Бабье лето кончилось за три дня до проверки. Не знаю, по-моему, тихая, тусклая погода начала-середины октября называется именно так.
Итак: бабье лето ушло. Начались промозглые дожди, холодрыга и прочие осенние атрибуты. Проверке это не помеха. Половина роты сдает ее, половине ставят оценки так, навскидку. Все равно на отличную не тянем, куда уж там. Все равно правдами-неправдами наберется нужное число пятерок и четверок. Все равно из того, что мы должны знать и уметь, мне не знаем и не умеем и четверти. ВСЕ РАВНО. Вот скоро стрелять поедем. Я, к примеру, за год своей службы выпустил 15 патронов в общей сложности. Какая уж тут боевая подготовка! Хоть неделю назад и съездили на стрельбище за сорок верст, а толку мало, и навыков не прибавилось. Ротный (он доруливает последние дни) зол и безнадежен. Вчера на сдаче ЗОМП (защита от оружия массового поражения) из разворачивающегося защитного плаща вылетела бутылка 0,7 с соответствующей этикеткой. На глазах проверяющего - не могла другое время выбрать!
А теперь еще и эти стрельбы, и от нашей роты опять оцепление. Неделю назад я уже был в оцеплении и знаю, что это такое. Стрельбище расположено прямо у дороги, по ней ездят вполне гражданские рейсовые автобусы, а метрах в двадцати от обочины уже лежат солдаты и палят по мишеням. Особенно красиво ночью, когда идут трассеры; правда, не знаю, что при этом чувствуют водители по первому разу. С двух боков у этого стрельбища по дороге две железные вышки, одна в лесу, другая в голом поле. В прошлый раз я стоял в поле, а вернее, шлялся по округе, а в результате добыл лишь бутыль бензина, два кочана картошки и маковку недозрелого подсолнуха, но потерял каблук. Но это было в другую погоду, а теперь...
Восемь часов утра. На том же поле у той же вышки. Мелкий холодный дождь. Мой напарник - добродушный узбек Бухара, (он даже доволен таким именем, любит родной город). Бухара на призыв старше меня, и предоставляет мне все заботы об обустройстве. Первая попытка: я иду в лесок и набираю веток. Не горят, а почему? Сырые, понял, ура! А что же делать? Вдали виднеется одинокий домишко с пристройками. Иду туда по обочине дороги. Выгляжу: толстый (под шинелью еще и телогрейка), ухи у шапки опущены, но не завязаны, а как у почтальона Печкина, на носу круглые джонленноновские очки. Трофей есть - штук шесть досок посуше и отодранный от сарая рубероид. Со второй попытки костер разводится, вот уже и жить можно. Бухара бегает вокруг и обсыхает. Затем следует завтрак. По банке перловки с тушенкой и чай. Воду для чая, по предложению боевого товарища, кипячу во фляжке, он обещает: "В часть вернемся, дашь кому-нибудь, он помоет". Ладно, хотя припахивать никого я не буду, а буду мыть сам. Дрова идут к концу. Бухара видит это, знает, что будет плохо, но идти не хочет, не положено, старый все-таки! Ладно, хрен с тобой, мне прогуляться, в общем-то, в кайф.
Так день и идет. Я раз в полтора часа брожу за топливом, а Бухара торчит у костра. После одной ходки возвращаюсь с совсем уже неожиданными трофеями: три бутерброда с сыром, помидор, пачка печенья. Это результат милой беседы с милыми девушками, преподавательницами какого-то ленинградского института. В четыре часа пришла смена, а стрелять повели меня с Бухарой. Бетонная площадка, на ней лужа, в луже плавает плащ-палатка. "Ложись!" Сюда, в эту лужу? Ложусь, очки заливает все тот же дождь. Со злости попадаю во все мишени и тут же порчу себе результат, выпуская оставшиеся патроны в землю. Итого счет увеличен до 27 патронов, к концу службы, наверное, наберется целый магазин, а то и два выстрелянных. Будет, что детям рассказывать. Теперь в часть, а к восьми снова на поле. Костер погас, а дождь сменился мокрым снегом. Рубероид уже драть неоткуда, он отодран мною весь, и спасает положение только ящик сена, которое пришлось тащить от этого же дома. Ветер крутит снежные вихри, а вместо звериного воя и дитячьего плача раздаются очереди. Я, как шаман какой, бегаю вокруг огня, очки залеплены снегом, я их снимаю, а потом уже и найти не могу. Так чуть ли не до полуночи.
Наконец, вся команда оцепления в сборе у автобуса, и еще один повезет начальственную мафию. Начальство рвет вперед, а мы в кильватере поначалу, а потом и вовсе отстаем. Через полчаса двигатель меняет тон и вовсе тухнет. Светофор? Нет, бензин кончился.
Дорога. Справа странный дом без огней, слева забор, впереди железная дорога. Два, а может, и час, ночи. Автобус быстро остывает, в нем душно и тоскливо. Я вылезаю на дорогу, по ней нервно прохаживается ротный и обсуждает с еще одним капитаном создавшееся положение. Искать нас здесь не будут, передний автобус пошел другой дорогой. В часть позвонить нельзя: не работает городской телефон. Можно позвонить в управление, а оттуда в часть придет телеграмма, но кто знает телефон управления? Я по собственному почину останавливаю пару грузовиков и у обоих натыкаюсь на вежливый и невежливый отказ..
Обратно в автобус. Там тухлый запах смеси пота и бензина. Маруняк требует анекдотов. Отвечаю отказом. "Иди сюда". Что ж, напросился. Фанера пробита, и я начинаю скучным голосом: "Идет еврей по пустыне..." Меня продолжает еще кто-то, и вправду, когда внимание отвлечено, как-то легче. Через два часа сидения возвращаются водитель и Коробок с тремя ведрами бензина. Залезли на какую-то автобазу и откачали там. Это называется "солдатская смекалка". Может быть, и входящая в противоречие с уголовным кодексом, но смекалка. Приехали в часть в полчетвертого, а потом спали до обеда, правда, с перерывом на завтрак.