...В первый год его жизни лето выдалось ровным, без затяжных дождей, а тепло было таким, что уже с утра по огородику пройти босиком было невозможно. Макушка лета. Не средняя полоса – а Африка. На грядках дружно курчавились прямые рядки картофеля, напитывались теплом и светом огуречные и помидорные растения, лук, горох, кабачки, редис и прочая полезная витаминность.
Это был один из редких сезонов, когда грядки не требовалось укрывать плёнкой на случай заморозков. Сады тоже были по весне густо облиты сметаной, и теперь на наших яблонях наливались спелой радостью круглые, ароматные плоды.
На небе с утра до вечера ни облачка, в голубизне которого высоко купаются ласточки. К нам приехали отдыхать родственники из Москвы. Отпуск и раздолье. Мы сбрасывали с себя лишнюю одежду, одевались в «мини», а самые младшие отпускники и вовсе носились едва не нагишом.
Домик в деревне и садик с огородом за окном – это песня. Домик требовал каждый раз какого-то ремонта, мы красили, перебирали половицы, заглядывали на крышу, проверяли водостоки, вносили изменения в облик большой русской печки, похожей на огромный паровоз, и она после побелки смотрелась уютно и надёжно. А в том, что наша печка – вещь надёжная, мы убеждались много раз. Особую полезность в такой печке, напоминающей маленький «аэродром», видели наши кошки, которые были нашими постоянными спутниками.
Помню, как мы не единожды переезжали куда-то.
В конце сороковых прошлого века, едва сняв солдатскую шинель, родители из родной для отца Калужской области отправились через полстраны на западный рубеж. Загрузили нехитрый домашний скарб в вагоны и поехали обживать новое место. Мои родители не были романтиками, а отъезд в незнакомый уголок был вызван жизненной необходимостью.
Район трудно восстанавливался после военной разрухи, жить было негде, работы подходящей не нашлось, а тут кредиты, на которые можно было многое купить, и которые не требовалось возвращать кому-то. Нам предстояло жить на отдалённом хуторке, и это нас, как любителей тишины и покоя, тоже устраивало. Хуторок – это опять-таки огородик, сад, вдали зелёная граница леса...И мы раздумывать долго не стали.
Добирались долго, проехали свою область, соседнюю, территорию соседней республики. С нами прессованное сено для коз, сами козы и кошка по имени Альбина. Вот так, в полном составе мы и прожили сначала на хуторке в два домика, потом в крупном селе, где уже были клуб, сельский совет, школа, медицинский пункт, магазины. Это уже была цивилизация.
С тех пор кошачье племя стало нашим постоянным помощником. Это были самые разные четвероногие и хвостатые: длинношерстные и короткошерстные, белые и тёмные, полосатые и пятнистые. Умные, дружелюбные, аккуратные и забавные. И о каждом мышелове можно писать историю.
Когда у кошки-мамы появлялись малыши, она напоминала очень мужественное животное, гнала со двора других кошек и даже собак. Помню, как из города к нам на лето привезли пушистый маленький комочек, из которого выросла красивая кошечка. При всех своих достоинствах у неё был один недостаток – у неё отсутствовало чувство материнства, и наша Пушинка чем-то напоминала кукушку. Появляется малыш, а все заботы по кормлению, обучению и воспитанию брала на себя старшая кошка по кличке Маруся.
Маруся, видимо, чем-то переболела в детстве, она вынашивала своих малышей под сердцем, но они всегда рождались не живыми. С виду здоровая, умная и чистоплотная, кошечка, которую подкинули к нам поздней осенью, быстро привязалась к московской гостье, которая таким образом стала для неё «суррогатной матерью»...
Маруся нам доверяла, но когда у них с Пушинкой появлялся общий малыш, она старалась упрятать его подальше от посторонних глаз. Появится дома на минуту-другую, опорожнит плошки с едой, и снова уходит до следующего дня. Мы, конечно, знали, где пропадает и чем занята наша кошечка, а та и не скрывала своей тайны. К концу лета кошка приводила малыша домой.
Мы удивлялись: чужие по крови, а как похожи! Не зря говорят: «Мать – не та, что родила, а которая вырастила!» Это утверждение полностью подходило и нашей Маруси. Все её котята были старательными охотниками, домоседами, их присутствие в доме наполняло атмосферу привязанностью, доверием, нежностью...
Лишь один из её воспитанников имел склонность к путешествиям, за что мы назвали его Магилланом. Едва окрепли ножки у нашего «робинзона», он старался улизнуть на улицу. Идёшь по деревне, и голос нашего Магеллана доносится едва ли не на каждом шагу, а с приходом лета тот и вовсе исчезал на недели. Уходил из дома молчком, а возвращался....Мяуканье заглушало радио и телевизор. Весь его вид говорил: «Вот и я вернулся...Вспоминали? Скучали? Не судите меня строго, папаша мой, похоже, любил погуливать!» Но особую привязанность я испытывал к Тимке.
...Домик при железной дороге нас во всём устраивал, и мы подписали договор купли-продажи. Почта, магазины, школа, автобусные остановки, в стороне большая и шумная дорога. Над другими домами коричневым туманом в жаркие дни висела пыль от десятка машин, а наши окна всегда были открытыми.
С утра до вечера в окнах светло от солнца. В любое время года. На кухню, зал и спальню целых шесть окон. Станция под боком: встал, привёл себя в порядок, позавтракал и за несколько минут успеваешь на поезд.
Возвращаешься из дальней поездки, смотришь на мелькающий пейзаж за окном, ждёшь, когда из полумрака возникнут знакомые до щемящей боли пристанционные постройки...А вот и родной домик приветливо светится своими яркими в ночи окнами...
Наша новая покупка всем пришлась по душе, а потому и очередной переезд прошёл безболезненно. Первыми перебрались наши три кошки: Пушинка, Маруся и Магиллан. Последний, правда, вначале колебался, мы даже опасались, что наш путешественник, почувствовав что-то неладное при такой суматохе и многолюдье в часы переезда, вспомнит о своих летних путешествиях...Но обошлось...А когда выбрался из машины и огляделся...Раздолье, которое даже в мечтах представить невозможно...Сарай-сенник, постройки для живности, чердаки, где всегда что-то бегает и пищит. Но главное, - ближайший лес, куда можно в любую минуту улизнуть...
Кот был не старательным добытчиком, и снова стал приходить домой «по большим праздникам». Уходил по-английски, возвращался шумно. А Маруси и Пушинки работа всегда находилась: то ли близкое расположение продуктовой базы служило причиной, то ли солнце влияло...Количество желающих до чужого добра, которое мы хранили в пристройках и в подполье, всегда увеличивалось в разы, и причиной тому было не только активность дневного светила. Мы понастроили лесенок на чердаки, окошек в кладовые и в подпол...В конце огородика выкопали прудик, заселили его мальками рыбы, на берегу поставили баньку. Из дома, по всему огороду провели электрическую линию.
Огородик был запущен, но мои родители умели работать на земле. И уже в первое лето наш домик зазвучал детскими голосами...Наведались гости из Москвы. Купались до гусиной кожи, загорали без всяких ограничений, делали набеги на ближайшую речку и в лес, где всегда было много черники. Малышня возвращалась искусанная комарами, лица изрисованы ягодами, как тела у индейцев....
В саду появлялась ежиха с детишками, или колючие охотники приходили в одиночку, ужи устроили гнездо под полом баньки, жабы ловили мошек и червей, стрекозы облюбовали наш водоём...Картинки, которые не встретишь в большом городе.
К каждому приезду отдыхающих у нас были новости, которым особенно радовались внуки. Так в нашей семье появилась Лариса. Небольшая ростиком, пятна белые с тёмным, на лапах ярко-белые сапожки. Неприметная, старательная, чистоплотная. Она была похожа на маму доверием, привязанностью, любимое место – высокая боковая стена печки. Двумя лёгкими прыжками Лариса вскакивала сначала на этажерку с книгами, потом на печь, устраивалась поудобнее и внимательно следила с высоты за всем, что происходит вокруг.
«Бабушка, наша Лариса проголодалась, ходит за нами, мяукает!»
Мы догадались: Лариса должна стать мамой. Быстро соорудили «родильную комнату» из картонной коробки, дно которой мы устелили тёплой ветошью. Пугливая по натуре, когда в доме появлялся приезжий пёсик; в такие дни наша Лариса столовалась на чердаке дома, кошечка в самый канун родов теряла страх, и начинала нас преследовать по пятам.
Так, среди лета, в тёмном и тихом месте, за печкой, появился Тимка...
Ларисе нравилось, как мы рассматриваем маленькое чудо... В первые же дни длительно продолжались дебаты. Какую кличку дать? «Фидель! Он вылитый кубинский лидер!» - по детски радовался взрослый дядя.
Бородкой наш новорождённый чем-то напоминал своего «крёстного отца», но это был не аргумент для такой серьёзной задачи.
«Я такого в цирке видел! Это его братик? – вставил голос старший внук. – Может, Циркачём?»
Мнения разделились. Мы ещё не знали способности нашего Тимки, а потому и Циркачём назвать его не могли. Разговор о кошках нас настолько захватил, что мы даже забыли цель нашего сбора.
А Тимка открыл глазки, впервые увидел свет, нас, неуверенной походкой подошёл с плошке с молоком. Стал взрослеть...Стал всё изучать. Лариса не отпускала его ни на шаг. Но едва та оставит чадо без внимания и тогда...
«Бабушка, Тимка на яблоню взобрался, а слезть не может. Лариса места не находит....»...Бежим всей толпой, едва на ноги друг другу не наступаем, выручаем «пленника».
Болезнь у мамы после перенесённого инсульта прогрессировала, и в ноябре мы окончательно определились: уезжать в Москву. За день до отъезда собрались друзья, соседи, поставили в зале большой круглый стол...Многое вспомнили, смахнув слезу.
На двух машинах выехали. Морозное ноябрьское утро. Мы уезжали, не зная, что встреча с малой родиной затянется на годы. Что болезнь уже не отпустит маму, и она уйдёт из жизни не в своём домике, где хранит память простой гвоздь в стене...Уйдёт тихо, в полной памяти...
Она уже не могла говорить, но глазами она меня понимала до последней минуты. Не знали, что судьба сложится иначе, и мои родители окажутся не вместе. Полвека назад судьба помогла им встретиться, а теперь разлучила: отец на сельском погосте, мама на московском кладбище.
Ехали долго...Тимка мирно дремал на коленях, мама на заднем сиденье авто. Я в соседней грузовой машине. И вот Москва и район, где теперь нам предстояло жить.
Привыкание для Тимки было трудным...
Нас теперь связывало с далёким домиком телефонные звонки, переписка, воспоминания. И наш Тимка. Всё для него оказалось чужим. Дом-башня в десяток этажей. Вид из окна с высоты четвёртого этажа. Грохот лифта. Даже ближайший лес не радовал. К московской магазинной пище привыкал с трудом.
Наш Тимка был с характером: «Привезли неизвестно куда! Терпите!» И мы терпели, привязывались друг к другу всё больше. Наш новый член семьи был из тех, на которого нельзя обижаться. Даже на его «хулиганства».
Все уходили на свои рабочие места. Мы оставались одни. Я, мама, которой с каждым днём вставать было всё труднее. И наш котик Тимка.
Морозный зимний день. К закрытой раме жмутся воробьи, ловят незаметные струйки тепла. Тимка смотрит через стекло; ему неведомо, что бывают голод и холод. Бросает взгляд на меня, ждёт, когда я закончу стучать на клавиатуре, чтобы подойти и «потопать» по кнопкам. Там что-то пищит похожее на мышь. В нём постепенно рождается утраченное было чувство охотника.
Потом мы обедаем. Из одного подноса. Это было общей для всех наших кошек чертой – обедать вместе. Из разной посуды, но вместе.
Я смотрел на него в эти минуты и удивлялся, этому Тимку в Москве никто не учил, но вот желание покушать вместе ему тоже передалось от мамы-бабушки по каким-то невидимым кошачьим ниточкам.
Идём на прогулки по лесным тропинкам...Усаживаемся на ствол поваленного дерева. Слушаем. Ветер шумит в вершинах деревьев. Пролетела стайка синиц, простучал невидимый дятел. Тимка у меня на коленях...Пушистая живая сказка. Мурлычет. Позволяет потрогать по мягкому, тёплому животику. Привыкает к новой жизни.
« А что, и тут неплохо! Лес, птички, травка, цветочки...И даже другие мои родственники!» Читаю его мысли по глазам.
Но Тимка с соседскими кошками дружбу не заводил. Мы, как никто, ждали дня, когда снова окажемся на нашей родине. Я уезжал на лечение, Тимка начинал грустить, я считал дни, ждал момента, когда смогу вернуться, и меня на пороге встретит наш Тимка.
Представлял, сколько радости будет в его глазах. В глазах, которые не умели врать. А потом наступал момент, когда мы загружались в авто и под покровом ночи покидали большой и шумный город.
Вырывались на трассу и мой Тимка менялся на глазах. Прилипал к окну...Садился ко мне на колени, и мы наполнялись ожиданием. Посмотрит мне в глаза и снова переведёт взгляд на убегающую под колёса авто дорогу. Я представлял, как наши с ним сердца наполняются радостью. От предстоящей встречи с нашей малой Родиной...
Собаки дремали, а он не спал. Встреча с близким и родным, как тут уснёшь!!!
Приезжаем, открываем двери авто. Тимка на правах хозяина выходит первым. Проделав небольшую «гимнастику», обнюхивает изгородь, деревянный трап, лесенку на чердак, фундамент вокруг дома...У него были излюбленные места, которые пахли близким и родным.
...А нашим общим местом в московской квартире стал балкон. Для того, чтобы туда можно было попасть в любую минуту, мы специально для Тимки проложили деревянную дорожку к стенке балкона, который мы утеплили. Проделали окошко....Не зная, какую опасность могут таить в себе прогулки по этой самой дорожке.
Прожив с нами восемь лет, Тимка многому научился, стал осмотрительным. В его московской жизни появился ещё один друг – кобелёк по имени Мухтар. Познакомившись в деревне, они быстро привязались друг к другу.
«Не разлей водой!» - говорят о дружбе человека. Тут это определение можно отнести к кошке и собаке. Я смотрел на своих друзей и часто не мог удержаться от смеха.
Наблюдая за Тимкой, я удивлялся. За день лифт совершал сотни подъёмов, но Тимка на них не реагировал. Но стоило кому-то из нас загреметь дверями лифта, Тимка пулей устремлялся к двери. И ждал, когда в замочной скважине появится ключ и дверь откроется.
Иногда мне даже казалось, что мой милый Тимка умеет определять время. Различать человека по его шагам...Знал, когда мне трудно и тогда часы напролёт проводил на моей кровати. Ласкался, тёрся о мои руки, мурлыкал, пытаясь что-то сказать своими песнями...И вот эта беда.
...Голос сестры дрожал. Глотая слёзы, она рассказывала в телефонную трубку, что Тима погиб. Глупо, без нашей предусмотрительности. Теперь уже никто не узнает, как сорвался наш Тимка с высоты четвёртого этажа, сорвался с тропинки на балкон, по которой он ходил сотни раз...
От Тимки ещё долго исходило живое тепло, и его уложили на его любимое кресло. Укрыли. А вдруг...Ведь у человека тоже так бывает, что он от сильной боли теряет сознание, а потом приходит в себя. "Он не может нас покинуть! Без его квартира станет пустой! Мы так привязались, полюбили друг друга!!!"
Всю ночь от кресла не отходил Мухтар, ложился с открытыми глазами, вставал. Трогал Тимку за пушистый, красивый хвост...Тихо скулил, что за ним мы не замечали раньше, и в его голосе слышалось что-то страшное и пугающее, что-то такое, что невозможно изменить. И чуда не произошло...
...Тимка был для меня больше, чем просто котом. С ним у меня связан большой отрезок жизни, в котором было много трудного и светлого...
На фото: Тимка в московской квартире. Я его запомнил таким навсегда!