Записки ефрейтора 20. Сомнения и мысли

Свиридов Алексей
      Я не хочу становиться злым черепом. И в то же время не хочу тащить службу, как добрый зеленый. Это диалектическое противоречие. Вся наша жизнь - это диалектика, но толку от этого заявления мало, ибо заявления заявлениями, а жизнь практику любит, а не слова, даже самые верные.
      Итак, практика. Мне дано задание обучить семерых из новоприбывших азбуке Морзе, то есть за срок в два раза меньший и в условиях в три раза худших сделать то же, что делали сержанты в учебке. Задача нереальная, но я пытался. Первое занятие: мальчики сидят, глядят мертвыми глазами и ждут, когда я их бить начну. Толку никакого в таких уроках. Приходится все время уговаривать, буквально такими словами: не надо меня бояться, не буду я вас отжимать на раз-два! Бояться и вправду перестали, но зато теперь начали откровенно бездельничать на занятиях. Первые плоды человеколюбивой политики! А вдобавок и сверху давят: почему не рулишь, почему на очке давно никого не было?! Асташка мне сказал впрямую: "Ты, Леша, уже должен быть похож на черепушку, но в тебе этого не видно. Смотри, будешь как Ленчик летать!"
     Дурные мысли: а вдруг и вправду такое светит? Гуманизм гуманизмом, а по второму году работать не хочется! Вот и начались сомнения в разрешении этого диалектического противоречия, пока только теоретические, но время-то идет!   Боевой август и не менее боевой сентябрь

     Расписание августа: сутки караул, следующий день - работа в городе, канаву копать, и полдня до следующего караула - т.н. "занятия".
     Колея наезженная. Питерское пополнение прочно заняло нижнюю ступеньку иерархической лестницы. По утрам раздается голос Маруняка: "Орлуха, лети сюда! Где мое пальто?" Раздаются удары по фанере. Это уже традиция, о своей дембельской шинели он заботится чрезвычайно. По ночам я уже не пою под гитару про "битый фейс", у меня заслуженный отдых. В ночные соловьи произведен длинный пучеглазый Наркоша, он знает гораздо больше народных песен из Лозы и Розенбаума, а мой репертуар - в основном непонимаемая здесь лесная и социальная лирика, разбавленная "Зоопарком" и "Аквариумом".
      Музыку закаывает, в основном, Хроша, он и сам весьма неплохо играет и поет. Иногда, в добрых чувствах, он пускается в воспоминания: "Эх, вот полтора года назад в шестой роте... Сунут гитару в руки: "А ну, пой "За тех, кто в море". Я аккордов не знаю, а они {сволочи} пьяные, им все равно, {ерунду} играю, а слова верные, ну и сходило. Шестая рота это {финиш}, там первый год вешаются, зато потом живут {хорошо}, вот на меня смотри!"

      Я смотрю. Действительно, Хроник - личность примечательная и один из главных героев почти каждого залёта. У нас каждая неделя отмечена чем-нибудь интересным, как по заказу.
 Сначала поймала милиция Коробка, пьяного и в гражданке, он, совсем офонарев, гонялся за какими-то шестиклассницами. Грох, бабах, комсомольское собрание, вынесение чего-то там плюс частное определение в адрес начальства: что мы видим, кроме телевизора. Только дело поправляться начало, рота первой на зарядку вышла, да так, что комбат заметил - новая беда. В карауле парень разряжал автомат, забыл магазин отстегнуть да выпалил, две дыры в "Правилах разряжания оружия" проделал. А там и с ремонта кабеля двоих красавцев привезли, и прапора в придачу. Про прапора покрыто мраком неизвестности, а один из двоих ночью весьма профессионально заблевал одеяло и пол под кроватью. Грох, бабах, собрание, чего-то там и частное определение.
 Потом Хроника с Наркошей поставили в наряд по свинарнику - со штык" ножом на поясе охранять поголовье. Начштаба ночью облазил все кусты (это при его-то бегемотовой фигуре), но не нашел их. Нашел в бытовке, где Наркоша давал концерт избранной публике. Культурное мероприятие было прекращено, и Хроника отправили на пост, к загону. Вторичное посещение тем же начштаба того же поста дало аналогичный результат, но на этот раз Хроника не оказалось и в бытовке. Опять поиски, пока Хроша сам не заявился. Ходил за спичками и все тут, орите, что хотите, товарищ подполковник, моя совесть чиста.
 К этому же периоду относится и коллективная замочка (донос, жалоба, сообщение - смысл один) от имени духов. Про ночные развлечения, про распределение работы в нарядах и так далее. Народ взвыл, но расправы не последовало. Продали раз - продадут второй, а садиться кому охота! Словом, питерская интеллигенция показала себя не с лучшей стороны. Плюс к тому - постоянно кто-то из них припухал в санчасти, а у нас пойти в санчасть считалось позором для солдата, разве уж совсем припрет. Да и комбат, плюясь на плацу, всегда орал, что "а кто служить не хочет, пусть в санчасти не лежит! Я за каждый день санчасти буду объявлять по наряду, если второй период службы - то по два наряда, и так далее!"
       Наряды ерунда, но упоминание фамилии - это нервирует, это отодвинутый дембель и это персональная работа в хоздень и т.д. Плюс ко всему - история с Поповым. У него папа с большими звездами, ранимый внутренний мир и широкий кругозор. Каждое или почти каждое воскресенье он ездил в Питер, и в один прекрасный день отказался оттуда возвращаться. "Меня там бьют, унижают и плохо кормят". В оценке такого поступка разночтений не было. Что офицеры, что солдаты были на него злы, хотя и по разным причинам. Привезли этого мальчика в часть и сразу, во избежание, отправили... на площадку, в добрые руки все того же Стеклянного и уже упоминавшегося Гриши.
      Проторчал Попов на площадке безвылазно неделю и, по словам сменного состава, не скучал. А пока он там не скучал, папа в городе развил деятельность, и в результате Попов поехал в компанию того же самого Мосейчука. Оттуда, из этой части, он через некоторое время прислал письмо, в котором каялся, объяснялся всем в любви и клял уставной идиотизм. Что же, что он хотел, то и получил, а остальным наука.
 К осени напряжение нарастало по всей части. В других ротах тоже хватало историй. Сильная личность Тит так вообще {побил} одного из самых дурных лейтенантов, и вязать его прибежал сам комбат, а потом очевидцы рассказывали, как этого Тита везли на губу. Идут к машине: комбат, Тит и тот самый лейтенант, Борька его звали. Идут, идут, раз! Тит Борьке подножку, Борька валится. Комбат участливо: "Вставайте, вставайте," а через полминуты опять Боря в грязи.
        На приказ наш временный ротный проявил гибкость и такт: вечером построил роту, поздравил, а потом сказал речь примерно в таком смысле: "Товарищи дембеля! Я знаю, что на приказ бывают всякие неприятные вещи. Посему давайте так - я к вам по-хорошему, и вы тоже по-людски!" С этими словами он вытащил могучую машину (кипятильник - две железяки и два провода, изготавливается из всего: от бритвенных лезвий до штык-ножей) и под аплодисменты вручил. Чаепитие было организовано в бытовке, с ротным граммофоном, далеко за отбой и, наверное, полночь. Подробностей я, естественно, не знаю, но, по-моему, обе стороны условие выполнили.