Но он что-то больно молчаливый.
- Может, устал.
- А, может, здесь на самом деле всё не так просто… Только не говори, что это его личное дело, и он волен давать или не давать объяснения. Вы теперь связаны. Я специально говорю - вы двое, отстраняясь от этого (как я сказала, у меня есть дела поважнее, или, по крайней мере, насущнее). А вот ты без сомнения слышала об ответственности за спасенную жизнь.
- Слышала, у некоторых народов практикуется самоотдача в рабство за такую «услугу». Спасибо, не надо.
- Я с вами обоими нянчиться не собираюсь.
- Я – тоже. – Парировала Никта.
- Ну, от своего присутствия я тебя завтра избавлю. И, для общего ( в основном, твоего) блага не буду распространятся об этом инциденте.
- Это почему в основном для моего?
- Не придирайся к словам.
- И всё же, почему?
- Да потому, что мне кажется, что Ирна, как только очухается, захочет отомстить тому, кто ее так ловко продырявил. Если узнает его, конечно. Она ведь всегда отличалась скверным характером.
- Ты – тоже.
- Что тоже? Намекаешь на скверный характер? На себя посмотри!
- Значит, это наследственное. Я вообще о том, что если Ирна задумает отомстить, то ты тоже в опасности.
- Нет. Мне неприятно тебе об этом говорить, но в данном случае к победе была ближе она, чем я. К тому же наши законы запрещают открытую вражду между членами общества.
- По-моему, они также запрещают и превращать людей в пауков.
- Да, и тому подобные опыты.
- Как просто звучит «подобные опыты». А они ведь ломают людям жизнь. Представь, если с тобой случится что-нибудь подобное?
- Потому-то они и запрещены!
- Ты слишком сентиментальна. Удивляюсь, как при этом ты можешь заниматься такой дрянью, как гладиаторские бои.
- Это не дрянь.
- Ладно.
- И у меня нет выбора.
- Выбор всегда есть.
- Ладно.
- Признайся, просто тебе это нравится.
- Мне нравится фехтовать. Это тоже искусство.
- Именно потому, что ты доводишь каждый твой поединок, каждую тренировку, каждый этюд (я наблюдала за тобой, не удивляйся) до высоты искусства, ты побеждаешь… А когда-то тебе нравилось рисовать.
- Я и сейчас рисую. Только редко. Очень редко.
- Развивала бы в себе это умение. Возможно, стала бы неплохой художницей.
- Сомневаюсь. Я этому никогда не училась.
- Жаль, что мы столько времени тратим зря… Что ты собираешься делать в Гренополе?
- Понятия не имею. Турнир закончился. У меня почти закончились деньги… Остановлюсь на каком-нибудь постоялом дворе, подумаю. Узнаю, когда и где здесь проходят бои (местного уровня). А там, посмотрим.
- Не весело.
- Обычно.
- Не совсем: с тобой теперь верный оруженосец.
Никта запустила в сестру черствой горбушкой – остатком ужина.
- Староват он для оруженосца! А вообще, я не знаю, чем это закончится. И что мне с ним делать.
- У тебя проблемы с мужчинами?
- Нет. У меня вообще никаких проблем нет. Я их убиваю.
- Мужчин или проблемы? Только не поливай меня остатками из твоей чашки!
- Назови хоть одну причину, чтобы я не сделала этого?
- Что завтра пить будешь?
- Убедила.
- Расслабься.
- С удовольствием. – Вздохнула Никта. – Но кому-то нужно караулить, чтобы другие могли спокойно спать. И что-то мне подсказывает, что бодрствовать этой ночью ты вряд ли согласишься. Второй спящий у нас уже есть. Остаюсь я. Что ж, высплюсь завтра в гостинице.
- Твоя жертвенность меня просто убивает!
- Думаю, ты выживешь.
- Думаю, да.
- Спокойной ночи!
- Спасибо.
На небе появились первые звезды. Красная полоса над Гренополем сменила цвет на фиолетово-серый. На мир спускалась Ночь.
Глава 11
Друг
- Друг мой, утро наступило,
Солнце звезды погасило…
Никта коснулась плеча спящего Дорэна затянутой в перчатку рукой.
- Ветер вывел новый день,
Позабудь скорее лень…
Пробормотал Айлен, не открывая глаз. «Неужели он тоже знает эту песенку? – Удивилась Никта. – Обычно ее исполняют под звуки лютни, услаждая слух какой-нибудь очаровательной принцессе.» Она продолжила:
- С этим первым свет-лучом
Ты не будешь разлучен…
- Он отныне твой навеки,
Разомкни скорее веки…
- Позабудь безумный сон,
Он исчез и вышел вон.
Никта поразилась, как слова соответствовали настроению. До самого последнего.
Дорэн теперь смотрел на нее:
- Я и рад бы позабыть,
Но мне без него не жить…
- Я люблю тот вечный сад,
Где никто не виноват…
- Где летают мои птицы,
В норах прячутся лисицы…
- Где над озером стрекозы,
И цветут в долине розы…
- Нет, мне без него не жить.
Хочешь там со мною быть?
- Хочу. – Как завороженная ответила Никта. – Стоп!
Теперь нужно было как-то объяснить вырвавшееся слово, в том числе и себе самой. Ей не хотелось, она предпочла «съехать»:
- Откуда тебе известна эта песня? Она северная.
- Я ее сам написал. – Признался Айлен, стряхивая траву с одежды.
- Смелое заявление.
- Правда , мне было в два раза меньше лет, чем сейчас.
- Это в детском возрасте? – Скептически посмотрела ему в лицо Никта. Он не отвел глаза. Неужели, правда?
- В юношеском. У нее есть продолжение. Более позднее, и потому в основной текст не вошедшее. Хочешь послушать?
- Хочу. – Интонация была той же.
- Если это суждено,
Мы войдем через окно
Этим утром, словно дети,
Что на птиц поставят сети;
Мы поймаем в них друг друга,
Или жизнь пройдет по кругу
Мимо нас.
И в этот час
Мы узнаем, как бывает
Трудно жить в последний раз.
Несколько секунд Никта просто смотрела на него, осознавая, что чтобы это писать, надо чувствовать. Потом раздались сухие аплодисменты. Дорэн и Никта одновременно развернулись. Сзади стояла Иоланта.
- Мне жалко нарушать вашу утреннюю идиллию, но я хочу как можно раньше попасть в Гренополь.
Тропу , ведущую вниз, всё-таки нашли, хотя и не сразу. Она сильно заросла со временем. Пришлось спешиться (так безопаснее). Впереди пошла Никта, ведя двух лошадей, за ней – Иоланта, тоже с двумя, замыкал шествие Дорэн. Его конь упрямился, не хотел идти, вместо того, чтобы ударить, Айлен прошептал ему что-то на ухо, и они продолжили спускаться уже без проблем. Внизу Иоланта, мучимая любопытством, спросила:
- Что ты ему сказал?
- Что я познакомлю его с самкой единорога, если он не будет слушаться. – Засмеялся Дорэн.
- И что, ты думаешь, он понял?
- А ты думаешь, нет? Смотри, он ведь теперь как шелковый.
- Не верю!
- Отрицаешь очевидное?
- Не знаю.
- И я не знаю, но этот фокус всегда срабатывает.
- Похоже, лошади на редкость понятливые попались.
- Это я заметил! Еще давно.
Гренополь – совершенно обычный для этих мест город – не окраина и не столица, жил своей совершенно обычной жизнью. Стражники на воротах флегматично оглядывали приезжающих; лавочники зазывали посмотреть товар; соседки переругивались, свесившись из окон; на узких улицах было не очень чисто, прохожие сновали туда-сюда, не обращая внимания друг на друга и на мусор под ногами.
- Гильдия дворников очевидно объявила забастовку, - поморщилась Иоланта.
- Нет, просто они, по традиции, убирают раз в шесть дней. Сегодня, наверное, пятый. – Проинформировала Никта. – Ты в курсе, где здесь обитают твои достопочтенные собратья?
- Ну, я думаю, дом Всемирного Общества находится в более привилегированном квартале. Ты будешь столь любезна, что проводишь меня?
- Мне всё равно нечего делать.
- Только до ворот!
- А я дальше и не собиралась. – Отрезала Никта и помрачнела. Она действительно не собиралась напрашиваться в гости, но Иоланта могла бы и не напоминать. Её почему-то всегда терзали такие мелочи. Другой (например, сестра) и не обратил бы на это внимания.
Ставшие более широкими, улицы пестрели слева и справа особняками почетных горожан, богатых купцов, дворян, предпочитавших шум города тишине поместья. Они пересекли главную площадь с фонтаном и ратушей. Никта начинала засыпать в седле, когда Иоланта произнесла:
- Всё. Мы приехали.
Дом Всемирного Общества Волшебников имелся в каждом крупном городе. Они не были окружены стенами, как можно было ожидать, наоборот всегда открыты желающим. Правда, желающих было маловато. Этакий суеверный страх перед неведомым. Тем более, что маги высших категорий предпочитали пребывать не в них, а на Горе, с учениками или в собственных резиденциях (если таковые имеются, поскольку Гора – проще, дешевле и безопаснее). Городские дома – скорее «перевалочные пункты» - постоянно функционирующие порталы между Горой и Отделами, между Отделами (домами) и Храмами, Храмами и Горой. А также – место наблюдения, место тайных встреч и т. п.. Впрочем, в городских домах постоянно живут некоторые маги низших категорий, к которым люди могут обращаться в случае необходимости, а маги, как правило, обязаны помочь. За плату, естественно, надо же как-то поддерживать свое существование и существование этих домов. И отчислять процент в пользу Горы. Так и живут.
Фасад здания был украшен колоннами, завершавшимися стилизованными цветами лотоса. Совершено нетипичный для этих мест стиль архитектуры. Впрочем, то что она вначале приняла за колонны, вблизи оказалось очень искусно сделанными триглифами. (На Горе всё-таки предпочитали колонны, вспомнила она.) Фриз здания был богато украшен барельефами, изображающими аллегорически смену времен года. «Простой смертный» вряд ли бы что бы понял в этом, разве только полюбовался общей красотой украшений.
Внутрь вела лестница серого мрамора.
Иоланта спешилась и отдала поводья Никте. Ей не терпелось войти внутрь, предвкушая блага цивилизации.
- Всё, Никта. Мне пора и уже давно. Лошадей оставь себе, продашь тут же, так сказать, на карманные расходы. Полагаю, увидимся не скоро. Береги себя!
- И ты тоже. Спасибо за всё.
Никта наклонилась, Иоланта поднялась на ступеньку, и они обнялись. Поцеловались.
- Наконец-то прощаемся по-человечески, не то, что лет десять назад.
- Больше. Я тогда убегала.
- Мы думали – не выберешься.
- Размечтались.
- Ладно. Всего хорошего, девочка…
«Интересно, я до старости лет буду для нее девочкой? Хорошо колдуньям, они не стареют», - подумала Никта.
-…И тебе всего хорошего, Дорэн Айлен, таинственный незнакомец, - продолжила Иоланта.
Дорэн поклонился и ответил на здешний манер:
- Пусть Птица-Счастье не оставит Вас.
Затем Иоланта пошла наверх и ни разу не оглянулась. Никта вздохнула:
- Впрочем, как всегда…
И, обернувшись к Дорэну, Добавила:
- Пойдем продавать лошадей, пока я не заснула. Пять нам совершенно ни к чему.
Хороший город. Народ понятливый. Никто не интересовался – откуда эти лошади, что у них за клеймо, не краденные ли они. Право первого взявшего, право нашедшего, право купившего и судьба потерявшего. Мало что ты потом докажешь… Еще немного удалось взять за сёдла. Таким образом, имеющаяся у них сумма неплохо увеличилась. И лошадей осталось только две: Буря Никты и Черный (тот самый, которому Дорэн грозил единорогами, они уже успели поладить).
- А теперь куда? – Как-то особенно серьезно произнес Айлен.
- спать. – не менее серьезно отозвалась Никта, окатывая взглядом торговую площадь, кишащую людьми: поверх их голов, столов, лотков и палаток она надеялась разглядеть вывеску близлежащей гостиницы. На первой попавшейся была намалевана бронзовкой какая-то странная птица, по-видимому, резко похудевшая курица, а под ней надпись, которую разглядеть отсюда она не смогла, но направилась в ту сторону. При ближайшем рассмотрении буквы вывески сложились в словосочетание: «Соколиная охота», но сходства с курицей на диете данная птица от этого не потеряла. Очевидно, художник так видел.
- Больше бы подошло «Бронзовая куропатка», - Хмыкнул Дорэн.
- Ты ему льстишь. – Бросила Никта.
- Соколу или художнику?
- Обоим.
Внутри «куропатка» оказалась довольно опрятной. Надо же, повезло!
Никта выложила на стойку перед хозяином несколько серебряных крупных монет:
- Комнату мне, моему другу, плюс ужин, вина и позаботьтесь о лошадях. Ясно?
- Конечно, госпожа. – Ответил хозяин, алчно поглядывая на денежки.
- Комнаты должны быть чистыми. Простыни тоже.
- Госпожа, не сомневайтесь. – Он знаком позвал толстую конопатую служанку и приказал проводить господ в отведенные «покои». Туда вела деревянная лестница, скрипевшая при каждом шаге; две комнаты рядом. Чисто и пусто. Одинаково. Столик, табурет, кровать. А в её – даже медный умывальник. Роскошно!
Но простыни и вправду были чистыми и пахли мылом. Скинув одежду, Никта повалилась на кровать и мгновенно заснула.
Во сне было тепло и уютно. Несмотря на кошмары, она любила спать. Потому что перед тем как заснуть, обычно мечтала. Но сегодня был не обычный день.
Сегодня впервые после смерти Морриса она назвала кого-то другом.
- Я что, не закрыла за собой дверь? – промычала она в подушку, чувствуя затылком чей-то взгляд. Взгляд не был недобрым, поэтому кинжал ее рука не искала, а раз так, то не зачем отрываться от подушки, ведь ей всё ещё хочется спать.
- В моей комнате нет умывальника, а в твоей комнате нет замка. Идеальных постоялых дворов не бывает.
- Лих с тобой! Умывайся. Я еще посплю, - она накрыла голову подушкой.
Провалялась так ещё с четверть часа. Ощущение чужого присутствия в комнате не исчезло, спать под чьим-то взглядом она не могла.
И запустила в этот взгляд подушкой, резко вскочив с кровати. В одной рубашку до середины бедра. Прозрачного батиста со шнуровкой на груди.
Он поймал подушку левой рукою, правая была на перевязи. И еще он был чисто выбрит, причесан, одет в черный кожаный жилет, удлиненный и приталенный, белую рубашку, зауженную в запястьях, коричневые штаны и черные замшевые сапоги. На широком кожаном поясе была серебряная пряжка и тяжелый нож в простых ножнах.
Он ей нравился.
Она ему тоже.
Это не странно. Странно другое: из них никто не желал признаться в этом другому. Может, стеснялся? Но оба – взрослые люди.
- Когда ты успел прибарахлиться и, главное, на что?
- У герцога Жю золотые подсвечники. Были… А ты спала весь день.
- Зато хорошо.
- Спасибо.
- Я о своем сне.
- Я видел, ты улыбалась.
- Наверное, это было глупо.
- Не долго.
- Не долго глупо?
- Не долго улыбалась.
- Я не люблю когда на меня смотрят.
- Хочешь, отвернусь?
- Извольте.
Дорэн действительно отвернулся к стенке. Никта натянула узкие штаны и высокие сапоги.
- Там осталась еще вода?
- Хм…На донышке.
-Ну, спасибо. – Она умылась и достала из кармана расческу. – Кстати, красть не хорошо.
- Я согласен.
- Но дом все равно пустовал. Удивляюсь, как я сама не прихватила оттуда какой-нибудь сувенирчик.
- Ты часто брала чужое?
- Нет. А ты? Кто ты, Дорэн Айлен?
Лёгкая полуулыбка сошла с его красивого лица. Он внимательно посмотрел на девушку, сидящую перед ним на кровати. Никта перехватила его взгляд, не переставая расчесываться.
- Тебе действительно интересно или это просто праздное любопытство?
- Мне кажется, что я имею право знать.
- Тогда, слушай. – И он опустился на стоявший рядом табурет. – Только это долго, и я сам еще не знаю всего.
Никта молча отложила расческу.
Глава 12
Исповедь
- Я из очень хорошей семьи – богатой и знатной. Надо бы этим кичиться, да всё как -то не получалось. А теперь уж точно не получится. Если бы можно было забыть, я бы забыл, но и забыть невозможно…
Когда-то в молодости я неудачно влюбился. И, конечно же, как «благородный человек» решил на ней жениться. Она была танцовщицей, и я поругался с отцом. Он многое мог простить, но не неравный брак – я был единственный наследник… И я отрекся от наследства. Ради неё. Раз и навсегда.
Но она, похоже, была влюблена как раз в наследство. Сама возможность такой мысли казалась мне тогда абсурдной. Даже возможность мысли… А потом я сам провалился в абсурд. То есть, почти потерял рассудок. (Если он, конечно, когда-то был.)
Что-то я несу какую-то чушь… А прошло уже почти двадцать лет… Может, немногим меньше… Мне тогда было восемнадцать, кажется. В общем, она меня бросила. Вполне обычное явление. Сейчас я думаю, что действительно был идиотом. И, в общем, ее не виню. Даже понимаю: всякому охота выбраться из нищеты. Любыми способами. Вот только я тогда ещё толком не знал, что такое нищета. Потом узнал. Ведь от герцогства отказался…
- Герцогства?!
Он говорил это так просто, совсем без намека на позерство или ложь, и будь у неё меньше воображения или меньше чести, он бы не поверила.
Его слова напоминали красивую старую сказку.
- Да я и не жалею особо. Знаешь, никогда не жалел. Не будь этого, я бы , наверное, не увидел мир таким, какой он есть. Разным…
Жалко только, что я не видел больше отца и Омелотто, моего лучшего друга. Мне было стыдно туда вернуться. Я такого тогда наговорил… В общем, я ушел. Ото всех и сразу. И кем только я после этого не был: и бродягой, и учителем танцев, и лесорубом и даже какое-то время (преимущественно самое первое), по-видимому, сумасшедшим… Потом я стал жонглером и акробатом в одной бродячей труппе. Долго, несколько лет… А потом стал пауком. Внезапно, утром. Это при том, что вечером я лёг спать у нашего костра возле дороги между Одиссой и Камо. А проснулся в осеннем лесу в образе мерзкого паука.
- Это ужасно!
- Чудовищно. В прямом смысле.
Это со временем я осознал даже некоторую прелесть особенностей паучьего существования, а сначала мне хотелось умереть. Впрочем, это желание впоследствии возникало у меня неоднократно. Меня спасало только то, что в такие минуты рядом оказывался старый Кользен Ван Брахен.
- Кто?
- Я не сказал? Он тоже паук. И стал им задолго до меня. И еще, в отличие от меня, он прекрасно знал, кто его таким сделал: его давний соперник вкупе со знакомым колдуном.
- Так пауков было двое?!
- Почти. До Кользена был Эрих, с которого все начиналось. Только я его уже не застал. Он передал Кользену все, что знал о крылатых пауках, а знал он немало, поскольку сам их выдумал.
- Как же так?
- Эрих – самый первый паук. Сам – жертва и сам – творец.
- Он что, сам себя заколдовал? Зачем?
- По пьяной лавочке. Он поспорил с другом, тоже колдуном, что раньше него создаст такую вот великолепную тварь. Но друг оказался проворнее и выиграл спор.
- Стоп! Так значит, не он себя, а друг – его?
- Да. По-моему, так нет ничего глупее.
- По-моему, тоже. Никогда не любила пьяниц. – Сказала Никта, попивая вино из бокала, который принесла служанка, вместе с вкусно пахнущим ужином, но есть почему-то перехотелось. – Значит, в первом случае была глупая шутка, а в другом – злой умысел.
- Причём двойной, я полагаю.
- А я полагаю, и в третьем случае – злой умысел тоже. И теперь ты даже знаешь чей.
Дорэн поёжился: ему до сих пор мерещился полный вожделения и злобы окрик: «Где тело?!», побудивший его от забытья. Именно это заставило его тогда сделать нечеловеческое усилие и встать. Потому что быть просто телом, материалом для чьего-то опыта, источником сырья для чьих-то целей кого-то, презиравшего всех, ему не хотелось. Это было несправедливо. И он встал. Он смог.
- Ирна из Пустошей, так назвала ее твоя сестра, - перевел он запомнившееся навсегда имя.
- Да. И еще она сказала, что Ирна не прощает.
- Я тоже. По крайней мере такого… Ведь Феонолу я когда-то простил.
У Никты хватило ума не спрашивать, кто такая Феонола. Правда, в самый последний момент, когда слова уже были готовы слететь с губ. Но она сдержалась.
А Дорэн заметил.
- Хочешь знать? Интересно, порок ли любопытство? – Он как-то странно улыбался. – Феонолой звали ту танцовщицу, которую я когда-то любил.
Слова прозвучали в нависшей тишине чётко и с расстановкой, будто он говорил их не только для Никты, но и для себя самого, словно проверяя, так ли это на самом деле. И уверил, что так.
Только где-то далеко-далеко на самом донышке сердца притаился и застрял, не желая выходить, маленький, но очень острый осколок боли.
- Это было давно. – Повторил он сам себе и попытался сменить тему, перевести ее обратно на пауков. И она вдруг осознала, до чего же колюч этот осколок, если такая и без того «неприятная» для него тема, как крылатые пауки вызывает в нем меньше боли. Она понимала, потому что в ней тоже были такие осколки. Например, Моррис, или отчий дом. Она вздохнула.
- отметь закономерность, во всех случаях обращения в крылатого паука имеющих против жертвы умысел должно быть двое. Я знаю только одну… Впрочем, это лучше, чем то, что я знал все эти годы. То есть – ничего.
- Совсем? – Изумилась Никта. – Ведь враги есть всегда.
- Понимаешь, с тех пор как я «выкинул» герцогство, у меня их изрядно поубавилось. А новых я старался не наживать.
- И всё же, старые?
Он махнул рукой:
- Это скорее враги отца, чем мои. И от моего отречения неизвестно в чью пользу они должны, наоборот, стать искренними моими друзьями. Ну, если не искренними, то, по крайней мере, быть благодарны… Это отцу я проблем добавил.
- Да уж…
- И очень о том сожалею. Нет, не в плане наследства. Просто по человечески. Мне перед ним стыдно.
- Настолько стыдно, что ты предпочел больше не попадаться ему на глаза?
- Да. И даже о нем не слышать.
- Плюс, еще гордость мешала.
- Да.
- И как? Тебе это удалось?
- Что?
- Не слышать.
- Представь себе, да. Я даже до сих пор не знаю, жив ли он. Но , боюсь, что уже нет… И как дела у Омелотто. Мы росли вместе – это сын моей кормилицы. Преданней его у меня никого не было. Он меня понимал и поддерживал во всём.
- И уж конечно же в том, чтобы отречься от герцогства во имя возлюбленной?
- К чему ты клонишь?
- Как правило, нас предают самые преданные… Простите за каламбур, ваше высочество.
- Чушь! Если говорить о корысти, то что бы он имел с этого?
- Не знаю… Как к нему относился твой отец?
- ? Как обычно. Как к одному из хороших слуг. Пожалуйста, не надо больше об этом. – Он убрал волосы со лба изящным плавным жестом. Аристократ, несмотря ни на что. Это у них врожденное. «Учитель танцев», - невольно припомнилось. Ей же грации пришлось учиться. От природы она скорее порывиста.
- И всё-таки я хочу продолжить, раз мы уж начали этот разговор. Не в пустую ведь.
- Ты думаешь, я за все эти годы сотни тысяч раз не продумывал все варианты.
- Значит, не все. И, видимо, не этот.
- И не собираюсь! Хватит. Только не он. Кстати, и связей с колдунами он, как и я , не водил.
- Ладно, - согласилась Никта, сама уже сожалея о своей излишней настойчивости. И с чего это вдруг? Ни с чего. Ей просто захотелось во всем разобраться. Вернее, помочь разобраться Дорэну… А еще вернее, она где-то как-то, чем-то почувствовала, что, вероятно, Иоланта права, говоря, что они теперь связаны. Ведь не зря же тот сон, донимавший ее долгие годы, почти до последней детали исполнился там, в лесу.
- А ты сама кто? – Вдруг спросил Дорэн.
- Никта из Авалора, - удивленно воззрилась на него девушка. – Я же говорила.
- Я помню. Но это и всё, что ты говорила.
Никта посмотрела на него с еще большим удивлением.
Гладиаторские бои, наряду с рыцарскими турнирами, самое популярное развлечение как высшего света, так и простонародья. Имена лучших гладиаторов всегда на слуху у всех. А к лучшим она причисляла себя не из пустого тщеславия. Основания для того были еще как весомы. Даже высшее жюри так считало. В лицо-то ее, конечно, на улицах все не узнавали (хотя были и такие), но уж имя то давно было известно во многих землях. Потом она вспомнила, что ее популярности всего 4, от силы – 5 лет, а Дорэн Айлен провел в лесу последние лет восемь. И засмеялась. Над собой.
- Я – гладиатор.
- Не может быть!
- Почему? – Удивилась Никта.
- Не знаю. Я думал, рыцарь. У этого слова нет женского рода…
- Да… Словосочетание «кавалерственная дама» звучит очень глупо… Знаешь, женщины-гладиаторы встречаются значительно чаще, чем женщины-рыцари. Как правило, эту функцию выполняют мужчины.
- Но ты же знатного рода!
- С чего ты взял? Ты смеёшься? Авалор – это мелкая деревушка в графстве Крэсс. Кроме местных, о ней никто и не знает. Да и меня там вряд ли помнят. Просто название красивое… Меня часто спрашивают: « Где находится эта ваша страна – Авалор?» На что я отвечаю, что поклялась не разглашать туда дорогу. Людям нравится таинственность… впрочем, я до сих пор держу свою «клятву». Мне там нечего делать. Меня там никто не ждет.
«Меня никто нигде не ждёт.»
- Но твоя сестра назвалась дю Шейраль. Вы не родные? Вы так похожи.
- Неужели? Вот уж никогда бы не подумала. Она слишком красива, а я в лучшем случае – просто не урод.
«Неужели она правда так думает?», - не поверил Дорэн, девушки красивее Никты встречались не часто. Интересно, почему она к себе так относится?
- Иоланта – успешная колдунья. Поместье дю Шейраль она купила, когда то пошло с молотка. С землей перешел и титул. Подробностей я не знаю. Да мне и не интересно. Как ты заметил, мы не очень то часто видимся и уж совсем не интересуемся делами друг друга.
- Почему?
- Так сложилось исторически… Она старше меня на восемь лет. А по виду не скажешь, правда? Даже когда я буду мерзкой старухой, если доживу, что вряд ли, она всё равно будет такой, как сейчас. Не плохо, правда? Ей всегда всё удавалось, мне – гораздо реже. Не удивительно, всё в природе уравновешено. Я не хочу завидовать. Просто у нее более сильный характер. Да и всего остального – способностей, красоты, ума – наверное, тоже поболее. И я ей, собственно, никогда не была близка. Или нужна. И всей своей родной семье – тоже. Человека, ставшего мне отцом, я встретила позже. И, черт возьми, как же я ему благодарна! Но его я потеряла несколько лет назад… А еще через пару лет – и почти всё, что он мне оставил.
Теперь вся моя жизнь – это то, что умеет мой меч. И умение это – тоже – подарок моего приемного отца. В общем, я всем ему обязана. Эстнах из Онера, может, слышал о таком?
- Слышал когда-то. Когда был жонглером, наша повозка однажды пристроилась к его каравану. Так надежнее путешествовать.
- Он многим давал защиту, - Никта вздохнула. - Как ты думаешь, в мире больше людей плохих или хороших?
- Мне всегда хотелось верить, что не плохих.
- Мне тоже.
Оба ненадолго замолчали.
- Наш ужин совсем остыл.
- Придется есть холодным.
Как то незаметно стало совсем темно, и Никта зажгла свечи. С низу доносились хриплые голоса и стук пивных кружек. С вечером число посетителей возрастало. По лестнице и коридору постоянно сновали десятки ног: слуги, постояльцы, их гости. Всё как всегда. Хозяин трактира явно не бедствовал.
А потом в дверь постучали. Не бесцеремонно и не заискивающе, но достаточно вежливо и достаточно настойчиво. Никта и Дорэн удивленно переглянулись: одна никого не ждала, другой – и подавно. И тем не менее…
- Войдите, - сказала Никта, проверяя меч.
Вошедший оказался человеком средних лет с типичной внешностью лакея.
Она отложила меч в сторону. Не понадобится.
Дорэн отметил, что хвататься за оружие по любому поводу, видно ее дурная привычка. Что ж, время нынче неспокойное. Да и профессия у нее – тоже.
- Грегио Анчес, - представился посетитель, поклонившись, - камердинер Блема Сикоса, почетного гражданина сего города.
- Никта из Авалора, Дорэн Айлен, - ответила гладиатор.
- Я знаю, я узнал вас еще на улице, когда вы въехали в наш славный город. – проговорил камердинер, даже не взглянув на мужчину.
Зато Дорэн теперь понял, почему Никта так удивленно смотрела на него, когда он спросил ее, кто она и чем занимается. В случае менее запущенном, чем его, видимо достаточно было только имени, или, как сейчас, только лица. Да-а…
- И у меня дело именно к вам, - продолжал слуга. – Видите ли, мой хозяин, почтенный Блем Сикос, весьма любит такое привлекательное зрелище, как профессиональные гладиаторские бои. И он достаточно богат, чтобы позволить себе устраивать их лично для себя и своих друзей у себя дома. Заметив вас сегодня, я не преминул сообщить ему об этой редкостной удаче и, конечно, в итоге он послал меня к вам, дабы пригласить вас явить впоследствии свое умение. Изволите ли вы согласиться?
Частные бои не были редкостью. Редкостью было то, что приглашение последовало так вовремя. Пропуск знаменитого турнира в Гренополе грозил временными финансовыми затруднениями на неизвестный период. А кому это нравится? Естественно, Никта постаралась не выдать своей радости. Лишь флегматично заметила:
- Плата?
- Вам понравится.
- Когда?
- Завтра вечером.
- Условия?
- Вы их обсудите с хозяином лично, по прибытии.
- Вот как? Значит, быть во всеоружии?
- Да. Позволено ли мне будет принять это как положительный ответ и доложить хозяину?
- Позволено.
- Тогда разрешите откланяться. И доброй ночи, - почтительно поклонившись, камердинер вышел.
- Ты действительно известная личность, Никта из Авалора, а я безнадежно отстал от жизни. – Произнес Дорэн Айлен, поднимаясь с кресла. – Разрешите тогда и мне откланяться и отправиться спать, пожелав вам спокойной ночи.
Никта посмотрела на него исподлобья:
- Очень смешно.
- Что? Я действительно чувствую в этом настоятельную потребность.
- В том, чтобы попросить разрешения?
- В том, чтобы пойти спать, - усмехнулся Дорэн.
- Ну, так спокойной ночи! – Тоном : «Валите!», произнесла Никта, также вставая.. Ей показалось, что Дорэн смеется над ней.
Дорэн вышел.
Она осталась одна.
Обычное состояние.
Махнув рукой в сторону двери, Никта разделась, потушила свечи и легла спать. Но, вдруг вспомнив, тут же встала, прошлась босиком по полу, закрыла засов и вернулась под одеяло.
А чего она , собственно, хотела?
Глава 13
Ловушка
Говорят, что интуиция сильнее развита у женщин, чем у мужчин. Это неправда. Или просто дело всего лишь в том, что любые исключения только подтверждают правило? Кто знает? По крайней мере в данном конкретном случае интуиция гораздо лучше работала у Дорэна. И эта самая интуиция подсказывала ему, что Никту у Блема Сикоса ничего хорошего не ожидало. Но кто он такой, чтобы ей что-то указывать? Правильно, никто. Самое большее – он мог посоветовать, предостеречь (неизвестно, правда, от чего). Что он и сделал. И, как и следовало ожидать, она не послушалась. А с какой радости она должна была слушаться? Она самостоятельная, независимая, не маленькая и не глупая. Но все же от чего его гложет какое-то смутное беспокойство, а ее – абсолютно нет! Может, это и есть та самая пресловутая беспечность воина? Как бы то ни было, вечером, еще до захода солнца, она собрала всё своё оружие (мало ли, что выберет «работодатель»), оставила Айлену почти все деньги, оседлала лошадь и уехала, не прощаясь. Просто и бычно. И только Дорэн остался с мыслями, что что-то здесь не так.
…………………………………………………………………………………………………
Дом Сикоса стоял на центральной улице в окружении особняков таких же богачей и выделялся на их фоне лишь своей особой мрачностью, граничащей с безвкусицей. И если мрачность – это дань господствующей ныне в этом ареале моде, то уж с безвкусицей нужно бороться, особенно если средств для этого у тебя предостаточно. Таково было ее субъективное мнение.
Копыта лошади перестали выбивать искры из камней мостовой, Никта схватилась за тяжелое бронзовое кольцо и постучала в широкие ворота. Они отворились совсем без скрипа и почти незамедлительно. Видно было, ее здесь ждали. В сопровождении слуги она въехала во внутренний двор. Камень сменился утоптанной землей, в этот двор помимо главного прохода выходило еще три двери. Одна – дверь конюшни; ее попросили спешиться и повели туда бурю. Вторая – входная – туда пригласили девушку. Темный коридор, факелы, первая дверь направо. Слуга вошел первым и доложил о ее прибытии:
Никта из Авалора, одна из Пяти Лучших, победитель шестнадцати графств Семикоролевья, не знающая пораженья!
«Неужели это я?» - Подумала Никта, слегка поклонившись. Свои поединки и победы она никогда не считала, а на турнирах, непосредственно перед боем, объявлялись только прозвища или имена.
Поклон приветствия предназначался лысому толстяку в черных, богато расшитых золотом одеждах, безошибочно идентифицированному ею как хозяин дома. Хозяин дома ел. Вытерев жирные руки о висевшую под тройным подбородком салфетку, Сикос уставился на нее черными поросячьими глазками оценивающе-похотливо. Вот тогда Никта поняла, что не туда попала. Вернее, туда, но не затем. Рука естественным незаметным движеньем легла на рукоять дорогого (не только из-за цены) меча. Глаз отметил стоящих у стен стражников: четверо – два у входа и два за креслом. Пока.
Чтобы окончательно развеять сомнения, Сикос сразу перешел к сути дела:
- Грегио передал вам мое приглашение и из того, что вы здесь, следует, что ты его приняла.
Несанкционированный переход с «вы» на «ты» ей тоже не понравился. С какой стати?
- Приглашение показать мастерство гладиатора за хорошую плату. Я обещала согласиться, если дальнейшие условия меня устроят. Итак, дальнейшие условия? Плата? Оружие? Доспех? Противник?
- Грегио, мошенник, ты, что, ничего ей не объяснил?!
- А что я мог? – Не теряя достоинства, произнес вынырнувший из-за хозяйского кресла камердинер.- Узнай остальное, она бы не приехала.
- С чего ты взял?
- Она же не хемка.
И к ее пятилетней ненависти к Хемии прибавилась еще одна причина.
_ Я обещаю хорошо заплатить тебе, девушка, - продолжил Сикос, поворачиваясь к Никте и бросая на стол, средь груды тарелок, два увесистых кожаных мешочка, - если ты продемонстрируешь свое искусство боя, пожалуй, на саблях, я знаю, ты и это умеешь, но по хемийскому обычаю – в обнаженном виде.
- Обойдёшься, - процедила сквозь зубы Никта.
- Я не расслышал?
- Я сказала, что Хемийские обычаи у меня не в чести.
- Это понимать как отказ?
- Да.
«Старый извращенец!»
«кого она из себя корчит? Рыцаря? Оскорбленную невинность?»
- Я плачу, ты выполняешь, - не унялся Блем, доставая еще один мешочек, - тебе ли не все равно, как? Лишь бы хорошо платили.
- Оставь при себе свои деньги. Потратишь их потом. На шлюх. Разрешите откланяться, - Никта развернулась и направилась к двери.
Сикос выпучил глаза от такой, на его взгляд, вопиющей наглости. От трех кошельков просто так не отказываются. А тем более не отказывают ему. Да еще в его доме!
- Взять ее! – Скомандовал он.
Стражники у входа мгновенно ринулись в ее сторону, чтобы встретить холодный серебристый меч. Хлынула кровь, сталь окрасилась и чуть выше еще запотела. Еще двое оторвались от Сикосова трона, она меж тем метнулась в коридор.
- Взять ее!! – Орал Сикос. - НЕ пускать!
Встретив в коридоре лишь одного и вероятно, еще не совсем проснувшегося, она вырвалась в пространство внутреннего двора. И тут ее нагнали двое «притронных». Хорошие бойцы. Для видимости охраны. Для удара кулаком. В искусстве с ней они всё-таки не сравнятся. И тогда она узнала, зачем здесь третья дверь. Оттуда посыпались вооруженные мечами охранники.
- Блем Сикос держит маленькую армию? Кого же, позвольте спросить, он так боится? Разоренных соотечественников?
Мечом она владела виртуозно. И здесь понадобилось все ее умение. И бесплатно.
- Великолепно! Великолепно! Сногсшибательно! – Радостно кричал теперь Сикос, сменив обычно : «Взять ее!». Еще бы! Насладиться таким боем и не заплатив при этом гладиатору ни гроша! И боем до смерти, до крови, что, как известно, стоит еще дороже! Великолепно! Красота.
Он перестал восхищаться, только увидев, что уже лежит половина его армии, а на Никте лишь в нескольких местах порвана плотная кожаная куртка.
Из углов повысовывались любопытные слуги. Еще бы, такое зрелище! Повар с конюшим делали ставки. Но Сикос заорал:
- Тащите сеть!!
И развлечение быстро закончилось.
Она барахталась в сети как рыба, пыталась разрубить ее мечом – бесполезно.
- Бростье в темницу, - проурчал Сикос, вытирая со лба пот.
«Полный комплекс услуг и помещений на все случаи жизни», - подумала Никта, когда ее волочили вниз.
Меч не отобрали, боялись подойти. Скрипнула дверь, еще одна, чад факелов, открылся люк, еще дверь. Бросили туда. Как мешок. Дверь захлопнулась. Темнота. Сыро. Плохо пахнет. Пустота…
………………………………………………………………………………………………….
То, что Никта не пришла этим вечером было понятно: обсуждение условий, мало ли, поединок, потом, может, пир. Значит, приедет утром.
Утром не пришла. Тоже понятно: отсыпается, отдыхает, там наверняка удобнее, чем в этой таверне. И постель почище. И пыли поменьше… Значит, придет после обеда.
Не пришла. Что же это такое? Могла бы уже проснуться, в конце концов!
Пообедал, измерил шагами комнату. Раз пятьсот. Туда и обратно.
Ладно. Значит, поединок был сегодня. Или идёт сейчас. А вчера она просто не захотела возвращаться. Зачем? Все равно там лучше и, тем более, раз так любезно пригласили. Ну, что ж, значит, надо ждать к вечеру.
Вечером она тоже пришла. И даже когда совсем стемнело. Значит, ночью тем более не появится.
Поворочался с боку на бок, посверлил глазами потолок.
Дорэн лег спать. Безуспешно.
- Где же ты, тролль возьми! Что случилось? Куда ты могла деться!?
Темнота не отвечала. Слова здесь гасли.
……………………………………………………………………………………………………………
Освобождение из сетей заняло длительное время. Но увенчалось успехом. И глаза привыкли к темноте. И что? Пустой серый подвал, заплесневелый камень чуть влажных стен, по углам – дыры крысиных ходов, если долго тихо сидеть, то слышно как они бегают и иногда пищат. Она крыс не боялась, как некоторые, ей просто было противно. Ей вообще было противно находиться в грязи.
Ни окна, ни щели, только тяжелая дубовая дверь с маленьким смотровым окошком, сейчас закрытым. Плотно заперта.
Вот так и сиди часами на все той же злополучной сетке. Или спи на ней – всё равно… И жди неизвестно чего. Единственное, что она твердо знала – это что убьёт первого, кто войдет сюда и попытается убежать. Благо, родной меч у нее не отобрали. Не сумели. Побоялись.
И сейчас боялись. И догадывались, что еще она может им натворить.
И поэтому к ней никто не заходил. Пищу просовывали в смотровое окошко и кидали внутрь (наверное, отпрыгивая при этом, мало ли, вдруг укусит, или зарежет). Хлеб, кусок вяленой рыбы, несколько яблок, фляжка воды.
- Могло быть и хуже, - сказала себе Никта, просто чтобы услышать человеческий голос. В ненавистной душной тишине он звучал как то странно.
«Но меня и это уже не устраивает», - а кому захочется состариться в темнице?
В дверь по-прежнему никто не заходил.
- Отпустите, уроды! Когда всё это кончится!?!
Но на стук в дверь никто не отозвался: «Что? Что мне делать?»
Она утихомирилась и лежала в темноте очень долго, думала, просчитывала, может, даже спала… Проснулась в очередной раз от какого-то странного звука – не то шороха, не то почавкивания, шевеления. Открыла глаза. Прямо в двух шагах от нее сидела обычная средних размеров серая крыса и совершенно по-хамски уплетала недоеденный Никтой кусок хлеба.
- Вот это наглость, - произнесла девушка.
Крыса остановилась и задумчиво посмотрела на пленницу.
- Ну, чего уставилась? Жуй теперь, только не лопни! Я после тебя всё равно есть не буду. Диета.
Крыса, моргнув, продолжила трапезу.
- Надо же, понимает! И я даже знаю, почему: ты , наверное, родственница Сикоса, у вас и сходство фамильное просто потрясающее… Может, ты будешь более любезна и покажешь мне, как отсюда выбраться?
Крыса, перестав жевать, повернула усатую мордочку в сторону двери, потом снова вернулась к хлебу.
- Ну, спасибо. Издеваешься? Ты и впрямь его родственник, и характер такой же. Это семейное. Ты ему кто? Тетя? Дядя? Племянница? Или вообще, брат родной, а?
Ты, наверное, считаешь, что я была неправа? Надо было взять деньги. И редька с ним, пусть любуется сколько душе угодно. Тем более, что три мешка золота просто так на дороге не валяются… А неплохо он меня оценил, да? … Ну, чего ты уставилась? Ну, дура я. Да. И теперь в плену и без денег… Но должны же быть у человека какие-то принципы!
Крыса испугалась возгласа и убежала.
- Хлеб забери! – Откликнулась Никта и перевернулась на другой бок. – Уродство.
……………………………………………………………………………………………….
Он встал слишком рано, просто потому, что спать больше не мог. Да и нормальным сном это метание назвать вряд ли можно. Одевшись, спустился вниз. Там, в еще не успевшей до конца проветриться зале с низким закопченным потолком, не было никого, кроме сонной девки, натиравшей столы после ночного наплыва посетителей. Отправив ее на кухню за завтраком, Дорэн сел за ближайший к окну стол и уставился через мутное стекло на утреннюю еще пустую улицу в тщетной надежде, что вот-вот появится Никта. В общем-то он уже знал, что будет делать. Искать.
Девка принесла то, что смогла по быстрому (как заказывали) приготовить: яичницу с салом, поставила и кружку пива (которого Дорэну столь рано совсем не хотелось) и заискивающе улыбнулась. Айлен, занятый своими мыслями, этого не оценил совершенно; поел, расплатился и вышел.
Слишком ярко, слишком солнечно, слишком хорошо. Недолго думая (надумался он еще вчера), отправился на базарную площадь: там народу больше всего и работу раньше начинают, - есть с чего начать, с кем поговорить.
Планировка городов в этой части света в большинстве случаев сходная, и поэтому Дорэн , раньше никогда в Гренополе не бывавший, сориентировался быстро. Он вообще уже давно на новом месте не терялся, слишком часто эти «места» в последние годы (паучье время он не считал) менялись. Не переставая удивляться тому, что так внезапно и так недавно вернув свой родной человеческий облик, перескочив из смерти в жизнь, он уже, если так можно выразиться, проникся, сроднился и вновь вжился в него и так легко, что словно забыл долгие лесные, убийственно тоскливые годы чудовищного существования…
Пройдя ряд улиц, носящих незамысловатые названия: Гончарная, Кожевенная, Портная, Дорэн вышел на базарную площадь. Большинство торговцев уже успели распаковать товар, но до наплыва покупателей было еще далеко. Не имея пока счастья что-либо продать, говорливые лоточники и лавочники были уже рады одной лишь возможности потрепаться. Дорэн им эту радость доставил неоднократно, умело направляя разговор в нужное русло, а именно: кто такой будет этот почтенный Блем Сикос , чем он занимается, где живет и как вообще у вас дела продвигаются, «да вот, в хороший день можно продать до пяти сотен локтей шелка» (бочонков вина, серебряных и бронзовых зеркал, ножей пятнадцати видов и т.д., в зависимости от специализации), сколько в городе ворот, кем куплена местная стража, часто ли Сикос устраивает поединки, вы на них бывали? Нет? «Это закрытые». «Время от времени». Неужели? И так далее и тому подобное…
Полюбезничав и здесь и там, вдоволь пообщавшись, купив несколько мелочей вроде гребешка для волос, пары перчаток и засапожного ножа фригской работы («О, да вы знаток!» - «Есть немного.»), оставив везде благоприятное впечатление и вооружившись массой нужной и ненужной информации, Дорэн покинул площадь и направился к дому Скоса. Пока подошел к нему, часы на городской ратушу – свидетельство процветания этого перекрестка караванных дорог – пробили полдень.
Дома, в большинстве своем двух-трех этажные, лепились к фасаду почти вплотную, лишь межу несколькими, в том числе и сикосовым уродцем, внезапно разверзались вечно темные переулки, проходя по которым вытянув руки, касаешься обеих стен: прекрасное место для ночных налетчиков.
Дорэн постучал блистающим кольцом в тисовую дверь (ну не расточительство ли?). показавшаяся сквозь решетку смотрового оконца давно небритая физиономия довольно нелюбезно спросила:
- Чего надо?
- Никту из Авалора, - абсолютно не скрывая намерений высказал Айлен.
- А-а… - Протянула физиономия, напряженно хмурясь. – Она, это, уехала… Вчера.
- Понятно.
- Вот и вали отсюда! – Окошко бесцеремонно захлопнулось.
На самом деле не было понятно. Это как это уехала? Это куда это? Это почему это даже не попрощавшись?
Не верю я, хоть убейте, что она вот так просто, не сказав ни слова, испарилась.
Делиться своими соображениями с щетинистым детиной за дверью Дорэн, конечно, не собирался… Но проверить данные всё-таки не мешало.
Ворот в славном граде Гренополе было трое: Северные, Южные и Золотые. Золотые на самом деле были бронзовыми, просто хорошо блестели на солнце, и выходили на восток, на Белонскую дорогу. Опрос всех стражников, всех ворот, всех смен: утренней, уже пропадавшей по ближайшим от казарм тавернам, и вечерней, только что заступившей на дежурство (с ночной сменой разговаривать было бесполезно, во-первых, потому, что она лишь караулила запертые ворота, ибо через час после заката входить и выходить из города запрещалось, во-вторых, потому, что «ночники» сейчас крепко спали) занял довольно много времени, причем сопровождался не один раз отсылкой в место далёкое, неприличное, но хорошо известное…
Конечно же, как он и предполагал, всадница на вороном коне из города не выезжала ни вчера , ни сегодня. Значит, вариант может быть только один – Никта еще там. У Блема Сикоса. И вряд ли по своей воле.
Или ее убили.
«Нет. Не может быть», - махнул головой Дорэн Айлен, но мысль упорно не хотела вытряхиваться. Лезла настырно и яростно, и от этого делалось жутко.
«Нет. Не может быть», - повторил он уже вслух. Вроде полегчало.
Исходив город вдоль и поперек, от одних ворот к другим, что-то перекусив в обед с какими-то из пьяных стражников, Дорэн вернулся на базарную площадь. На сей раз лоточники уже сворачивались. Ему повезло, оружейник еще не собирался.
- Вам не понравился мой нож? – Начал удивленный продавец. – Такого, чтоб мой товар возвращали, еще не случалось.
- Нет, нет, нож прекрасен. Я пришел за вторым, помниет, я еще утром затруднялся выбрать.
- О! – Просиял торговец оружием. – Вы не пожалеете!
- Я знаю, у вас отличный товар.
- Вот ваш нож, сударь.
С виду неприметный, с обычной костяной рукояткой, но отлично сработанный для метания. Дорэн взял его небрежно, но тут же, резко, внезапным, точным движением кинул. Левой. Он был обееруч. Торговец ахнул: нож пригвоздил к заднее стене лавки жирную черную муху.
- Будьте любезны, - вежливо попросил Дорэн. – Отличный нож.
Хозяин, качнув, вынул его из стены, вытер на всякий случай лоскутком ткани, и протянул Дорэну.
- Отличный бросок.
- Спасибо.
- Что-нибудь еще? – Угодливо поинтересовался торговец, видя, что Айлен напряженно что-то ищет глазами.
- Да, пожалуй.
- Еще нож? Или, может, кинжал? Дага? Есть…
- Древко от копья, - прервал Айлен.
- Э?
- Длиною примерно в сажень. Можно чуть больше.
- Позвольте, копье?
- Древко от копья. Очень прочное. В сажень длиною, - повторил Дорэн. – Я просто сомневаюсь, что у вас есть такой экзотический вид оружия, как зирийские шесты. По крайней мере я их не заметил.
- Вы мастер зирийского боя? – Округлил глаза оружейник.
- Нет. Это тайное искусство. Так у вас есть то, что мне нужно?
- Может, всё-таки копье?
- Шест.
Торговец вздохнул, копье, конечно, стоило бы дороже, но древки у него тоже имелись. Отойдя на минутку и порывшись где-то в кладовой, он вынес гладкое и довольно крепкое древко:
- Вот, обычная сажень, плюс две пяди. Подойдет?
- Посмотрим, - Дорэн взял и, уперев одним концом в землю, попытался согнуть жердь. Чуть удалось.
- Вес человека выдержит?
- В смысле?
- В смысле, если я на него встану?
- Не знаю… Да, пожалуй. Да, выдержит и стоит совсем недорого.
- точно выдержит?
- Да.
- Тогда, если вы так уверены, я сейчас при вас проверю. И, если оно сломается, не заплачу вам ни гроша. – Дорэн смерил взглядом расстояние от прилавка оружейника до прилавка уже закрывшегося суконщика: как раз хватало.
- Нет, погодите, я принесу вам другое!
- Вот видите… Зато ножи у вас и впрямь отличные…
- Древки тоже. Это только у вас нестандартный способ их применения.
- Товар должен быть хорошим во всех отношениях.
«Я же не хочу сломать себе шею.»
Торговец удалился и, покопавшись некоторое время, вернулся, неся два древка примерно одного размера.
- Выбирайте сами. Можете даже сесть.
- Ну, спасибо.
Дорэн положил их между прилавками, одно слева, другое справа от себя. И улыбнувшись: «Вспомним прошлое!», - вскочил сразу, с места на оба шеста. Незафиксированных. Не акробату так лучше и не пытаться. От резкого движения вдруг снова заболела правая рука на шелковой черной перевязи. «Вот некстати!» Наверное, по привычке попытался расставить руки, балансируя. «Ну, забыл я!», - схватившись за то самое, будто горящее место выше локтя, Дорэн не переставал следить за обоими шестами. И почувствовал, что левый вот-вот затрещит. Перешагнул на правый, дошел до прилавка завороженного оружейника, спрыгнул, крепче сжав руку.
- Я беру это. Сколько с меня?
- Тридцать шесть полусеребряных, считая нож. – Произнес торговец, забирая второе древко. – Вы – опасный человек, сударь.
Айлен удивился.
- Вы заблуждаетесь. Опасна одна моя знакомая. И, видимо поэтому, она постоянно находится в опасности… Удачной вам торговли!
И, расплатившись, Дорэн Айлен удалился. Уже начинало темнеть…
Но его время придёт поздней ночью, когда уже все , целый город, будут спать. И чем крепче, тем лучше.
…………………………………………………………………………………………………
Блем Сикос был в растерянности – состояние для него совершенно не характерное. И тем не менее сейчас он не знал, что ему делать. Что ему делать с ней? Она оказалась нестандартнее, чем другие; у нее при себе до сих пор был меч и меч весьма опасный. Вот если бы эти идиоты смогли его отнять, тогда другое дело! Тогда он не стал бы церемониться, поступил бы как и с другими. А других до Никты было четверо.
Блем Сикос – большой ценитель женской красоты и профессионального боя (желательно со смертельным исходом и чтоб крови было побольше), однажды решил совместить и то и другое. Для пущего своего удовольствия. Гениальная идея! Тем более, что средства позволяли. А так как Блем был богат с рождения, спасибо предкам – потомственным хранителям казны славного Гренополя, то он с детства привык, чтоб все его прихоти исполнялись. Сам Сикос в число хранителей уже не попал, как не попал и его отец, которому городской Совет запретил наследовать должность деда, видимо заподозрив того в нечистых махинациях или, попросту говоря, в перекачке народных средств в собственные карманы. Но перекачено было и без того уже достаточно для обеспечения безбедной жизни нескольких поколений (смотря по запросам, конечно).
Успех первого подобного предложения в очередной раз убедил Сикоса в его непреодолимом превосходстве, а последующие действия – во вседозволенности.
А все дело в том, что первая девушка была по происхождению хемкой, и предложение, подкрепленное щедрой платой, нисколько ее не смутило и не удивило потому, что в Хемии женские бои, где участницы соревнуются без одежды и без оружия, были традиционным способом разрешения спора, например, за мужчину, этаким турниром за жениха, где судьи – все присутствующие. Правда здесь ей предложили сразиться в обнаженном виде, но с оружием, какое она пожелает и против мужчины, одетого хотя бы частично. Хемка согласилась и даже победила, видимо противник был дезориентирован с самого начала боя. Девушка взяла свою плату, собралась и ушла. Все остались довольны.
Вторая девушка-гладиатор хемкой не была, но и комплексов тоже не имела. Или принципов. Условия боя показались ей, конечно, несколько необычными, но плата вполне устроила. Все опять остались довольны. (За исключением ее соперника, который в поединке лишился двух пальцев, засмотревшись красотами: хорошо, что не лишился чего-нибудь более ценного.)
Далее ситуация коренным образом изменилась. Третья гладиатор отказалась. Отказать его бесподобию? Просто так, прямо в глаза? Он увеличил плату. То же самое. Интересно, что ей не нравится? И вообще, как она смеет?! Я же – Блем Сикос – почетный гражданин славного Гренополя! И мне еще никто не отказывал!
И девушку за это наказали. Она , конечно, сопротивлялась, отбивалась как могла, но нападение было столь неожиданным, а натиск столь стремительным, что она и оглянуться не успела, как оказалась обезоруженной, а затем – привязанной к кровати Блема Сикоса, а затем… пара стражников наблюдала за процессом: вдруг ведь, не дай бог, вывернется, да настучит их благодетелю и кормильцу по макушке. Не вырвалась.
В благодарность за верную службу Сикос, заправив штаны, дал порадоваться и стражникам.
Потом девушку отпустили… А потом она дала убить себя в первом же поединке.
От четвертой – то была полуэльфка – Сикос тоже получил отказ, но теперь он уже знал, как действовать в данном случае. Тем более, что полная безнаказанность в предыдущем случае была для него подтверждением правомочности действий.
Известно, что эльфы и полукровки – отличные стрелки, но в рукопашной часто уступают людям.
Девушку тоже потом отпустили. Она ушла молча , без стонов и слез, но на пороге, обернувшись, бросила на ухмылявшуюся компанию такой взгляд черных, как гематиты, глаз, что Сикос почувствовал настоятельную потребность в увеличении своей личной охраны, а его дуболомы на несколько минут перестали довольно улыбаться.
Интуиция не подвела Сикоса: полуэльфка действительно вернулась, подкараулила его телохранителей в темном переулке, которыми так изобиловал славный Гренополь, и перестреляла всех троих непосредственных участников событий трехдневной давности.
И имненно потому, что она желала смерти всех троих, ей не удалось убежать от остальных охранников. Она потеряла время. Самую малость. Но этого было достаточно, чтобы ее догнали. Догнали и забили до смерти. Сикос щедро платил своим слугам, они не хотели лишаться места, поэтому были весьма злы.
Но ей было уже все равно, она умерла, зная, что отомстила…
Она ошиблась. Жирное тело Сикоса оказало ему неоценимую услугу, если так можно выразиться. Оба телохранителя, не обладая такой…обширностью, умерли на месте, не успев понять , в чём дело. Хозяин же, подлечившись, выжил.
Почему судьба хранит негодяев? В надежде, что раскаятся? Но какой в этом толк? Прошлого все равно не вернуть. Содеянного не исправить. Мертвого не воскресить…
Сегодня Блем Сикос понял, что он сделает с узницей в подземелье. Раз входить туда опасно, то никто и не войдет. И не выйдет. Достаточно просто не давать ей пищу. Пусть сдохнет в компании крыс! И проблема будет решена.
Надо только, чтоб Городской совет не пронюхал о его проделках, да Высшее Жюри боев гладиаторов, а то могут быть неприятности. Впрочем, откуда? Кто им скажет? В слугах он уверен (где еще можно так сладко устроиться). Так что незачем забивать себе голову всякой ерундой.
Этому мудрому совету Сикос и последовал.
Глава 14
Побег
Далеко за полночь, когда на улицах уже давно никого нет, кроме воров, убийц и ночной стражи, на крыше одного из домов, что ближе к главной площади, промелькнула тень. Тень двигалась легко и бесшумно, скользя меж флюгеров и труб. То пригибаясь, то выпремляясь, то прижимаясь к выступам спиной, то прыгая, то перешагивая, тень приближалась к намеченной цели – мрачному особняку на Красной улице, черному монолиту в свете изъеденной луны. Казалось, что тени всё легко.
Два раза, вместо того, чтобы разбежаться и прыгнуть, перелететь и вцепиться, тень, нагибаясь, клала меж крыш что-то длинное и тонкое и осторожно переходила на другой дом. Издалека – безмерно изящное и красивое скольжение, если б кто видел. К счастью, никто не видел, и он продолжал свой путь.
Последний переход, точные, отработанные движения, но даже акробаты время от времени используют балансир. Здесь балансира не было. Фиксации тоже. И страховки не было.
Был высокий уровень мастерства и колоссальное напряжение сил.
Оказавшись на нужной крыше, Дорэн подобрал шест и прижался к высокой трубе, отдыхая. Недолго. Потом достал из-за пазухи длинную веревку и, помогая зубами, привязал ее к середине шеста. Закрепив шест на широкой трубе, Дорэн кинул веревку вниз и стал спускаться, упираясь спиной и ногами в испачканные копотью камни дымохода. Занятие усложнялось едва ли не до невозможности тем, что держаться за веревку он мог только одной рукой. «Можно подумать, до этого я не сталкивался с трудностями», - стиснул он зубы.
Не раз рискуя сорваться и сломать себе шею, он наконец-то очутился внизу. Первый этаж. Помещение оказалось кухней. Ряд сковородок и горшков, тарелок, кувшинов и прочей посуды – всё чисто вымыто, расставлено и ждет своего часа. Темно, но глаза уже привыкли. Пусто? Нет. Нет. Дыхание. Спящего?
Неясный шорох, сыпящаяся зола и пыль, пока спускался Дорэн Айлен, успели разбудить от безмятежного сна мальчишку-поваренка, или просто «мальчика на побегушках».
Испугавшись, что ребенок закричит (и как тут не закричать, когда посреди ночи из камина выскакивает нечто в черном, перепачканное сажей, а через дымоход, известно, и проникают злые духи), Дорэн подскочил к мальчишке одним движеньем, и закрыл ему ладонью рот.
- Не кричи. Я не призрак и не вор, - прошептал он спокойно, но руку не убрал. В этот момент он не знал, что делать. Всё зависело от ребенка: испугается, закричит, выдаст…или…
Сначала мальчик смотрел глазами круглыми от страха, но потом, похоже, успокоился. Дорэн видел, как исчезает страх, сменяясь любопытством, и от сердца отлегло. Он осторожно убрал руку.
- А ты кто? – Тихо спросил мальчик.
- Друг.
- Чей? – Удивился ребенок.
Обманывать детей бесполезно. И Дорэн вручил себя с головой юному слуге.
- Той девушки, что приехала сюда два дня назад. На черной лошади и с мечом.
- О! – Вскрикнул мальчик, восторгаясь.
Дорэн прикрыл глаза, ему показалось, что на этот возглас сбегутся орды наемников и слуг. К счастью, только показалось, и он стер с лица пот тыльной стороной руки.
- Я же просил, не кричи.
- Прости! Ты правда ее друг?
- Да.
«По крайней мере на это надеюсь»
- Она так дралась, так дралась! Я видел, я спрятался за дверью, - глаза ребенка восхищенно горели. – Её меч, он, он как неуловимый! Ты тоже так умеешь?
«Боюсь, что нет», - подумал Айлен, но ничего сказать не успел, так как мальчик восторженным шепотом продолжал:
- Она победила шестерых, прежде чем на нее накинули сеть.
- Сеть?
- Да, большую такую, и потащили вниз, в погреб, в подземелье, в…
- Ты знаешь, где это?
- Да!
-Покажешь мне?
-Ага ! Ты освободишь ее, я помогу тебе. Вот это да! Я Расскажу Фихте, пусть обзавидуется! По рукам? – И мальчишка совершенно по взрослому протянул ладонь Дорэну.
- По рукам, - улыбнулся Дорэн, протягивая свою.
- Ой! А почему ты даешь левую?
-…Так получилось.
- А как же мы будем сражаться?
- Сражаться – дело хорошее, если за правду, но мы же не будем специально для этого будить весь дом.
Мальчик нахмурился, но потом произнес:
- Правильно! Тогда пошли.
- Подожди, - остановил Дорэн. – Настоящие воины сначала разведывают обстановку в стане врага, узнают план местности и даже продумывают пути отступления. А мы с тобой это сделали?
- Нет.
- Значит, надо сделать. Правильно?
- Да.
- Итак, кто наш противник, какова его возможная численность и что он делает?
Ребенок воспринимал происходящее как увлекательную игру, участие в уоторой для него и честь и огромное удовольствие. Пусть уж лучше так считает. Дорэн это видел и подыгрывал ему вполне сознательно.
- Наш противник – хозяин, болеем Сикос, он спит наверху в своей комнате, и другие слуги, они спят где придется…
«Замечательно, надеюсь, они не валяются где-нибудь по коридору.»
- …Но главный наш противник – это личная охрана хозяина. Правда, они тоже спят, - вздохнул мальчик. Видимо, ему очень хотелось, чтобы его новый знакомый явил во всем блеске чудеса своей боевой ловкости. Дорэну не хотелось. Ему пока хватило удес, которые он явил, лазая по крышам и дымоходу.
- Сколько их?
- Восемь, но двое раненых.
«Интересно, эти двое плюсуются к тем шести, которых она уложила, если верить мальчику, или входят в их количество?»
- Где они, эти восемь находятся?
- Спят в своей общей комнате, возле оружейной – это четвертая дверь слева по коридору на первом этаже. А из оружейной есть люк в подвал, он не запирается…
«Это хорошо.»
-…а из подвала – в погреб, но та дверь, наверно, заперта. И там она – гладиаторша.
- Гладиатор. У этого слова нет женского рода, - машинально поправил Дорэн. – а где ключ от погреба?
- Не знаю, - пожал плечами мальчик. – Может, у охранника, что её сторожит?
«Вот это уже хуже», - отметил Дорэн.
- И еще я забыл сказать, что другой охранник тоже не спит, он сторожит главный вход.
- А есть запасной?
- Есть черный. Им ходит прислуга. И его никто не сторожит.
«Забавно! Если не сказать, глупо. Караулить денно и нощно один вход и совершенно забыть про другой!»
- Но он тоже заперт.
- Вот как!
- Но я знаю, где взять ключ.
- Умный мальчик. И где же?
- У моей троюродной тетки, он здесь главная повариха. Ее все слуги боятся, она…
- Она даст тебе ключ? – Прервал увлекательный рассказ Дорэн.
- Я сам возьму.
«Решительно, он мне все больше нравится!»
- Сделай это сейчас. Сможешь?
- Конечно!
- Только аккуратно.
- Я и дверь отопру, вот она, - мальчик указал рукой на темневший проём в противоположной стороне от камина. – А тебе в коридор, туда!
«Я уже давно понял.»
- Ты только меня подожди и вместе пойдем.
- Нет уж. Это ты открой дверь и сиди здесь тихо. Мы подойдем.
- Ну, хорошо, - немного разочарованно произнес ребенок. Айлен шмыгнул в коридор.
Бесшумно ступая и отсчитывая двери, он больше всего опасался, сто, открыв указанную дверь, ошибется, и оттуда вывалится толпа кувалдообразных молодцев… Но ни он, ни ребенок не ошибся: четвертая дверь действительно вела в оружейную. По углам, по стенам, на полу, на полках валялись, висели, стояли доспехи и оружие всех сортов и мастей: защитное – от кольчуг, до бригантин, плюс «аксессуары», наступательное – от мечей и пик, до топоров и кистеней… Да-а…
И люк в подвал у стены. Схватившись за ручку-кольцо Дорэн медленно и аккуратно поднял крышку. Тяжелая.
Никого. Деревянная лестница. Только бы не скрипела. Закрыл люк. Осторожно спустился. Гнилые ступеньки все же пару раз скрипнули.
Внизу спал стражник, видно крепко, потому как не услышал и подкравшегося Дорэна не заметил.
Но Айлен спящих не убивал. И , наверное , напрасно: малый, блаженно растянувшийся на плаще, уж точно на такую мелочь не обратил бы внимания. Если судить по лицу (вернее, по тому, что его слегка напоминало), принципы , подобные дорэновским (или рыцарским), его явно не беспокоили.
С ловкостью циркача или карманника Айлен стащил с пояса стражника ключ. Мастерски. Беззвучно.
Детина причмокивал во сне губами и блаженно улыбался (видно, снилось что-то хорошее).
Не отрывая глаз от спящего стража, Дорэн повернул ключ в замке. Туго, но получилось. Второй поворот. И все бы хорошо, но тут в старом ржавом механизме что-то предательски-громко, протяжно заскрежетало.
Охранник мгновенно проснулся, вскочил, при этом потеряв ремень и, соответственно, ножны, но понять толком, что происходит, так и не успел. Первое (и последнее), что он в этот момент увидел, была подошва сапога Дорэна, направляющаяся точно в лоб.
От неожиданного удара ногой парень отлетел к стенке, ударился затылком, мягко сполз и затих.
В этот момент из-за двери с мечом наголо выскочила Никта.
- Какого тролля?!! – Произнесла она, от удивления даже громче, чем следовало.
- Так, проходил мимо и решил зайти. А вообще, я тоже рад тебя видеть.
- Боги! Я была готова убить первого, кто попадется за этой дверью! Кто бы мог подумать, что им окажешься ты.
- Ничего, я думаю, тебе еще представится немало возможностей. А пока самое время покинуть гостеприимных хозяев.
- Гостеприимных? ! Я убью этого урода!
- А можно потом? Сейчас я бы рекомендовал связать этого и убираться.
Он был абсолютно прав. Никта наклонилась над поверженным стражником, отметив на его лбу ясный и четкий отпечаток, она перевела взгляд, полный уважения, на Дорэна Айлена.
- Замечательный удар.
- Благодарю, - чуть поклонился он.
Затем Никта скрутила несчастному руки его же собственным ремнем, в рот запихнула подол его же плаща и оттащила тело в камеру. Но сделанного ей показалось мало: повернув ключ в замке два раза, она забрала его с собой. Это несколько удовлетворило ее чувтво мести.
- Всё, пошли.
- Позволь полюбопытствовать, что ты намерена делать с ключом? – Неутерпел Дорэн.
- Выброшу. Пусть помучаются.
Приоткрыв крышку люка, Айлен отметил, что в оружейной, к счастью, по-прежнему никого нет. Вышли.
Никого не было и в коридоре. Зато на кухне их с нетерпением ждал мальчишка, мечтавший, как и многие в его возрасте, стать героем.
- Это еще кто? – Шепнула Никта.
- Я – Люти! – Радостно сообщил мальчик. – Я ваш друг. Я вам помогаю.
- Ну, спасибо.
- Люти, ты открыл дверь?
- Да! – Его прямо распирало от гордости. И было от чего. – А это ваши доспехи.
Сияющий ребенок с трудом подтащил увесистую сумку.
- Я нашел их в оружейной. При мысли, что мальчишка лазил под носом у стражников, что-то искал, может, что-то переворачивал, шумел, Дорэна бросило в жар, он машинально еще раз обвел взглядом комнату, остановившись на проходе в коридор. Никого. Слава богам!
- Люти, ты молодец. Без тебя бы мы не справились. А теперь, когда мы выйдем, запри дверь, верни ключ тетке и забудь о том, что здесь происходило.
Радость мальчика мгновенно улетучилась.
- Я хочу с вами.
«Вот и начались неприятности. Хорошо, что у меня нет детей.»
- Тебе нельзя. Это опасно, понимаешь? Мы пришли и уйдем одни.
- Я не боюсь опасностей!
- Я это уже понял. Ты очень смелый, но тебе нельзя с нами, пойми.
- Тогда я закричу.
«Вот же гоблин маленький! Мы теряем время! Мы напрасно теряем время!» - Думала Никта, начиная нервничать.
- Слушай, маленький герой! – Вмешалась она в разговор. – Сказав, что ты наш друг, надеюсь, ты не просто бросался словами? Я, например, таких людей просто презираю. И, если хочешь, можешь к ним присоединиться. Дело твое. Но помни, предательство портит репутацию раз и навсегда. Предают, бросаются обещаниями и не держат свое слово только люди без чести. Я думала, ты не такой, но сейчас в твоих силах меня разуверить. Выбирай!
- Нет! Нет! Я не такой! – Сила слов. Мальчишка был готов сквозь землю провалиться.
- Вот и хорошо. Ты смелый и настоящий друг. Мы действительно без тебя бы не справились. Теперь мы уйдем, а ты останешься, закроешь дверь, положишь ключ на место, ляжешь спать, будто ничего не случилось и, конечно же, никому не расскажешь. Но и не забудешь. Ведь тебе есть, чем гордиться. Прощай, маленький герой!
- Прощай, Люти!
- До свидания. Я всегда буду вас помнить.
Никта подхватила сумку, Дорэн махнул мальчику рукой, и они скрылись в темноте переулка. Почти без проблем сориентировавшись, вышли на одну из более широких улиц и торопливо зашагали в сторону своей гостиницы.
Ночь сменялась предрассветными сумерками. Город спал.
- Жаль, что Буря у них осталась, - вздохнула Никта.
- Ничего, зато мой Черный ждет в конюшне и деньги еще не законились.
«А могли бы и увеличиться, если бы я не выделывалась», - пошутила она над собой.
- Кстати, как ты попал в дом?
- По крышам.
Никта взглянула вверх, потом на Дорэна.
- Акробат.
- Есть немного.
- А пяткой в лоб – зирийский мастер?
- Не мастер. Это тайное искусство… Но всё тайное рано или поздно становится явным.
Они вошли в гостиницу.
- Если у тебя есть вещи, собери их побыстрее. – Сказала Никта. – Мои, пожалуй, все здесь, в сумке, и даже чужие, если судить по весу. Уйдем отсюда, как только ворота откроются.
Из кухни выглянула сонная служанка.
- Будьте любезны, соберите что-нибудь в дорогу, мы уезжаем.
Кивнув, девушка скрылась. Дорэн отправился наверх, Никта опустилась на скамью.
- И принеси что-нибудь поесть. Прямо сейчас.
«Жаль, что не успею искупаться. Три дня в крысятнике сделали меня саму похожей на крысу», - обреченно подумала она.
Вернулась служанка, неся сверток.
- Здесь ветчина, каравай и сыр. Куда положить?
- Сюда, - Никта указала на сумку, потом схватилась за пояс, где всегда был кошелек, но вспомнила, что оставила его Дорэну. Вздохнула и достала из рукава серебрянную монету - «неприкосновенный запас», протянула девушке. – Это за всё… И принесите мой завтрак!
Служанка удалилась обратно, на лестнице послышались шаги. Ожидая увидеть Дорэна, Никта повернулась, но… Но это был не он. И даже не мужчина. И вообще не человек.
Эльфка. Высокая, грациозная, как и все эльфы, голубоглазая, красноволосая Ниирэл из Вайхэала.
- А я то думала, кто тут шумит? Рада видеть тебя, Никта из Авалора! – Улыбнулась она.
- И я, Ниирэл! Кто бы мог подумать? – Она встала, девушки обнялись. – что привело тебя сюда?
- В Гренополь?
- Ну, не в эту же таверну, конкретно. – Они рассмеялись.
- Вообще-то, одно приглашение.
- вот как? Личное? Если хочешь, можешь не говорить.
- Нет, деловое. – Ниирэл понизила голос до шепота. – Некий Блем Сикос предлагает мне изрядную сумму денег за обычный тайный поединок в его доме.
Лицо Никты исказила саркастическая усмешка:
- Обычный? А он сказал, что драться надо будет голой?
- Что?!!
Известно, что эльфки очень щепетильны в вопросах чести.
- Вижу, что не сказал… Мне тоже сообщил об этом лишь по прибытии. Как видишь, я отказалась, - Никта развела руками, - и теперь воняю крысами и плесенью, а также собираюсь покинуть этот мерзкий городишко. И чем быстрей, тем лучше.
- Как? Разве ты не собираешься подпалить его дом за оскорбление?
- Не собираюсь. Видишь ли , он живет не один.
- Всех в ад!
- Э-э, в его похоти слуги не виноваты. Некоторые, по крайней мере.
«И к тому же мне не хочется встречаться с администрацией Гренополя по обвинению в поджоге», - подумала Никта.
Беседа была прервана появлением Дорэна.
- Доброе утро, сударыня.
Эльфка удивленно приподняла бровь.
- Мой друг , Дорэн Айлен, - представила Никта, Айлен галантно поклонился. – моя давняя подруга, Ниирэл из Вайхэала.
Эльфка чуть улыбнулась, окидывая Дорэна оценивающим взглядом с головы до ног, затем повернулась к нему спиной и продолжила разговор.
- Одобряю твой вкус, Никта. Он строен и красив почти как эльф, этот твой человек. Надеюсь, он также хорош и в постели?
«Не знаю, не пробовала», - хотела съехидничать Никта, а остолбеневший Айлен, возможно, и не оставил бы реплику без ответа, но тут распахнулась входная дверь, и в нее влетели два дюжих молодца из гвардии искоса, вооруженные топорами, а за ними еще два, с луками, и еще…
- Вот она! Стреляй!
Дорэн мгновенно отскочил за деревянный столб, подпирающий крышу, Никта и Ниирэл перевернули широкий стол и присели. Две стрелы пронеслись рядом и вонзились в стену. Эльфка достала из налучья свой знаменитый лук и затем неторопливо вынула изящную стрелу с синим опереньем. Стреляла она безупречно. Но ее опередила Никта, выскочившая из укрытия в момент, когда лучники доставали новые стрелы. Началась суматоха: двое с топорами кинулись на нее, мешая тем, кто был с луками. В это мгновение выглянула и выстрелила Ниирэл. Один обладатель топора упал, его место занял человек с коротким мечом. Меч скоро оказался у Никты в левой руке, а его хозяин – в луже крови у нее под ногами, но совсем неплохо дрался второй обладатель топора.
Еще один лучник пал, сраженный Ниирэл, на Никту бросился второй меченосец, помогая, а скорее, мешая, мастеру топора (места в таверне было не так уж и много). «Дровосека» убил Айлен, метнув кинжал, тот самый, недавно купленный у местного торговца. Последнего меченосца поразила Никта, последнего лучника – Ниирэл. Вся троица отделалась даже без царапин.
- Пора покинуть Этот гостеприимный град, - произнесла Никта, вкладывая меч в ножны и взваливая на плечо дорожную сумку.
- Разве мы не подожжем этого Сикоса? – Разочарованно спросила Ниирэл, поднимаясь с колена.
- Нет. Если хочешь, можешь, конечно, пойти и поджечь, но я тебе не советую. Он и так несколько расстроен. Мы, похоже , уничтожили его армию.
- Хотя нельзя поручиться, что он не нанял еще, - добавил Дорэн , и они вышли на улицу.
- А кто заплатит за ущерб?! – Выкрикнул появившийся из-за двери хозяин.
- Обчисти их карманы, пока никто не видит, - посоветовала Никта, кладя руку на рукоять меча. Хозяин жест оценил, спорить не стал и скрылся. Зазвенели монеты.
- Он обогатится, - вздохнула Никта, - а мы? … Ой, Буря! Кто-то очень мудро решил воспользоваться моей лошадью? Молодец! А то я по ней уже соскучилась.
Она вскочила в седло. Дорэн и Ниирэл вывели своих коней и последовали ее примеру. Вскоре вся тройка оказалась за городскими воротами и пустила коней галопом.
Дорогу выбрали наугад (вернее, помчались по первой попавшейся ), она петляла между невысокими холмами, покрытыми бурой предосенней травой. Трава скоро сменилась скошенными хлебами, а затем убогими хижинами какой-то деревеньки. Настолько убогими, что путники решили остановиться в следующей, даже если придется проехать еще столько же…
Стрюкова Н. А.
2002 (?) год