Макаровна находилась в состоянии тревоги и недоумения. У неё пропал муж, дед Ефим. Даже не то чтобы пропал, а, судя по-всему, сбежал. Утёк. Удрал, обведя её вокруг пальца. За полвека с лишним совместной жизни бывало всякое. Бранились порой, сутками не разговаривали, сердясь друг на друга. Но чтоб такое...
Макаровна бесцельно бродила по дому, то качая головой, то разводя руками, начинала переставлять и перекладывать вещи на полках, у которых именно тут годами было законное место.
- Да что же это, Васька, а? - обращалась она к коту. Разговаривать с самой собой она не привыкла, а молчать не было сил. - Что твориться-то? Ведь ума не приложу.
Неделю назад Макаровна проводила мужа в город, в гости к двоюродной сестре. Ездил дед Ефим к Анне Акимовне каждое лето. Нынче всё что-то тянул, а тут махом собрался, даже положить гостинцев толком не успела Макаровна. Полетел, как наскипидаренный.
- Витька в район едет, так я с ним. Хоть тут не платить.
Проводила его до ворот, поглядела, как машина за поворотом скрылась, села на лавочку у палисада. А тут Ванька Звонарь не то идёт, не то на кривых ногах мимо катится.
- Проводила, говоришь, своего? К Анне уехал?
- К ней, куда ещё.
- А можа и не к ней!
- Не надоело трепаться-то? - отмахнулась Макаровна.
- А чё! Он у тебя мужик ещё хоть куда, крепкий, на ногу скорый. Сам слыхал, как Таисья наша в гости его звала. Она, ты же знаешь, уж десятый год там же живёт, в Челябе. Приезжай, мол, Ефим, в цирк пойдём, в ресторан. А чё ей, она теперь вдовая. Тайка-то вчерась укатила, а этот следом кинулся!
- Тьфу, ботало ты коровье! Звонарь, он и есть звонарь! Как язык не отсох столько лет молоть, что ни попадя?
Прозвище своё Иван получил ещё смолоду за непреодолимую тягу к вранью, за то, что постоянно пускал по селу самые несуразные слухи, за пустозвонство, словом. Давно его никто всерьёз не воспринимал. Даже ребята малые, когда уличали дружков своих во лжи, говорили: «Ну, замолол, как Ванька Звонарь».
- Таська - она баба культурная теперь, да и помоложе тебя будет годков на десять, не развалина какая.
- А, чтоб тебя! - Плюнула Макаровна в сердцах, хлопнула калиткой перед Ванькиным носом.
Через пару дней после отъезда Ефима позвонила она Анне, хоть муж и наказывал ей не тратить деньги на переговоры. Родственница сказала, что на дачу мужики уехали, ну, Ефим да муж её Андрей. В другой раз дед Ефим в город подался. По словам Анны. А сегодня Анна Акимовна сама позвонила:
- Не могу больше врать, Шура! Ведь нету у нас Ефима-то!
- Как это нету?! - похолодела Макаровна. - А где он?
- Бог его знает. И не бывал, на минуту не появился. Позвонил откуда-то, сказал, что дела у него важные, потом заедет. А если ты звонить будешь, говорить, что вышел куда-то. Спросила, надолго ли дела его, а он: «Как нагуляюсь досыта, так и объявлюсь».
- Да как же... Что же это такое, Аня?
- Вот и думаю. А голос у него весёлый был, будто миллион в лотерею выиграл. Вот так. Не переживай сильно, объявится, тогда и спросим.
После этого телефонного звонка и вспомнилась вдруг болтовня Звонаря. После очередного круга по дому Макаровна как вкопанная остановилась у старого комода. Она давным-давно знала, где Ефим прячет заначку, но не трогала, посмеивалась даже - раз не тратит, то чем хуже сберкнижки? Пусть ещё подкопит, потом в дом что-то можно будет купить. Тот же телевизор новый. Ефим же ни сном, ни духом о том, что тайник давно раскрыт, что его Шура до последней копейки знает, сколько там заначено. Макаровна выдернула из комода средний ящик, вывалила аккуратно сложенные вещи прямо на пол, приподняла фанерку на дне... Тайник был пуст. Хоть бы десятка завалящая! Теперь вся цепочка замыкалась.
- Вот тебе и телевизор, слышь, Васька? Он там эту монстеру городскую по ресторанам водит, а мы тут... Стало быть, и гостинцы ей стравил, бессовестной! А ведь Звонарь наверняка адрес её знает, если спросить, да Анну туда заслать, чтобы на месте уличила, - Кот зевнул и потянулся на диване. - И то правда, Васька. Никак нельзя. Ведь через час всё село будет знать, что кобель плешивый на полюбовницу меня променял. Засмеют. Стыдоба-то какая. Господи-и-и! Вот уж точно говорят - седина в голову, бес в ребро. Песок уже валится, а он туда же. Чего шары-то жмуришь? Сам-то не такой? Тоже уж старей поповой собаки, а как март, так и взнялся по кошкам.
Макаровна тяжело опустилась на стул, стала собирать раскиданные вещи.
- Вот и пусть остаётся у своей шмары, пусть! На порог не пушу, идола поганого! Как только детям да внукам скажу о таком позоре? Ох, глаза бы мои не глядели на белый свет.
Все последующие дни были похожи один на другой как две капли воды. Макаровна, управившись в огороде, подсаживалась к коту и начинала с ним бесконечные разговоры. Об одном и том же. А сама нет-нет, да и выглядывала в окно, откуда было видно всю улицу.
В тот день она стояла у стола и в десятый раз перемывала и без того до блеска чистые кружки. Из-за звона посуды она не услышала шагов в сенях.
И только когда повернулась с тазиком, чтобы пойти выплеснуть воду, увидела в раскрытых дверях деда Ефима. Он, широко улыбаясь, шагнул навстречу:
- Ну, здорово, мать!
- Здорова. Не жалуюсь, - поджала губы Макаровна. - А вот ты, мухомор трухлявый... - Она ловко надела таз с водой на голову блудного мужа. Таз был небольшой, пластмассовый, и дед Ефим плавно стек по стене на пол больше от неожиданности, чем от удара. Сидя у порога в луже воды, в «шлеме тевтонского рыцаря», он никак не мог придти в себя.
- Вода-то горячая, шут тебя подери! - наконец вымолвил он.
- Как и наша встреча, кобелина ты блудливая!
- А... Шура, ты чего? Стряслось что?
И тут Макаровна, измаявшись за эти дни от неизвестности, от обиды и ревности, стала охаживать деда Ефима кухонным полотенцем, приговаривая всё, что она о нём думает. Когда она, наконец, угомонилась, устав махать рукой и сделала передышку, Ефим решился взять слово.
- Перестань ерунду молоть! Кому сказал! Дура, надо же, сообразить такое. Звонарю поверить! - И он, каждый раз сильно повышая голос, когда Макаровна пыталась его перебить, рассказал, что было па самом деле.
Как-то встретил дед Ефим в райцентре дружка своего старшего сына. Учились они вместе и в школе, и в институте. Владимир обрадовался ему, к себе домой зазвал. Вот тут-то за чашкой чая и рассказал он старику, что решили они с друзьями свою юность институтскую вспомнить, походы с рюкзаками, ночёвки в палатках, каша или уха с костра, песни под гитару. Дед Ефим сиживал у костра в мальчишках, когда в ночное ездил. И так вдруг захотелось ему этой незнакомой романтики, хоть плачь!
- Жаль, что Коля твой не сможет приехать, уж больно далеко забрался!
- А вы меня возьмите вместо него! Владимир сначала засмеялся, но, видя, что старик настроен серьезно и решительно, подумал - а почему бы нет?
Главным препятствием в этой затее была Макаровна. Она ни за что бы не пустила мужа. Тогда и придумали весь этот спектакль с двоюродной сестрой.
Макаровна недоверчиво смотрела на деда Ефима.
- Ага, и в поход ты в новом костюме ходил!
- Почему, парни меня подчепурили, всё дали что надо. Рюкзак вон импортный подарили, любо-дорого поглядеть. Так что в поход я ходил, мать.
- В поход... Налево! - Не сдавалась Макаровна.
- Ты опять?
- А деньги где тогда?
- Какие деньги?
- Заначка твоя!
Дед Ефим на минуту превратился в статую. Столько лет думал, что никогда не найти его загашник, никому.
- Ну, Шура, на таможне бы тебе работать. Без собаки бы справилась... Да вот они деньги, в кармане! Думал же, вскладчину всё. А ребята - ни в какую. Вот промокли, наверное, теперь.
Макаровна, почуяв, что телевизор уже почти дома, подобрела и уже с интересом слушала мужа.
- И вот заплыли мы на лодке на маленький островок, красота там такая... Да, вон же фотокарточки в рюкзаке, Володя целый ворох их наштамповал. На память.
- Надо же! - покачала головой Макаровна. - Тоже мне, второй Дроздов выискался, с молодыми мотаться. Последний герой!
Ураган в доме утих. Обошлось без жертв. Правда, дед Ефим постращался Звонарю уши выкрутить и язык па булавку застегнуть...
Развешивая во дворе костюм мужа па просушку, Макаровна усмехнулась:
- Точно, бес в ребро! Слышь, Васька?