Голос у бабушки Моти не по возрасту молодой, а рассказчица ома такая, что можно слушать ее часами. За свою почти восьмидесятилетнюю жизнь она немало повидала и пережила, поэтому её рассказов хватило бы на увесистую книгу.
Баба Мотя со смехом машет рукой:
- Скажешь тоже! Куда мне на старости-то лет! Да и не больно я грамотная для этого. Ну, вот тебе, стало быть, расскажу чего-нибудь, коли пришла да интересуешься, может где-то и сгодится для тебя, в самом деле. Я ведь не здешняя, в Белозерском районе жила, а как на пенсию вышла, да Колю, мужа своего, схоронила, дочка меня сюда и выписала. А всё не могу родные места забыть. И воздух там какой-то другой был, духовитый, а уж леса - не чета тутошним. Богатые! Ягод, грибов! А цветов всяких... Выйдешь на полянку, а она вся синяя от незабудочек, будто небушко ясное на землю прилегло. Вот краса-то! Да и годков тогда было поменьше, и здоровья побольше. Чего теперь говорить, в старую жизнь ходу нет, только и осталось - вспоминать. А поговорить толком не с кем, ровесницы мои всё больше сплетничать привыкли, про политику да кино судить, дочери и внукам не до моих баек, у них работа, свои дела, свои разговоры. Ну, слушай, тебе, может, интересно будет, и я душу отведу...
Это вот на портрете - Коля мой. Здесь он уже в возрасте, вон и виски совсем седые, а смолоду чернявый был, цыганистый. Когда война началась я ещё девчонкой малолетней была, а Коля как раз перед войной женился. Всю войну, считай, прошёл, - один раз только ранило, не сильно. Вернулся домой живой, здоровый, - вроде бы, счастье. А счастья-то быть бывало. Сперва ждала его Раиса верно, как все бабы в нашей деревне своих мужей дожидались. Только вот не все дождались, много у нас вдов было. Потом запохаживал к ней мужичонка один, тоже наш, деревенский. Его по болезни на фронт не взяли, вот он и бригадирствовал над бабами в колхозе. Ну, сперва потихоньку ходил, огородами, по сумеркам, а потом и вовсе стыд потерял - напрямую по улице. А Колина-то мать как раз напротив жила, видно ей всё. Плакала, на людях сноху срамила, да всё бестолку. А сыну писать обо всём не смела, - и так ему на войне несладко, а тут такая весть.
Женщины тогда наши все на Раису ополчились, вон их сколько со своими мужьями толком пожить не успели, вдовами стали, а эта от живого гуляет! Да, были и вот такие, чего греха таить. Только ты не думай, мало их было, у нас на двести баб одна такая «ягодка» попалась. Вот так. Когда Коля-то пришёл, Раиса на сносях была. Боялись - убьёт и жену неверную, и ухажёра её бесстыжего. Да только не стал он рук пачкать, на войне наубивался досыта. Раиску прогнал, она к своим в другое село уехала, а скоро и бригадиришка наш пропал из деревни, видать, страшился рядом с Николаем жить.
Ну, а Николай, само собой, переживал сильно, как без этого. Он же с войны-то домой душой рвался, к матери да к жене...
Только время, оно, в самом деле лечит. И Коля понемногу сердцем оттаял. Как-то зашёл он к моему отцу по делу, а тут я с ведром воды через двор иду. Он будто меня в первый раз после войны увидел:
- Мотька! Ты, что ли? Ну и вымахала! Небось, женихи проходу не дают?
Застеснялась я, покраснела, как маков цвет, ведро поставила, да наутёк. А только после того по- другому я на Колю глядеть стала. Раньше я его почти что старым считала - на двенадцать лет у нас разница, а он меня, соплюху, и вовсе не замечал. Словно нашло на меня что, увижу его, - сердце ходуном ходит. За мной тогда Гришка, одноклассник мой, сильно ухаживал. Придёт вечером, вызывает меня на лавочку посидеть, а мне неохота. Слушаю его в пол уха, а у самой Коля перед глазами. Ой. матушка моя, сколько подушка слёз моих высушила.
А Коля, как увидимся, заговаривать со мной стал, то спросит, другое... Один раз на покосе мы были, поели в обед, все отдохнуть присели-прилегли, а я в лес, ягод поискать. И тут Коля. У меня прямо ноги ослабли, стою ни жива, ни мертва. Подошёл он ко мне и так крепко-крепко обнял... «Пойдёшь за меня замуж?» - «Пойду!» - а у самой слёзы в три ручья.
Но не тут-то было. Мои тятя с мамой - ни в какую! Вон на сколько старше, да разведённый, да бабы одинокие вокруг него вьются... Нет, и всё тут С тятей не поспоришь, -сказал, как отрубил. Я уж и на колени перед ним, и в рёв - попусту. Да и Колина мамаша воспротивилась -опять, мол, молоденькую берёшь, опять обманет, вокруг пальца обведёт. В сельсовете её подружка работала, так что не расписала бы ни за что нас с Колей.
Тогда он и придумал поехать к его тётке в район, да там и расписаться. А как поехать? Днём я с мамой на ферме работаю, а потом меня отец из дома - ни на шаг. И Колю на порог не пускает. Тогда он через Полинку, сестру мою младшую, передал, что, как стемнеет, будет меня за околицей у берёз ждать. Собрала я тайком кое-какие вещички в узелок, метрику свою положила, стала темноты дожидаться. Тяти как раз дома где-то не было, а
я радовалась - уж мимо мамы я как-нибудь проскользну.
Выскочила на улицу - и бегом за околицу. Темно, спотыкаюсь бегу, узелок чуть не потеряла. Разглядела кое-как под березой лошадь с телегой. Прыг в телегу-то, а сердце от страха замирает, - что будет теперь? Коля даже ко мне не повернулся, слова не сказал, хлестнул лошадь вожжой, погнали. Я с ним говорю - молчит. То ли обиделся на что? Когда в себя немножко пришла, поняла, что едем в нашу деревню.
- Коля, мы куда это? - молчит. У дома нашего остановились.
- Слезай, беглянка, приехали! Батюшки, вовсе никакой это не Коля, а тятенька мой родимый! Со спины в темнотище-то не признала... Всё, думаю, запорет плёткой до полусмерти. Норов у него крутой был. Не тронул, домой только затолкнул, да сказал:
- Гляди ты у меня!
Мама ругаться принялась, а я сижу со своим узелком в обнимку, и понять не могу, как же так получилось-то?
А вышло вот что. Полинка не стерпела и всё маме рассказала, по секрету. А та - отцу. Тятя пошёл к Колиной матери, Анне Кузьмовне, и они против нас вместе удумали такую каверзу. Коля-то после Раиски не стал в своём доме жить, к матери перешёл. Ну вот, приходит он домой, лошадь запряжённую у ворот оставил, мал, ещё по делам надо съездить. Всю работу по хозяйству переделал, а Куэьмовна все новую ему подбрасывает. Время тянет. Потом и говорит:
- Достал бы ты, сынок, костянки мочёной из голбца, так охота с водичкой похлебать.
Коля и полез. Мать крышку подполья захлопнула, кроватью приставила, и сама ещё на неё села. Коля сперва попробовал силой вырваться, потом добром мамашу просил, а она будто не слышит. Так и просидел там до поздней ночи. А тятя мой - на телегу, да за околицу...
Думала, уж никогда нам с Колей вместе не быть. Тятя от меня метрику спрятал, а как же не по закону-то? Не нынешние времена. Полгода маялись. А сумел всё же Коля отца моего упросить! Не знаю уж даже как, честное слово.
Расписались мы, правда, свадьбу родители наотрез отказались собирать, да нам и не надо было ничего, лишь бы вместе быть. Сыночка родила, потом дочку. И Анна Кузьмовна и мои родители у нас свой век доживали. Один раз только и поругались мы с Колей всерьёз, когда сын жениться собрался. Не понравилась мне будущая сноха, давай Сережу пилить да отговаривать. Коля меня тогда сильно отругал, первый раз, наверное, не Мотей, а Матрёной Авдеевной назвал, и нашу с ним историю припомнил: « Забыла, как нам родители едва жизнь не испортили? Не лезь к сыну, ему жить, не тебе». Дочка моя с замужеством припозднилась, без Коли её уже выдавала. Ни слова против не сказала на её выбор. И верно, им жить. Только бы прожили, как мы с моим Колей...
...Нет теперь в живых бабушки Моти. Не успела она мне рассказать и малой доли того, что знала, видела, пережила. Каюсь теперь, что редко редко навещала её. А ей всего-то и надо было - капельку внимания, да доброе слово.