Эта история произошла в «ревущие девяностые». Конкретно – прямо в их середине. В 1996 году один мой знакомый, занимающийся организацией спортивных охот, пришёл ко мне с заговорщическим видом. Само по себе это ни о чём не говорило. Все тогда так ходили.
- Интересный клиент мне попался, - хмыкнул приятель.
И в этом ничего удивительного не было. Практически любой человек в то время, рискнувший приехать в Россию с целью отдыха был интересным человеком. Впрочем, и сейчас остаётся.
- Во-первых, он – русский, - продолжил приятель.
Это уже был повод нахмуриться. Ибо, хотя до того времени в нашей глуши русских клиентов не наблюдалось (доминировали американцы, австралийцы и новозеландцы с рыбаками французами и итальянцами), но слухи о странных людях, ведущих себя ну очень своеобразно и именующих себя “russkije”до нас доходили со всех сторон – преимущественно, конечно, с Алтая и из Иркутска.
- Да хоть папуас, - сдержанно сказал я. – Помнишь лозунг фирмы – мы не дискриминируем человека по месту жительства. 7 тысяч долларов американец – 7 тысяч долларов – русский.
Я имел в виду, что те “russkije”, о которых мы слышали, обычно требовали половинную скидку на основании причисления себя к титульной национальности. Правда, всё те же соседи доносили, что при тщательном рассмотрении по этому признаку они явно не прокатывали.
- Ты знаешь, - хмыкнул Вова. – Вопрос о бабках вообще пока не вставал.
- А о чём же он вставал? - изумился я. – О девичьей фамилии третьей любовницы твоего прадедушки, урождённого Штакельберг и проживавшего в Гамбурге с 1895 по 1901 год?
Володя наклонился ко мне ближе. Я с тревогой отодвинулся – реалии туроператорского быта кого угодно сведут с ума, ну а продававшийся в каждом ларьке спирт «Рояль» вполне мог усугубить этот вялотекущий процесс.
- Он хочет убить столько сколько сможет… - проговорил приятель.
- Подумаешь, бином Ньютона, - сказал я. – В наших краях уже три года охотился бизнесмен из Латвии Р-ш, который хотел добыть сто и больше медведей. Каждую весну он с компанией конкурентов уходил на катере по побережью. В итоге своих вояжей он привозил шкур по 20-25, правда, не очень больших. Но человек шёл на какой-то мало понятный прибалтийский рекорд, размеры его не интересовали. Платил он исправно.
- Речь не идёт о медведях, - добавил приятель, сразу сообразив, о чём я подумал. – Он хочет просто убить много больших зверей за десять дней охоты. Сто, двести…
- Хммм, - задумался я. – Трофеи?
- Без привязки к виду и трофею, - выдохнул Вова.
Я задумался ещё глубже. А если честно – просто делал вид, что задумался. Потому что ничего не понимал.
- Ну, в общем, так. – Судя по всему, до Володи это тоже не очень хорошо доходило, но под конец дошло. В отличие от меня. – Он хочет убить очень много животных. Больших и теплокровных. Ну, просто пострелять, чтоб были кровь, мозги, дал по нему – и он опрокинулся. Сто так сто. Тыща так тыща. Так я, по крайней мере, от него слышал.
Я смотрел в окно на Охотское море. В пятидесяти метрах от берега одна за другой выныривали нерпы.
- По-моему, он никогда не слышал слова «трофей», - добавил приятель.
- Олени на Таймыре? – сказал я. – У меня там есть неплохие прихватки. Выкупим переправу, посадим на мотолодку, пусть крошит сколько захочет.
- Поздно по времени, - ответил Володя. – А он жаждет немедленно омочить руки в крови диких животных. Аж трясётся. Кроме того, на Таймыр надо везти юрту, отопление, мотор, прилетать туда за месяц, готовиться. А у меня – медведь, баран, лось.
- Ты не выяснял, он кроме нас ни к кому не обращался?
- Звонил сафаристам. Они обычно всё знают. Они о нём слышали. И так же как и мы ничего не понимают.
Я ещё раз посмотрел в окно. Со стороны мыса Чирикова шёл сплошной туман и поглощал своей аморфной массой блестящую поверхность моря. Будто бы кто-то плеснул серной кислотой на зеркало.
Ответ лежал на поверхности. Вернее, не лежал, а плавал на поверхности воды.
- Нерпа, - сказал я. – Спроси, что он скажет про нерпу и лахтака. Не до бесконечности, но сотни две за десять дней мы ему обеспечим.
- Нерпа? – настало время удивляться приятелю.
- А что, - я встал и налил нам обоим чаю. Туман отступил и три головы-поплавка снова замаячили возле берега. – Техзаданию соответствует. Довольно большая. С человека. Это если ларга. Лахтак ещё здоровее. Теплокровная. Экзотика, бля. И её много. На Броховской косе. Ты главное, предложи, поглядим, что будет…
- Предложу, - с сомнением сказал Володя. – Вряд ли клюнет.
- А нам-то хрен ли? – пожал я плечами. Мы уже давно усвоили истину продавцов сельпо – вас много, а мы – одни. Зверья в мире не так уж много, зато людей – шесть миллиардов.
– Чем богаты – тем и рады. Носорогов у нас нема.
Последующие дни Володя проводил в безумной суете – он оговаривал количество не-охотников, место расположения охоты, бронировал билеты и заказывал вертолёт.
Кавалькада у Артура (так звали приезжего гостя) была довольно внушительная. Он вёз с собой четырёх нон-хантеров (из них трое – женщины), и четырёх человек охраны. Вся эта компания требовала для размещения три палатки с печками, кухню-кают-компанию, туалет и душ.
Но была и ещё одна проблема – которой занимался преимущественно ваш покорный слуга, как специалист по животному миру. Это были лимиты.
Здесь надобно сказать, что в причудливой советско-российской системе природопользования наше Правительство, не особо задумываясь, взяло на себя функции Господа Бога и отнесло всех обитателей земли к зверям, а воды – к рыбам. И за пресловутую нерпу, равно как за касаток и китов-полосатиков, отвечал Охотскрыбвод.
Нерпы не метали икру, которую можно был забрать под стволами у браконьеров и по-братски продать, поэтому коммерческого интереса данная организация к тюленям не питала. Но от этого было не легче - все интересующие нас лимиты на ластоногих были переданы Ассоциации малочисленных коренных народов посёлка Ямск.
Мы рискнули. Загрузили вертолёт снаряжением для лагеря и я полетел сперва в Ямск для переговоров, а геликоптер ушёл на Брохово, где егеря начали строительство базового лагеря.
Я же пришёл к председателю Ассоциации Б-ву и начал разговор издалека.
Естественно, я пожаловался на трудные времена. В трудные времена – всё трудно. Вот, в частности, никто не хочет купить у ямских ламутов норок со зверофермы?
- Норки на звероферме все подохли, - мрачно отвечал Б-в. – Во всём виноваты евреи и американцы, никто не хочет покупать мех за границу.
Такое начало меня огорчило, ибо с гибелью поголовья пушного зверя лимит на ластоногих становился никому на хрен не нужен. А практика показывает, что ни за что сельский человек не держится так остервенело, как за никому (и ему в первую голову) не нужный ресурс.
А что сейчас делают коренные и малочисленные народы с лимитами на нерпу, - спросил я его напрямую.
Господин Б-в почувствовал подвох. Он торжественно заявил мне, что охота на нерпу испокон веку была традиционным промыслом жителей Ямска, поддерживала их могучую духовную и материальную культуру. Кроме того, за коренных жителей теперь вместо проклятых Чубайса и Ельцина радеют канадские братья, объединившиеся в специальный фонд, и они для восстановления величия ямского народа и формирования здесь кластера традиционной культуры неистощительного устойчивого природопользования выделяют миллион (здесь глубокоуважаемый Б-в запнулся, видимо, проверяя, насколько прокатит на мне такое наглое враньё) долларов, в результате чего на берегу Ямской губы встанет многоэтажный город с университетом, театром и музеем ямской национальной культуры. (Который насмерть задушит поганый Магадан с его отъевшимися на ламутской шее проклятыми русскими и хохлами,) - хотелось добавить ему, но он не добавил.
Риторика была мне знакома не только до последней буковки, но даже до цифирки.
Здесь я сделаю небольшое отступление: с 1989 года окраины России были облюбованы и исключительно густо засижены представителями международных, иностранных и российских неправительственных организаций, учивших жить молодое российское государство и его граждан. В описываемый период пройти километр по Магадану и не встретить ни одного «строителя демократии» было так же невозможно, как сегодня обойти вокруг Свято-Данилова монастыря и не увидеть ни одного попа. Надо сказать, что если бы президент Путин пообщался с этой публикой, скажем, с моё, он относился бы к ним гораздо менее толерантно.
В данном случае, канадцы из IFC на самом деле проводили программу по поддержке коренных жителей и на свою беду научили их всем только что произнесённым мне в лицо словам. Здесь я должен сказать, что лично был знаком со всеми участниками проекта, и клянусь, что они не отвечают за то, какие чудовища с их подачи рождались в спящем разуме жителей изолированных посёлков.
Так что нерпы и лахтаки (куда гнул, собственно, господин Б-в) будут нужны самим ямцам – они пошьют из их шкур национальную одежду, будут выступать в ней перед американцами (тут я про себя подумал, что даже в сознании жителей изолированных посёлков США остаются самой богатой державой мира – город-сад построят канадцы, а плясать-то будут перед американцами). Американцы же нагрянут сюда сразу после построения города-сада в неслыханном даже для Америки количестве для того чтобы приобщится к великой ямской культуре.
Я безусловно согласился со всем сказанным и даже добавил к стройной конструкции господина Б-ва несколько изящных завитушек – как, например, взимание платы со всех посторонних, кто ступает поганым иноземным сапогом на святую ямскую землю; а также – что к нашествию американцев надо готовиться заранее. Я, дескать, слышал, что особенно они прутся от панно из лахтачьей шкуры, инкрустированной шкурой ларги. И платят за них огромные деньги.
- Огроменные! – согласился господин Б-в. Он сам так слышал от Петрухи Слепого, который сопровождал американского охотника на устье Туманной и тот поделился с ним не только всеми планами захвата Сибири, которые денно и нощно обдумывает президент Клинтон, но и тем, чего же не хватает современной Америке. А не хватает ей простоты и … вот этих самых… Из лахтачьей шкуры…
- А ещё (Остапа несло), можно нашить из нерпы таких вот фуражек… С козырьками… И продавать их сразу по прилёту в Ямск аэробуса. Скажем, за 100 баксов…
- За двести, - мечтательно произнёс господин Б-в. - Без фуражки из аэропорта не выпускать.
Тут я довольно осторожно сказал, что, возможно, мы можем внести посильный вклад в грядущее строительство города-сада на ямской земле. То есть – за толику малую мы берёмся обеспечить жителей посёлка нерпой.
В этот момент господин Б-в расхохотался. Ему стало страшно забавно.
- Нерпа? Её ж надо ещё убить!
Тут он сказал мне, что в посёлке есть всего три плохие мелкашки, и нерпу ямцы стреляют только по осени, на торосах. Потому убить её сейчас, в начале лета, так, чтобы она не пропала, не представляется возможным.
У меня был другой план, который очень сильно выходил за рамки понимания господина Б-ва, почему я и не стал им делиться. В итоге Б-в, хохоча, отписал на Вову лимит в сто лахтаков и двести – ларги, при условии, что жители Ямска воспользуются результатами нашей охоты и используют все их шкуры на нужды ямского народного промысла. Мы же за обеспечение Ямска сырьём для творчества, получаем с ассоциации толику малую денег (обязательное условие – иначе бы никто всерьёз не отнёсся к этой затее), ну и, само собой – свободу добывать морзверя на контролируемой ассоциацией территории.
В общем, когда пустой вертолёт сел на окраине посёлка, договор был у меня в кармане, а господин Б-в мирно спал в кабинете. Наверное, ему снились сладкие сны про то, как он надул тупого белого человека.
Забегая вперёд, скажу – прав оказался он, а не я! Но совсем по другим причинам, чем те, о которых он сразу подумал.
Установка палаточного лагеря для такого количества гостей, как я описал, занимает от трех дней до недели. За это время там заготавливаются дрова, проводится электричество, ставится биотуалет и душ. Так как палатки стояли на абсолютно открытом месте – спрятаться на косе было невозможно – их очень сильно укрепили грузом и растяжками. В общем, получился вполне симпатичный лагерь.
Артур высадился в аэропорту Магадана как торнадо, внезапно возникающий на мирных канзасских равнинах.
Впереди немецким клином шли охранники, разгоняя оробевших пассажиров, сам Артур о чём-то оживлённо беседовал с другом, сзади гурьбой двигались хихикающие девицы.
- Ну, где тут охота, - сказал он, выйдя сразу из аэровокзала. – Ильяс! – это уже к другу, - Реши с алкоголем!
Надо сказать, что по установившейся традиции Вова не брал на себя закупку алкоголя (и тем более – не включал его в расчёты по туру, ибо аппетиты среднего немца или норвежца способны насмерть подорвать неправильно скалькулированную смету). Но он обычно отправлял клиенту ассортимент и прейскурант одного из пафосных местных магазинов, с тем, чтобы тот мог выбрать себе что душа пожелает – от Чивас Ригал до «Русского стандарта» и оплатить отдельным счётом. Во время переговоров агент Артура отказался это сделать, мотивировав тем, что «накупите всякой чачи». Вольному воля…
Мы с Ильясом и одним из охранников сели в машину и двинулись на оптовую базу – благо они располагались ближе к аэропорту чем к Магадану.
- Чё брать-то? – спросил Ильяс.
Я знал, что отвечать на этот вопрос.
- Что привыкли. У нас здесь вода особых свойств, водка жестковатая.
На самом деле с этим всё было просто. Как только ты понимаешь, что гость склонен к усугублению употребления – ни в коем случае нельзя ему ничего советовать. Отравится – никто, кроме советчика виноватым не будет.
Мы сделали три рейса к вертолёту. Когда подъехал экипаж, то командир мрачно сказал – Больше, чем в этом вертолёте, я видел водки только в магазине…
Вертолёт приземлился на Брохово, и охрана сразу разошлась по косе в поисках скрывающихся злодеев. Это выглядело довольно своеобразно, ибо береговая коса…
О, я сейчас расскажу, что представляет собой береговая коса!
Это – узкий вытянутый остров, шириной от пятидесяти метров до полукилометра, и длиной от нескольких до нескольких десятков километров. Он сложен из гальки, которую наталкивают на какие-то, скрытые в теле косы рифы, дрейфующее льды. Как правило, на косе не растёт ничего, кроме травы (а чаще всего – и трава-то не растёт). На косе практически отсутствуют какие-то складки рельефа, кроме натолканного льдом берегового бара она насквозь продувается ветрами со всех сторон. Спрятаться на такой местности сложно даже мыши, а уж кулики размером чуть больше воробья выглядят на ней настоящими страусами.
Однако, на пресловутой броховской косе раньше стоял посёлок рыбообработчиков, он и маячил километра в двадцати от нашего лагеря. На серой плоской спине каменной рыбины три двухэтажных барка даже с такого раастояния казались внушительными строениями. В посёлке уже лет пятнадцать никто не жил.
- Там что? Люди? – спросил Боря, старший охраны.
- Нет. Брошен.
- Проверить – махнул он рукой. Двое нукеров, скрипя галькой двинулись вперёд.
- Они только завтра вернутся, - деликатно заметил Вова.
- Они? – Боря посмотрел на него с презрением. - Афган, понимаешь? ВДВ, генерал Маргелов! Это звери, не люди!
Вова решил не спорить.
Я же погрузился в общение с гостем.,
- Я охоту люблю, - говорил мне с восторгом Артур, - ну… Ну, как любовь… - Естественно, Артур употребил более сильное выражение, обозначающее физиологический акт.- Вот я просто тащусь от этих вот… херовинок, которые летают, - ткнул он пальцем в порхающих над травой жаворонков. Природа – это для меня всё! Отдых! Когда я на природе, для меня никаких проблем нет! А воздух здесь какой! Небось на таком воздухе и литр не берёт! Ну, показывайте мне дичь!
Мы двинулись к концу косы, где на камнях лежали тюлени. Собственно, в этом и заключался наш план. Как нас заверил агент, Артур хорошо стреляет метров до трёхсот. Поэтому мы соорудили в гальке нечто вроде окопчика, поставили туда стол, стул, соорудили возле одной из его стенок лежанку, рядом установили корейскую печку и накрыли всё это сооружение непромокаемым тентом. Более того – егерь вымерил расстояние до разных ориентиров на лежбище и составил таблицу расстояний – от двухсот до восьмисот метров.
Дело в том, что нерпак довольно осторожен, и, вопреки устоявшемуся штампу, отнюдь не глуп. Но осторожен он в очень странных пределах – метров до 100 – 150-ти, а неглуп так и вообще по-особенному. Видимо, обитание в чуждой для нас среде делает этого зверя «чужим» для сухопутных существ очень во многих отношениях. То есть – за рубежом двести метров, и особенно – при неочевидной опасности, он перестаёт понимать откуда и что ему грозит. Этого не знали ямские аборигены, которые никогда не стреляли морзверя на таких дистанциях (за ненадобностью). Вообще, ямские аборигены были изначально оленеводами, а уж морзверобоями их сделала крайняя нужда в последние 15 лет, что бы там про это не говорил господин Б-в.
Артур приехал на охоту с карабином Mannlicher Classic под патрон 8x68S (была в начале 90-х такая очень распространённая модель у отечественных охотников-спортсменов). Он расположился в скрадке, я остался с ним. Так как нерпы при нашем приближении слезли в воду, то Артур сделал несколько пристрелочных выстрелов и «разметил» таким образом территорию для своего прицела.
- А это что такое? - спросил он вдруг, ткнув пальцем в стоящую по грудь в воде нерпу.
- Ну, эта, - забормотал я, - Оно и есть. Дичь.
Артур мгновенно вскинул винтовку и выстрелил. Нерпа исчезла.
- Ну, что убил проклятую? – спросил он жадно.
- Исчезла в воде, - сказал я дипломатически.
- Убил! Убил! – Артур радовался как ребёнок и подпрыгивал на месте. – Как я люблю когда пулей зверя валишь без промаха! Она хоть большая?
- Ну… - я попробовал прикинуть масштаб. – Это ларга. Она с Бориса, наверное.
- Супер! – заявил Артур, - А больше есть?
- Есть как три Бориса.
- Дорогой, дай я тебя расцелую!
Пароксизм чувств у охотника прошёл и наступила суровая проза быта.
- Выпить надо. На кровях. Добыча ж есть!
Мы двинулись к лагерю. Погода была на загляденье – как шутят на побережье Охотского моря «бывает дважды в год, но не каждый год».
Стол с момента прилёта ждал гостей…
Как бы мне это деликатнее написать…
Дело в том, что на этом охота закончилась.
Не было беспрерывных ударов могучего дальнобойного карабина, фонтанов крови, бьющихся в пенистом прибое окровавленных тел тюленей, скрипа ножей, рук по локоть в крови и засаленной окровавленной одежды – всенепременных спутников морзверобойки, как это описано у Киплинга и Джека Лондона.
Как там у классика?
«Но бабы любят щеголять и платят без помех,
И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.
Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,
Но даст американец-вор им сто очков вперед.
Под русским флагом шел "Сполох", а звездный лежал в запас,
И вместо пушки труба через борт - пугнуть врага в добрый час.
(Они давно известны всем - "Балтика", "Штральзунд", "Сполох",
Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)
Сегодня "Балтика" впереди - команда котиков бьет,
И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.
Пятнадцать тысяч отменных шкур - ей-богу, куш не плох»…
Ага, щаз…
Было бесконечное застолье, довольно неряшливое, пьяный блуд, и – очень редко – произвольные выстрелы по морской глади.
Сперва за столом сидели только Артур, Ильяс и девицы, которых я даже не запомнил по именам (выпускницы филфака МГПТУ, по-моему – одна из них очень любила подчёркивать это обстоятельство в общении с быдлом – то есть – с нами), потом за стол незаметно присел Борис, а позднее – и второй охранник.
У Бориса обнаружилось живое чувство юмора. Правда, несколько своеобразное.
- Ты понимаешь, что я вас всех здесь замочить могу, - подходил он ко мне или к Володе, и демонстрировал пистолет Макарова. – Народа здесь нет, мне уже всё доложили. Свидетелей не будет. Бах – и спустим в море!
И разражался смехом. Иногда пояснял.
- Шутка, типа.
Здесь, наверное, время рассказать ещё об одном биологическом свойстве тюленей. Я не знаю, с чем это связано, и знает ли кто почему так происходит, но факт остаётся фактом: нерпы очень любят всякие относительно мелодичные и чужие им звуки. Если их не пугать, то они подплывают на звук работающего радиоприёмника, или на негромкий человеческий разговор.
Так вот, в то время эпоха мобильных ДВД-видеоплееров (без которых нынче не ездит на охоту грамотный охотник-спортсмен) ещё не наступила. И центром вселенной был музыкальный комбайн, водружённый посреди стола. И когда сидевшие за столом люди уставали и погружались в неспокойный сон, то нерпы подплывали метров на семьдесят к нашему «пьяному становищу», высовывались по грудь из воды и внимали тому, как Михаил Круг выводит:
- Владимирский централ, этапом из Твери…
К вечеру второго дня пришли «люди-звери».
Они повалились в траву за палаткой и с ненавистью слушали беседу хозяев, в которую иногда вклинивался Боря.
- Шиздец сколько туда трюхать, - сказал один из них. – Эта галька, ни по чему хуже не ходил. Ноги крутятся, как только не отвалились. Дома-то говно, и что их из такой дали видать?
- Берег изгибается, мы стоим на пригорке, - попытался объяснить Вова.
- Да мы поняли, не дураки ж какие,- с горечью сказал один из них. – Просто идёшь-идёшь, а они всё маячат и маячат… никогда не думал, что на ровном месте может быть так далеко видать…
- Сожгли бы вы их здесь, что ли, - устало поддержал его напарник.
- Да как-то этого у нас не принято, - усмехнулся Володя. – Это вы уж у себя в Подмосковье жгите что хотите… А здесь ещё люди, может, быть, жить будут.
- Люди здесь жить не должны, - авторитетно сказал один из охранников.
Через два дня к косе подошёл вельбот. В нём сидела бригада ламутов с ножами, тазиками, мешками с солью и всякой прочей тарой для упаковки.
- Миха, где морзверь? – весело спросил меня Серёга Тулубов, старинный знакомый по осенней охоте. – Б-в сказал, что вы какого-то чёрта всю косу нерпой завалили! И куда девать её – не знаете!
И после того, как полностью удовлетворённый учинённым кровопролитием Артур отбыл в столицу нашей Родины город-герой Москву, мы с Вовой вернулись на Брохово. И три недели, как каторжные, батрачили на ламутов - стреляли проклятую нерпу и лахтака.