Матриархат

(авантюрный рассказ)

1.
Большая зеленая муха билась о покрытое слоем пыли окно. Она отлетала на некоторое расстояние от стекла и снова, словно головой о стенку, ударялась о злополучное окно. Рядом была открыта форточка, но муха, как будто что-то хотела доказать, вновь и вновь повторяла свои движения.
Ефим Александрович сидел за желтым, процарапанным за несколько лет столом, подперев рукой свои большие небритые щеки. Председатель колхоза уже полтора часа и восемь минут сидел на своем рабочем месте и наблюдал в полудреме за зеленой мухой. Он перевел взгляд на портрет Брежнева и несколь-ко оживился, потому что вспомнил анекдот, который ему на днях рассказывал бригадир тракторного звена Леха Колупаев. Вспомнив после анекдота Леху, председатель огорченно вздохнул.
Вдруг затрезвонил телефон да так, что Ефим Александрович подпрыгнул и уронил стул, на котором сидел. Когда он сообразил в чем дело и вернул в исходное положение свой стул, звонки прекратились. «Наверно, секретарша подняла трубку…» - подумал Ефим Александрович. Через несколько секунд в кабинет вошла секретарша и сказала:
- Ефим Александрович, ваша жена звонит, спрашивает: словарь иностранных слов брать? Им в магазин привезли…
- Что? – спросил Ефим Александрович, хотя ясно и четко расслышал все с первого разу. – Ка-а-кой словарь?
- Иностранных слов, - растерянно повторила секретарша.
Председатель встал, походил по кабинету, закрыл форточку и ответил:
- Пущай берет. Иностранное все, говорят хорошее. Можешь ей это так и пе-редать.
- Так вы, товарищ председатель, сами ей и ответьте. Я трубочку на стол по-ложила…
- Да ну-у… Сама ответь ей – мне что-то не хочется…
Секретарша вышла. «Эх, хорошая баба – Нинка», - подумал о ней Ефим Александрович и потер руками о свой заляпанный чернилами пиджак.
За два года председательствования колхозом у Ефима Александровича сменилось уже как минимум семь секретарш. У председателя были всего две отрицательные привычки: он до потери сознания был любителем до женского тела и спиртного. Ничего «такого» с Нинкой Ефим Александрович пока не предпринимал, а только лишь задумывал где-то глубоко побочными извилина-ми своего мозга. Каждую из семи ушедших «по собственному желанию» секре-тарш он отправлял работать на склад. Уже не хватало складов, а Ефим Алексан-дрович поставлял все новых и новых кладовщиц.
Весь колхоз знал о грехах Ефима Александровича, но никто никогда его в этом не упрекал, потому как знали, что лучше председателя в районе не най-дут. Ефим Александрович же был тихий и спокойный председатель, кричал только спьяну и деньги колхозные сильно не растранжиривал. А на счет любви  председательской к женщинам мужики на поле и в мастерских говорили между собой примерно следующее, что если есть у мужика в подчинении баба, то она обязательно должна “стрельнуть” либо в жены, либо в кладовщицы. Жена у Ефима Александровича уже была и ему оставалось только в кладовщицы от-правлять уходящих от него подчиненных.
- Вот, если бы ему в секретари мужика подсунуть, тогда он только пить будет, говорил как-то один механик трактористу из колупаевской бригады.
- А вдруг, - отвечал тот, - он и с мужиком то же самое будет делать? Как тогда быть?
- Да ну-у, ты что?!
- А куда ж ему деваться после этого по-твоему? А?
- Брешешь! – с яростью ответил механик. – Ты телевизор когда-нибудь смот-рел? Видел: там, в политбюро, одни секретари сидят и все – мужики, даже сам Брежнев – секретарь!
- Слу-у-шай! А тогда, кто ж у них начальник или директор какой-нибудь? – спрашивал тракторист механика. – Вот, у нас: Нинка – секретарь, Саныч – председатель колхоза – все ясно и понятно. А у “этих”? Если Брежнев - ге-неральный, то должен же быть еще какой-то самый, Самый… А у них? Не-порядок какой-то.
- А “самый, самый” у них – человек, которого нам никогда не показывают. И этот главный…, - механик склонился к уху тракториста и прошептал. – И этот начальник … баба.
И два мужика, уставившись друг на друга, поняли, что раскрыли, навер-но, сейчас самую секретную государственную тайну.
- Не-е-ет, что-то мне не верится, брат. – Говорил после растерянно тракто-рист.
- Да ты сам подумай, - продолжал доказывать свою мысль механик, - если од-ни мужики сидят и никакой бабы рядом. Это что? Порядок по-твоему?…
… И так далее заходили разговоры в здешнем колхозе. Простая, казалось, болтовня вдруг превращалась в очень серьезную передачу секретной ин-формации. Так народ узнавал истинную правду.

2.
… Позевав еще несколько минут, Ефим Александрович решил вдруг на-чать работать Он вышел из кабинета в приемную, где красила неизвестно чем свои глазки Нинка, и произнес:
- Ниночка, давайте-ка мы с вами приказ напечатаем.
Ниночка убрала свои женские принадлежности в стол и придвинула к себе печатную машинку, которая никогда почему-то не печатала буквы “м”, “ж” и восклицательный знак. Вставив белый лист, она спросила:
- Можно начинать?
- Начинай, родная, начинай, - ласково произнес председатель и стал диктовать приказ: - Приказ по колхозу «Путь в ко….униз..» N-ого района NN-ой области: сегодня, такого-то числа такого-то месяца 197.. года…
Дальше Ефим Александрович остановился, потому что не знал, о чем пи-сать в приказе. Чтобы секретарша этого не заметила, он прекратил ходить по приемной и, нагнувшись над плечом Нинки, стал всматриваться в черненькие буковки, и белые пропусики приказа. Все было верно, только, вот, что прика-зать, председатель колхоза не мог придумать. Ефим Александрович перевел взгляд с листа с приказом на скрывавшуюся под платьем грудь Нинки. Все про-блемы решились разом, потому что именно сейчас Ефиму Александровичу за-хотелось, так сказать, еще ближе познакомиться со своей секретаршей. Увидев, что председатель как-то странно смотрит, Нинка вся покраснела и опустила свой взгляд.
Вдруг за окном зашумел гул мотора трактора. Председатель очнулся и, посмотрев в окно, выбежал на крыльцо колхозного правления. Что есть мочи Ефим Александрович заорал, пытаясь перекричать шум двигателя:
- Леха! Мать твою… Колупай!
Увидев машущего руками, словно от мух, председателя, Алексей Колу-паев заглушил двигатель и высунул из кабины без стекол свою кучерявую голо-ву:
- Чего тебе? – спросил он.
- Колупай, кончай колупать да заходи ко мне: поговорить надо. – Охрипшим голосом произнес Ефим Александрович.
- Так я ведь, Фимсаныч, на зернохранилище еду. Там наши, суки, “беларус” с грейдера опрокинули под телефонной линией.
- А-а… Ну, ладно, - расстроился председатель. – Кати! Как всё сделаешь – приходи ко мне. Понял?
- Понял, чего ж тут непонятного, коли поговорить надо. Разговор-то серьез-ный, Фимсаныч? – спросил Колупай, и подмигнул.
- Серьезный. – Подтвердил председатель и тоже хотел подмигнуть, но вместо этого моргнул двумя глазами.
Он вошёл обратно в приёмную и произнёс:
- Ниночка, приказ мы с вами потом напишем, а пока давайте ко мне посетителей. – И он ухе хотел исчезнуть в своём кабинете, как вдруг Ниночка ему сообщила смущённо:
- Ефим Александрович, а посетителей нет…
- Что значит «нет»?! – спросил он, хотя сам видел, что в приёмной и на улице и впрямь никого не было, ни единой души.
Такое равнодушие к председателю продолжалось уже дней десять, толь-ко на прошлой неделе приходила пенсионерка Кулебякина со своим больным боровом, который лежал у неё дома. Ефим Александрович тогда крепко наорал-ся  в первый раз за свою работу в должности председателя, что старушка вооб-ще забыла для чего приходила. А между тем ей просто нужна была помощь, чтобы свезти посиневшего Волопаса к ветеринару. Так и сдох бедный хряк, не дождавшись председательской милости…
- Ладно, Ниночка, - ещё раз оглядев приёмную, произнёс Ефим Александро-вич. Приёмная и в самом деле была пуста. – Ладно, можете идти домой: се-годня пока делать нечего, а приказ мы с вами завтра напишем.
«Эх, так мы никогда не станем колхозом-миллионером…» - огорчённо в который раз подумал Ефим Александрович.

3.
Весь вечер Ефим Александрович пробегал в поисках закуски по деревне.
- Гляди-ка, - кричали бабы, завидев озабоченного председателя, - Ефим опять сегодня с Колупаем  разговаривать будет… Эй, Фим! Что, тяжко тебе? А ты побегай, побегай – тебе полезно, да только огурцы прошлогодние уже кон-чились, а до малосольных тебе потерпеть  недельку, другую надо…
- Ты мне поболтай ещё, курица, - злился председатель на какую-нибудь бабу, которая ему кричала из-за забора, - уж я-то тебе перья повыщипываю, вся голая будешь… - И он бежал дальше в надежде на то, что не закрыт ещё хлебный магазин, и там что-нибудь да осталось для страждущей души.

4.
Уже стемнело, когда запыленный «газон» подъехал к председательскому крыльцу. В кабинет влетел возбуждённый бригадир и, завидев давно ждущего председателя, успокоился. Он подошёл к желтому столу и, схватив с телефона трубку, произнёс:
- Так и есть: ещё мосты перекрыть и электроэнергию отключить осталось… Здоров! – Обратился он, наконец, к председателю. – Чем закусываем, Фим-саныч?
- Булочками… - сконфуженно ответил Ефим Александрович и выложил на стол пакет с двумя десятками булочек по 1 копейке. Казалось, у председате-ля в эту минуту даже копчик поморщился.
Колупаев почесал затылок и после непродолжительной паузы выдал:
- Не буду я, товарищ председатель, твоими говёными булочками закусывать, даже если они вчерашние.
- Дело хозяйское… Мы и без вашего брата справимся.
Ефиму Александровичу было наплевать на то, чем будет или вообще не будет закусывать его собутыльник. Ему также было наплевать на то: уйдёт, уползёт или вообще заснёт в этом кабинете кто-нибудь из них двоих. Важен был сам процесс, а не его последствия.
Председатель, открыв двумя ключами ржавый сейф, извлёк из недр оно-го бутыль с какой-то жидкостью и поставил её с гордостью на стол.
Колупаев сел на стул и шепотом произнёс, глядя на предмет стоявший на столе:
- Да-а-а…
В этом «да» вся была сокрыта радость, возникшая в ожидании грядущего мероприятия.
Председатель сел на свой стул и тоже посмотрел на бутылку самогона, которую нужно было осилить в течение неопределённого периода времени. Че-рез несколько секунд на столе оказались два стакана – каждый был до половины наполнен.
- За что будем глотать эту химию, Фимсаныч?
- За нашу самую передовую в мире химическую промышленность! Идёт?
Вместо ответа Колупаев чокнулся своим стаканом о председательский и поднёс к носу вонючую дозу.
- Пахнет подозрительно что-то… Ты с чем эту брагу смешал?
- Ты, Колупай, прямо как язвенник. Я её не смешивал, я её у сторожа Столы-пина конфисковал…
- Тогда – ладно. Столыпин мужик – дрянь, но самогон у него отменный. Меня ещё ни разу не вырвало. – И Колупаев резко влил в себя достижение советской химической промышленности, правда, несколько кустарного производства.
Ефим Александрович поступил точно также. Поставив после стакан на стол, он схватил быстро булочку и, понюхав её секунду, вмиг растерзал и унич-тожил в глубине своего воспаленного желудка. После минутной паузы предсе-датель поднял свои глаза на бригадира и спросил:
- Так, где ты был сегодня, Колупай?
- А нигде… Пряники перебирал: целые в ящик кидал, а ломанные в рот клал…
Председатель налил по второй.
- Давай, Лёха, мы с тобой за «белорус», который ты сегодня вытащил, вы-пьем? Чтоб он больше никогда не переворачивался.
Бригадир кивнул и, опустошив стакан, произнёс:
- Знаешь что, Фимсаныч? – и посмотрел на председателя вопросительно, словно тот должен был догадаться, о чём хочет сказать Колупаев. – Знаешь что?.. Не вытащил я «белорус»: он больше никогда на колёса не встанет. И ещё Фимсаныч, покосили мы твою телефонную линию. Ты, вот, послушай: телефон-то у тебя не шипит и не гудит…
Председатель поднял чёрную трубку, а после произнёс:
- Ну и вредитель же ты, Колупай… Ай, ладно! Чему быть, того не миновать. Давай теперь поминки твоему трактору и моему телефону устроим?

5.
Где-то после пятой Ефим Александрович, полулежа на столе, клевал но-сом в свой стакан и плакал крупными слезами, да так, что они, скатываясь по щекам и стенкам стакана, падали в самогон. Такое душевное состояние в пред-седателе Колупаев вызвал своим столь же душевным рассказом:
- …молодой я ещё был, смелый, дерзкий. Пошёл как-то со своей девкой за реку, а дома на столе палку колбасы оставил. Под утро прихожу домой счастливый, такой, гляжу, – колбаса-то покусана со всех сторон. Ни одного живого места нет. Ну, я сразу же на кота своего смотрю, а он, сука, облизывается и глаза по-китайски мне строит. Схватил я двустволку в правую руку, а кота за шкуру – в левую. Вышел во двор, подкинул этого троглодита, что было сил, прицелился, спустил курок, и дело сделано. Какая-то тряпочка приземлилась…
Ефим Александрович рыдал толи оттого, что ему было жалко бедного зверя, толи оттого, что было искренне жаль испорченной колбасы.

6.
Неизвестно: до каких пор ещё они так сидели, то есть полулежали, если бы в кабинет не вошёл вдруг мальчишка. Он был весь вспотевший, и по его ли-цу можно было догадаться, что у него какое-то важное дело, хотя на дворе уже стояла глубокая ночь.
Колупаев оглянулся и радостно воскликнул:
- Ба-а, Веня, собственной персоной. Здорова, Веник, куда идёшь, чего несёшь, кого метёшь?
- Ой, - растерянно произнёс подросток, - извините, Ефим Александрович, я не знал, что вы…
- Что «мы»? – за председателя спросил Колупаев. – Что «мы» - чё?
- Что вы… отдыхаете. - С трудом выдавил из себя юнец, но вдруг, обращаясь к председателю, громко, быстро и звонко, как на «зарнице» в пионерлагере, заговорил: - Ефим Александрович, председатель райсовета велел вам пере-дать, что завтра утром к вам приедет важная комиссия.
- Чё? – Не понял тот в пьяной дрёме. – Ах, комиссия… Ну, спасибо… А что ж Лев Петрович не позвонил? Ой, да, Колупаев же линию из строя вывел… Контрреволюционер… Ладно, беги, Венька, к моей, она тебя накормит и спать уложит…

7.
…Когда гнали на «газоне», Колупаев, ворочая баранку во все стороны, орал во всё горло:
- «…А под окном кудрявую берёзу
Отец срубил по пьянке на дрова!…» Фимсаныч, ты что уснул, родненький? Не ужель я тихо пою, или дысканьть у меня неважный…
«Нужна красная дорожка», - сказал председатель и с этими словами ус-нул в кабине «газона».
- Не спи! Товарищ председатель… Вот, споил мужика. Бедолага-а-а…, - тут Колупай не справился с управлением, и машина съехала с дороги, ударилась в единственный столб с надписями колхозов «Путь в коммунизм» и «Путь к коммунизму».
Машина легла на бок, Колупаев свалился на председателя – тот проснул-ся и, ничего не понимая, закричал:
- Куда ты лезешь? Мать твою…
- Вылазай, Фимсаныч, - аварья. Придётся тебе пешком до района топать. Не бойся, проветришься, оклемаешься тама.
- До какого… «района»? Что ты говоришь?
- Дык, ты же сам про дорожку чёртову говорил.
- А-а-а…, ну да, ну да, для приличия, а то, как же без дорожки…
Они вылезли через водительскую дверь. Как только Ефим Александро-вич встал на ноги, то понял, что зря затеял сегодня поминки.
- Эй, а ты куда? – Спросил он совсем бодрого Колупаева.
- В деревню, за мужиками… Да ты иди, иди. Дорогу-то знаешь?
Председатель пошёл в темноте покачиваясь и с трудом вспоминая, кто он и зачем живёт на этом свете. Он шёл, словно на ощупь, но в один какой-то момент свернул с дороги, а, когда понял, что не туда идёт, было уже поздно. Ночь была, хоть глаз выколи – всё одно и тоже. Вдруг в темноте, как показалось Ефиму Александровичу, появились какие-то толи тени, толи люди. Председатель закричал:
- Граждане! А, граждане, где здесь райцентр? Заблудился я…
Но тут что-то произошло: земля исчезла из-под ног, Ефим Александро-вич, о что-то споткнувшись, упал и тут же уснул на ровной холодной земле.

8.
И снится, а точнее, бредится сон Ефиму Александровичу:
«Играют они будто с Колупаем в дурака и тот, кто проиграет, после дол-жен выть под столом. Председатель проиграл и тяжело полез под стол:
- У-у …, - робко подвыл Ефим Александрович, стоя на четвереньках.
- Да тебя что – не кормили?! Небось, свой словарь с утра до вечера читаешь?
“От чёрт, – подумал невесело председатель, лучше б я с ним в шашки иг-рал…”
- У-у-у! – снова раздалось под столом.
- Громче! – крикнул Колупай да так, что проигравший с перепугу дёрнул шеей и стукнулся головой о крышку стола.
- У-у-у!!! – ещё громче завыл бедный председатель.
- Громче!!! – ещё громче, чем выл Ефим Александрович, закричал издеватель-ски Колупаев.
- У-у-у!!! У-у-у…, разнеслось ещё громче и исчезло в невидимом пространстве.»
В середине сна у Ефима Александровича было какое-то помутнение, и он помнил только конец, который отложился у него в памяти даже лучше начала:
«Зима почему-то. Председатель идёт по узкой в снегу тропинке. Ему очень холодно. Вдруг он видит, что тропинка ведёт к бане, а от бани идёт пар и слышно. Как там кто-то моется. Ефиму Александровичу вдруг очень захотелось посмотреть, что “там” творится внутри. Он подставил полено и, став на него одной ногой, подтянулся к маленькому запотевшему окошку. Он увидел там Нинку.
Она была “в чём мать родила” и ей совсем не было холодно, даже наобо-рот – она вся была красная и мокрая. Нинка смывала с себя здоровой мочалкой мыльную пену и при этом уделала особое внимание на своём теле местам, кото-рые интересовали председателя, наверно, больше, чем саму Нинку.
Ефим Александрович чувствовал, что, чем быстрее у него мёрзнут ноги и пальцы на ступнях, тем быстрее у него нагревалось что-то другое…
Потом внутри бани, оказалось, ещё есть некто и секретарша, то есть в миру – Нинка, с ним ведёт даже какой-то разговор. Председатель прислушался, и немного позже до него долетели слова собеседников. Причём, голос другого, которого Ефим Александрович не видел, но слышал, был несколько груб и ни-зок, да и вообще он казался председателю даже слишком знакомым. Будто он знал этого человека. Разговаривали Нинка и этот некто, как ни странно о нём, о Ефиме Александровиче, но и не только:
- Хороший у нас председатель, сказала Нинка, – да только глупый. Глупее ба-бы…
- Глупый – не глупый, а выпить с ним на дармовщинку всегда можно, - ответил некто.
- Вам бы мужикам только пить да баб трахать, а ничего-то другого вы и не умеете…
- Кто?! Мы не умеем? – возмутился другой, очевидно и по всей вероятности, это был мужик. – Да мы всё умеем! Только… рожать не можем…
- “Рожать”! – Нинка засмеялась и оглядела сверху вниз того, с кем разговарива-ла, но которого всё ещё не видел Ефим Александрович. – Скоро баба будут му-жиками командовать, - вдруг выдала секретарша, то есть – Нинка, а ещё точнее – баба. – Мужики, как пол, себя не оправдали, деградируют они…
- Да никогда! Чтоб баба мужика хлыстом погоняла?! Нет!
- Сколько тысячелетий одни мужики да мужики у власти…
- А Екатерина Вторая?
- А что толку? Нужно, чтобы бабы хотя бы век поправили. Наступает новая эра. Матриархат возродится. Правильный путь покажет баба…
И здесь к Нинке подошёл тот некто. С кем она разговаривала. Это ока-зался… Колупаев, такой же голый и красный, как Нинка…
Тут Ефим Александрович не удержался на полене и свалился на землю. Упав, он сразу проснулся.»

9.
Председатель лежал на холодной земле в яме с двухметровой глубиной. Сверху было небо с тучками. Уже, судя по тому, как освещено небо солнцем, было позднее утро.
«Как это угораздило?» - подумал председатель о своём положении и вспомнил с трудом, что, вроде, он пил с кем-то, потом ехал куда-то, а послед-нее, что отпечаталось  в  его памяти, это был сон.
Ухватившись рукой за выступавший корень куста, Ефим Александрович вылез из ямы и оказался на долгожданной поверхности. Он огляделся.
Кругом стояли черные покосившиеся деревянные кресты, ржавые памят-ники со звёздами. Это был сельский погост. При одной только, что он здесь провёл всю ночь да ещё в свежевырытой могиле, у протрезвевшего неожиданно председателя такие мурашки побежали, что он навсегда чуть было не порешил бросить пить. «Никогда сюда не приду, - лихорадочно думал он, ощущая, что снова может лишиться рассудка, - ни за что не вернусь… Лучше уж пропасть без вести, чем снова оказаться в могиле…»
Пробираясь через заросли бурьяна и чертополоха, Ефим Александрович вышел на дорогу. Его покачивало, и в голове всё перемешалось: перед глазами мелькала покусанная палка колбасы, портрет с Брежневым, пакет с булочками по 1 копейке, Нинка, «в чём мать родила», пьяная рожа Лёхи Колупаева и ещё и ещё что-то. Он ничего не соображал, ничего не помнил и не знал, куда он идёт, а лишь лихорадочно срывал с себя колючие ёжики-семена чертополоха. Можно было подумать, что, если все шарики с костюма будут сняты, появится разум и понятие о своём существующем положении.

10.
Он дошёл до какого-то столба и сел под ним. Рядом лежала табличка, которая, очевидно, была указателем и висела когда-то на этом самом столбе. Благо, что Ефим Александрович помнил, с какой стороны начинают читать – он произнёс про себя надпись: «Колхоз «Путь в коммунизм» – 3 км, колхоз «Путь к коммунизму» – 3 км». Председатель вздохнул и вдруг смутно стал припоминать, что он, действительно, председатель да ещё колхоза «Путь в коммунизм». Только вот, по какой дороге идти: по той или по этой? Ведь попадёшь не в свой колхоз, а там подумают, что делегация соседей прибыла. Начнутся всякие пожатия рук лучшим дояркам, трактористам и прочее и прочее, чего не любил и в чём собственно, если честно признаться, никогда не смыслил Ефим Александрович. Так по какой же дороге идти? Не пришлось бы идти обратно… Да, проблема была не из лёгких. Вот, если бы на табличке было начертано золотыми буквами, в отличии от написанной краской надписи обоих названий колхозов, что-де в конце этой дороги, то есть через каких-то 3 километра пути, вы попадёте в колхоз «Путь в капитализм», как это антисоветски бы ни звучало, зато совсем отличается от названия «Путь в коммунизм». Тогда бы председатель, то есть Ефим Александрович в миру, глядя на этот самый путь, понял бы, что здесь – путь «в коммунизм», а там – «в капитализм». И баста!
Ефим Александрович обнял свою опухшую голову и понял, что он ниче-го не понимает. Какой сделать выбор? Куда пойти? «В коммунизм» или «в ка-питализм»? Какое название лучше? Господи! Да ведь на табличке и слова-то нет о капитализме… Чёрти что! Белиберда – сплошная! Да сколько, чёрт побери, нужно восклицательных и прочих знаков?!...
Почесав затылок (да, есть версия, что. Когда люди чешут себе затылок, лучше начинают работать мозговые извилины – хотя, по мнению автора, это и есть всего напросто версия), почесав затылок, измученный председатель вдруг вспомнил последние слова из своего сна: «Правильный путь покажет баба…» Ефим Александрович обрадовался, вскочил на ноги и точно – увидел бабу, ко-торая гнала по дороге корову.
- Мать! – закричала бабке Ефим Александрович. – Где тут, в какой стороне – колхоз «Путь в коммунизм», а где – «Путь в капита…» – ой – «Путь к комму-низму»?
- А чёрт его ведает, – ответила бабка, – никаких колхозов я не знаю. Помню, что там – деревня Затычинка, а там – Копычинка.
Это было ещё яснее для бедного председателя, потому что он вспомнил, что сам был затычинский, а жену себе взял из, как бы помягче выразиться, взял из… копытчан (так что ли?). У них в деревне, а не в колхозе, так и пели когда-то раньше:
«Мы в Затычинке живём –
Жён в Копычинке… крадём».
Вместе с этим Ефим Александрович вспомнил, что ему нужно кой-какие дела в колхозе делать, пока из района не приехали.

10.
Добежав до колхоза, председатель совсем отрезвел и свободно уже стоял на ногах. Подбегая к сельсовету, он увидел уазик, который, очевидно, приехал из района, и собравшуюся толпу людей. Он подошёл к толпе – его никто не за-метил.
На крыльце сельсовета стоял Лев Петрович – тоже председатель, как Ефим Александрович, но чуть побольше… Председатель райсовета кричал:
- Вот, товарищи колхозники, ваш новый председатель, – и он показал пальцем на стоявшую совсем рядом женщину. Она не была толстой, но и худой – тоже, не имела высокого роста. Хотя и не была коротка, – одним словом это была ба-ба, самая что ни на есть – баба. Лев Николаевич продолжал: – Так что, товари-щи, прощу любить и жаловать Марью Петровну…
- А куда ж нашего Ефима деваете? – выкрикнул кто-то из толпы.
- А Ефима Александровича, к сожалению, придётся перевести на нижеоплачи-ваемую должность, так как он не оправдал надежд района.
Ефим Александрович, услышав это, пошатнулся и, чтобы его никто не видел в таком состоянии. Пошёл прочь.

11.
«Как же так? – думал он. – Эх, пить надо меньше. Повяжут нас бабы те-перь. Вон, какую тёлку из района прислали… Небось, на агронома училась… Хана мужикам, а тем более мне…»
У одной калитки сидели старик с бабкой. До бывшего председателя до-летели слова разговора стариков:
- Слышь, мать? – спрашивал дед, – теперь, говорят, председатель поменялся. Народ к сельсовету пошёл. Председателем бабу какую-то сделали («Вот имен-но! Какую-то!...», подумал Ефим Александрович.). Жалко мне нашего Фимку. Тихий он был, никому не мешал…
- Соседка мне сегодня говорила, – перебила старика  старуха, – что сегодня но-чью на кладбище выл кто-то… Да так жалобно. Я ей сразу говорю, что, наверно, Пелагея, это наш барин, небось, проснулся и теперь мстить пойдёт советской власти…
И Ефим Александрович вспомнил случай про барина здешних имений, которого живьём закопали ещё в 1917 году какие-то ребята в будёновках.
«Куда мне бежать?! Испуганно думал Ефим Александрович, – ведь не жить мне на этой земле… Эх, бабы…»
Из окошка соседнего дома летела гитарная песня столичного актёра:
«…Вы, братья по полу, кричу, мужики!..
Но, чтоб тут мой голос сорвался,
Я тау-китянку схватил за грудки:
- А ну, – говорю, – признавайся!
Она – мне: Уйди, – говорит, мол, – мы
Не хочем с мужчинами знаться,
А будем теперь почковаться…»
Сплошная полоса непонятных слов летела в голове Ефима Александро-вича; он, теряя сознание, шёл по огородам сельчан в сторону реки…

12.
В кабинете секретарши Нинки было готово заявление, которое остава-лось только подписать бывшему председателю колхоза Ефиму Александровичу. Там было, примерно, нижеследующее:
«Председателю колхоза «Путь в ко….униз..». Заявление: прошу перевести ..еня, бывшего председателя колхоза, в кладовщики, ввиду того, что…». И так далее, что необязательно знать всем и каждому.

01-08.1993
набрано 09-10.2007