Глава 1
В трамвайном депо пятые сутки бал;
Из кухонных кранов бьет веселящий газ;
Пенсионеры в трамваях говорят о звездной войне...
Держи меня.
Будь со мной.
Храни меня, пока не начался джаз.
Б. Г. 1984
Моя первая девушка умела играть на скрипке. Не помню, как ее звали: то ли Настя, то ли Наташа. А мама - умеет делать гениальные манты. Сосед поет меццо-сопрано. Пес Джик приносит именно те тапки, которые попросишь, и умеет запирать за собой дверь. Мой друг Валера умеет быстро-быстро стукать ножом между пальцами, положив их на стол. Только когда он трезвый – он боится. А так – умеет.
У каждого есть что-то, что он умеет делать лучше меня, тебя, твоих родных. У всех есть к чему-то склонность, стремление, способности. Как у Санька – пить пиво. Полтора литра в минуту – каково, а?
Мне в этом смысле повезло меньше всех. Я знаю, как умирают люди. Как умрет Валера. И как умрет Санек. Я знаю, как умрешь ты. Как умру я.
О некоторых вещах лучше не говорить. Это как питаться палочками – кому-то неудобно, кому-то нормально. Но если ты японец – у тебя нет выбора. У этом смысле я – японец.
Моя первая учительница, Алефтина Сергеевна, было уже в возрасте, когда мы пришли в первый класс. И, едва увидев ее усталое, но еще живое, лицо мне показалось, что она очень, очень, очень больна. Это сложно объяснить – она не хромала, не кашляла, не носила гипс и не пила таблетки каждые десять минут. Ей не делали уколы. У нее был нормальный цвет лица. Она сама не знала, что рак есть ее изнутри.
…она лежала на желтоватой простыне в больнице, из всех дырок торчали пластиковые трубки, наполненные мутной жижей. Ее кожа была серо-синего цвета, на подушке лежали клоки волос. От носа к губам вели глубокие, похожие на борозды в снегу, морщины. Она была абсолютно лысая. Как шар в боулинге…
Нам сказали, что она умерла, три месяца спустя.
Валера упадет с пятого этажа, когда будет играть с сыном, которого еще нет. А Санек сопьется и его сердце остановится. Он будет настолько пьян, что даже не поймет этого. Он будет петь песню Цоя, но так и не допоет припев.
А я…. К черту.
Я студент, я молод, время у меня еще есть, а на дворе цветет весна…
В моем университете есть три интересные вещи: Девушки, киоск разливного пива по соседству, и… девушки.
- Приветик, Мишка! – Алина, блондинка, девочка-припевочка, не признающая брюки. И Слава Богу.
- О, Здорова, - Надя, рослая русская баба. Не признает короткие юбки. И Слава Богу.
- Малыш, - Алена. Моя будущая бывшая девушка. Художница. Руки вечно в чернилах, волосы вечно в хвосте, лицо вечно опухшее. Она покончит с собой, когда ей будет под тридцать. Повесится на шарфе, который вчера купила.
Долгий мокрый поцелуй. Укусила за губу. Черт. Не сказать, что она сильно отличается от остальных студенток – она только хочет отличаться. Хочет быть выше, развитей, интеллектуальней, мозговитей. но на деле она просто рисует пятна на холсте, и дает им милые имена – как домашним животным. Эта зеленая какашка с фиолетовыми щупальцами – Пушок, а розовый квадратик на желтом фоне – корпоративный суицид. Думается, она и повесится от того, что ни черта она не художественней Надьки или моей бабушки-инженера.
Цинизм - это юмор в плохом настроении.
Герберт Уэллс.
Проблема в том, что Санек все равно не бросит пить, а Алена, даже если я сожгу к чертям ее шарф, все равно умрет молодой. Она никогда не хотела постареть, а если б и хотела - все равно умрет. И сосед, и блондинка Алина, и Надя, и я… Чего тут бояться? Самое поганое – я не могу этого изменить. Я не могу заставить их жить вечно. Им этого не надо. Тчк.
А. Еще. Я очень-очень прямолинеен.
Только женщины и врачи знают, сколь необходима мужчинам бывает ложь.
Анатоль Франс
Аудитория. Парта. Пара. Философия.
- Клячкин, Вы готовы с докладом? Давно не отвечали.
О да. Клячкин – это я. Давно не отвечали – это обо мне. А этот седой жирный потный и неприятный – Андрей Сергеич Кац. Вот уж – гавно так гавно. Гляньте - он читает лекции с учебника, который берет у Алиночки-блондиночки, которая сидит на первой парте, вывалив грудь, которая славится на весь факультет, на стол, после взгляда на которую Кац уходит в туалет дрочить, после чего не может слушать студентов, у которых зачет на носу, который они не сдадут, потому что он не берет взятки, в доме который построил Джек.. Сука.
- Андрей Сергеевич, я прошу прощенья, но сегодня я с докладом не готов. Только по вопросам семинара.
Сука. Улыбается, руки трет. Смотрит на Алинкины сиськи. Ну вот, у него уже встал.
- Ну что ж, Клячкин, не знаю даже, как вам придется сдавать в этом семестре мой предмет. До зачета осталось всего ничего… Как вы собираетесь вообще дальше учиться?
Да срать я хотел на твою философию.
- Виноват, Андрей Сергеевич. Исправлюсь.
- Ну я надеюсь, надеюсь. Прошу прощенья, мне нужно выйти.
Пошел дрочить, козел. Ну иди, иди. Недолго тебе осталось. Ты уже купил костюм, в котором тебя собьет машина.
***
Когда Валера западал на очередную девушку, он всегда надевал розовую футболку. Из-за этого он становится похож на лоснящуюся жиром свинью. Но я ни разу ему этого не сказал.
С восьми лет он занимался вольной борьбой, и вся его семья, включая бабушку, носила Адидас. Но он все равно, с маниакальным упорством, одевал эту футболку. Санек дважды блевал на нее: на прошлый новый год и позавчера. Но Валера все равно ее одел. Упертый.
- Миш. Езжай. Не дури. Ну что тебе тут делать? Каца сдал, хвосты осенью досдашь. Мы летом на практику, что ты один будешь делать?
Алена. Вроде бы и дело говорит. Но ехать одному не хотелось. Она как–то умудрялась говорить правильные вещи так, что с ней всегда хотелось спорить.
- Я разберусь. Тут делать нечего, а там что – есть чего? Если я тут никому не нужен, - возмущенный взгляд. Ну не надо, не надо….. – То кому на хрен я нужен в Америке? Разве что встретится какая-нибудь очаровательная мулаточка, или желторотая китаночка… Но я буду помнить о тебе.
«Ну помолчи, ну пожалуйста.»
- Вид оскорбленной гордости. Конечно. Там же другая страна, новые знакомства, английский…
- …подучишь, бла-бла-бла. Долить? Давай долью. Тебе красного? У нас японское осталось.
- Красного. Я показывала вчерашнюю картину?
- Да.
- Ну и как она тебе? Я забыла, что ты сказал.
Красное пятно на холсте. Вкруг него зеленые разводы, и оранжевые крапинки. Похоже было на пятно блевотины на Валериной футболке.
- Талантливо. Броско. Как назвала?
«Завтрак»??
- «Суицид».
Ну конечно. А она уже движется в этом направлении.
- Классное название.
Помолчали. Общежитие шумит. Сегодня закрыли сессию, перешли на пятый курс. Гулянка.
Вообще разговор о поездке в США завела мама месяца два назад. Я должен буду работать официантом или кем-то вроде того где-то во Флориде, а по выходным пить с «новыми американскими друзьями». Да я трезвый-то еле говорю по-английски, а под пиво-то… о…. Russian vodka…. О…
Бум. Тр-рах. Дверь едва не слетела с петель. Валера в розовой футболке. С Алинкой. Одной рукой держит пиво, другой – ее задницу. В зубах сигарета. Вог. А раньше не курил.
- Михан, пошли к нам, гитару достали.
Ненавижу гитару. Ненавижу музыку.
Сейчас все так любят музыку – в плеерах, в телеке, в маршрутке, на пьянке, на свадьбе, на похоронах – везде магнитофоны. Ее так много, что уже ничего не нравится. Скоро тишину можно будет продавать. Во флакончиках. И пробниках по 30 секунд.
- Сашка Кино поет, пойдем! Цой жив!
А Сашка уже нет.
Глава 2
В фильмах на похоронах всегда идет дождь. Вы видели хоть один фильм, чтобы светило яркое майское солнышко, пели птицы, на могилах цвели желтые липкие одуванчики. Нет?
А на Сашкиных похоронах было именно так. Нестерпимо жарко. Даже на черной футболке Валеры были видны разводы пота. Воняло. Ноги запрели в туфлях. Зачем я их одел? Для кого наряжался? Санек ненавидел туфли. Он носил московки круглый год. Одни и те же. С девятого класса. Интересно, их выкинут?
В гробу он лежал одетый совсем не так, как хотел бы. Я так думаю. Он не носил костюмы. И чистое. Он почти не расчесывался. Волосы короткие. Не отрасли. А, да. он же умер. Он не носил туфли.
Куда потом пойдем? Можно с Валерой и Саньком…. Бляха-муха, с каким, в жопу, Саньком.
Валера рыдает. Нос распух, сопли текут, он их не вытирает – не хочет лишними движениями обратить внимание окружающих. Я бы тоже поревел. Но не могу.
- Миш, успокойся, - шепчет Алена, сжимая мой локоть, - все мы там будем.
Успокойся? А что? О чем это она? Мне просто жарко, это пот, пот застилает глаза и течет. И воняет.
- Ну Миш, Миш, - гладит по плечу. Повторяет мое имя, как убаюкивает.
Да что со мной не так?
Мне просто жарко. Куда потом? Куда потом идти? Пить? Сашка опять нажре… черт. Это же его похороны.
Расскажу, как мы с Саньком познакомились. Нам было лет 11, и мы выгуливали наших псов, я - Джика, а он - Марка. И вот мы, четыре щенка, гуляли в парке месяца два, вроде играли даже во что-то.
А потом я сломал ногу, шел – и упал. Дебил. Лежал дома: мам, принеси попить, мам, принеси поесть, мам, помоги, я в денди хочу играть. Три дня лежал. Аж распух весь от важности. А Джик сидел у кровати, приносил мне свои игрушки, мол, поиграй, тебе же плохо. Носил тапки. А потом пришел Санек, и принес мне видеокассеты с черепашками ниндзя. 14 серий. Вам не понять. Мы смотрели их, ели, о чем-то говорили.
Он сидел с Джимом у моей кровати. Каждый день. Месяц. Приносил свои игрушки, мол, поиграй, тебе же плохо. Только тапки не приносил.
Черт. Это его похороны. Ему было бы 20. Через два месяца.
- Миш, угомонись.
Алена, да отвяжись ты.
Она терла лицо мокрым платком, в глазах мутнело. Пот. Конечно, пот.
- Миш, ну крикни, ударь что-нибудь, только не стой так… - плачет. Боится.
Сели в машину. Смотрю в боковое зеркало. По щекам текли… Нет, просто жарко. Нос опух. Простыл, наверное.
- Ален.
Обрадовалась. Чему? «Смотрите, кто заговорил».
- Да, что?
- Сожги свой голубой шарф. Он меня бесит.
Смутилась. Похоже, даже разозлилась. Ну, если что, сам, потом…
- Зачем? Он новый!!!
Потому что ты повесишься на нем, дура.
- Я прошу.
Боже, как вежливо.
- Хорошо. Только он не голубой. Он бирюзовый.
Женщины….
С Аленой мы вместе почти пять месяцев. На новый год ее привела Надька. Они принесли абсент. Как раз из-за него Санька тогда и вывернуло на розовую футболку Валеры. И, как мне думается, из-за него Надька делала аборт во время зимней сессии. Ну и, само собой, из-за него мы с Аленой и начали….
Утром она принесла мне воды, и нарисовала меня на обложке чьей-то зачетки. Волосатое яйцо (читай: яблоко, круг, солнце, овал). А в нем – вопросительный знак. Внизу подпись – Майкл.
А через месяц она нарисовала меня по-другому: облачко из комиксов, а в нем – могила. Откуда она знала?
Глава 3
Штумпк. Прямоугольная печать. Я получил визу. Через две недели я уеду в Соединенные Штаты Америки.
Глава 4
Я – не патриот в глобальном смысле этого слова. Я не готов воевать за свою страну. Я не знаю весь текст гимна. Я не люблю пельмени и борщ – всегда предпочитал пиццу. Не люблю грязные наши улицы и окурки у обочин, и дороги наши не люблю. И хамло. Климат тоже не идеален – разве что Сочи…
Я почему я, собственно должен ее так любить? Если б я был богач, красавец, знаменитость, и меня бы знала каждая собака и Россия любила бы меня – я любил бы ее в ответ. А вот в обратном порядке – не бывает. Родина тебя в ответ не полюбит. Иногда возникает ощущение, что русским патриотизмом люди пытаются оправдать дороги, хамство, нищету, грязные улицы и окурки в детских садах. Пусть кричат уродина, а она нам нравится.
Я не боюсь, я готов сказать прямо – не люблю. Не патриот. И не факт, что если бы нас покорили французы с Наполеоном или те же немцы, нам бы хуже жилось. Думаю, как раз наоборот.
У меня дедушка воевал, у него медаль за отвагу, посмертная. А бабушка вдовой в 21 год осталась с мамой и двумя сыновьями. И толку ей от этого дедового патриотизма? Мамины два брата умерли от лихорадки какой-то, но, думаю, бабушку это скорее обрадовало. Они много ели и мало работали. Совсем как я.
То ли дело Америка. Там чисто, демократия, никаких тебе скинов, и полицейские тебе помогают, а не наоборот. Сенат, деньги, полиция, налоги – все это твоя обслуга. А ты как раз – власть. В России не так. А я не хочу быть обслугой. Больше не хочу.Я решил разойтись с Аленой за три дня до отлета. Во-первых, не хочу тратить время и деньги на телефон. Во-вторых, не хочу, чтобы она меня ждала, да и сам не буду по ней скучать. Я вообще не привязываюсь к людям. Особенно тем, кто повесится лет через пять.
Глава 5
Не умею вежливо расставаться. А с Аленой надо было как можно тактичнее: чего доброго, повесится раньше срока. Вот тут встает несколько вопросов – до секса или после?
Если до (то есть вместо), что логичнее, то как-то не совсем понятно: чего это я к ней приехал домой на ночь глядя? Надо было встретиться в другом месте. Ну, сделано – и ладно.
Приехал. Позвонил. Дверь открывается. Ага, Алена. Голая. Похудела.
Ладно, значит, после…
Мокрая простынь. Чем-то сильно пахнет – то ли мною, то ли ею, то ли бензином. Лежим на спине, курим. Молчим. Что-то я собирался сказать…
- Миш… Миш, нам надо расстаться. Только не подумай чего – я ни с кем никогда…. Миш, ты уедешь, я останусь? И полпланеты между нами. Мне этого не нужно.
Я улыбался и отворачивался. Алена брала меня за подбородок, и, разворачивая лицо к себе, говорила:
- ну же, не расстраивайся.
Она это сказала. Боже, храни королеву.
Меня, если честно, ничего не держало в России. Я не волновался о матери, не думал скучать по Валере или Алене. Но по правилам этикета, я должен был сделать вид, что переживаю, и оттягиваю момент вылета. И должен был обязательно бухнуть с каждым персонально. Кроме мамы, которая на то и мама, что не будет меня лишний раз мучить своим присутствием.
Когда я приехал к Валере в общагу, он целовался с Алиной. Его розовая футболка и ее розовый лифчик валялись под батареей. Под ногой что-то шуршало. Презерватив. Удачно зашел.
Они меня, конечно, даже не заметили.
Боже, храни королеву.
Самолет может упасть, если: в турбину залетит ворона, что маловероятно, но возможно. Если пилот уснет. Если когда-то в восемьдесят пятом не докрутили гайку. Если денег не хватило. Если кто-то решил кому-то что-то доказать с помощью взорванного самолета. Если пилот просто плохой специалист.
При этом самолет является одним из самых безопасных видов транспорта.
Шум. Место третьего класса между пухлой джинсовой женщиной и перевозбужденным ребенком. Пристегнули ремни, выключили телефоны.
Большая часть аварий происходит при взлете и посадке. Жарко-то как. Ладони мокрые.
- Боитесь перелетов? – дружелюбно улыбается соседка.
- Нет. Совсем нет.
Заложило уши. Накренило. Понесло.
А я ничего не забыл? Так, паспорт, Джоб-оффер, разговорник, деньги…. Соседка не умрет в этом самолете. Выдохнул. Хорошо.