Собирались долго, прямо с утра, а из казармы вышли часов в одиннадцать. Десять курсантиков, старший сержант и еще гитару прихватили. Все (кроме гитары) в парадной форме, на груди у каждого значки всевозможных классов и разрядов. Значки дареные, наследованные, купленные. Сегодня, по случаю 23 февраля, мы идем в детский сад демонстрировать непобедимость и легендарность армии вообще и войск связи в частности.
Значки, конечно, не для детей, они для воспитательниц, которые должны зачесть их если не в любовь, то хотя бы в готовность накормить обедом. Старшой опытен и мудр. Ведет нас в детсад не прямиком, а через военторг, где каждый обзаводится дюжинами эмблемок, кокардами и прочей блестящей мишурой.
Детский сад будит казалось бы совсем позабытые ощущения. Маленькие ступеньки на лестницах, коврики, шкафы с игрушками - оказывается, я все это еще помню. В пустой комнате идут последние приготовления, хотя при встрече с первой из воспитательниц боевой настрой несколько падает - она немолода и толста. Наш выход! Рассаживаемся на низеньких стульчиках и добросовестно глядим подряд два одинаковых детских утренника с чтением стихов и маршировкой под несколько расстроенное пианино.
Правда, не такие уж и одинаковые они были, утренники, в конце второго детишкам предложили сыграть в "летчиков-пилотов", на что очень слажено согласились. Игра такая. "Летчики-пилоты, где ваши самолеты?" вопрошает дородная воспитательница. "Вот мы, летчики-пилоты, вот где наши самолеты!" отвечают детишки хором. "Заводи!" Надо встать на одну коленку, повертеть руками, затем, руки же раскинув, побегать по комнате и обессилено приземлиться кругов через пять. Не знаю, в чем смысл этой игры и в чем ее кайф. А воспитательница объявляет: "А сейчас с нами и солдаты поиграют!"
Старшой идет в круг с абсолютно обалдевшими глазами, бормоча что-то типа: "Ну вот, я так и знал!" Сгорая от сознания идиотизма картины, бегаем, кружимся.
Официальная часть кончилась, началась неофициальная. Раздали нас по двое на группу - я подумал, что это самое оно. В смысле, он.
Не успел войти, уже на ноге двое, на другой двое, на руках по одному, одна на шее, а остальное немереное количество прыгает вокруг и визжит от радости. Это до обеда. Я раздал все свои запасы фурнитуры, три раза спел про пластилиновую ворону, а сотоварищ (тот, что тортом угощал), намертво прикован к неизбежной пианине.
На обеде, правда, все пошло несколько иначе. Дети были изгнаны, и тут уж друган взялся за гитару, услаждать воспитательниц песнями далеко не детскими. Потом была прогулка, и это действительно был сон. Спасала только научная организация труда, каждый работал на своем снаряде. Я затаскивал детей на горку, кто-то бегал вокруг крепости, кто-то возил санки, сцепленные поездом и так далее. Расставаться - вот была трагедия! Слезы, «обнимания», клятвы ждать... Ужас.
Но зато, как приятно было месяца через три, работая в том же районе на субботнике (уборка падших листьев и прочего зимнего мусора), - так вот, - как приятно было услышать, как маленькая девочка сказала маме: "А к нам в садик зимой тоже солдаты приходили, они пели и гуляли с нами".
Маленькое авторское отступление
А где же армейская жуть?! Где печально знаменитый неуставняк? Не может быть, чтобы вся эта писанина затевалась только ради того, чтобы рассказывать сусальные истории про детские сады. Так скажет (или подумает) любой здравомыслящий читатель, и мне приходится отвечать: я вспоминаю всё, и в учебке действительно было совсем неплохо. И не специально об неуставняке я писать собрался-то, а вообще.
Конец авторского отступления.