Психологическое эссе, написанное Викторией, о том, как "заурядный эпизод" череды детских лет перерастает в Камертонное Событие Жизни автора.
Взрослый человек находит реперные точки своего жизненного пути, связанные с включенным событийным переживанием. Переживанием пространства "темной комнаты", "тусклого света фонаря сквозь залитое дождем оконное стекло", "хлопающей на ветру ставни", "пустой кровати мамы", "страха", которое стало объемным и многомерным, а поэтому - таинственным.
Мир повернулся к девочке новым ликом. На стыке одномоментного прониконовения пространства "истового движения", "шума за окном" в пространство "поражающей неподвижности" и "безмолвия в комнате".
Произошло осознанное, спустя годы, понимание той точки опоры, переворачивающей мир, трансформирующей хронотоп. Включение модальностей видения и слышания, переживания и осознания - веерное распахивание сжатых пространств во времени, пребывания в реке изменчивости, ясного понимания истины, "тайны спокойствия" и "силы". Пробуждение сознательности. Становление человека, его самоСтояние, рождение Взрослого. И поэтому камертон Взрослого - Тишина как настоящесть, бытийность, субъектность.
ВИКТОРИЯ ШИПИЦЫНА
ТИШИНА
Мне часто вспоминается простой и заурядный, на первый взгляд, эпизод из моего детства. Было мне тогда лет 6 - 7, и летом мы отдыхали с мамой в деревне у родственников. Был какой-то праздник, и вечером все обитатели дома, включая маму, ушли к соседям. Меня без особого беспокойства оставили одну - городские дети в деревне спят крепко. Но пошел ливень с ветром, и я проснулась от шума. И сейчас, по прошествии трех десятков лет, помню я темную комнату, тусклый свет фонаря сквозь залитое дождем оконное стекло, хлопающую на ветру ставню. Помню пустую кровать мамы и страх. Оказавшись вдруг без защиты, наедине с ночной бурей, вне спокойно текущих своих детских будней я взглянула на мир как бы со стороны, в другом неизвестном ракурсе. И увиденное открылось как таинство: неистовое движение, шум за окном и поражающая неподвижность и безмолвие в комнате. Второе непонятнее и страшнее. За неподвижностью и безмолвием предметов чувствовалось что-то другое. Казалось, что сами предметы: кровать, стол, букет полевых цветов в кувшине на подоконнике, да и сама буря за окном - помещены в существующую изначально и повсеместно всепронизывающую неподвижность и безмолвие.
Я боялась пошевелиться от страха и разрыдалась на руках пришедшей вскоре матери, будучи не в силах ничего ей объяснить.
Ощущение было столь сильное и непонятное, что запомнилось мне, соединившись с ярким зрительным образом. Необъяснимость надолго сделала его моей тайной, которой я хотела, но не могла поделиться. Потом я не раз испытывала нечто похожее, но это были повторы, которые накладывались на первоначальное. Чаще всего они забывались, но из них складывался опыт. Я перестала испытывать страх, научилась вызывать это ощущение произвольно, стала выращивать его. Конечно, я делала это бессознательно, не до конца понимая ценности происходящего.
Как-то незаметно оно связалось с домом моего детства, заполнило пространство его комнат. Оно связалось с солнечным светом, с оглушительным скрежетом дворницкой лопаты, сгребающей снег с асфальта, с многочисленными звуками улицы. Оно стало достоянием моего детства, важной составляющей беззаботного счастья ему присущего.
Я уверена, что в жизни каждому дано прикоснуться к этой изначальной тишине. Опыт такого переживания помогает сформировать внутреннюю основу, духовный стержень, который так необходим в жизни.
У каждого своя жизнь - есть люди, которые живут с этим ощущением не замечая, не осознавая его. Некоторым суждено его потерять и никогда уже не найти. В свой срок, потеряв его, я пустилась в длительные поиски и научилась находить его в поэзии, живописи и музыке. Но находки эти не убеждали меня. Они казались мне случайными и неустойчивыми, и постоянно терялись в разнообразии жанров и форм.
И однажды я была потрясена, услышав пение пожилых крестьянок. Удивительным образом оно вернуло меня к давнему детскому переживанию во всей глубине его и силе. Мощное, но легкое при этом звучание голосов разворачивало передо мной какую-то первобытную мистерию, драму извечной борьбы света и тени на фоне непостижимого вселенского безмолвия. Пение их было настолько убедительно, рождало ощущение такой правоты, что не оставило во мне сомнений - это то, что я так долго искала. Так я пришла к фольклору, а через него к народной культуре в целом.
Позже, общаясь в экспедиции с пожилыми крестьянами, я все время пыталась понять тайны их спокойствия и силы. Да, это близость к природе и долгая жизнь в союзе с ней. Это чистая совесть от тяжелого, простого и вечного труда на земле. Но это и законы их культуры, не придуманные, не установленные человеком, а возникшие в процессе этой жизни и труда, проверенные за многие века проб и ошибок.
И, может быть, главное в них - в нашем изменчивом мире существует нечто постоянное и незыблемое, о чем нужно всегда помнить и никогда не терять.