Это - реальная фамилия человека, который сломался. Как раз так, как я уже говорил, безвозвратно. Еще в учебке, не в моей, а в еще одной, он был раздавлен, благо особо и давить было нечего. Его коллега по боевой профессии рассказывал: "Стоит Мосейчук на тумбочке и песню поет. Я спрашиваю, чего поешь, мол, а он - приказали. Да кто приказал, нет же рядом никого! Да нет, говорит, он сейчас ушел, а потом придет. Сказал: так и петь. И пошел".
В нашей части Мосейчук превратился в забитую, ни о чем не мечтающую животную. Даже единственного, пожалуй, из черепов, кто его поначалу жалел, он подвел самым подлым образом: ночью, на дежурстве, не разбудив его, открыл дверь в аппаратную на звонок (у нас существовал неписаный закон - звонили в двери аппаратных только офицеры, по-джентельменски предупредив: «Иду на Вы», - самим же потом возни меньше). Этот самый добрый череп, таким образом, был повязан и просто отделался от Мосейчука, переведя его в другую смену на воспитание к медлительному, малоэмоциональному специалисту 2-го класса по имени Кенджебай Жопарович. Помянутый Кенджебай не был ни садистом, ни кровопийцей каким. Он просто принялся воспитывать Мосейчука так же, как в свое время воспитывали его самого.
В роте тоже, заметив слабину, на Мосейчука насели все, кому не лень. Я не психолог и не могу сформулировать, по какому признаку легко узнается "хвостовой Джонни", но Мосейчука узнавали. И за бутылками пустыми он ходил, вместо того, чтобы спать после смены, и мешки провизии, привозимые матерью из Питера, отдавал невскрытыми, и вспышку справа на дощатом полу казармы изображал. Ни обмануть кого, ни сделать порученное с потребным качеством он уже не мог. Плюс к тому некоторые качества, остатки с того времени, когда он еще был человеком, внушали неприязнь: ну, к примеру, такая фраза: "Из всех работ (Мосейчук был резчиком по камню) больше всего люблю делать надгробия, делать просто, и платят хорошо. А если не приплатят, то можно и потянуть". Это не шутка была, а всерьез говорилось.
Словом, даже на общем мрачном фоне жизнь Мосейчука была совсем тухлой. И его мать взялась спасать дитя. Очень энергично взялась, и, несмотря на все попытки командования части спустить дело на тормозах, состоялся суд, и приговор был вынесен все тому же Кенджебаю - вот уж нашли самого ужасного зверя! Не то что бы он лучше остальных был, но не хуже - точно. Эдак полчасти можно было пересажать за те же шутки.
Кенджебай получил полгода дисбата. Следователь, который вёл дело, сказал, что приговор мог быть втрое хуже, но даже на судейских Мосейчук произвел впечатление отталкивающее. Суд имел резонанс. Замполит разразился громовой речью в адрес "мордобойцев", хотя сам меньше всего хотел этого суда. В роте вывесили плакат с "фотками" процесса, и все ходили тащиться на очень контрастно получившийся сосок у секретарши. А Мосейчука, конечно, в части не оставили, перевели в сам Питер, и изредка он отгружал телеграммы в наш адрес. Старые клялись убить мочилу на следующий день после дембеля, а ротный (уже новый, а вернее, временный; он потом стал моим прямым начальником на сменах) пожал Кенджебаю руку на прощанье и сказал, что дисцбат - это не тюрьма, и как судимость не засчитывается. Утешение, конечно, слабое, но хоть что-то.