Он опрометью выбежал во двор и оцепенел. Там серебряной дымкой клубился лунный свет. Ему было жутко, но он не решился вернуться в комнату. Тут и случилось то, ради чего он был вызван наружу. В воздухе раздался отчётливый и громкий голос, дважды назвавший его по имени: «Павел! Павел!».
Итак, его звали Павел. Павел Флоренский. Он тот, кого впоследствии назовут русским Леонардо Да Винчи. Учёный, философ, поэт, богослов. Он посвятит свою жизнь не только науке, но и вере, оправданию и поиску Истины - Бога. Его судьба трагична. Он будет убит, расстрелян в концлагере. Но тогда в ту ночь ему было семнадцать лет. И он не знал всего этого и не знал также, кому принадлежал странный голос, позвавший его среди ночи, но не сомневался, что голос идёт из высшего мира. «Павел! Павел!»
Он вырос в семье принадлежавшей со стороны отца к русскому священническому роду, а со стороны матери к роду армянскому – знатному, старинному и почитаемому. Его отец Александр Иванович Флоренский был инженером и строил мосты и железные дороги. Он учился в институте инженеров Путей сообщения в Петербурге. Когда туда приехала Ольга Павловна Сапарова. Она была отчаянной и смелой. Она покинула дом против воли отца, ночью ускакала на лошади, завернувшись в бурку своего брата Аршака. В Петербурге Ольга Павловна посещала женские курсы. И там же в северной столице встретила своего будущего мужа. Так сложилось, что уже сам отъезд Ольги в Петербург вызвал гнев её отца. Неизвестно советовалась она с ним о возможности своего брака, но переписку свою с Александром Флоренским скрывала. Разорение и пожар дома, подломили здоровье её отца, он скончался. Ольга вышла замуж по собственному решению и вследствие этого чувствовала, что порвала с отцом, что он её не простил.
В 1880-м году Ольга и Александр Флоренские поселились в степи, в местечке Евлах Елисаветпольской губернии (ныне это город в Азербайджане). Александр работал на строительстве железнодорожной станции.
«Это была чистая степь в самом разбойничьем из мест Закавказья, среди татарских поселков, возле болотистого берега Куры». Именно там 22 января в 1882 года родился Павел в вечерний час между шестью и семью часами вечера. «В час прозрачности мира и наступающей прохлады», - как писал потом сам Павел.
У Павла было четыре сестры – Юлия, Елизавета, Ольга, Раиса и два брата Александр и Андрей. Сохранившаяся переписка супругов Флоренских свидетельствует об их удивительно гармоничном браке. Вот что пишет Павел Флоренский в своих воспоминаниях: «Семья наша представляла замкнутый мирок. На почве отрешённости от жизни и своеобразного, внецерковного и внерелигиозного, аскетизма жизнь наша была жизнью на необитаемом острове. И в пространстве и во времени были мы «новым родом», новым поколением – сами по себе. Семья представлялась моему отцу сотканной из одного только благородства, великодушия, взаимной преданности, как сгусток чистейшей человечности».
Книга его воспоминаний — удивительная, вдохновенная проза, где завораживают картины природы, гор, моря, неба и впечатлений пытливого, пылкого и алчущего понять мир ребенка. Он уже в раннем детстве почувствовал, что мир неоднозначен, что под покровом обычных и, казалось бы, хорошо знакомых вещей и явлений, кроется некая тайна, бездна, которая влечёт и пугает и завораживает. Снова из воспоминаний: «Я отворил дверь и сразу, спустившись на 2-3 ступеньки, очутился под слегка тёмным навесом, образуемым около дома. Вероятно, дело было к вечеру, или погода была бессолнечная, но у меня осталось впечатление сумеречное. И вот на каменной мостовой двора – увидел я нечто. Скорее, сперва я услышал какой-то неслыханный мною своеобразный звук. Я решил было прошмыгнуть мимо. Но… побежав далее с почти зажмуренными глазами, я вдруг остолбенел. Передо мною стоял невиданный снаряд. Что-то в нём быстро вертелось, визжало, скрипело, и от колеса сыпались яркие искры. И самое страшное, какой-то человек, мне он показался тёмным силуэтом на небе, вероятно, вечереющем, - какой-то человек стоял при этом снаряде невозмутимо, бесстрастно и бесстрашно и что-то держал в руках. Я стоял как очарованный взглядом чудовища. Я подглядел то, что смертному видеть нельзя. Со мной сделалось что-то вроде нервного припадка. Поили сахарной водой, успокаивали. «Ведь это точильщик точит ножи, Павлик», - твердили старшие. Но я, разумеется, никого не слушал. Я тогда уже понимал, что они не постигнут таинства. Это чувство откровения тайн природы и ужаса, с ним связанного, тютчевской бездны, и влечения к ней было и есть, как мне думается, одна из наиболее внутренних складок моей души».
В семье Павла Флоренского сложилась весьма необычная религиозная ситуация: его отец относился к русской православной церкви, а мать — к армяно-григорианской церкви, в связи с чем, во избежание конфликтов, в семье не поднимались и не обсуждались религиозные и церковные вопросы – как вспоминает сам Павел Флоренский, «Никогда нам не говорили, что Бога нет, или что религия – суеверие, или что духовенство обманывает, как не говорилось и обратного». Поэтому, хотя он и был крещен в честь святого апостола Павла в православной Давидовской Тифлисской церкви, ему не дали ни должного религиозного воспитания, ни необходимых навыков церковной жизни.
«Когда мне было, вероятно, лет шесть, - вспоминает Павел. – Мы шли с папой по городу. Когда проходили мимо церковной ограды, нам повстречался местный священник. Он был в фиолетовой камилавке. Священник вынул из кармана просфору и дал мне, но я испугался, и тогда взял просфору за меня папа. И по возвращении домой слегка шутливым тоном сообщил тёте: «Вот Павля получил просфору», - и хотел отдать её мне по принадлежности. Меня охватило невообразимое смущение, я убежал в самую дальнюю комнату и, спрятавшись под кровать, слышал оттуда, что просфору клали в буфет. Церковь, в которой я никогда не был, священник, к которому никогда не приближался, странный вид и невиданно белый у хлеба цвет просфоры, всё вместе чрезвычайно насторожило моё чувство особенного, и я смущался, стыдился и боялся всего
этого именно потому, что остро сознал как необыкновенное.
Юный Павел Флоренский живет интенсивной и потаённой внутренней жизнью. Павел учился в Тифлисской гимназии, в которой, надо сказать, его одноклассниками были такие известные, талантливые мыслители как Эрн и Ельчанинов. Павел считал, что к шестому классу его научное видение и отношение к миру вполне сформировались.
Даже саму науку Флоренский любил за возможность отыскать исключения в её неоспоримых законах. «И чем железнее представляли мне тот или иной закон, тем с большею почтительною боязнью я ходил около него с тайным чувством, что этот рациональный с виду закон есть лишь обнаружение иных сил. Закон – это подлинная ограда природы; но стена, самая толстая, имеет тончайшие щели, сквозь которые сочится тайна».
Amor fati (Любовь к року)
День и ночь проходят ровной
чередой, а ты не видишь,
как безмолвно я страдаю
и не жалуюсь ничуть.
Было время: я подняться
думал вверх струёй фонтанной.
Но, поднявшись до вершины,
низвергался с высоты.
Я сказать тебе не смею
(да и чем ты мне поможешь?)
и, томяся неисцельно,
я стараюсь хоть заснуть.
Но после тяжёлого тёмного сна, вскочил он с постели и воскликнул: «Нет! Нельзя жить без Бога!». То было ему озарение летом 1899 года. Именно тогда он пережил большой мировоззренческий кризис, который в своих воспоминаниях он называет Обвалом. Обвалом научного мировоззрения. Ему открылась ограниченность и относительность физического знания: «бесчеловечная научная мысль — с одной стороны, бессмысленная человечность — с другой». Это открытие поставило перед ним вопрос об Истине абсолютной и целостной. Именно тогда Флоренский испытал мистическое переживание и сделал шаг к религиозному мировоззрению. Тогда ему было семнадцать лет.
В 1900 году Флоренский с золотой медалью окончил гимназию в Тифлисе. Затем поступил на физико-математический факультет Московского университета; параллельно слушал лекции на историко-филологическом и посещал философский семинар, увлекался математикой. Подружившись с Андреем Белым, ценил идеи его отца профессора математика Николая Васильевича Бугаева, который был одним из преподавателей. По окончании курса в 1904 Флоренский отказался от предложенной ему научной университетской карьеры и поступил в Московскую духовную академию в Сергиевом Посаде. В 1911 году принял священнический сан. Незадолго до этого женился на сельской учительнице Анне Михайловне Гиацинтовой.
Одна из самых известных работ Флоренского - книга «Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи». Эту работу в 1908 году он защитил как кандидатскую диссертацию. Теодицея – это термин введённый Лейбницем ( в работе «Опыт теодицеи о благости Бога, свободе человека и происхождении зла» (1710)) theodicea — богооправдание от греч. ;;;;, «бог, божество» + греч. ;;;;, «право, справедливость». Теодицея – это попытка оправдать и защитить справедливость Бога, несмотря на существование зла в мире.
Это сверхучёная, трудная книга, снабжённая 1056 примечаниями и экскурсами, кажется, во все виды человеческого знания. Но эта книга вовсе не является сухим научным трактом. Она написана в эпистолярном жанре и состоит из 12 писем к другу, трагически умершему или потерянному. Каждое письмо снабжено виньеткой и трогательной эпиграммой, а некоторые письма открываются лирическим вступлением. «Мой кроткий, мой ясный! Холодом, грустью и одиночеством дохнула на меня наша сводчатая комната, когда я первый раз после поездки открыл дверь в неё…. Я вышел на опушку леса. Один за другим, один за другим падали листья. Как умирающие бабочки медленно кружились по воздуху, слетая наземь. На свалявшейся траве играл ветер жидкими тенями сучьев. Как хорошо, как радостно и тоскливо! О, мой далёкий, мой тихий брат! … Один за другим, один за другим, как листья осени кружатся над мглистой пропастью те, с которыми навеки сжилось сердце. Падают, - и нет возврата, и нет уже возможности обнять ноги каждого из них, уже не дано более облиться слезами и молить о прощении, молить о прощении перед всем миром. Всё кружится, всё скользит в мертвенную бездну. Только Один пребывает, только в Нём неизменность, жизнь и покой».
Через страдание, через искание любви, автор книги делается вдруг дорогим нам и нужным. Математик и физик Флоренский говорит о Боге с трепетом любви и, при этом ещё явно неуверенный в своём праве о нём говорить. Непроходимые заросли его философских теорем и метафизических построений пронизываются вдруг лучами такой простоты и ясности. Истина – это Господь. «Истина – реальная разумность и разумная реальность, она конечная бесконечность и бесконечная конечность, движение неподвижное и неподвижность движущаяся. Она – единство противоположного». Столп Истины – это церковь. А церковь воспринимается Флоренским: как созывание и общение учеников Христовых.
После революции отец Павел остался в России, он любил Родину. И стремился спасти от закрытия Троице-Сергиеву Лавру, он вошёл в состав комиссии, изучающей памятники музея. В статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия» - Флоренский доказывал, что Лавра – духовное сердце России, центр культуры и искусства, бесценный памятник, и что целостная эстетика Лавры не может существовать без монахов и богослужения. И если Лавру хотят превратить в музей, то непременно нужно оставить там и службу. Но Лавра и Духовная академия всё же были закрыты. Тем не менее Флоренский осознавал себя учёным, который должен трудиться во благо своего отечества. Впечатляет его научная деятельность, его кругозор, его неиссякаемая энергия и трудоголизм: он читает ряд докладов в ассоциации инженеров и электротехников – о принципе прерывности и геометрическом истолковании комплексных чисел, преподаёт в Сергиевском институте народного образования физику, математику, астрономию, историю материальной культуры, работает в гистологическом институте над применением микроскопа особого типа, является редактором технической энциклопедии и автором 127 статей для неё, публикует научную монографию «Диэлектрики и их техническое применение». И это далеко не полный список достижений отца Павла. Но даже будучи на советской работе, он не отрёкся, не предал своей веры – он приходил на лекции в одежде священника. Когда Лев Троцкий спросил его, почему тот носит рясу, Флоренский ответил: Я не снимал с себя сана, поэтому я не могу иначе».
Богородица ясная,
не оставь, помоги.
Жизнь мятётся ненастная,
обступили враги.
Розовым облачком, Нежная,
Ты в лазури скользишь, –
жду в тревоге мятежный я,
жду я мира. Дай тишь!
В 1922 году была издана одна из последних философских книг отца Павла «Мнимости в геометрии», которая роковым образом повлияла на его судьбу. В знаменитом девятом параграфе своей работы Флоренский утверждает, что можно построить непротиворечивую модель замкнутой вселенной, чьё пространство имеет оборотной - «мнимой» стороной мир идеальных сущностей Платона. Эта книга вызвала непонимание и ряд злых рецензий. Особенно отличился Эрнест Кольман – математик, логик, историк науки и партийный функционер. В 1933 году в журнале Большевик тиражом 400 000 экземпляров Кольман поместил статейку под названием «Против новейших откровений буржуазного мракобесия». Теперь читая этот текст, поражаешься и недоумеваешь, как подобная чушь, нелепость, сочинённая явно узколобым, плоским человеком, могла послужить поводом для ареста и осуждения талантливейшего, гениального учёного. Вот некоторые выдержки, больше похожие на собачий лай: «Математика также партийна, как и вся наука, она является ареной отчаянной классовой борьбы. … Автор защищает «опытную основу тех или других ветвей математики». Прекрасно! Но Ленин учил нас относиться к понятию опыта с подозрением. Что же понимает под «опытом» автор? Оказывается, интуицию. Товарищ Сталин дал с исчерпывающей полнотой анализ сопротивления классового врага со всеми его хитро замаскированными приёмами. Ошибается тот, кто полагает, что классовый враг только кулак и подкулачник… Нельзя дальше терпеть, чтобы, прикрываясь нейтральностью и объективизмом, а тем более якобы марксистскими, диалектическими ярлыками, разводили у нас идеалистическую заразу». Чем была вызвана подобная ненависть, завистью ли, желанием выслужиться перед начальством, страхом за собственную жизнь? Однако в 1976 году этот самый Кольман, оказавшись в Швеции, попросил политического убежища и обратился к Брежневу с открытым письмом, заявив о выходе из коммунистической партии. Он даже сочинил книжку «Мы не должны были так жить» (Нью-Йорк 1982). Действительно, ли он раскаялся? Думается, что вряд ли. Просто, понял, что меняется политика, иным становится дух времени, вот Кольман и решил приспособиться. Но жизнь отца Павла была разрушена. В 1933 году его осудили на десять лет лагерей. Он был сослан сначала в восточно-сибирский лагерь Свободный на строительство Бам, а впоследствии переведён в Соловецкий лагерь, но даже там не оставлял занятий наукой, был всецело погружён в научные исследования. Работал на опытной мерзлотной станции, исследовал механические свойства мерзлоты, её электропроводность, занимался проблемой добычи йода из морских водорослей. В тяжёлых Соловецких условиях, чтобы облегчить чудовищный труд рабочих, он создал машину, аппарат, который помогал добывать йод. И всё же в 1937 году был приговорён к высшей мере наказания и 8-го декабря расстрелян. Он был невиновен.
Вот строки из письма, которое написал Флоренский матери в 1935 году из Соловецкого лагеря: «Всё проходит, но всё остаётся. Это моё самое заветное ощущение, что ничего не уходит совсем, ничего не пропадает, а где-то и когда-то хранится. Ценность пребывает, хотя мы перестаём воспринимать её. И подвиги, хотя бы о них все забыли, пребывают как-то и дают свои плоды. Вот потому-то хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение его вечности. Без этого жизнь стала бы бессмысленной и пустою».
Оба правы... и оба несчастны...
Наши нити сплели злые Норны.
Лист кружил. Взор туманился ясный.
Наполнялся слезой необорной.
Ты же, кроткий, агнец Божий,
помолись хоть ты, коль можешь,
помолись в смиреньи чистом
за томящихся душой.
Литература:
Священник Павед Флоренский "Детям моим"
П. А. Флоренский: pro et contra
А. Мень "Русская религиозная философия"