Из романа «Это недалёкое прошлое...»
Лётная смена была в полном разгаре.
Лето в этом году выдалось на редкость жаркое, сухое, безводное. Уже в июне трава по-
жухла и стала жёлто-коричневой. Её зелёный окрас совсем сошёл на нет и не напоминал,
что лето только началось. Температура в тени достигала тридцати, тридцати пяти гра-
дусов тепла, а на солнце и того больше... Но сегодня эта жара немного отступила, а
потому разрешили летать. Программа обучения курсантов затягивалась из-за погоды – жа-
ры. Иной раз техника не выдерживала и отказывалась работать. Не хотел самолёт летать
в пустыне. Двигатель кое-как вытягивал свою мощь, да и той не хватало до ста процен- тов своей работоспособности. Курсанты, лётчики, технический персонал, одним словом-
все, кто был задействован на полётах, мучались так же, как серебряная «птица» из ме-
тала. Люди носили с собой фляжки с питьевой водой, которую привозили на стартплощад-
ку в бочковой машине, но она приезжала уже прогретая под солнцем, да фляжка наколя-
лась, согревая внутреннее содержания до тёплого чая. Разве можно было пить такую
влажность, спасаясь от сухости во рту и желания удовлетвориться питием. Конечно, каж-
дый из нас старался поменьше употреблять воду – рискованное занятие, но все мочили
голову, хоть, как-то, стараясь спастись от палящего зноя солнечных лучей. Грунт аэро-
дрома трещал и всё земельное угодье площади его, да и вокруг, покрылось трещинами,
как в прериях от сухостоя. Комки земли превратились в каменные куски, разлетавшиеся
от выхода струи пламени из сопла самолёта, а пыль, поднимавшаяся за хвостом самолёта
кружила маленьким ураганчиком, который обсыпал всех на стоянке, и забивалась в уши,
нос, глаза, забивалась за шиворот техничек и лётных курток комбинезона; прилипала к
потным спинам поверх этих комбинезонов. Короче говоря: грязь, соль пота и тяжесть жа-
ры вносили свои права на работу, на полёты, но надо!..
Техники были похожи на шоколадную плитку, как-будто загорели на южном взморье, толь-
ко загар этот родился в круговерти лётной смены на аэродроме. До обшивки самолёта ста
рались не дотрагиваться - обжечься можно было, а в кабинах температура на земле дости
гала такого значения, что вполне можно прикуривать от железяк подвесной системы пара-
шюта.
Кондиционеров на этих самолётах не было предусмотрено. Они уже устарели по времени
технического прогресса, но наши «ласточки» были нами любимы и хороши собой в любое
время года. Комбинезоны не защищали, а наоборот добавляли трудностей: тепла, пота и
грязи... Они были тёмно-синего окраса, что, конечно же, не спасало от солнечной ярос-
ти летнего зноя. Вдобавок ко всему, лётчики и курсанты должны быть экипированы в лёт-
ную одежду, а именно, летать в кожаных перчатках, защищающих на случай пожара руки и
не скользить по ручке управления самолётом. Это обязательный атрибут лётной формы.
Ботинки на толстой подошве и полностью зашнурованные не давали воздуха (хотя, какой
там воздух!..) ногам, но и они необходимы именно такими, чтобы была устойчивость и защита при покидании самолёта, его пилотировании.
Природная жара, одежда, нагрузка полётов в смену – всё смешалось и давило своей не
простой обязанностью на людей, на нервные клетки, на физическое совершенство и не со-
вершенство человеческой природы тела, здоровья. Но надо, надо учиться и учить летать!
Надо выполнять долг воинской присяги, офицерской чести! Надо готовить молодёжь к за-
щите рубежей Родины и людей, в ней, живущих! Надо быть готовым ко всему!..
Погода звенела солнцем. Такие деньки иметь бы на море, речке, на отдыхе... Увы, име-
ли на земле и в небе, работая на износ не ради орденов, а ради жизни всех живущих и
любимых. На каждого лётчика приходилось до двенадцати полётов различных по времени
продолжительности и сложности, хотя каждый полёт с обучающимся, почти можно сравнить
с боевым вылетом, потому что приходилось не только пилотировать, а и рассказывать до
понятия действий автомата в управлении самолётом, и чистоты, безошибочности этого пи-
лотирования. Жаль сто грамм за вылет не давали!.. Хотя, какие там сто грамм!..
Перегрузки, нервы, план, ошибки курсантов и их непонятое, иной раз, в действиях тво-
их, усваивания задания и его выполнения, отработки – всё располагало в отношениях к резкости и грубости, но сдерживать себя мы были обязаны, не взирая на свои чувства и психологию человеческого общения, на то я лётчик-инструктор, на то я отец, дающий «небесные крылья» и путёвку в не простую жизнь военного лётчика.
«... Ну, что поделать, Боже мой!
Такая жизнь у нас с тобой:
Где соль, как мёд,
А мёд у нас с тобой, как соль!..»
Смена длилась семь часов. Из кабин, после полёта, выползали недовольными, уставши-
ми, мокрыми от пота, попадая под струи выруливающего самолёта, который окатывал зем-
ляной пылью и каменными кусками, отрывающимися от настила земляного покрытия запра-
вочной стоянки. Если же был ещё и ветерок!.. О, это совсем некстати. Он не обдувал
для наслаждения, а продувал наши спины, шею водяные от пота, что приводило к радику-
литным болячкам, какие проявляются уже в двадцать пять или в тридцать лет, кроме то-
го, он носил кучи пыли земли, кормя нас этим «блюдом».
Терпели. А если всё же дождь проливался на покров, то этот настил твёрдости превра-
щался в масленое месиво чернозёма и воды. Летали мы в Тамбовской губернии, где черно-
зёмная земля была богата своими «витаминами». Это тоже не из приятного...
Летали. Сухо, значит пыль и битумные комки земли. Дождь, значит «масло», какое мы
«ели» за двоих.
Игорь (командир звена) в этот день летал с курсантами, лётчиками и на «спорт», гото-
вясь к соревнованиям по самолётному спорту среди военных округов, училищ. Это высший
пилотаж, на который допускают не каждого и, на который не каждый стремится получить
допуск. Перед лётной сменой он ездил домой к жене в Тамбов. У него была молодая семья
и красивая жена, маленький грудной человечек, но, что-то там произошло... Да, это бы-
ло и понятно, когда всё на руках и нет: ни квартирного угла; ни помощи мужской руки;
ни радости семейного уюта; ни близкого общения супругов, потому что мы уезжали на ла-
герные аэродромы от семей на шесть, семь месяцев... Это, как моряки уходят в дальнее
плавание, так и мы, только в небесное! Конечно, тяжело было семьям, но, что поделать,
такова наша служба и роль в пьесе жизни, судьбы. Мы были семьянинами со стажем, а ко-
мандир звена, год, как вступил на эту ступень. Наши половинки уже привыкли к строгос-
ти положения совместной жизни, а у Игоря, только начало... У жены же, только первые
трудности (жестокие трудности), потому и рождение первенца пришлось на разлуку с му-
жем, что прибавило его супруге нервотрёпки и сожаления своей судьбы- жены военного
лётчика-инструктора.
- Саня!- позвал меня Петрович.
- Да...- ответил я, отпустив курсанта после взбучки и разбора полёта. Я направился
навстречу Кравцову (старший лётчик звена) – душа мужик! Редко, когда было его видеть
не улыбающимся или разгорячённым. Не знаю, как он умудрялся так себя строить, когда
вокруг не только мата не хватало, а и приложения руки к... Я мог выплёскивать свои эмоции постоянно, не держа в себе этот груз, как камень за пазухой. Тяжело это, а он
же, всегда был в хорошем настроении, что передавалось нам. Мы остывали, глядя на Пет-
ровича и спускали на тормоза своё эмоциональное напряжение. Но и Петрович не из желе-
за сделан. Я ему говорил в эти минуты: «Лучше выкинуть из себя, чем держать в себе все неприятности, чтобы легче в дальнейшем было. Если заслужил? Если «раздолбай»?
Жаль, конечно, что на человека выплёскивались недружелюбные чувства, но что поделать
если надо готовить молодого человека к суровости офицерской жизни, иначе мог не вы-
держать обид, горечей, плохих времён, неудач. Не быть ему лётчиком, офицером, челове-
ком нашей профессии. Как хочешь меня понимай, но я так думаю, и думаю, что прав».
На что Петрович, отшучивался, но не всегда принимал мою точку зрения. Может, был и
прав.
- Санёк, Игорь просил, чтобы ты слетал с курсантом одну заправку пока он на «стреле»*
работать будет. Тому другу дали дополнительные*... Ни фига не рубит. Сам знаешь о ком
я говорю.- И улыбается.- Слетаешь?- Он посмотрел в плановичку*.- Вот. У тебя здесь
пол часа свободных. Сделаешь?
- Конечно, но завтра с утра три круга я на себя слетаю, хорошо?
- Вопросов нет. А вон, Игорь уже на «стреле»... Посмотрим?
Нижний предел выполнения пилотажа на «стреле» это двести метров, а верхний – две ты-
сячи. Сама «стрела» находилась от площади аэродрома в тысячи метрах на запад. В это время никто не имел права пролетать над полосой, а взлетать и уходить в зоны могли.
Место «стрелы» находилось за лагерем, но если был ветер на высоте, что не часто бы-
вало, самолёт при пилотировании могло снести с линии пилотажа. Хорошо, если от город-
ка, а если к полосе?..
Вокруг лагеря расцветали поля да посадки. Ближайшие деревеньки находились в двух,
трёх километрах от лагеря, только две, остальные... далековато будет. Недалеко про-
текала речка в два шага шириной (там мы раков ловили, конечно, рыбу: налима, щуку и
многих других мелкоплавающих). Пруды по округе были наполнены не только водой, но и
пресноводной живностью, какую разводили колхозы. Это нам давало возможность отдыха и
рыбалки, когда получалось время для расслабления от перегруза работы.
- Смотри, сейчас две полупетли восходящие, а потом петля с бочками. Интересно, вытя-
нет по такой-то жаре...- сам с собой рассуждал Петрович.
Мы не летали на спорт - не хотели. Лучше быть «рабочей лошадкой» в обучении потомст-
ва. Любили это дело: учить летать; учить служить; учить жить молодое поколение.
- Вытянет.- Ответил я, но сам сомневался. Погода не давала приращения тяги для двига-
теля, а наоборот забирала. Жара...
- Вытянул.- Продолжал комментарий Петрович, затягиваясь сигаретой.
Мы минуты отдыхали перед полётами и смотрели на пилотаж Игоря, прежде чем стучать-
ся пятой точкой о земельное бытие взлётной полосы с курсантами, как...
- Во, б...! Чего это он?!- Петрович замер с сигаретой в приоткрывшемся рту.
- Выводи!! Выводи!! Игорь, переверни самолёт! Родной! Ну!!.- Кричал динамик на запра-
вочной. Это Романыч – штурман эскадрильи и тренер спортсменов руководил «стрелой».
Я и Петрович смотрели, не отрываясь от того, что происходило в воздухе. Мы слышали
шальное биение сердца друг друга; глаза не моргали, а по телу волнами бежал холод и
кожно-пупырошный страх виденного. В эфире уже раздавался не предупреждающий возглас
Романыча, а крик души:
- Выводи!! Выводи!!- И тише,- Милый, давай!..
Самолёт нёсся в перевернутом положении и не в ту сторону. Как-будто Игорь не прила-
гал усилий для возвращения в нормальное положение полёта.
- Ему не хватит...- стоном, съёжившись, промычал Петрович.
«Не хватит... Не хватит...» - Поторялось у меня в мозгу.- «Выводи... Выводи...»
Игорю могло не хватить высоты для вывода самолёта в правильное положение полёта, и
он его ещё не перевернул. Он нёсся к земле свистя, как падающая бомба. Ей ладно: возв
ращаться не надо, на то она и смерть, а он то... Дома жена, маленькая дочь, здесь мы!
«Давай, давай!..»-неслось у меня в голове, как-будто это могло помочь, а Петрович в
слух шептал тоже самое. Все, кто был на заправочной смотрели на эту бомбу. Вокруг нас
тупила тишина, и даже кузнечики с мухами не трогали своим жужжанием и стрекотанием
мёртвую тишину полётного дня. Динамик тоже замолчал – было бесполезно, что-либо гово-
рить, подсказывать, уговаривать. Сам лётчик, и только он мог совершить чудо.
Жара, скорость, малая высота, перегрузка, самолёт, житейские проблемы, плохой отдых
перед полётами, ответственность по должности за военнослужащих и их дисциплину, под-
готовку, руководство... всё смешалось в один клубок тела, в голове лётчика. Что он сейчас решает? Что сейчас приходит ему в подсознание на секундные доли времени?
Молчание.
Свист бомбы-самолёта.
Падает прямо в городок.
Секунды... Даже не секунды, а их половинки, где одна половинка – жизнь, другая, это
смерть, летели в быстротечном времени вместе с приближением самолёта к земле.
Где правильное решение? Кто его подпишет? Только тот, кто сейчас... Самолёт резко пе
ревернулся!
- Тяни!.. Тяни!..- Давил из себя Петрович, как бы стараясь помочь Игорю.
Больше ничего не оставалось делать, как тянуть ручку управления (штурвал) самолётом
на себя, выводя его из пикирования, а это не менее восьми единиц перегрузки, когда: у лётчика кровь, как водопад приливает к коре головного мозга и возможно потерять соз-
нание; когда самолёт может деформироваться и может рассыпаться; когда может свалиться
в штопор, и вывод на такой высоте уже невозможен.
- Давай!.. Тяни!.. Выводи!..- Шептал Петрович, чуть согнувшись с напряжением тела.-
Ну!..
Но по аэродромному пространству поля растекалась тишина, свист, стремящегося к зем-
ле самолёта, режущий своим звуком наши перепонки и эту тишину.
- Всё... Конец...- Подытожил Петрович, отворачиваясь от происходящего показа фильма
ужаса на яву.
Самолёт медленно стал задирать нос, стараясь не принимать такой вот конец своей жиз-
ни. Он не хотел развалиться на кусочки и сгореть. Он не хотел, чтобы о нём забыли нав
сегда, принять забвение. Он хотел спасти лётчика, хоть и простая железяка... О, нет,
это не железяка, а живой организм, так, как в нём и вместе с ним пыталась выйти из не
простого, смертельного положения, живая душа – человек! Мы вместе и едины: рождаемся
вместе и умираем вместе. Мы поднимаемся в небеса и возвращаемся на землю, чтобы опять
подняться в голубые просторы чистоты и изведать неизведанное; увидеть невидимое на
земле и в небе; ощутить прелесть райской тишины и райского спокойствия...
Самолёт задрал нос: стараясь отвести взгляд от земли; стараясь всеми силами спасти себя, спасти лётчика; старясь выйти из земного притяжения.
- Всё!..- выдохнул я.
Но борьба продолжалась.
- Господи! Соверши чудо! Где чудо!? – закричал я.
«Как же так? Мы стремимся вернуться из полёта в любимые места нашей жизни, к своим лю
бимым, друзьям, мы любим нашу Землю, а она вот так нас ожидает. Зачем? Почему? Где ло
гика? Где её любовь?» - думал я, не понимая, что ответов на вопросы не будет.
До земли оставалось метров пятьдесят. Всё застыло. Мне показалось, что и самолёт зас
тыл в одной точке, словно раздумывая: «Вниз или вверх?»
«Ну, что железяка, созданная человеческим разумом? гроб ты или золотая стрела жизни»-
подумал я, как самолёт сделал неожиданный подскок, неизвестно почему. Это была нере-
альность. Такого не бывает! Линия полёта пролегла, как раз над перекладиной футболь-
ных ворот и... Вверх! Только вверх, в небо, домой, к жизни! А полёты продолжались, и
мало, кто знал о происшедшем.
***