- Слушайте, парни,- заплетающимся языком начал изрядно захмелевший Витёк, или Виктор Сергеевич Белоус, старший менеджер по продажам компьютеров и офисной техники фирмы «Free of Charge», тридцати восьми лет от роду. – А не приходилось ли вам делать когда-нибудь что-нибудь мерзкое, а? – и он сощуренным зелёным глазом глянул на своих собеседников поверх кружки, до половины наполненной пивом «Krushavetz» (тёмным, крепким, отличный выбор для тех, кто хочет захмелеть без проблем и головной боли).
- Нет, я имею в виду, что-то действительно гадкое, омерзительнейшее, такое, о чём никогда никому не расскажешь? – добавил он и, видя, что собеседники никак не реагируют на его слова, с размаху грохнул по столу кружкой, так что пиво янтарным веером выплеснулось и щедро одарило собой и брюки Виктора Сергеевича, и стол, и его невнимательную аудиторию.
- Блин, Витёк, ты что, совсем охренел?!- возмутился Толян, или Анатолий Александрович Дарченко, директор крупного рекламного агентства «Мегамечты», оглядывая испещрённую тёмными кляксами белую шёлковую рубашку от «Armani».- Ты хоть знаешь, сколько она стоит?!
- А на фига мне знать, сколько она стоит?! – немедленно отреагировал Витёк. – Ты думаешь, мне от этого жить легче станет?! Может, ты мне ещё скажешь, сколько стоят твои трусы от Гуччи?! Да мне наплевать с высокой горы, сколько у тебя чего стоит! Я спрашиваю, не совершил ли ты в своей жизни каких-нибудь отвратных деяний, о которых стыдно даже вспоминать?!
- Так ст'оит или сто'ит?! – хохотнул третий собутыльник, Вовик, Владимир Ильич Томильский, если именовать его полностью, таксист, шоферюга, отъездивший по дорогам нашей необъятной Родины страшно сказать сколько тысяч километров, самый старший из всех (ему было чуть-чуть за сорок, или, как говорил он сам, тридцать с большим гаком). Его яркие серые с прозеленью глаза, нисколько не потускневшие за годы жизни, с интересом смотрели на полезшего в бутылку Витька.
- Об чём шум? – отхлебнув «Tuborg Green», спросил он. – Мы хотим понять, чего тебе от нас треба?
- Вот именно!- по-прежнему возмущённо подтвердил Анатолий Александрович, пытаясь шёлковым платком стереть с шёлковой же рубашки пивные пятна. – Совсем новая была, второй раз всего надел!
- Парни!- настойчиво продолжил Витёк. – Я хочу знать, нет ли на вашей репутации тёмных пятен, о которых никому не известно?! Какие у вас есть скелеты в шкафу, какое грязное бельё вы прячете от мистера Тайда?! Давайте устроим вечер откровений, изольём друг другу душу…
- Обольём друг друга пивом!- подхватил уже немного развеселившийся Толян.
- Да, - согласился Виктор Сергеевич. – Тем более что смотреть абсолютно не на что…
Собеседники согласно закивали головами: они все были страстными фанатами «Спартака» (на сей почве они, собственно, познакомились и сошлись в этом спортбаре) и теперь регулярно каждую пятницу после работы собирались здесь, наливались пивом, смотрели спортивный телеканал, обсуждали изменения в составе команды, политику руководства клуба, не затрагивая при этом никаких интимных тем. Это было своеобразным табу. И вот теперь Витёк собирался нарушить это неписаное правило, причём без всякой видимой причины и повода.
- Так вот, - торжественно продолжил он,- я хочу, чтобы мы поведали друг другу то, о чём никогда и никому прежде не рассказывали, но не выдумки, мужики, нет! – он слегка погрозил пальцем собеседникам. – Реальные события!
- А чего это вдруг?- ехидно поинтересовался Толян. – С какой это стати мы будем перед тобой откровенничать?! Нам-то какой резон?
- Да никакого,- моментально откликнулся Виктор Сергеевич, пережёвывая кальмарную стружку, которая свисала из уголков его рта, как усы опечаленного жизнью моржа. – Скушно жить на этом свете, господа! – вздохнул он.
- И ты думаешь, - внимательно смотрел на него Вовик, - если мы потрясём здесь своим убогим замаранным бельишком, нам станет немного веселее?
- У меня бельё не убогое! – возмутился слегка недопонявший директор рекламного агентства. – У меня отличное бельё, дорогое!
Толян совсем недавно получил звание директора от двоюродного дядюшки по маминой линии, который, почувствовав приближение старости, обнаружил, что прямых-то наследников у него нет, а ближайший – это племянничек кузины, отнюдь не блещущий интеллектом. Конечно, не самый лучший вариант, подумалось ему, но всё же родная кровь… И дядя оставил
выпестованное и взлелеянное агентство новоявленному директору, поручив приглядывать за ним своему ближайшему и надёжному помощнику, а сам отправился в Италию, в Венецию, греть на солнышке старые кости и разъезжать в гондолах с очаровательными итальянками.
Теперь Анатолий Александрович, с разгулом плебея, взявшего приступом Зимний дворец и не знавшего толком, что ему с этим делать, бешено наслаждался всеми удовольствиями, которые предоставило ему новое положение в обществе. И до сих пор любое неосторожное слово, вырвавшееся из уст его собеседников без всякого на то умысла, казалось ему обидным намёком на его прошлое безденежное бытие, и он начинал петушиться. Но Витёк и Вовик вполне поняли его состояние и не обращали на его сетования никакого внимания.
- Да знаем мы, дорогуша, что ты у нас очень богатый дядя, - ласково проговорил Владимир Ильич.- Я вовсе не тебя имел в виду, а сказал так, в общем!
Много неприятностей принесло Вовику его отчество, которое в сочетании с именем неминуемо вызывало у окружающих хихиканье и желание прикольнуться над ним, например, попытки сослуживцев звать его фамильярно Ильичом; а если к этому ещё прибавить, что он, как и его тёзка, был слегка лысоват, имел разрез глаз несколько монгольский и владел двумя иностранными языками – английским и немецким, да и вообще был образованным человеком, неизвестно для чего подавшимся шоферить, то… Любителей подшутить было несть числа! Но Вовик не обижался, переносил всё молча и так глядел на юмориста, что у того язык сам собой заплетался и возникало непреодолимое желание здесь и сейчас провести опыт по сублимированию самого себя. Без остатка.
- Это метафора, кретин, ты понял?! – подхватил Витёк, которому явно не сиделось спокойно, очень уж он был подвижным и неугомонным, как подросток, озабоченный внезапным, хотя и долгожданным пробуждением в штанах. Эта неугомонность осталась с ним и по сей день, вылившись в сверхинициативность, за которую он иногда схлопатывал нагоняи от директора фирмы, что, впрочем, его почти не огорчало: он не имел дурной привычки анализировать свои поступки и промахи и искать причину неудач в себе самом. «Никогда не оглядывайся!»- было его девизом.
- Просто так поболтаем, развлечёмся! – развёл он руками. – И по домам! Делать-то не хрен!
Пока Толян молчал и думал, нет ли в этом какого подвоха, Вовик подозвал официанта и попросил его принести три стопки и пол-литра «Особой».
- Думаю, мужики, - ответил он на их вопросительные взгляды,- на сухую у нас эти рассказы не пойдут. Я угощаю.
- Почему это ты?! – опять взъерепенился Толян. – Я тоже в состоянии заплатить!
- Конечно, конечно, Толян,- успокаивающе похлопал его шофёр по плечу.- Мы знаем, что ты вполне в состоянии. В следующий раз, идёт?
Анатолий Александрович что-то недовольно проворчал, но к его воркотне никто уже не прислушивался. Витёк разлил водку, они чокнулись и выпили, закусив стоящим на столике неизменным «Оливье», который всегда заказывал Анатолий Александрович, по поводу чего Виктор Сергеевич каждый раз беззлобно шутил: «Опять потянуло мордой в салате поваляться? Прошлое не отпускает?»
Посидели, помолчали и выпили ещё по одной, Толян заказал ещё пол-литра, и Витёк, слегка поёрзав, как будто ему на сиденье ежа подложили, сказал:
- Давайте начну я, потому что вроде бы это моя инициатива, а вы слушайте, только молчите и не перебивайте, лады?- и, получив в ответ согласные кивки, начал свой рассказ.
- Сейчас, парни, я живу один, в центре города, в шикарной двушке, но так было не всегда… Ещё несколько лет назад я был семейным человеком, имел квартиру на окраине, так что добираться до работы было тяжеловато, да и долгонько. А ещё у меня была прекрасная жена, Юлька, девушка, которую я знал со школьной скамьи,- Виктор замолчал, достал сигареты, глубоко затянулся и продолжил, выдыхая с каждым словом облачко синеватого дыма.
- Я полюбил Юльку, ещё когда учился в девятом классе, а она – в седьмом, но был настолько неуверен в себе, что так и не сказал ей о своих чувствах: мне всё казалось, что она рассмеётся мне в лицо и пошлёт на хутор бабочек ловить. На выпускном был такой шанс, но тогда я упился в дым и двух слов не мог связать, не то что в любви признаться! Мне и самому непонятно: не такая уж она была красавица, умницей вроде тоже не назовёшь, но при взгляде на неё у меня просто сердце заходилось и в глазах темнело…
- Судьба, - тихо, как бы про себя сказал Вовик, а Витёк услышал его и согласился:
- Вот и я так думал потом, когда решил, что упустил своё счастье навсегда. Ох, и клял я себя, мужики! Самыми последними словами покрывал! Ну, а тут как нельзя вовремя армия подоспела: я почти в восемнадцать школу закончил; экзамены провалил и пошёл служить в полковой оркестр. Мать была очень рада, что заставила меня закончить музыкальную школу по классу баяна, а я тогда, признаться, хотел попасть куда-нибудь в действующую армию, чтоб под пули угодить…
Толян удивлённо присвистнул.
- Да, - пристально взглянув на него, словно ожидая услышать насмешку, повторил рассказчик, - вот так я её любил. Но потом чувство приутихло, я отслужил, поступил в институт, отучился, начал работать и вдруг вижу в газете объявление: «Выпускники 121-й школы 1988 года приглашаются на юбилейный вечер встречи». У меня сердце опять остановилось, подумал: «Пойду, хоть посмотрю, какая она стала». Собрался, принарядился, иду, а у самого ноги в коленках подламываются, ну не смешно ли?! Мужику тридцатник светит, а он боится увидеть одноклассницу, в которую когда-то был влюблён…
- Витёк, а у тебя бабы-то были?- поинтересовался Вовик.
- Конечно,- ничуть не удивился вопросу Виктор.- И отношения были, но жениться абсолютно не хотелось, словно ждал чего-то или искал… Ну, пришёл к школе, а там цветы, плакаты, шарики, словом, всё честь по чести; с директрисой, класснухой поговорил, концерт нам показали, а я всё как на иголках: нет Юльки! Потом разошлись по кабинетам, скинулись, как водится, на угощенье, пацаны в магазин сгоняли, сидим, пьём, закусываем, и вдруг… входит она! Поверите, мужики, десять лет прошло, а она совершенно не изменилась! Ну, причёска другая, костюм на ней классный, косметика, но в остальном та же девчонка, в которую я был влюблён! Я не длинно рассказываю? Нет? – спохватился вдруг Витёк.- Понимаете, просто вам очень важно понять, насколько я её тогда любил!
- Давай, давай, не дрейфь! – милостиво разрешил Владимир Ильич.
- Лады. Так вот, совершенно случайно свободное место было только рядом со мной, мы разговорились о том о сём; оказалось, что её семейная жизнь не сложилась, пару лет назад она развелась, сейчас живёт одна и работает в какой-то фирме. Я, когда это услышал, решил: ни за что на свете её не отпущу! Из школы мы пошли в ресторан, потом развезли девочек по домам, и тут мы остались с ней вдвоём и я проводил её до подъезда, а потом… всё сказал! Представляете?! Всё-всё, и произошло чудо: Юлька сначала расхохоталась, а потом призналась, что я ей тоже очень нравился ещё в школе, но она стеснялась ко мне подойти: я казался ей слишком загадочным и угрюмым, как Печорин, но теперь ей понятно, почему я таким был! А потом мы начали целоваться, поднялись к ней и…
- Можешь не продолжать, - перебил его Толян. – И так всё понятно!
- Да, где-то через полгода мы поженились; я хотел раньше, но Юля сказала, что надо проверить чувства, сможем ли мы жить вместе и всё такое…
Витёк закурил новую сигарету и продолжил, внимательно разглядывая свои руки:
- Всё было просто идеально: я работал, Юля тоже, мы встречались по вечерам, иногда шли куда-нибудь пообедать, иногда нет, а потом…
- Она оказалась стервой! – расхохотался Толян.
- Слушай, - досадливо оборвал его Вовик, - тебя как человека просили помолчать, что ж ты дерьмом исходишь?!
- А потом,- задумчиво, словно ничего не слыша, промолвил Витёк, - потом она забеременела…Мы оба этого хотели, но, похоже, я и понятия не имел, что это такое – иметь ребёнка…
Он замолчал, налил себе водки и, никому не предлагая, выпил, сморщившись и уткнувшись носом в тыльную сторону ладони. Посидев так с минуту, он вновь начал говорить, и Владимир удивился тому, насколько глухим и безликим стал его голос, словно Виктор за минуту постарел лет на двадцать.
- Беременность у Юльки протекала тяжело: сначала токсикоз замучил, так что она похудела килограммов на пять, а я заставил её уволиться с работы и засесть дома; потом в моче нашли белок и положили на сохранение; а после выписки из патологии она стала какая-то дёрганая, психовала по пустякам, плакала, но я всё сносил, думал: вот родится ребёнок и всё станет как раньше. И вот ребёнок родился… Сын… Я занял у отца денег и купил Юле шикарное кольцо с изумрудами под цвет её глаз, на стене напротив роддома написал: «Спасибо за сына!», в день выписки встречал её с огромным букетом алых роз, таких, какие она любила…И вот мы с ней дома…
- А как сына-то назвали? – полюбопытствовал Толян.
- Сашей.
- Александр Викторович, значит? Красиво!
- Красиво, - согласился Витёк и неожиданно, без всякой связи с предыдущим, спросил:
- Мужики, а вам никогда в жизни не хотелось причинить боль близким, самым близким и любимым людям, нет? Чтобы они мучились, страдали, а вы бы смотрели на их мучения и упивались ими?
Его собеседники молчали, тогда он криво усмехнулся и продолжил:
- А мне очень хотелось! Жене и сыну! Этот ребёнок стал сущим наказанием: он всё время плакал, и днём и ночью, молчал только когда спал, а спал он очень мало и лишь днём, а каждая ночь проходила в мучительных укачиваниях этого исчадия ада! Ночь за ночью он исходил омерзительным, отвратительным рёвом; на животе у него выросла огромная грыжа, и вообще он был противным, багровым захватчиком, укравшим у меня любимую жену! Юлька словно забыла обо мне: пелёнки, памперсы, прогулки, кормёжка… А я тогда только-только начал подниматься по карьерной лестнице, приходилось вкалывать как проклятому, домой приходил измочаленный донельзя, а мне говорили: «Позанимайся с ребёнком!»
- Считается, что каждый отец гордится своим сыном, - Витёк развёл руками, - типа, если ты его сделал, то настоящий мужик! Есть кому продолжить фамилию, передать наследство!- усмешка опять покривила его губы.- Я своего начал ненавидеть! Ненавидеть этот бесформенный кусок мяса с сучащими ногами и руками, из-за которого вся жизнь моя пошла кувырком! Ненавидеть тихо и люто! К жене днём приходила тёща, и Юлька умудрялась хоть немного поспать, но у меня такого шанса не было, и я с больной головой шёл на работу, где надо было креативно мыслить! А какие тут мысли?! Я хотел рухнуть на стол и кемарнуть пару часов! Вместо способов улучшить и развернуть наш бизнес, в голову лезли мысли типа: а если засунуть его в микроволновку, что будет? Или поставить в коляске на балкон зимой на всю ночь – будут ли слышны его вопли?
А Юльку мне порой хотелось избить: схватить за длинные волосы, намотать их на руку и как следует отлупить из-за той трясины, в которую она меня втянула! Наверное, у меня потихоньку съезжала крыша, потому что я продолжал её любить по-прежнему, но ребёнка – нет! Говорят, отцовские чувства вырабатываются со временем, но у меня появлялось только всё большее омерзение: я брезговал дотрагиваться до него, особенно когда он мокрый, а смотреть на его безобразным пузырём вздутый живот я не мог вообще!
Виктор замолчал и закурил третью сигарету.
- Я иногда стал делать ему больно… То ущипну сквозь подгузник, когда он спит – следов не остаётся, а рёва сколько! То соску намажу какой-нибудь дрянью, он визжит, а я радуюсь: по крайней мере, есть причина этих воплей! А когда приходилось его купать, можно было слегка надавить на головку, чтобы она скрылась под водой и смотреть на слабые пузырьки воздуха, выпархивающие из его губ – это было, пожалуй, самым волнительным! В его глазах не было ни страха, ни понимания того, что с ним происходит – абсолютно ничего! Я наслаждался этим процессом! Сладкая власть над слабым, беспомощным созданием, жизнь которого зависит от твоей прихоти! Я даже ночью стал спать лучше: его крики мне уже не так мешали, да и плакать он стал реже. Тогда я придумал новую забаву: слегка придушивать его то подушкой, то осторожно ладонью, закрывая ему рот и нос, чтобы не осталось никаких следов; я очень хитро поступал, стараясь, чтобы меня не застукали! Да мало ли ещё способов причинить боль маленькому существу! Я мог посадить его голой попкой на горячую батарею: ожога нет, но ощущение не из приятных, мог прижать пальцы, потереть мыльной рукой глаза – всего и не перечислишь! Пару раз я «случайно» вывихивал ему ручки, каждый раз говоря, что он упал, и мне верили! Ни одна живая душа не могла заподозрить горячо любящего отца в том, что он сознательно наносит увечья своему сыну! Ведь внешне я оставался совершенно нормальным счастливым родителем!
Иногда я всерьёз подумывал о том, чтобы накормить его толчёным стеклом и сказать, что не успел отобрать у него лампочку, или засунуть его пальчик в розетку… Но, слава Богу, Он не допустил меня до этого!
Владимиру показалось, что у Виктора слёзы проступили на глазах, да и голос его как-то подозрительно дрогнул, но тот продолжал свою повесть дальше.
- А потом случилось то, что неминуемо должно было произойти: Юля застала меня в тот момент, когда я колол иголкой нашего ребёнка; очень изобретательно: под мошонку, там, где практически не было шансов, что кто-то найдёт следы, а обнаружив, подумает, что это потница или ещё что-нибудь… Было воскресенье, Юля ушла за продуктами, а я настолько увлёкся своим занятием, что не заметил, как она вернулась. Помню, как сумка выпала из её рук и на пол с глухим стуком посыпались мандарины: приближался Новый год. Помню непонимание в её глазах, которое сменилось ужасом: хорош, наверное, я был с этой иголкой, с высунутым от сладострастного удовольствия языком над нашим малышом, который заходился в крике, отбиваясь руками и ногами от любящего папаши…
Юлька недолго пробыла в оцепенении: она подскочила ко мне, выхватила Сашку, закутала его в одеяло и выбежала из дома… Помню, как в дверях она обернулась: ни слезинки не было в её прекрасных глазах, одно лишь презрение, смешанное с лютой ненавистью – молча покачала головой и ушла, не закрыв дверь… Больше я её не видел… Спустя некоторое время мне пришла бумага о разводе и уведомление о лишении родительских прав – им как-то удалось обойти необходимые процедуры, в частности суд, - и я вновь остался один… Ни Юлю, ни сына я больше не видел. Она даже не пришла за вещами, я собрал их и отдал многодетной мамаше, жившей в соседнем подъезде…
Потом дела мои пошли в гору, и я переехал сюда, так что шансов на случайную встречу практически нет… Живу один и думаю: что же это случилось со мной? Как я мог потерять всё, что имел, чего добивался так долго?! Кто наслал на меня это проклятие, которое свело меня с ума и отобрало жену и сына?! – Витёк прикрыл глаза ладонью и замолчал.
Владимир слегка потрепал его по плечу:
- Знаешь, может быть, у тебя ещё всё будет в жизни; а пока радуйся, что не совершил ничего более ужасного, убийства например…
- Слабое утешение, Вовик! – подал голос Толян. – Давайте я расскажу вам о том, что было со мной, и вы поймёте, что история Витька - ещё не самое омерзительное, что может сделать человек.
Он разлил водку, и приятели выпили не чокаясь. Толян запихнул в рот остатки салата и, пережёвывая их, невнятно начал:
- Сколько себя помню, я всегда любил мучить животных: кошкам привязывал консервные банки на хвост, обрывал жукам крылышки, один раз потёр любимому бабушкиному спаниелю нос луком; как он бегал и скулил, бедняга! Вот… Но потом это желание вроде бы пропало, и я довольно долго никому не причинял боли, пока однажды не увидел мёртвого дельфина…
Вовик присвистнул, а рассказчик кивнул головой, не прерывая своё повествование:
- Мы тогда отдыхали в Крыму, не помню точно где, но помню, что море было совсем близко, пару минут ходьбы, поэтому мы с батей (а он у меня был огромный любитель поплавать, но и выпить тоже), он ведь и умер как? Пошёл пьяный купаться и утонул, я тогда как раз школу заканчивал и помню…
- Ты о себе рассказывай, - прервал его Виктор, который, несмотря на значительную дозу проглоченного спиртного, выглядел почти не пьяным.
- А…- спохватился Анатолий. - Да, так вот, мы с батей любили вечером или рано утром, до того, как пляж заполнится народом, поплавать в своё удовольствие. И вот утречком плывём это мы с ним и видим вдалеке какое-то бревно. Отец говорит: «Давай, кто быстрей до него доплывёт!» Я, само собой, соглашаюсь, и мы наперегонки мчимся к этому бревну; оно всё ближе, и вдруг батя резко тормозит и кричит: «Быстро на берег!» Я, конечно, ничего не понимаю: что это он вдруг, но послушно плыву к берегу, а там он мне говорит: «Толик, это ведь не бревно, это дельфин!» И точно: я начинаю всматриваться и вижу плавники… Потом понимаю, что течение вскоре прибьёт его к берегу, а отец то же самое говорит вслух: «Его скоро прибьёт сюда!» И через пару часов, когда на пляже уже было полно народу, дельфина вынесло на берег. Все отдыхающие толпой ринулись смотреть на это, и я тоже. Батя не пошёл.
Дельфин, видимо, был в воде уже долго, он начал потихоньку разлагаться: запах от него шёл страшенный; у него было вспорото брюхо и длинные толстые кишки полоскались в прозрачной воде… Странные они были: почему-то напомнили мне варёные яйца (с тех пор я на яйца, особенно всмятку, даже смотреть не могу), были одновременно и белые, и прозрачные, как будто ненастоящие, но я точно знал, что они самые что ни на есть настоящие… Люди жадно смотрели на него, задние напирали на передних, чтобы разглядеть всё в подробностях, и рассуждали, как же могло случиться, что такое ловкое и проворное животное погибло. Может, под винт лодки попал или браконьеры, а может, акулы – их вечные соперники в борьбе за водное пространство, не знаю, но я стоял и смотрел, как заворожённый. Одна девушка внезапно помчалась к своему лежаку, торопливо порылась в сумке, вышвыривая оттуда вещи, вытащила фотоаппарат и сделала несколько снимков; вслед за ней и другие стали фотографировать труп дельфина, и я понял, насколько зрелище смерти, разложения, гниения притягательно для людей: можно смотреть на это часами, не отрываясь, да ещё и запечатлеть на память…
Анатолий остановился и поискал глазами графин, но тот оказался пуст, и он попросил принести ещё водки. Владимир внимательно слушал его откровения, Виктор продолжал курить одну сигарету за другой: в пепельнице было уже полно смятых бычков. Подошедший официант принёс полный графинчик и заменил пепельницу на чистую. Толян подумал-подумал и налил водку прямо в остатки «Золотой Короны», соорудив национальный напиток по прозвищу «ёрш» - головная боль наутро обеспечена! Скривившись, выпил его и занюхал сушёным кальмаром.
Вовик на спиртное не налегал, он жевал фирменное блюдо: креветок, приготовленных со специями и зеленью.
- Мы ждём продолжения!- потребовал Витёк, и Анатолий опять заговорил:
- И вот с тех пор (а было мне четырнадцать лет) засела в моей голове мысль: а какого цвета кишки у человека? Я, конечно, и учебники смотрел, и в атласе анатомическом всё нашёл, но это было не то: мне-то хотелось вживую увидеть, как они в животе лежат, и проверить, не похожи ли они на варёные яйца! И до такой степени мысль эта ко мне прикипела, что я ни о чём больше думать не мог! Из-за этого и на медицинский поступил…
- Так ты врач?! – изумился Витёк.
- Не,- отмахнулся Толян,- я не доучился; мне ведь хотелось в анатомическом театре на вскрытие мертвецов смотреть, я патологоанатомом решил стать, но почему-то вскрытие трупов никакого удовлетворения мне не принесло: я, видите ли, хотел увидеть это всё у ещё живого человека, хотел пощупать тёплые, шевелящиеся кишки, а нам привозили жмуриков, уже давно остывших, холодных, как мороженое…
И вот иду я как-то вечером домой, а в мозгу всё та же мысль назойливой мухой бьётся и покоя мне не даёт, как вдруг слышу хриплый такой голос: «Парень, огоньку не найдётся?» И подваливает ко мне жрица любви так сказать - потасканная, грязная, даже в темноте видно, волосы немытые, словом, красавица, да и только! Дал я ей прикурить, а пока на лицо её помятое смотрел, и пришла мне в голову мысль, как будто нашептал кто-то: а почему бы тебе на ней не проверить, похожи ли человечьи кишки на яйца варёные? И так мне, мужики, это показалось просто, такое облегчение на душе наступило, что я тут же узнал, сколько она стоит, и мы направились к ней домой. Комнатёнка убогая, как и она сама, кровать задрипанная, стены облезлые – и всё. В общем, я велел ей раздеться и лечь на кровать, а сам стал руки привязывать к спинке. Она засопротивлялась, дескать, с извращенцами не связываюсь, но я сказал, что доплачу особо, и всё стало тихо. Потом я и ноги ей привязал, она потребовала, чтоб я быстрей начинал, потому что она замёрзла, ну, а когда рот заткнул полотенцем, мне кажется, что-то заподозрила, стала мычать, вырываться, словом, пришлось её по голове стукнуть, она и затихла. Потом я надел перчатки, вынул скальпель…
- А откуда он у тебя взялся?- резко спросил Вовик.
- Я всегда его с собой носил вместо ножа: страшно было по тёмным улицам ходить, - объяснил Толян. – Зачем-то протёр его водкой и живот тоже и сделал надрез… Кровь хлынула, она очнулась, задёргалась, боль-то была нестерпимая, я её опять по голове приложил, уже покрепче, и она угомонилась… А я вскрыл брюшную полость, добрался до кишок и запустил туда руки…
Владимира передёрнуло, по коже побежали мурашки, а Витёк прикрыл рот рукой; Толян не заметил реакции собеседников: он мечтательно закрыл глаза, и на лице его было разлито настоящее наслаждение:
- Мужики, вы не представляете, как это приятно: ощущать под пальцами тёплую, настоящую жизнь, чувствовать пульсацию крови, вдыхать её горячий, влажный, тяжёлый аромат…
- Да ты поэт, Толян! – оборвал его мечтания Владимир. – Что дальше-то было?
- Дальше? – нехотя пробудился от своих воспоминаний Анатолий. – Я просто ушёл, оставив её там, на кровати. Меня никто не видел, а я и не боялся совершенно: никто не будет искать убийцу старой проститутки; я даже не знаю, умерла она или, может, чудом осталась жива…
- Ну, а кишки похожи на варёные яйца? – неожиданно спросил молчавший Витёк.
Анатолий глянул на него, как на идиота:
- Конечно, нет! Яйца мёртвые, а кишки живые, тёплые…
- Ой, не начинай снова! – брезгливо сморщившись, попросил Виктор. – Слишком тошно!
- Ты же сам захотел!- пристально взглянул на него Владимир.- Так что теперь моя очередь! Кстати, с вами, ребята, всё нормально, можете не переживать! У тебя, Витёк, была типичная послеродовая горячка; раньше врачи были убеждены, что ей подвержены только матери, но теперь считается, что и отцы тоже в той или иной мере могут испытывать душевный дискомфорт, который приводит к летальным случаям. У тебя просто всё это проявилось в гипертрофированном виде…
- В каком-каком виде?- прищурился на него Витёк.
- Ну, в преувеличенном, - пояснил Вовик. – В таком состоянии, как у тебя, папаша может схватить ребёнка в охапку и сигануть с ним из окна. Бамс – и никаких проблем! – засмеялся он.
- А я? Что со мной? - с каким-то жадным любопытством спросил Толян.
- А с тобой, парень, всё ещё проще: ты был ребёнком с неустойчивой психикой, склонным вымещать свои проблемы на других, а потом, во время подросткового периода, который и так отличается душевной и физической нестабильностью, ты получил мощнейшее потрясение, и оно искало выхода; найдя его, ты частично освободился, но тебе, Толян, всё равно надо бы подлечиться, к психоаналитику походить, - сочувственно заметил Владимир.
- Блин, Вован! Я словно опять на лекции сижу!- восхитился Анатолий.
- Очевидное - невероятное, - мрачно проворчал Витёк. – Ты это, попроще рассказывай, а то я не догоняю… И вообще, откуда ты это всё знаешь?! Ты же простой водила!
- Да! - присоединился Толян.
- Всё гениальное просто! – улыбнулся Вовик. – Читать надо больше: чтение – мать учения, слыхали, может?
- Кончай туфту гнать, - не поверил Толян. – Лучше рассказывай быстрее, а то нас скоро попросят отсюда.
Действительно, было уже поздно, и бармен начинал поглядывать на троицу говорунов, которая не собиралась расходиться. Чтобы оправдать своё присутствие, приятели заказали ещё выпивки и закуски, хотя ни голода, ни жажды никто из них не испытывал.
- Моя история суперкороткая,- тихо промолвил Владимир. – Я убил свою мать.
- Чего?!- не поверил Виктор.
- Опять уши нам трёшь! – поддержал его директор агентства.
- Не хотите - не верьте, - пожал плечами Вовик. – Но это действительно так.
- А зачем?! – уставился на него Витёк.
- А вот это я вам сейчас и расскажу, - снова очень мягко улыбнулся шофёр.
- Я рос в многодетной семье, - он сделал паузу. – Седьмым ребёнком. Между старшим братом и мной была разница почти в тридцать два года…
- У, ё! Сколько вас настрогали! – с ужасом воскликнул Толян.- И как же вы жили?! Деревянные игрушки, семейные трусы, да?
- Нет, - терпеливо ответил Владимир, - не перебивай, пожалуйста! Мы жили в благоустроенной пятикомнатной квартире, которую нам подарил город, на каждого ребёнка выдавалось неплохое пособие, отец был отличным слесарем-сантехником, так что с деньгами у нас проблем не было; не жировали, конечно, но и не голодали. Две девочки занимали одну комнату, пятеро мальчиков – ещё две, у родителей была отдельная спальня – всё вполне прилично. Проблема была в другом… - он замолчал, глядя на входную дверь.
- В чём же? – поторопил его нетерпеливый Витёк.
- В моей матери, - исподлобья посмотрев на него, сказал шофёр. – Она родила первого, наверное, в восемнадцать лет, а когда на свет появился я, ей было уже под пятьдесят.
- Да ладно!- опять удивился Толян.- А как же климакс и прочие женские штучки?
- Какой климакс!- засмеялся Вовик. – Она и слова-то такого не знала! Мне кажется, она и в шестьдесят продолжала бы плодоносить, как дряхлая яблоня, только вот яблочки от раза к разу становились бы всё гнилее и гнилее…
И столько затаённой злобы прозвучало в этих словах, что Витька внезапно мороз по коже продрал. Он посмотрел на Толяна: нет, тому всё было трын-трава, он слушал, приоткрыв рот, как ребёнок страшную сказку.
- Мамаша была жуткой женщиной: я не помню её улыбающейся. Она всё время ругалась, с её лица не сходила гримаса недовольства, а самое главное, всё всегда должно было быть так, как она хочет! Знаете, парни, это как в старом анекдоте про вождя: если вождь не прав, смотри пункт первый! – он опять усмехнулся.- Мне кажется, отец и умер из-за неё: она выпила у него все соки… А в школе это был настоящий позор: когда она заявлялась туда – скандал был гарантирован! Её боялись все, начиная от техничек и кончая директором; учителя звали её «эта скандальная мамашка» и никак иначе! Она всех своих детей держала в ежовых рукавицах, и я помню, что братья и сёстры были неимоверно счастливы, когда женились или выходили замуж: они немедленно съезжали из нашего дома! И вот, когда мне стукнуло двадцать, а ей – семьдесят, мы с ней остались вдвоём в нашей пятикомнатной квартире… Что это была за жизнь! Она контролировала меня от и до, она знала обо мне абсолютно всё; мало того, она помыкала мной, как своим рабом! Я драил пол, мыл посуду, ходил в магазин, готовил еду, даже цветы поливал тоже я!
- А ты не мог возмутиться или как-нибудь поговорить с ней?- тихо поинтересовался Витёк.
Владимир посмотрел на него, как на сумасшедшего:
- Возмутиться?! Она мотивировала всё тем, что я обязан заботиться о престарелой матери, потому что все её дети разбежались, и никто стакан воды ей не хочет подать! Она прикидывалась истощённой и измывалась надо мной как могла, отыгрываясь, наверное, за всех моих братьев и сестёр! Самое счастливое время для меня наставало, когда она собиралась в круиз по их семьям: это обычно затягивалось на пару месяцев. Вот тогда я отрывался по полной! Устраивал вечеринки, приводил девчонок! – Вовик невесело улыбнулся.
- А ты не пробовал тоже жениться и съехать из квартиры к жене? – неожиданно спросил Анатолий.
Владимир покачал головой:
- Во-первых, такая мысль даже не приходила мне в голову: бросить мать! Я воспринимал своё положение как само собой разумеющееся. А во-вторых, все девчонки, как назло, попадались бесквартирные и безденежные, как говорится, по Сеньке и шапка! А ещё, я, наверное, боялся: где-то слышал, что мужчина выбирает себе жену, похожую на его мать; так меня ужас брал, когда я представлял вторую такую мамашу с собой в постели! Брр! – он вздрогнул. – Но долго так продолжаться не могло; мне светил двадцать пятый год, а я воспринимал своё существование как тюремное заключение… И я решил её убить… Здесь был и практический момент – квартира тогда оставалась мне! Ведь я один был до сих пор холостяком.
Но я понимал, что её резкая смерть вызовет подозрение: она, несмотря на возраст, была крепкой женщиной и почти не болела, поэтому убийство пришлось подготавливать… Знаете такое растение – вех ядовитый или цикута? – Владимир взглянул на своих собутыльников.
- Вроде да, - неуверенно ответил Витёк.- Оно по берегам рек растёт, верно?
- Верно. А ещё оно очень ядовитое. Сократ, как вы помните, отравился соком цикуты. В небольших дозах это лекарство, а в больших – яд… И я задумал уморить мою мамашу цикутой, подмешивая ей в пищу микроскопические дозы этого растения, что и выполнил. Оно действовало на нервную систему, старуха стала плохо спать, жаловаться своим престарелым подружкам на головные боли, на покалывание в сердце, а они отвечали, что, дескать, возраст, Никитична, ничего не попишешь – это тоже сыграло мне на руку. Поэтому, когда через пару месяцев я добавил ей в кофе дозу побольше, она тихо умерла в своей постели, развязав мне руки.
Врачи зафиксировали остановку сердца вследствие естественных причин - от старости; старушки завидовали: умерла во сне, без мучений, я тоже радовался обретённой свободе.
- А вскрытие?- полюбопытствовал Витёк.
- Какое вскрытие?! Старухе было далеко за семьдесят, кто же это будет с ней возиться?!
Я её похоронил, квартиру продал (родня не возражала: понимали, видно, сколько я от неё натерпелся) и купил двушку в совершенно другом районе города… Вот и всё! Спросишь про угрызения совести?
- Ну, да, - неуверенно подтвердил Виктор.
- Так их не было абсолютно! Я чувствовал только острое наслаждение от наступившей свободы, как будто сбросил с шеи жёрнов! Вот так вот: почитай отца и мать твою, а злословящий отца или мать смертью да умрёт!
- А ты женат? – взглянул на него Витёк.
- Ннет, не сложилось,- задумчиво протянул Владимир. – Всё боюсь: вдруг попадётся такая же, как моя мамаша… О, смотри, директор-то наш готов! Эй, Толян, пора вставать! Уходим!
- Толян! – присоединился к нему Виктор. – Тебе домой пора, баиньки!
Анатолий что-то бормотал спросонья и брыкался, но они, под благодарными взглядами обслуживающего персонала, подхватили его под белы рученьки и вывели на свежий воздух, где он слегка протрезвел:
- Ну что, Вован, прикончил мамашу? – промямлил Анатолий.
- А как же! – успокоил его шофёр.
- Ну, значить, всё хорошо! – констатировал Толян. – Пока, мужики! До пятницы!
Они посадили его в проходящее такси, он пробормотал адрес и поехал домой – досыпать. Оставшиеся постояли пару минут, пока Витёк докуривал очередную сигарету.
- Ты много куришь, - заметил ему Владимир. – Это вредно для здоровья.
- Я знаю, - согласился Виктор. – Бросать хочу, да всё никак…
Они постояли ещё чуть-чуть, вдыхая прохладный ночной воздух, и пожали друг другу руки.
- До пятницы?
- До пятницы. Пока!
- Счастливо! – и разошлись в разные стороны.
Больше они никогда не встречались.