С тех самых пор запах сирени у меня стойко ассоциируется с подводной лодкой. Лишь только по весне в палисадниках распускаются эти нежные цветы, как на меня тут же наваливаются воспоминания боевой молодости. Где бы я ни находился, стоит только закрыть глаза, и я уже вижу ряды красных маховиков на колонках аварийного продувания, желтые коробки батарейных автоматов, сплетения электрических кабелей и трубопроводов ВВД над головой. Вновь маячат перед глазами багровые звёзды на крышках торпедных аппаратов и, конечно же, возникает в памяти тот вертикальный трап в шахте боевой рубки, где щедрой рукой нашего химона (специалист-химик) этого одеколона вылито было литров пятьдесят, не меньше.
Несколькими годами позже, когда Вооруженные Силы уже агонизировали и благополучно разваливались, когда бравые адмиралы, вдохновлённые примером своего командующего, растащив и распродав остатки флота, строили себе в центре города у залива шестиэтажные коттеджи террасами, большинство кораблей и подводных лодок были выведены из боевого состава. Они либо стояли в отстое в ожидании продажи китайцам на металлолом, либо проржавевшими тушами валялись на многочисленных кладбищах брошенных кораблей.
Проезжая мимо одной из таких бухт в окрестностях Владивостока, где на отмели догнивали несколько полузатопленных субмарин, я по известным мне признакам среди других подобных узнал её – нашу. Жалкой железной рыбиной беспомощно лежала она на прибрежных камнях, выброшенная из моря каким-то безжалостным великаном. На некогда гладком угольно-чёрном, а ныне облезлом и ржавом корпусе в грязных потёках топлива, в струпьях отвалившейся краски зияли многочисленные раны. Словно вновь предстали перед моими глазами те шокирующе откровенные фотографии из докторского учебника для фронтовых хирургов. Из резаных отверстий в борту (охотники за металлоломом поработали) вскрытыми внутренностями торчали красноватые рёбра шпангоутов, артерии трубопроводов, бурыми оголёнными органами лоснились округлые бока воздушных баллонов.
Влекомый необъяснимой смесью ностальгических чувств, я добрался до этих жалких останков и с трепетом ступил на знакомую ржавую и облупленную палубу. Осторожно, держа в одной руке фонарь, спустился по трапу вниз. Густая тьма обступила меня со всех сторон. Лишь где-то высоко над головой, в горловине рубочного люка, качался ослепительный диск далёкого неба.
И представьте себе! Здесь, среди затхлого букета тяжёлых испарений, в спёртом воздухе замкнутого пространства безошибочно распознавался лёгкий аромат всё той же сирени! Это через столько-то лет! Что ни говори, а умели при социализме делать качественный продукт, и, как видим, не один только автомат Калашникова!
Жёлтый луч бесстрастно вырывал из мрака знакомые очертания отсека, из чулана памяти тонко повеяло чем-то забытым, до боли знакомым и близким. С новой силой нахлынули воспоминания.
– А ведь прошло-то всего ничего: лет пять, и вот уже всё, конец, – печальным откровением промелькнула в голове шальная мысль. – И ничего не осталось от того былого величия, от грозного красавца-корабля, когда-то живого и дышащего, – лишь груда мёртвого железа…
Глядя на это запустение, постороннему человеку трудно было бы поверить, что несколько лет назад тут кипела жизнь. Резко звучали слова команд, круглосуточно горел свет, привычно, как-то уютно и совсем по-домашнему гудели механизмы. И обитали люди…
И тут, как током пронзённый, я почувствовал: подводная лодка, даже такая жалкая и брошенная, – это не груда ржавого железа, это душа – моя и тех, кто когда-то сросся с ней, был её маленьким винтиком и неотъемлемой составной частью!
Пригибаясь, чтобы не удариться головой о сорванные с подволоков, болтающиеся на остатках креплений приборы, осторожно ступая по хрустящему битому стеклу, я прошёл во второй отсек. По обеим сторонам узкого коридора зияли чёрные провалы взломанных рубок и кают. Вокруг царил хаос и запустение. Вездесущие мародёры уже успели поснимать всё, что можно вынести и продать. Массивная деревянная дверь на роликах, ведущая в кают-компанию, была сорвана с направляющих и валялась в коридоре на полу, закрывая лаз в затопленную аккумуляторную яму. Дрожащий луч выхватывал из липкого мрака скошенный к борту пробковый подволок и остатки того многофункционального стола под ним, на котором мне когда-то удавалось так сладко поспать.
На полу лежали рассыпанные стопки отсыревших бумаг. Я нагнулся. В расплывчатом пятне фонаря прыгали машинописные буквы, складывающиеся в знакомые названия: «должностные инструкции», «планы мероприятий», «акты списания», «приказы»…
А вот и что-то знакомое!
Я поднял влажный пожелтевший листок. Вновь повеяло чем-то безвозвратно ушедшим и далёким: я – ещё молодой лейтенант, Вьетнам, порт Камрань, и ещё жива наша подлодка. Этот созданный мной тогда документ я приведу полностью, так как с ним связана одна довольно занимательная история.
«УТВЕРЖДАЮ»
КОМАНДИР ВЧ 90328
КАП. 2 РАНГА_______КАМБУЗОВ
10 ИЮЛЯ 19…г.
п. Камрань
АКТ
списания боеприпасов
Корабельная комиссия в составе: председатель комиссии: старший помощник командира ПЛ капитан-лейтенант Стрюков, члены комиссии: командир БЧ-1 капитан-лейтенант Яшкин, командир БЧ-5 капитан-лейтенант Усов, командир электронавигационной группы лейтенант Ильинский, на основании устного приказа командира корабля произвела проверку по факту утопления верхним вахтенным, матросом Ряхиным боеприпасов и установила:
7 июля сего года матрос Ряхин при заступлении на вахту вооружённым верхним вахтенным, во время проверки наличия патронов в подсумке нечаянно его наклонил, в результате чего за борт выпали два находящихся там магазина с 60 (шестьюдесятью) патронами калибра 5,45 мм. На основании произведённого административного расследования, опроса свидетелей, лиц ДВС, а так же в виду невозможности подъёма утопленных боеприпасов, комиссия постановила: списать с лицевого счёта В/Ч 90328 следующее имущество:
1. 60 (шестьдесят) патронов калибра 5,45 мм.
2. 2 (два) магазина к автомату АКС-74 У.
ОСНОВАНИЕ: материалы административного расследования.
Председатель комиссии: кап. л-т Стрюков
Члены комиссии: кап. л-т Яшкин
кап. л-т Усов
л-т Ильинский.
Возможно, история происхождения данного документа будет представлять для потомков определённый интерес, поэтому рискну и её включить в своё правдивое повествование, тем самым несколько нарушив строгую хронологическую последовательность описываемых событий.
К моменту утопления этих несчастных боеприпасов мы во Вьетнаме пробыли уже месяца три-четыре, давно освоились, почернели от солнца и внешне практически ничем не отличались от местных старожилов. Раза два в месяц мы выходили в море, дня на три–четыре, иногда на неделю. Там погружались, всплывали, что-то отрабатывали, кого-то обеспечивали, условно атаковали, но неизменно возвращались на базу, где и продолжали с ещё большим усердием, каждый в меру индивидуальных способностей, деятельно разлагаться.
К этому времени служба и быт наши на новом месте вошли в колею, когда всё катится как бы само собой, размеренно и монотонно, без происшествий и потрясений. Но кто как, а я без этих происшествий чёртовых почему-то жить не могу, вернее, могу и даже хочу, но они сами откуда-то на меня неожиданно наваливаются. Вот и на этот раз всё так хорошо начиналось…