Лёшка
Был у нас родственник, по родству - близкий, по жизни - далёкий.
Дедов сынок, бабкин. Только их жизнь тогда уж под уклон шла. Устали. Такое по ним колесо прокатилось Волго-Балтом, да иже с ними, что стоном по всем жилкам, как эхом разнеслось, сами удивлялись, что до смерти дожили.
А внучка своего, от сына любимого, первенца, которому всё первородство своё, как могли растили. Бабка ноги тяжёлые еле таскает, а обед у неё всегда вовремя.
Только кто ж его есть будет, где внучка носит? Прибежит, схватит на ходу кусок какой, а то и вовсе в карман сунет, и опять нет его.
Диковатым внучок рос, лесным, степным, речным.
Худ, кости да кожа. Людей стыдно. Пойдут с дедом в баню, а мужики смеются: ”Он у тебя что, на особом довольствии?”
И с учёбой беда. “При таком-то деде двойки хватать, стыдно, Алексей”, - сетуют учителя.
Но только ему на все их разговоры наплевать. У него с детства своё на уме – раздольное, а что - мог и ночевать в стогу, у него – силки да капканы, зверей выслеживает, ловит, потом продаёт. Опять же – деньги. От стариков разве дождёшься, да и нет у них, у деда – копейки, а у бабки совсем пусто. Правда, дядька почти каждую субботу из Москвы с рюкзаком неподъёмным приезжает, не бросает их, только он денег не даёт; муж тётки, хоть и знаменитый человек – начальник, а тоже деньгами не балует. Вот эти двое – ему отцами и были, гордился он ими, уважал.
У дядьки одна жена чего стоит, как приехала к ним, знакомиться, все потом говорили: “Вот это – да, культурная, в туфлях”. Бабке она понравилась. “Хорошо бы, - говорит, - поженились”. А как с войны пришёл живой-невредимый, в орденах, медалях, тут и говорить нечего. Но только хоть Лёшка смел был, когда в Москву приезжал, у него на ночь никогда не оставался, шёл к тётке.
Жил себе Лёшка, жил, конечно, от водочки не отказывался, женщин любил, особенно жену свою первую. “Она у меня белошвейка, а девчонки мои – вышивальщицы, такое сотворить могут”…
Только давно это было.
А как тёткин муж мудрить начал на старости лет, ну, сами знаете, седина в бороду, тут уж Лёшка зубами заскрипел. А на похоронах, когда тот умер, решил вдовушке за всех отомстить. Нож наточил, за угол спрятался, а как увидел её в горе, нож откинул и всё, хоть на колени перед ней падай за свои мысли.
Только давно это было.
Любил Лёшка мужиков артельных, чтоб душа нараспашку, чтоб за других – в огонь и в воду, чтобы с ними и посмеяться, и поплакать…
Он и сам таким был…